ельману  человек  ступал  по  керамической
плитке, которой  были  выложены  площадки,  раздавалось  отчетливое  цоканье
каблуков, яснее всяких слов говорившее о том, что по лестнице идет женщина.
   У Перельмана сильно забилось сердце. Он еще не мог видеть женщину, но уже
не сомневался в том, что это Белкина - именно та Белкина, которая ему нужна,
а не какая-то другая. Он  бесшумно  взбежал  на  этаж  выше  и  затаился  на
площадке, заглядывая вниз через перила.
   Он не ошибся - это действительно  была  Варвара  Белкина.  Она  выглядела
усталой. В правой руке у нее была связка ключей,  а  в  левой  зажат  ремень
сумочки, которая болталась на нем,  почти  задевая  за  ступеньки  лестницы.
Белкина подошла к дверям своей квартиры и вставила ключ в замочную скважину.
   Перельман опустил  на  лицо  маску  и  стал  на  цыпочках  спускаться  по
лестнице. Он решил напасть на журналистку в тот момент,  когда  она  откроет
дверь  квартиры,  чтобы  не  устраивать  возню   на   лестничной   площадке.
Наброситься, втолкнуть внутрь, захлопнуть за собой дверь и сразу же  ударить
по голове, чтобы не орала...
   Замков было  два.  Варвара  отперла  верхний,  вставила  ключ  в  прорезь
нижнего.  Ключ  дважды  повернулся  с  отчетливыми  щелчками.  Дверь  начала
открываться.
   Перельман бесшумной тенью метнулся с последней ступеньки  лестницы  через
площадку. Он знал, что успеет и сделает все именно  так,  как  нужно,  но  в
последнее  мгновение  проклятый  газовый  ключ  задел   рукояткой   железную
перекладину перил. Перила отозвались протяжным металлическим звуком, похожим
на удар гонга. Белкина резко обернулась, увидела  несущуюся  на  нее  темную
фигуру с занесенной для удара рукой и  издала  полный  ужаса  нечеловеческий
вопль, похожий на визг циркулярной пилы, вгрызающейся в твердую древесину.
   Но это было еще полбеды. Беда стряслась в тот  момент,  когда  Белкина  с
неожиданным проворством увернулась  от  просвистевшего  в  воздухе  газового
ключа и вдруг наградила  Перельмана  двумя  быстрыми  пинками  -  сначала  в
голень, а потом в промежность. Удар получился  не  слишком  сильным,  но  он
все-таки заставил Перельмана присесть, и в этот момент  проклятая  журналюга
юркнула в квартиру, как мышь в нору, и с грохотом захлопнула за собой дверь.
   Перельман с маху ударился о дверь всем телом,  но  было  поздно:  чертова
баба успела запереться. Зато в двери соседней  квартиры  щелкнул  отпираемый
замок. Этот звук показался  Перельману  громким,  как  пистолетный  выстрел.
Михаил Александрович понял, что теперь его спасут только ноги.
   Он бросился вниз по лестнице, перепрыгивая разом по четыре ступеньки и  с
грохотом приземляясь на кафель лестничных площадок. Он бежал, чувствуя,  как
стремительно несутся секунды, и на площадке третьего  этажа  вдруг  услышал,
что кто-то бежит ему навстречу, тоже спеша, перепрыгивая ступеньки, топоча и
на бегу вполголоса бормоча проклятия.
   "Милиция!" -  пронеслась  в  голове  паническая  мысль.  Перельман  резко
затормозил, поскользнувшись на кафеле, и метнулся к  окну.  Газовый  ключ  с
треском ударил по стеклу, с оглушительным звоном посыпались кривые  осколки.
Запретив себе бояться и думать, Перельман вскочил на подоконник и тут же, не
потратив ни секунды на колебания, прыгнул вниз, на бетонный навес крыльца.
   Из-за спешки прыжок вышел  не  совсем  удачным.  Левую  лодыжку  пронзила
острая боль. "Перелом, - подумал Перельман. - Вот, собственно, и все..."  Он
осторожно шевельнул ступней, уверенный, что сейчас же свалится в обморок  от
новой вспышки боли. Боль была, но  вполне  терпимая.  Никакого  перелома,  с
облегчением понял он.  Даже  вывиха  нет.  Обыкновенное  растяжение,  причем
легкое. С этим можно жить, ходить и даже довольно быстро бегать. Вот  именно
- бегать! Волка ноги кормят, а зайца они, знаете ли, спасают...
   Он по возможности мягко спрыгнул с козырька, невольно зашипев от  боли  в
ноге, и,  прихрамывая,  бросился  бежать  по  узкой  полоске  асфальта,  что
тянулась вдоль стены дома, отделяя ее от палисадника. Позади послышался звон
потревоженного стекла, удар подошв о крытую рубероидом поверхность  козырька
и сразу же - глухой шум  второго  прыжка.  Преследователь  не  колебался  ни
секунды и, похоже, умел управляться со своим телом даже лучше Перельмана.
   Михаил Александрович оглянулся через плечо, пытаясь разглядеть того,  кто
гнался за ним. Это его едва не погубило: он немедленно споткнулся и едва  не
растянулся на  асфальте,  с  огромным  трудом  удержав  равновесие.  Боль  в
растянутой  лодыжке  усиливалась  с  каждым  шагом,  а  шаги  преследователя
приближались с каждой секундой. Этот тип, похоже, не только  хорошо  прыгал,
но и бегал, как скаковая лошадь.
   У него словно прорезался третий глаз, расположенный на  затылке,  и  этим
глазом он будто наяву видел темную фигуру, которая гналась за ним по пятам и
должна была вот-вот настигнуть, повалить и, не  давая  опомниться,  заломить
руку с ключом до самого затылка,  чтобы  лежал  тихо  и  не  рыпался.  Когда
ощущение, что его сию же секунду схватят за шиворот, достигло непереносимой,
почти панической остроты, Перельман резко  остановился  и  крутнулся  вокруг
своей оси, наугад махнув зажатой в руке  тяжелой  железякой,  как  старинным
рыцарским мечом. Ключ со свистом  рассек  воздух  и,  к  большому  удивлению
Перельмана,  попал  именно  туда,  куда  было  нужно,  -  прямо  по   черепу
преследователя, на какой-нибудь сантиметр выше правого виска.
   Удар получился неожиданно сильным. От  этого  удара  неудобная  сдвоенная
рукоятка вырвалась из ладони  Михаила  Александровича.  Кувыркнувшись,  ключ
улетел в темноту и упал где-то там с глухим металлическим лязгом.
   Преследователь пошатнулся, тяжело мотнул головой, колени его подломились,
и он мягко, почти без шума упал на землю. Это было как в кино,  и  Перельман
испытал короткую вспышку злобной боевой радости. То была радость победителя,
выигравшего очередную смертельную схватку.  Теперь  поверженного  противника
следовало добить, но для этого  пришлось  бы  шарить  в  темноте,  отыскивая
проклятый ключ. Куда он хоть улетел-то?.. В какую сторону?
   У него над головой с шумом открылось окно.  В  подъезде  Белкиной  тяжело
громыхнула дверь, и Перельман увидел,  что  кто-то  неразличимый  в  темноте
бежит прямо к ним, светя  себе  под  ноги  карманным  фонариком.  Он  бросил
последний взгляд на поверженного противника и лишь теперь  увидел,  что  это
приятель Белкиной, который приезжал утром в школу вместе с журналисткой.  Не
фотограф, а другой - тот, что не задавал вопросов и вообще  делал  вид,  что
жутко скучает, а потом тихо смылся из музея и купил у этой  дуры  Ирочки  ее
проклятый натюрморт.
   Вспомнив о натюрморте, Перельман люто пожалел о том, что выронил ключ.  С
каким удовольствием он бы сейчас разнес череп этому негодяю, который погубил
его, от нечего делать разрушив все его мечты!
   Он повернулся спиной к подъезду  Белкиной  и,  хромая  сильнее  прежнего,
бросился в темноту.
   За ним никто не погнался, и через десять минут он благополучно подошел  к
своей машине совсем с другой стороны,  описав  для  этого  широкий  круг  по
темным дворам и избавившись по дороге от телогрейки и шапочки.
   Машина завелась, что называется, с полпинка, чего за ней не водилось  уже
очень давно. "Запорожцу" словно передалось паническое состояние  хозяина,  и
он вел себя просто идеально, лучше любой хваленой иномарки. Вскоре Перельман
уже захлопнул за собой дверь своей пустой, уже начавшей приобретать  стойкий
запах холостяцкого жилья квартиры и с облегчением привалился к ней спиной.
   Облегчение было кратковременным, а потом тоска навалилась  на  него,  как
тонна сырой земли, забила горло, наполнила ноздри и стала  медленно  душить.
Перельман съехал спиной по скользкому пластику двери и сел  на  пол,  свесив
голову между колен и обхватив руками затылок. В голове было пусто, и в груди
клубилась холодная сосущая пустота, и из  этой  непрозрачной  пустоты  вдруг
всплыла совершенно идиотская мысль о том,  что  его  семья  за  границей,  а
значит, носить передачи в тюрьму будет просто некому. Вот и живи там  теперь
без сигарет и без карманных денег...
   "Поесть, что ли, - подумал он  без  энтузиазма.  -  Ведь  с  самого  утра
маковой росинки во рту не было. И не спал уже почти двое суток... А в  СИЗО,
говорят, спят по очереди, потому что на всех просто не хватает коек...
   Бежать надо, вот что. Здесь я точно пропаду, это уже доказано.  И  бежать
нужно не завтра и даже не через час, а сию же секунду, пока не начали искать
и не перекрыли все дороги. Брать с собой этот треклятый сервиз,  садиться  в
машину и гнать, пока не кончится горючее, а потом поймать попутку и  рвануть
совсем в другом направлении. Пусть ищут ветра в  поле.  Денег  нет,  но  это
поправимо. Об аукционе можно забыть, о выезде за границу тоже, но свою шкуру
спасти еще можно. А сервиз... А что - сервиз? На войне как на  войне.  Можно
пилить и продавать частями - разным людям, в разных городах..."
   Он тряхнул головой, отгоняя  сон,  и  уперся  ладонями  в  пол,  готовясь
встать.
   И тут прямо над ним как гром с ясного неба грянул дверной звонок.
 
Глава 12 
 
   Когда  здание,  где  разместилась  редакция  "Свободных  новостей  плюс",
осталось далеко позади  и  стало  ясно,  что  погони  за  ними  нет,  Самсон
остановил машину и шумно перевел дыхание.
   - Блин, - сказал он, - вот вляпались!
   - Факт, - согласился с ним Борис, трогая челюсть. - Вляпались от души.
   - Ну, - со слезой в голосе проговорил Самсон, -  и  чего  теперь  делать?
Петровичу, что ли, звонить? Так он же нам за это шары пообрывает  и  к  ушам
подвесит!
   - Петровичу звонить нельзя, - подтвердил Самсон. - Слушай, но вот же  гад
какой!
   - Кто, Петрович?
   - Да нет, этот крендель, что за нами гнался. Замочить бы  его,  сучару...
Чего он все время под ногами вертится? Он что, телохранитель этой Белкиной?
   - А хрен его знает. Может, и телохранитель. Да наплевать мне на это.  Что
делать-то теперь? Эту машину он уже срисовал. Мы на ней к Белкиной теперь  и
на километр не подъедем. Боюсь, как бы не кончил нас Петрович. С  ним  шутки
плохи. Он любит, чтобы работали отчетливо, а кто не справляется, того  потом
долго ищут.
   - Ну-ну, - недоверчиво сказал Борис.
   - Хрен гну, - огрызнулся Самсон. - Что, не веришь? Так пойди  и  проверь.
Петровичу двоих быков в расход пустить - все равно что плюнуть. Нашего брата
по России столько пасется, что можно целую  армию  набрать,  лишь  бы  бабок
хватило. Надо что-то делать, братан. Кончит он нас, как пить дать кончит.
   - Тачку надо менять, - сказал Борис.
   - Легко сказать. - Самсон протяжно вздохнул. - А  вот  сделать  потруднее
будет. День на дворе, мудило! Или ты не заметил?
   - Ну тогда давай вешаться, - потеряв терпение, предложил Борис. - Что  ты
ноешь, блин, как бормашина?
   Самсон  открыл  рот,  чтобы  достойно  ответить  напарнику,  но  тут  его
мобильник,  лежавший  на  приборной  панели  под  лобовым   стеклом,   издал
мелодичную трель.
   Напарники переглянулись. Оба отлично понимали, кто им звонит, и  у  обоих
одновременно промелькнула одна и та же паническая  мысль:  неужели  Петрович
подстраховался, пустив за журналисткой еще один "хвост",  и  теперь  звонит,
чтобы вызвать их на ковер?
   Самсон нерешительно протянул руку и взял трубку. Борис смотрел на него во
все глаза, словно пытаясь по выражению лица напарника понять, о  чем  пойдет
речь.
   Звонил действительно Петрович.
   - Что у вас слышно? - ворчливо, но вполне спокойно осведомился он.
   - Все нормально, Андрей Петрович, - закатив глаза к потолку салона, нагло
солгал Самсон. - Кобылка в стойле.
   - Дома?
   - Нет, на работе. Тут одна сложность, Петрович... Крендель этот,  который
нас давеча.., гм.., ну про которого мы вам рассказывали...  Так  вот,  он  с
ней. Таскается за ней с самого утра.
   - Это хуже, - сказал Петрович. - Смотрите, как бы он вас не выпас. Второй
раз не прощу, понял? И вот еще что. До тех пор, пока он не свалит, вы к  ней
со своими разговорами не суйтесь. Костей не соберете, я этого парня знаю.
   - Прибрать бы его, Петрович, - просительно сказал Самсон. - Житья ведь от
него нету.
   - Цыц, дура! - рявкнул Мамонтов. - Ты по телефону  разговариваешь  или  у
себя в сортире газы выпускаешь? Думать же надо! Прибрать... Вот верните  то,
что он у вас отобрал, тогда и поговорим. Может быть, и вправду стоит об этом
подумать. Что-то часто я начал об него спотыкаться. Так ты все понял?
   Самсон подтвердил, что понял все отлично, и выключил телефон. Он  засунул
трубку в карман, попав ею в прорезь только  с  третьего  раза,  и  посмотрел
прямо в глаза Борису.
   - Ты прав, братан, - сказал он. - Надо искать другие колеса.
   Они потратили битых полчаса, пока нашли  наконец  машину,  которую  можно
было угнать без риска засыпаться. Это оказалась  проржавевшая  буквально  до
дыр "копейка" с покрытым радужными разводами лобовым стеклом.  Борис  курил,
стоя на стреме, а Самсон, вспомнив золотые  годы  отрочества,  ловко  вскрыл
дверцу при помощи карманного ножа. Это заняло у него двенадцать секунд.  Еще
десять секунд ушло на  то,  чтобы  оборвать  и  соединить  напрямую  провода
зажигания,  и  через  полминуты  ржавый  "жигуленок",  скрипя,  дребезжа   и
непроизвольно взревывая двигателем, выкатился на дорогу.
   - Вот  консервная  банка,  -  недовольно  проворчал  Самсон,  -  на  ходу
регулируя чересчур далеко отодвинутое водительское сиденье. - Как  на  таких
люди ездят?
   - Люди на таких не ездят, - успокоил его Борис. - На таких  ездят  только
лохи.
   Самсон повернул к себе зеркало заднего вида и озабоченно заглянул в него.
   - Ты чего? - спросил Борис.
   - Смотрю, сильно я похож на лоха или не очень, -  откликнулся  Самсон.  -
Вот ты, например, вылитый лох. Так и хочется с тобой в наперстки сыграть или
лохотрон для тебя крутануть...
   Они подъехали к редакции с другой стороны и издалека увидели, что  машины
их обидчика нет на прежнем месте. Это было  именно  то,  чего  они  боялись.
Похоже, пока они улепетывали  от  странного  знакомого  Петровича  и  меняли
машину, Белкина ускользнула. Впереди была еще половина  дня,  на  протяжении
которой пронырливая журналистка могла без их ведома провернуть кучу  дел.  И
кто знает, какие именно из этих ее дел могут затронуть  интересы  Петровича?
Мамонтов никогда не уточнял цели этой слежки,  просто  приказав  докладывать
ему о каждом шаге Варвары Белкиной.
   Перепуганный Борис отправился на  разведку  и  довольно  быстро  узнал  у
вахтера, что журналистка Белкина из здания не выходила. Вахтер  был  в  этом
уверен на сто процентов, но  Борис  все  же  поднялся  наверх  и  спросил  у
пробегавшего по коридору долговязого очкарика, где Белкина. "У  себя,  -  на
бегу ответил очкарик, махнув рукой  куда-то  вдоль  коридора,  -  работает."
После этого Борис успокоился, спустился вниз  и  успокоил  Самсона.  Белкина
по-прежнему оставалась на месте, а отсутствие  ее  телохранителя  было  даже
приятно, тем более что приказа следить за ним Борис и Самсон не получали.
   Они просидели в машине до самого вечера и совсем осатанели от безделья  и
скуки. За это время Самсон ухитрился проиграть Борису  полсотни  долларов  в
вульгарнейшее "очко" и к десяти часам вечера был занят тем, что  прикидывал,
на какие деньги будет жить до следующей получки. Двести пятьдесят Белкиной и
пятьдесят Борису в сумме давали триста долларов чистого убытка, а в  заначке
у давно отвыкшего считать  деньги  Самсона  лежало  всего  пятьсот.  Двухсот
долларов на две недели было катастрофически мало, а тут еще нужно платить за
ремонт и покраску машины,  которую  изуродовал  этот  псих  -  телохранитель
Белкиной...
   "Псих" немедленно  возник  на  горизонте,  словно  вызванный  из  небытия
мыслями Самсона. Самсон невольно выругался, сразу припомнив поговорку о том,
что не стоит поминать черта. Приятель Белкиной подрулил к подъезду редакции,
остановил свою машину через две машины от "жигулей", в которых сидели Самсон
и Борис, и вошел в здание.
   Вернулся он через каких-нибудь десять минут уже не один, а с Белкиной. За
время его отсутствия Самсон успел завести двигатель  и,  как  только  машина
Дорогина двинулась в путь, мягко тронул "копейку" с места.
   Преследовать  мощную  и  маневренную  иномарку  на   древних   "жигулях",
оставаясь при этом незамеченными, было чертовски тяжело. Самсон шипел сквозь
зубы  и  ругался  черными  словами,  все  время  путался  в  чересчур  тесно
поставленных педалях и поминутно сообщал Борису, что он в гробу видал  такую
работу. Впрочем, через  десять  минут  стало  ясно,  что  Белкину  везут  не
куда-нибудь, а домой,  и  Самсон  с  огромным  облегчением  отпустил  машину
Дорогина подальше.
   Они въехали во двор дома,  где  жила  Белкина,  как  раз  вовремя,  чтобы
увидеть, как ее приятель, торопясь изо всех сил, ворвался в подъезд.
   - Чего это он? - спросил Самсон у напарника. -Трахнуться забыли, что ли?
   Борис пожал плечами, и тут на лестничной площадке между вторым и  третьим
этажом со  звоном  и  грохотом  вылетело  окно.  Напарники  с  открытыми  от
удивления ртами наблюдали за тем, как из разбитого  окна  выпрыгнул  сначала
совершенно  незнакомый  тип  в  телогрейке  и  трикотажной  маске,   которая
полностью скрывала его лицо, а потом и приятель Белкиной.
   Тип в телогрейке бросился бежать вдоль стены дома,  заметно  припадая  на
левую  ногу.  Телохранитель  Белкиной  погнался  за  ним.  Он  нисколько  не
пострадал во время прыжка и быстро сокращал расстояние, которое отделяло его
от беглеца.
   - Сейчас заломает, - сказал Самсон.
   - Это еще бабушка надвое сказала, - возразил Борис. - Видал, что  у  того
хмыря в руке?
   - Не разберу что-то, - пробормотал Самсон. - Монтировка, что  ли?  Темно,
блин, и ведь не посветишь...
   Тип в телогрейке дохромал до угла дома, внезапно остановился  и  вдруг  с
разворота, совершенно неожиданно,  врезал  преследователю  по  черепу  своей
железякой.
   - Так его, козла! - обрадовался Борис.
   - Слушай, - задумчиво сказал Самсон, - а ведь Петровичу, наверное,  будет
интересно, что это за хмырь и  что  ему  понадобилось  от  нашей  журналюги.
Давай-ка за ним, только аккуратно. И трубу свою захвати! Если что,  звякнешь
мне. А я пока что отзвонюсь Петровичу, доложу обстановку и спрошу, как  быть
дальше.
   Борис без возражений вылез из машины и бесшумно  растворился  в  темноте.
Самсон проводил его взглядом, вынул из кармана трубку и быстро набрал  номер
телефона Петровича.  Больше  всего  он  боялся,  что  Мамонтов  не  ответит:
ситуация требовала принятия немедленного и однозначного решения, и брать  на
себя такую ответственность Самсон опасался.
   Петрович, хвала Всевышнему, оказался дома и ответил почти сразу.  Самсон,
как умел, коротко и ясно описал  ситуацию  и  спросил,  что  делать  дальше.
Разговаривая с Петровичем, он наблюдал за суетой на углу дома, где  валялся,
откинув копыта,  приятель  Белкиной.  Его  одолевало  беспокойство:  вот-вот
должна была подъехать "скорая", а там, глядишь, и менты подвалят...
   Петрович с ходу вник в ситуацию.
   - Так, - сказал он, - интересное кино... Говоришь, Борис  пошел  за  этим
фрайером? Это вы молодцы, хорошо сообразили. Вот что, Самсон. Делать вам там
больше нечего. Поговорить с этой бабой теперь  все  равно  не  удастся.  Она
сейчас у себя в квартире запрется и дверь,  наверное,  забаррикадирует,  так
что про разговоры с ней можно на время забыть. И вообще...  Пропасите-ка  вы
лучше этого фрайерка. Не наше дело, конечно, чего он там с  этой  телкой  не
поделил, но все-таки интересно. Расспросите его как  следует,  подробненько,
без спешки... Ты меня понял?
   - Понял, - ответил Самсон.
   - Тогда действуйте.
   По голосу Мамонтова чувствовалось,  что  он  доволен,  хотя