вого. Автомат лежал у его ног,  из-под
пальцев текла кровь.
   - Перевяжите меня кто-нибудь, сам не могу. ,., Тимур  резко  обернулся  и
увидел, что Белкиной на месте нет.
   - Бабу упустили.
   Варвара  бежала  по  старому  шоссе,   надеясь   выскочить   на   трассу,
золотившуюся огнями  машин.  Ей  давно  не  приходилось  бегать  на  большие
расстояния  -  максимум,  подбежать  к   троллейбусу,   перехватить   такси.
Журналистке казалось, что она вот-вот задохнется.
   До дороги оставалось метров сто пятьдесят, когда Варвару догнал  Тимур  и
резко схватил за локоть. Белкина споткнулась, упала, и бандит  навалился  на
нее.
   Варвара вцепилась в его длинные волосы, и, когда Тимур сумел поставить ее
на ноги, Белкина сжимала в руках вырванные пряди.
   Он ударил ее прямым коротким ударом в челюсть, как  бьют  мужчин.  Голова
Варвары резко дернулась назад, и она медленно осела, придерживаемая Тимуром,
на асфальт.
   - Сука! - сказал бандит, приглаживая растрепанные волосы.
   Двое милиционеров с автоматами тем временем уже сбежали с откоса и шарили
по берегу реки, боясь далеко отходить друг от друга. Они  прекрасно  помнили
звуки выстрелов на мосту и то, что из  трех  выстрелов  два  легли  в  цель.
Убивать мента Муму не собирался. Уложить  же  его  пришлось,  чтобы  выжить,
иначе он не успел бы даже перевалиться за перила.
   Уже в воде Дорогин сообразил,  что  вместе  с  прикованным  портфелем  не
сможет долго продержаться под водой.  Лишь  только  он  почувствовал  ногами
каменистое дно, тут  же  оттолкнулся,  вынырнул,  набрал  как  можно  больше
воздуха, вновь погрузился в воду и, прижав портфель ногами  к  опоре  моста,
оторвал ручку. Теперь можно было плыть, ничто ему не мешало.
   Он проплыл под водой против течения,  хотя  оно  было  довольно  сильным.
Преодолев узкое место, с самым мощным течением, Муму очутился в тихой заводи
в пойме реки. Он нырял  еще  несколько  раз,  пока  наконец  не  оказался  в
прибрежных камышах. Стараясь не шуметь, увязая в илистом дне, он выбрался на
болотистый берег. С моста еще слышались ругань и  стоны  раненого.  Дорогина
продолжали искать по другую сторону моста. Он сидел грязный, мокрый. Отыскал
в кармане маленький ключ и сбросил пережавший запястье  браслет  наручников.
"Скорее всего из этого пистолета  мне  сегодня  никого  не  подстрелить.  Но
ничего, его можно использовать и как холодное  оружие:  рукояткой  проломить
голову. Они не ждут моего появления с этой стороны."
   Он поднялся на ноги, почувствовал, что  потерял  много  сил,  уж  слишком
упорной была борьба с течением, слишком сложен прыжок. Высокий откос  насыпи
казался  непреодолимым,  но,  сжав  зубы,  Муму  пополз  наверх,   беззвучно
чертыхаясь и  матерясь.  Когда  он  дополз  до  обочины  дороги,  то  увидел
рубиновые габаритные огни удаляющейся машины.  Даже  подняться  сил  уже  не
оставалось.
   "Вашу мать.., суки! - сперва хотелось броситься вдогонку, но он подумал:
   - Мне повезло, что они уехали. Попадись я, обессиленный, им в руки, и моя
судьба была бы решена. Но, видит Бог, если я смог уцелеть, смог выбраться из
реки, все равно доберусь до них. И тогда им не жить!"
   Сергей тяжело дышал. Его голова упала на руки, и он ощутил запах земли  и
влажной травы.
 
*** 
 
   За рулем темно-синего "БМВ" сидел сержант милиции Парфенов. Рядом  с  ним
на переднем  сиденье  устроился  и  сам  хозяин  шикарной  тачки  -  капитан
Пермяков. Он курил, иногда опускал  стекло  и  нервно  плевал  на  улицу.  И
сержант, и капитан молчали, от самого рынка они не проронили ни слова.
   Наконец темно-синий "БМВ" свернул во двор.
   - Он тут, что ли, живет? - пробурчал капитан Пермяков.
   - Я знаю, - сказал сержант.
   Оба милиционера были одеты в  гражданское.  Машина  свернула  направо,  и
сержант нагло втиснул ее между бордюром и зеленым "фордом".
   - Ну вот и приехали, - сказал сержант.
   - Ты что, нормально заехать не мог?
   - Чем плохо?
   - Как дверцу открывать?
   - А ты, капитан, не открывай ее, вылезай через мою.
   - Пошел ты... - капитан открыл дверцу так, что  та  ударила  по  соседней
машине, вышел, глядя на сержанта, и зло пробурчал:
   - Пакеты возьми.
   У самого капитана Пермякова в руках была бутылка коньяка. Он сжимал ее за
горлышко пальцами так, как солдат, готовящийся броситься под  танк,  сжимает
последнюю гранату. Выглядел он подавленным. Не лучше выглядел и его напарник
- сержант Парфенов, которого капитан называл Парфеном, а в  моменты  прилива
нежных командирских чувств - Парфенчиком, но почти  никогда  не  называл  по
имени - Славой.
   - Идем, капитан.
   - Никогда у него не был, - проворчал Пермяков, раздавив окурок.
   Две старухи у подъезда посмотрели на милиционеров, приехавших на солидной
машине. Когда за ними закрылась дверь, они переглянулись и одна произнесла:
   - Милиция, мать ее!..
   - С чего ты взяла, что милиция?
   - По их лицам видно - наглые, такие только у милиционеров и бывают.
   - Наверное, к моему соседу, проведать. Его ранили, про него по телевизору
рассказывали. Я сама-то не смотрела, мне муж говорил. Его  из  больницы  уже
домой привезли. Наверное, поздравлять  пошли,  как-никак  друг.  Сейчас  как
напьются, как начнут кричать - никакой управы на них не найдешь. Не  станешь
же вызывать милицию на милицию?
   - Это точно.
   Старухи тут  же  переключили  внимание  на  другую  кандидатуру:  молодую
женщину с маленьким годовалым ребенком.
   - Нагуляла...
   - Мужика у нее нет, но заходит какой-то военный. От него.
   - У военного кольцо обручальное...
   Капитан и сержант не стали ждать лифта. Они  легко  поднялись  на  третий
этаж, и капитан, переложив бутылку из правой руки  в  левую,  сильно  вдавил
кнопку звонка, будто от этого могла зависеть громкость сигнала.
   - Из-за двери послышался мужской голос:
   - Входите, не закрыто!
   - Ишь ты, смелый какой! - сказал сержант  Парфенов,  обращаясь  к  своему
командиру.
   Они повернули ручку двери и оказались в квартире.
   - Спокойно, спокойно, - с порога увидев своего подчиненного, лежащего  на
диване, произнес капитан, - не надо по стойке смирно  и  честь  отдавать  не
надо. Дока кто?
   -  Никого,  -   сказал   сержант   Кузьмин,   одновременно   довольно   и
разочарованно.
   - Жена где?
   - У нее свои дела.
   - Это понятно. Муж раненый - не может, так она к любовнику.
   - К какому любовнику! Кому она нужна!?
   - Ладно тебе, Коля, баба вещь всегда нужная - не потрахаться, так  поесть
приготовить или полы и посуду помыть.
   Капитан поставил на стол бутылку, Парфенов положил целлофановые пакеты.
   - Тут тебе, Коля,  фруктов,  витаминчиков,  чтобы  поскорее  поправлялся.
Икорка, осетринка и все такое... Так что ты уж не обессудь, что мы к тебе  в
госпиталь не наведались. Знаешь, такое началось! Пока  мы  с  сержантом  все
уладили, время и ушло.
   - Знаю, смотрел телевизор. Это вы, надо сказать, ловко придумали.
   - Это не мы придумали, - встрял в разговор сержант Парфенов,  -  любитель
бриллиантов придумал.
   - Быстро у него голова соображает.
   - С чего бы он не соображал.., если  задница  в  мыле?  Любой  соображать
начнет, - почти прорычал капитан. - Что, сержант, стоишь, стаканы неси. Тебе
нельзя, а я с Николаем за здоровье выпью.
   - Мне тоже нельзя, капитан: антибиотики колют.
   - Какие, на хрен, антибиотики? Коньяк - самый лучший антибиотик. Я  войну
пришел, знаю, - капитан Пермяков с таким выражением произнес фразу "я  войну
прошел", словно он воевал в кампании 1812 года или,  на  худой  конец,  1941
года. На самом же деле он побывал  лишь  в  Абхазии  и  в  серьезных  боевых
действиях не участвовал.
   Сержант принес из кухни два стакана. Капитан отвинтил пробку на коньячной
бутылке.
   - Не бойся, Коля, в сумке еще одна бутылка есть,  шоколад  там  и  всякое
такое. Яблоки хорошие, груши, ананас.
   - Деньги?
   - Ах да,  деньги...  Вот  память  хорошая  у  тебя,  Коля.  Так,  значит,
говоришь, пуля не зацепила кость?
   - Слава Богу, не зацепила.
   - Это хорошо, что не зацепила. Деньги вот, - капитан двумя пальцами залез
в карман рубашки и вытащил худенькую стопочку американских долларов. - Здесь
штука. Понимаешь, жене Быстрякова мы со Славой много денег отвалили.  Скажи,
Слава?
   - Да, Коля.
   - Так что тебе штука и получилась, как положено.
   - Почему так мало? Меня, можно сказать, чуть не убил этот ублюдок,  а  он
всего штуку? Скотина! Самая настоящая скотина!
   - Коля, не горячись.
   - Что не горячись? Как грязную  работу  делать,  так  всегда  мы,  а  как
деньги, так всегда их нет. Может, нам самим  наехать  на  Тимура  по  полной
программе и тряхнуть его? Капитан, как ты думаешь?
   - Погоди, не спеши, Коля, Выпей,  -  капитан  нервно  и  пренебрежительно
чокнулся со стоящим на тумбочке стаканом своего подчиненного и залпом  выпил
конь як, затем достал из кармана мятую пачку сигарет и закурил. Ища  глазами
пепельницу, он нервно заходил по комнате.
   Раненый милиционер решил встать.
   - Лежи, чего тебе вставать. Выздоровеешь, поднимешься на  ноги,  тогда  с
ними и разбираться станем. Сегодня к нему едем, вызывает он нас.
   - Кто, Тимур? - спросил раненый милиционер.
   - Тимур, а то кто же! - недовольно произнес сержант Парфенов.
   - Вот ты и скажи ему, Парфен, что, мол, мало мы дали денег нашему  другу,
тем более раненому. Скажи, что дорогие лекарства...
   - Посмотрим. Ты не горячись, Коля, -  капитан  еще  раз  налил  коньяк  в
стаканы, не поленился даже подняться с табуретки и подать стакан раненому. -
Выпей и не горячись. Мы без тебя с Парфеном все обставим, так что горячиться
не надо.
   - Я и не горячусь, мне просто обидно. Под пули подставляться, так иди,  а
как денег дать, так их нет. Сколько хоть жене Быстрякова дали?
   - Много дали, много. Три тысячи дали.
   - Три тысячи? - возмутился раненый. - Этого даже на  хорошие  похороны  и
приличный памятник не хватит.
   - Дашь больше, жена может заподозрить неладное. Так что мы к ней подошли,
сказали, что, мол, одолжили мы у ее мужа деньги, теперь возвращаем.
   - А она как заплачет, как заревет, - продолжил сержант Парфенов:
   - "Не знаю я ни про какие долги, мне муж  ничего  не  говорил".  А  потом
успокоилась и говорит: "Спасибо вам,  ребята".  Потом  опять  как  закричит:
"Почему моего мужа, а не кого-нибудь другого?". А капитан ей  говорит,  мол,
не ори, дура, вот и Кузьмина подстрелили, и мне могли пулю в живот  всадить.
Видит Бог, мы от пуль не прятались.
   - Да, жаль, конечно, Быстрякова, очень жаль. А хоронить его где будут?
   - Повезут в деревню под Тамбов. Он же оттуда, тамбовский волк.
   - Понятно. Дай, капитан, сигарету, курить - страсть хочется.
   - На, Николай.
   Закурили все трое. Капитан налил по третьей.
   - В общем, ты, Коля, надеюсь, понял, неприятности начались,  дело  завели
по факту гибели Быстрякова. Что да как...  И  если  бы  расследованием  наши
занимались, так все бы ничего было, а приехали из управления. Так  что  и  к
тебе придут. Держись, как договаривались, скажи, мол, было темно, времени на
раздумья у нас не оставалось, капитан приказал, я  выполнил.  Были  уверены,
что берем бандита, который полтора года  в  розыске.  А  кто  позвонил,  кто
навел, так это капитан знает.
   -  Я  их  не  боюсь,  -  бесшабашно  махнул  рукой  раненый   милиционер,
поморщившись от боли.
   - Что, болит? - спросил сержант.
   - Конечно болит. Хочешь,  покажу?  -  и  подвыпивший  раненый  милиционер
принялся стаскивать одеяло, чтобы показать перевязанную простреленную ногу.
   - Ты это брось, кончай.
   - Кончай, - уже немного злым голосом прикрикнул капитан. - Мы  тут  не  в
больнице и не в госпитале, так что не показывай свои дырки. А деньги спрячь,
деньги, надо сказать, немалые.
   - Мог бы и больше дать.
   - Что ты заладил одно и то же - больше, больше? Нет у него сейчас  денег,
неприятности у Тимура. А как расклепается с ними, сразу и денег даст.
   - Так мы что, в долг работаем, на мелок? Я на мелок не хочу, -  выкрикнул
раненый.
   - Не шуми, Коля. Парфенов не шумит, и все в порядке. Кстати, ты сейчас не
работаешь, на больничном, работаем мы с Парфеном.
   - Сегодня пойдем, - уже во второй раз повторил сержант Парфенов.
   - Где встречаетесь, когда?
   - Как всегда, вечерком, на складах. Там спокойно,  никто  не  шумит..,  и
внимание  не  привлекаем..,  словно  покупатели  приехали.  А  что  покупать
собрались, так это наше дело.
   - Ага! Покупатели каких товаров по вечерам ездят? Застукают вас.
   - Наше дело. Договорились вроде  обо  всем.  А  Тимур  тебя  не  забудет,
подкинет еще и на таблетки -  на  "Виагру",  -  капитан  Пермяков  поднялся,
поскреб волосатую грудь, запустив пятерню под рубашку. - Голова трещит,  дел
столько!
   - Не пил бы ты, Игорь, - обратился к капитану сержант Парфенов.
   - Не пил, не пил... Вот и ты, Парфенов, заладил, и жена заладила. Как тут
не выпьешь,  когда  голова  кругом  идет?  Можно  сказать,  по  пятам  враги
наступают! А ты говоришь, не пей... Какие,  на  хрен,  нервы  выдержат?  Ну,
давай прощаться, раненый, - капитан подошел к сержанту, пожал  его  холодную
потную руку, потрепал по плечу. - Держись, Николай, еще  повоюем.  В  общем,
если придут из управления,  ты  говори  как  условились,  и  тогда  никакого
прокола не случится.
   - Вас уже официально допросили?
   - Допросили, еще утром. Спрашивали, какого черта мы оказались так  далеко
от города, не наша,  дескать,  территория.  Я  им  сказал,  что  времени  на
размышления не оставалось, мы поехали брать опасного бандита. О том, что  он
вооружен, мы знали, все делали по правилам и застрелили гада. А он, мертвый,
в реку упал.
   - Кстати, не нашли его?
   - Нет, не нашли. Там такие ямки на реке, такие  берега,  что  его,  может
быть, недели через две километров за  пятьдесят  от  этого  моста  долбаного
отыщут. Всплывет, никуда  не  денется.  Мы  пошли,  поправляйся,  -  капитан
подошел к своему другу, нагнулся и прошептал:
   - Держись, Коля.
   - Деньги подвинь, не дотянусь. Деньги лежали на столе. Парфенов подал  их
Кузьмину, тот сунул пачку под подушку.
   - Дверь захлопнуть?
   - Бояться мне некого.
   Сержант и капитан покинули дом. Лицо капитана раскраснелось от  выпитого,
на нем поблескивали капельки пота.  Две  старухи  у  подъезда  проводили  их
взглядами, но ничего друг другу не сказали.
   Когда внизу хлопнула подъездная дверь, раненый  сержант  Кузьмин  сел  на
диване, свесил ноги, вытащил из-под подушки  деньги  и,  тщательно  проверяя
каждую купюру на свет и на ощупь, перебрал всю тысячу. Затем пересчитал  еще
раз, будто их от этого простого действа могло сделаться  больше,  недовольно
поморщился и пробурчал:
   - С паршивой овцы хоть шерсти клок.
   Тяжело дыша, он поднялся  и,  волоча  простреленную  ногу  и  держась  за
мебель, двинулся к туалету. В левой руке он  сжимал  деньги.  В  туалете  за
унитазом, под проржавевшими трубами у сержанта милиции Кузьмина был  устроен
тайник. В металлическом портсигаре с отгравированным Кремлем лежали  деньги.
Портсигар был дамский, длинный, размером чуть больше американского  доллара,
так что деньгам в нем было покойно и  уютно.  В  портсигаре  собралось  чуть
больше десяти тысяч кровно заработанных, кровно в прямом смысле этого слова.
Деньги Николай  Кузьмин  получал  за  убийства  людей.  И  очередная  тысяча
оказалась в портсигаре, прижатая белой резинкой.
   Посидев на унитазе с  открытой  дверью,  переведя  дух,  сержант  Кузьмин
побрел    в    комнату.    Взяв    пакеты    со     жратвой,     принесенные
подельниками-милиционерами, он поволок их на кухню.
   Именно в тот момент, когда Николай Кузьмин открывал дверцу  холодильника,
в квартиру вошел мужчина, вошел без приглашения и предупреждения. Он  просто
повернул ручку, потянул дверь  на  себя,  та  и  открылась.  Мужчина  был  в
темно-зеленой куртке  с  поднятым  воротником.  На  глазах  -  очки  с  чуть
желтоватыми стеклами. Седая ленинская бородка и  усы  делали  этого  мужчину
немного смешным. Вошедший одним щелчком бесшумно закрыл  дверь,  повернув  в
замке ключ.
   Придерживаясь за стену, с банкой пива в руке из  кухни  появился  Николай
Кузьмин. Банка выпала из его  рук,  и  прямо  у  ног  Кузьмина  образовалась
пенистая лужа. В лоб  Кузьмину  черной  точкой,  похожей  на  зрачок  глаза,
смотрел ствол пистолета. Смотрел  на  него  и  мужчина  с  нелепой,  чуть  с
проседью, ленинской бородкой. Не хватало на голове лишь ленинской  кепки  да
галстука в горошек.
   - Ты на кого работаешь? Кто тебя послал на мост? Если твой ответ  мне  не
понравится,  Кузьмин,  я  пущу  тебе  пулю  в  лоб.  Ты  понимаешь,  что  не
промахнусь. Если бы я хотел тебя убить, я  бы  хлопнул  тебя  на  мосту,  но
пожалел.  Думаю,  не  зря  пожалел,  и  ты  меня  не  разочаруешь.  На  кого
работаешь?
   - На Тимура, - сказал, морщась от боли, сержант Кузьмин.
   - Что стоишь, за стенку держишься, проходи, чувствуй  себя  как  дома,  -
поведя стволом пистолета, негромко произнес Дорогин.
   Левой рукой он тронул приклеенную бороду, поправил усы.  Сдвинул  очки  с
плоскими стеклами на нос и стал похож на земского врача. Этот грим шел ему.
   - Давай, родимый, пошевеливайся. Разговор у нас будет недолгий.
   - Что тебе надо? - произнес насмерть перепуганный Николай Кузьмин.
   Он весь дрожал, волосы прилипли ко лбу. Его и  без  того  вытянутое  лицо
стало еще длиннее. Коротко стриженная голова раненого милиционера напоминала
череп. Глазки испуганно бегали, иногда вспыхивая в глубоких глазницах,  губы
нервно  кривились.  Он  судорожно  размышлял,  что  надо  этому  непонятному
человеку, но самой главной была мысль о том, убьет тот  его  или  оставит  в
живых. "Надо спасти собственную шкуру во что бы то ни стало! Он не  пощадит,
второй удачи в жизни не бывает. Если он не  пристрелил  меня  на  мосту,  то
здесь убьет непременно."
   - Я тебе все скажу.
   - Ясное дело,  скажешь,  куда  ж  ты  денешься.  Жить-то  небось  хочешь,
мерзавец? А еще в милиции служишь. Сволочь ты форменная, Кузьмин!
   - Я не виноват, это капитан втянул меня, приказал, я не хотел...
   - Капитан Пермяков, что ли?
   - Он, Игорь Пермяков. Он настоящий мерзавец, если бы я не подчинился,  он
бы меня пристрелил.
   - Наверное, правильно бы сделал.  Милиционер  шел,  хватаясь  за  мебель,
боясь ступить на простреленную ногу.
   - Рана, как мне известно, не очень серьезная, так что ты не  прикидывайся
и не изображай из себя инвалида. Где журналистка?
   - Какая?
   - Женщина, которую Тимур привез.
   - Я не знаю, совсем не знаю. Это не мое дело!
   - Капитан знает?
   - Нет, ему тоже Тимур ничего никогда не говорит. Он нас  вызывает  только
тогда, когда ему что-нибудь надо.
   - Когда грохнуть надо?
   - И для этого... На всякие разборки.., иногда конкурентов погонять...
   - Слушай, ты, хрен с бугра, ваших рук разбой на Медвежьих озерах?
   Раненый испуганно заморгал, а затем кивнул:
   - Угу.
   - Значит, вы людей Петровича положили?
   - Мы. Нам приказали...
   - Хватит врать! Приказали! Небось денег дали, вы и расстарались. Дай тебе
денег, так ты же, мерзавец, и мать родную убьешь.
   - Я? Нет, не убью, никогда! - голосом  юродивого,  который  абсолютно  не
вязался с внешним видом и выражением лица, пробормотал Кузьмин. - Слушай,  у
меня есть деньги. Хочешь, забери их, только не убивай меня.
   - Все вы одинаковы, сволочи. Как только дело до шкуры доходит, когда себя
спасать надо, вы всех с потрохами сдаете,  откупиться  хотите.  Деньги  твои
кровавые мне ни к чему.
   - У меня много денег. Я все отдам, только не убивай меня!
   - Подумаю, - сказал Дорогин. - Где я могу найти Тимура? Как его  фамилия?
Он под кем ходит?
   - Не знаю. Но за ним есть люди, какие-то очень большие люди.
   - Ладно, про больших людей мы с тобой потом поговорим. Говоришь,  у  тебя
деньги есть? Небось те, мои, из дипломата, которые я  за  ж