Чтобы потом никому не было горько, чтобы никто не ощутил утраты"
   Отставив чашку с кофе, Глеб взял широкий граненый стакан с  коньяком,
одним глотком осушил его. Тепло разлилось по телу, а голова вдруг  стала
абсолютно ясной. Мысли больше не путались, все видения исчезли.
   И Глеб принялся анализировать поведение Сергея Соловьева.

Глава 8

   Когда "волга" полковника  Соловьева  остановилась  во  дворе  дома  в
Лаврушинском  переулке,  Бортеневский,  его  жена  и  три  телохранителя
стремглав бросились вниз. Бортеневский подбежал к машине, рванул на себя
дверцу.
   Девочка с радостным криком бросилась на  руки  к  отцу.  Бортеневский
ощупывал ребенка,  ласкал,  прикасался  пальцами  к  глазам,  к  белесым
волосикам и шептал:
   - Доченька, доченька, ты себя хорошо чувствуешь?
   - Да, папочка.
   - Хорошая моя.
   Бортеневский прижал ребенка к груди.
   - Дай же. Дай же мне, - со слезами на глазах шептала  жена  и  тянула
руки к дочери.
   Девчушка увидела мать и потянулась к ней.
   - Мамочка, мамочка, как давно я тебя не видела.
   - Родная моя, здравствуй, доченька.
   Казалось, слезам не будет конца, они бежали по щекам  Анжелы,  и  она
ничуть их не стеснялась. Сейчас она была  самой  обыкновенной  женщиной.
Исчезла ее надменность, холодность, сейчас она не выглядела  красавицей.
Она была обыкновенной женщиной, но самой счастливой на всем свете. А то,
что она чувствовала себя самой счастливой в Москве, это уже точно.  Даже
на лицах суровых телохранителей было какое-то  смущенное  выражение.  Но
они не забывали пристально  поглядывать  по  сторонам,  прикрывая  собой
хозяина, его жену и дочь.
   - В дом. Идите же  в  дом,  -  сказал  строго  и  уверенно  полковник
Соловьев.
   Все тут же направились к подъезду.
   - Как я счастлив! Спасибо вам, Сергей Васильевич, - Бортеневский  жал
крепкую руку полковника Соловьева. - Вы даже не можете представить,  что
сделали.
   Соловьев пожал плечами.
   - Это было сделать не очень-то легко.
   - Да-да, я понимаю, Сергей Васильевич. Все затраты я  компенсирую.  Я
отблагодарю вас за это по-царски. Я очень богатый человек, - счастливо и
растроганно шептал банкир.
   - Хорошо, об этом мы еще поговорим.
   Один из телохранителей закрыл  входную  дверь  подъезда  и  опрометью
бросился наверх. Затем закрылась дверь квартиры. Сейчас все  чувствовали
себя в безопасности. Анжела наслаждалась радостью встречи с дочерью.
   - У тебя ничего не болит? А где это ты так перепачкалась? Что  это  у
тебя?
   Ссадина, синяк! О, Боже! Смотри,  смотри,  Альфред,  у  нее  ссадина.
Сейчас же надо прижечь йодом.
   - Да успокойся ты, дорогая.
   - Как же я могу успокоиться? Видишь, они мучили нашего ребенка.
   Полковник Соловьев стоял, прислонясь  спиной  к  стене,  наблюдая  за
идиллией, царившей в квартире Бортеневских.  Анжела  была  вне  себя  от
радости, она без умолку щебетала,  охала,  ахала,  хохотала.  А  девочка
взволнованно рассказывала:
   - А знаете, дядя Федор стрелял! Там было такое, такое!  Как  в  кино.
Помнишь, папа, мама, помнишь, мы смотрели кино, и  там  один  дядя  всех
застрелил. Всех до единого.
   - Доченька, успокойся, не волнуйся, - Бортеневский  взял  девочку  на
руки. - Мы сейчас с тобой поговорим.
   Он опустил девочку на пол, взял за руку и увлек в свой кабинет.
   Соловьев направился следом за Бортеневским. Там Альфред Иннокентьевич
усадил девочку на стул, опустился перед ней на колени, строго взглянул в
глаза.
   - Ты уже большая девочка, - сказал он.
   - Да, мне почти семь лет, - ответила девочка.
   - Так вот, послушай меня.  Ты  никому  и  никогда  не  должна  ничего
рассказывать. Ясно?
   - Почему?
   - Так надо Когда подрастешь, я тебе все  объясню.  А  сейчас  запомни
никому не рассказывай о том, что с тобой произошло.
   - Даже тебе и маме? - спросила девочка - Даже мне и  маме,  -  сказал
Бортеневский и взглянул на Соловьева.
   Тот  утвердительно  кивнул  головой  -  А  как  вы  думаете,   Сергей
Васильевич, она не слишком взволнована? Может быть, у нее нервный срыв?
   Соловьев абсолютно раскованно улыбнулся.
   - Да нет, что  вы,  Альфред  Иннокентьевич,  ребенок  прекрасно  себя
чувствует.
   Она уже давным-давно успокоилась Это вы с Анжелой на  грани  нервного
срыва, а с ней все в порядке. Правда? - Соловьев подошел и положил  свою
ладонь на плечо девочке.
   - Да, правда, - спокойно ответила та и улыбнулась полковнику.
   Ее улыбка была наивной и искренней.
   - Вообще, я хочу искупаться и лечь спать, - она взглянула на отца.
   Тот засуетился.
   - Анжела, Анжела! Девочку нужно выкупать и уложить спать.
   - Вначале я ее накормлю, - голос Жанны был полон заботы. - Сейчас,  я
уже готовлю ужин.
   Девочка побежала на кухню к матери. Соловьев закрыл дверь кабинета.
   - Ну вот, Альфред Иннокентьевич, все и закончилось.
   - Да, слава Богу. Теперь они мне не страшны.
   - Нет, напрасно вы так думаете, - Соловьев хрустнул пальцами и уселся
в вертящееся кресло, в котором только что сидела дочь  Бортеневского.  -
Они вас не оставят в покое. Пока у них есть хоть малейший шанс оказывать
на вас давление, они вас не оставят.
   - Но у них нет теперь никаких козырей.
   - Они попытаются вас пугать.
   - Это бессмысленно, - гордо вскинув голову, выкрикнул Бортеневский. -
Бессмысленно! Я пошлю их к черту.
   Лицо банкира,  казалось,  было  преисполнено  честности  и  гордости,
преисполнено  чувством  собственного  достоинства.  Полковник   Соловьев
взглянул на банкира немного скептично и усмехнулся.
   - А знаете, Альфред Иннокентьевич, с вас можно  картины  писать.  Или
снимать фильм о честном неподкупном банкире,  который  стоит  на  страже
вкладов населения.
   - А что,  разве  это  не  так?  -  на  сто  процентов  веруя  в  свою
порядочность, произнес банкир.
   - Если вам нравится в  это  верить,  пожалуйста,  верьте.  Мне  нужны
наличные деньги, прямо сейчас.
   - Но у меня здесь нет такой суммы.
   - Вы отдадите мне половину, а вторую переведете на мой счет.
   - Хорошо, хорошо, - засуетился Альфред Иннокентьевич,  направляясь  к
дальней стене своего кабинета.
   Там был сейф Он размещался за картиной, которая тоже  стоила  немало.
Это был женский портрет кисти Боровиковского. Бортеневский снял  картину
со стены, поставил на пол и принялся открывать сейф  Он  вытащил  четыре
довольно толстых пакета.
   Соловьев следил за суетливыми и немного нервными Движениями банкира.
   - Здесь сто тысяч, - положив деньги на лакированную столешницу, гордо
произнес банкир.
   - Сто тысяч, хорошо, - прошептал Соловьев, взяв деньги в руки.
   - Можете не пересчитывать: все точно, как в банке.
   - Я вам верю, Альфред Иннокентьевич, - улыбнулся Соловьев.
   Он и не думал пересчитывать деньги, а только вскрыл Один из конвертов
и заглянул внутрь. Там лежали стодолларовые купюры.
   - Прекрасно, - констатировал он и, посмотрев по сторонам,  увидел  на
стеллаже небольшую кожаную папку с молнией, - я возьму это.
   - Да-да,  -  согласно  закивал  головой  Бортеневский  -  Пожалуйста,
считайте, она ваша.
   Соловьев спрятал деньги в папку, застегнул молнию.
   - Ну, Альфред Иннокентьевич, а что мы будем  делать  с  Мартыновым  и
Богаевским?
   Банкир пожал плечами.
   - Я думаю... мне уже все равно...
   - Но ведь вы же заказывали?
   - Да ну их к черту. Они уже не опасны.
   - Вы думаете не опасны?
   - А вы как думаете, Сергей Васильевич? - насторожился банкир.
   - Поживем, увидим Но думаю, что они не оставят вас в покое.
   - Черт подери, как все это дорого стоит.
   - Я думаю, все это стоит намного дешевле, чем платить им.
   - Да-да, это уж без сомнения. Ведь они меня могут разорить.
   - Вы мне будете должны, Альфред Иннокентьевич, еще двести тысяч  -  и
один из этих бандитов исчезнет навсегда, а второй будет так напуган, что
ему уже будет не до вас.
   Бортеневский задумался Его лоб сморщился, а глаза забегали.
   - Даже и не знаю, как быть.
   - Давайте подождем пару дней и потом решим, - спокойно, как о поездке
на дачу, сказал полковник Соловьев,  подошел  к  Бортеневскому  и  подал
руку.
   Тот судорожно схватил ее и пожал. Соловьев ощутил, какие  холодные  и
липкие ладони у банкира Его чуть  не  передернуло  от  этого  скользкого
прикосновения.
   "Как лягушка", - подумал Соловьев, направляясь к выходу.
   Он не стал прощаться с женой Бортеневского.  Один  из  телохранителей
услужливо открыл дверь, предварительно выглянув в  глазок.  И  полковник
Соловьев покинул квартиру банкира.
   Он вышел на улицу, взглянул на часы. Настроение  было  радостное:  он
держал в руках деньги, а когда в руках Соловьева были деньги, он  всегда
чувствовал  себя  радостным  и  возбужденным,  как  от  бокала  хорошего
шампанского.
   "Так. Теперь Глеб, -  подумал  Соловьев,  -  наверное,  он  меня  уже
заждался.
   Надо из первых уст узнать все, как было. Надо поговорить с  Глебом  и
сказать ему, что пока  надо  остановиться  и  ничего  не  предпринимать.
Выждать хотя бы несколько дней"
   Через двадцать минут петляния по московским  ночным  улицам  Соловьев
въехал в арбатский переулок, через подворотню загнал машину  во  двор  и
затормозил прямо у  подъезда.  Сунув  за  пояс  пистолет,  одернув  свою
неизменную вельветовую куртку, в которой он любил ходить, когда  был  не
на службе, и спокойно вошел в подъезд пятиэтажного кирпичного дома.
   Подойдя к лифту, Соловьев хлопнул себя по лбу: он вспомнил, что  Глеб
ему не откроет без предварительного звонка по телефону.
   - Чертова конспирация, - зло буркнул полковник, вышел на улицу, сел в
машину и снял трубку.
   Предупредив Глеба, он вернулся в подъезд и  поднялся  на  дребезжащем
лифте на пятый этаж. Преодолев один лестничный пролет, Соловьев оказался
у нужной двери Она медленно  открылась,  и  Сергей  Васильевич  вошел  в
мансарду. В руках у него была  кожаная  папка  банкира  Бортеневского  В
мастерской было полутемно, пахло кофе и коньяком, негромко играла музыка
- Как ты, Глеб? - поинтересовался Соловьев.
   - Уже все в порядке.  Понемногу  пришел  в  себя,  -  улыбнулся  Глеб
Сиверов - Ну-ну. Сильно задело?
   - Изрядно, - сказал Глеб, вспомнив рану.
   - Укол сделал?
   - Да, конечно, - Глеб небрежно махнул  рукой  Соловьев  посмотрел  на
светильник, в котором горела только одна лампочка.
   - А чего ты сидишь в потемках?
   - Так легче приходить в себя. От яркого света режет в глазах.
   Соловьев вспомнил, почему Глеб имел кличку "Слепой" - ему никогда  не
нравился яркий солнечный  свет,  зато  он  как  никто  другой  прекрасно
ориентировался в темноте. В темноте он  видел  так,  словно  у  него  на
глазах был прибор ночного видения. Соловьев усмехнулся.
   - Ты при таком свете, наверное, даже можешь читать?
   - Не знаю, не пробовал. Но думаю, смогу.
   Глеб поставил на стол еще один широкий стакан и бутылку  с  коньяком,
принес кофейник и две маленькие чашечки.
   - Кофе выпьешь? - заглянув в глаза Соловьеву, спросил Глеб.
   - И от кофе и от коньяка не откажусь, так как дело почти закончено.
   -  Почему  почти?  -  Глеб  возился  с  кофейником  и   говорил,   не
оборачиваясь к другу.
   - Потому почти, что еще не ясно, следует продолжать операцию или нет.
   - Ладно, садись, потом расскажешь.
   Соловьев опустился в мягкое кресло, в котором только что сидел  Глеб,
а тот правой  здоровой  рукой  подвинул  кресло  потяжелее  и  устроился
напротив.
   Соловьев наполнил чашки дымящимся кофе и посмотрел на кожаную  папку,
сиротливо лежащую на краю стола.
   Глеб перехватил взгляд.
   - Там деньги? - спросил Сиверов.
   - А как ты угадал?
   - Это несложно, - ответил Глеб, - у тебя всегда блестят глаза,  когда
в твоих руках деньги, и кажется, что ты вот-вот заплачешь от  счастья  -
Да ну тебя к черту, Глеб, - усмехнулся  полковник  Соловьев,  -  но  там
действительно деньги.
   Он взял папку, мягко прошуршала открывающаяся молния, и на стол легли
два темно-синих конверта.
   - Здесь ровно пятьдесят тысяч, - сказал Соловьев, - Это твой гонорар.
   - И кто это так хорошо платит?  -  улыбнулся  Глеб,  бросив  короткий
взгляд на конверт, а затем - на сильно похудевшую кожаную папку.
   - Думаю, ты знаешь, кто заплатил.
   - Догадываюсь: банкир Бортеневский.
   - Да, он, - спокойно подтвердил полковник Соловьев.
   - Что ж, я рад.
   - А теперь плесни-ка коньяка, - сказал  Соловьев.  Глеб  левой  рукой
взял бутылку и аккуратно налил, следя,  дрожит  ли  горлышко.  Он  хотел
проверить, хорошо ли работает его рука.
   Пальцы слушались, рука сгибалась. Наполнив до половины стаканы,  Глеб
поставил бутылку на середину стола.
   - Что, проверял руку?
   Сергей Соловьев посмотрел  на  окровавленную  рубаху,  валявшуюся  на
полу.
   - Да, проверял. Не люблю, когда пальцы меня не слушаются.
   - Остался доволен?
   - Да, - просто ответил Глеб.
   Они подняли стаканы и, глухо чокнувшись, пригубили коньяк.
   - Я закурю с твоего разрешения? - сказал Соловьев.
   - Кури, если хочешь, - Глеб повернулся и коснулся Пальцем левой  руки
кнопки напольного вентилятора.
   Лопасти завертелись и исчезли, будто бы их не было.  Легкое  приятное
жужжание заполнило тишину мансарды.
   - А теперь расскажи, как все было. Только с подробностями. Так, чтобы
я был в курсе всего.
   Глеб пожал плечами.
   - Честно говоря, не хочется вспоминать.
   - Надо, Глеб, - сказал Соловьев.
   - Если надо, то слушай.
   Глеб отхлебнул кофе и, посмотрев на конверт с деньгами, сказал:
   - Младшего брата Мартынова пришлось  убить,  но  он  был  не  один  в
квартире.
   Там был еще телохранитель.
   - Небритый? Его тоже пришлось убить? - спросил Соловьев.
   - Да, конечно. Но следов я там не оставил. От  Цыгана  я  узнал,  где
находится девочка.
   - И где она была?
   -  На  его  даче.  Там  пришлось  попотеть.   Правда,   охраняли   ее
непрофессионалы, но их было  много.  Шесть  человек,  я  убрал  пятерых,
шестого они убили сами.
   Именно шестой меня и ранил.
   - А ты говоришь, непрофессионалы.
   - Если бы не девочка, я  думаю,  все  обошлось  бы  без  моей  крови.
Кстати, как она?
   - Да с ней все в порядке.  Ее,  наверное,  уже  накормили,  вымыли  и
уложили спать. Она называет тебя дядей Федором и говорит, что  все  было
как в кино.
   - Не совсем как в кино. Но, наверное, похоже. Ей виднее.
   Глеб допил свой коньяк и  взялся  за  кофе.  Соловьев  сидел,  понуро
опустив голову. Глеб ждал,  что  же  скажет  его  друг.  Но  тот  упорно
продолжал молчать.
   - Серега, мне не нравится выражение твоего лица. Ты чем-то озабочен?
   - Нет, все в порядке. Просто я очень устал.
   - Ну, устать и я устал.
   - Если все будет хорошо, ты можешь снова уехать куда-нибудь отдыхать.
Но необходимо, чтобы несколько дней ты побыл в городе,  и  чтобы  я  мог
тебя найти.
   -  Ты  думаешь,  Мартынов   предпримет   какие-то   действия   против
Бортеневского?
   - Я в этом просто уверен. Тем более, он не настолько глуп,  чтобы  не
понять,  что  девочку  спасала  не  милиция,  а  профессионалы,  нанятые
банкиром. И тем более, что он не простит убийства своего младшего брата.
   - Ты, как всегда, рассуждаешь логично. Недаром  ты  считался  хорошим
аналитиком.
   - Да ладно тебе, Глеб, шутить,  -  сказал  полковник  Соловьев,  взял
бутылку и наполнил свой стакан до половины, - давай еще немного  выпьем,
расслабимся.
   - Я больше не буду. Я уже выпил до твоего прихода, плечо болело.
   - Понятно-понятно. Может, тебе стоит показаться врачу?
   - В этом нет необходимости. Рану я обработал и думаю, что вскоре  она
затянется. Кость не задета. Просто повреждена мышца сквозным ранением.
   - Как ты считаешь, что подумает питерская милиция, когда увидит,  что
ты наворотил? - задал вопрос полковник Соловьев.
   - А, пусть думают что хотят. Скорее  всего  они  спишут  все  это  на
разборки между бандитскими  группировками.  Ведь  Цыган,  как  я  понял,
торговал нефтью, скупал антиквариат и тому подобное.
   - Было бы хорошо,  если  бы  было  так.  А  вот  Мартынов,  наверное,
догадается.
   Соловьев в два глотка допил коньяк, вытряхнул  из  пачки  сигарету  и
жадно затянулся.
   - Как хорошо, - прошептал он, - музыка, ты.  Словно  не  было  долгих
лет, словно нам с тобой по  двадцать...  Только  не  хватает  женщин,  -
ехидно продолжил Соловьев.
   - Да, действительно, на первый взгляд ничего  не  изменилось.  Только
ты, Серега, стал другим, да и я, наверное, тоже.
   Глеб взял чашечку с кофе и сделал маленький глоток.
   - Как ты можешь пить такой крепкий  кофе?  -  Соловьев  откинулся  на
спинку кресла и снова затянулся.
   - Мне нравится.
   - Ты совсем себя не бережешь.
   - Ну ты, Сергей, даешь... Сам посылаешь меня черт знает куда,  и  еще
упрекаешь, что я себя не берегу, попивая крепкий кофе.
   - Ладно, я пошутил.
   - Больше так не шути, -  Хорошо,  не  буду.  Ты  останешься  ночевать
здесь? - спросил полковник, не глядя в глаза Глебу.
   Тот пожал плечами.
   - Наверное, здесь. Уже довольно поздно. К себе домой ехать  не  хочу,
больше, как ты понимаешь, мне ехать некуда.
   - Так уж и некуда? - шутливо переспросил Соловьев.
   - Вот представь себе, некуда.
   - Тогда мне тебя жаль.
   - Знаешь, Серега, мне тоже себя жаль. Мужчины  молчали,  из  динамика
плыла музыка.
   - Как ты можешь слушать эти оперы? По-моему, ты  их  слушаешь  уже  в
тысячный раз.
   - Их можно слушать всю жизнь. Когда звучит Моцарт, не стыдно плакать.
   - Но ты же не плачешь? А насколько я понимаю, это как раз Моцарт?
   - Да, это Моцарт. И прекрасно, что я его слышу.
   - Временами ты меня пугаешь, Глеб. Ты бываешь таким сентиментальным и
непонятным, таким загадочным, словно находишься... в трансе.
   - Это все музыка, Сергей, музыка. Она виновата.
   - Знаешь, я бы еще посидел с тобой... -  сказал  полковник  Соловьев,
поднимаясь с кресла.
   - Так что тебе мешает, сиди.
   - У меня еще есть кое-какие дела, и я должен ими заняться.
   - Ну что ж, тогда до встречи, - Глеб тоже поднялся со своего кресла.
   Полковник Соловьев погасил сигарету в мраморной пепельнице, посмотрел
на Глеба. В его взгляде было что-то странное, и от этого взгляда  сердце
Глеба сжалось так, словно на него было нацелено два ствола...
   Дверь закрылась.  Глеб  стоял,  прислушиваясь  к  шуму  опускающегося
лифта.
   "Что-то не так. Но что? Что? Почему он так на меня посмотрел?"
   Глеб сел в кресло, налил в стакан коньяк и взглянул на то место,  где
еще минуту назад сидел Соловьев. Глебу казалось, что  Соловьев  все  еще
перед ним, он видел его глаза, губы, его пальцы.
   "Что-то не так. Но что? Что?"
   Глеб сделал один глоток, второй. Потом  поднялся,  отодвинул  книжный
стеллаж, открыл дверь в свою тайную комнату с компьютером, вскрыл тайник
с оружием, спрятал туда "кольт" с глушителем и "ТТ",  вытащил  из  сумки
наручники, нож и тоже спрятал. Затем  закрыл  крышку,  защелкнул  замки,
навел порядок и вернулся в мастерскую.

***

   Ирина  Быстрицкая  лежала  на  кровати  и  читала  книгу.  Перевернув
страницу, она тяжело вздохнула. Ирина заставляла себя не думать о Федоре
Молчанове, но все мысли постоянно возвращались к мужчине, который был ей
очень дорог. С Федором она была согласна связать свою жизнь.
   "Почему он не звонит? - уже в который раз думала она. -  Ведь  он  же
обещал, что позвонит мне утром. А если он что-то обещал, то  обязательно
выполнял...
   Прежде. А  может  быть,  с  ним  что-нибудь  случилось?  Странный  он
человек.
   Удивительный. И сколько я ни пытаюсь узнать, кто же он,  понять  его,
мне это не удается. Он как бы ускользает от моего взгляда. Не  поддается
разгадке, уходит.
   Но то, что он необычный человек, это понятно. Дважды приходил ко  мне
с оружием.
   На его теле есть раны..."
   Вспомнив  о  ранах,  женщина  сладко  и  в  то  же  время  болезненно
вздрогнула, ее рука легла на грудь.
   - Почему ты не звонишь? Почему ты сейчас где-то далек