ра вспомнить о приличиях. Напитки он  подал  на  маленьком
подносе, под чашками стояли блюдца.
   - В вас погиб хороший официант.
   - Если и погиб, то плохой. Я люблю работу больше, чем деньги.
   - Это вам так кажется. Кроме денег существуют и другие  соблазны:  слава,
известность...
   - Почему я до сих пор здесь, надеюсь,  понятно.  Я  уже  человек  старый,
материал, так сказать, отработанный, мне скоро шестьдесят стукнет. Но вы-то,
молодая, красивая, почему сидите на работе? Почему не гуляете, не спешите на
свидание, не наслаждаетесь весной? - Горелов осекся. - Хотя какая это весна?
Слякоть и холод. Я запрещаю вам хоронить себя в стенах лаборатории!
   Катя махнула рукой,  на  пальце  сверкнул  перстень  с  довольно  крупным
бриллиантом,  сверкнул  ярко,   пронзительно.   Доктор   Горелов   прекрасно
разбирался в вирусах, микробах, в их  штаммах,  в  тонкостях  биохимии  и  в
прочих научных заморочках, но только не в бриллиантах, так же как не понимал
ровным счетом ничего и в модной одежде,  и  еще  во  многих  вещах.  Он  был
фанатично предан науке и отдавал ей всего  себя  без  остатка.  На  что-либо
другое, кроме науки, времени у него не оставалось, да и сил  тоже.  А  между
тем колечко на безымянном пальце левой руки стоило немало. Денег, уплаченных
за перстенек, с лихвой хватило бы  на  пару  дорогостоящих  экспериментов  с
недешевыми реактивами. Но откуда это было  знать  доктору  наук,  профессору
Горелову?
   - Некуда мне спешить, никто меня не ждет, Николай Матвеевич.
   - Этого быть не может! Вы такая красивая, талантливая,  обаятельная,  все
при вас. По-английски говорите, как поете.
   - Ну и что из того, Николай Матвеевич, а счастья нет. Нет сейчас умных  и
богатых мужчин. Никому не нужна супруга,  которая  дни  и  ночи  проводит  в
лаборатории и библиотеке.
   - Да ладно  уж,  бросьте!  Есть  такие  мужчины,  просто  вам,  наверное,
Катенька, лень их искать.
   - Мне просто жаль тратить  на  бесполезные  поиски  время.  Такие  поиски
сродни изобретению вечного двигателя или машины времени.
   - И  напрасно!  Молодость  уходит.  Еще  школьником  мне  очень  хотелось
изобрести вечный двигатель,  две  общих  тетрадки  исписал.  В  университете
всерьез готовил доклад на тему принципиальной  возможности  создания  машины
времени. Жалею, что теперь разуверился в собственных выкладках. Знаете, если
бы я мог вернуть время своей молодости, то, поверьте,  я  построил  бы  свою
жизнь немного иначе.
   - Не верю, - сказала Екатерина, глядя в глаза шефу.
   - Вот вы не верите. Какие у вас основания мне не верить?
   - Я вас давно знаю, Николай  Матвеевич,  ничего-то  вам  не  надо,  кроме
вирусов и сред их обитания. Вы на них завернуты, они -  ваша  жизнь.  Вы  их
изучаете и знаете куда лучше, чем окружающих вас людей.
   - Может, Екатерина, вы и правы, а может,  нет,  -  профессор  пил  чай  и
любовался  молодой  женщиной.  -  Катя,  несмотря  на  мерзкую  погоду,   не
забывайте, весна начинается, сегодня первый ее день по календарю.
   - Откуда вы знаете, какой сегодня день? В лаборатории  часто  подшучивали
над шефом, он иногда абсолютно выпадал  из  реальности,  мог  в  воскресенье
прийти на службу, перепутать времена года. Потому и  было  удивительно,  что
Николай Матвеевич в курсе того, какое сегодня число.
   - А  вот  и  знаю,  Катенька!  Сегодня  первое  марта,  я  на  компьютере
посмотрел, когда файл сохранял.
   Катя рассмеялась:
   -  Как-нибудь  летом  я  настрою  вам  дату  на  январь.  Не  верьте   ни
компьютерам, ни женщинам. Скажите, Николай Матвеевич, почему вы не уехали за
границу? Предложений же было видимо-невидимо?
   - Что было, то было. И в Швейцарию приглашали в свое время, и в Сорбонну,
и в Америку, и в Южную Африку.., я все даже припомнить не смогу. Предложения
соблазнительные, повсюду предлагали возглавить лабораторию. И  знаете,  -  в
сердцах произнес доктор Горелов, - может,  если  бы  я  уехал,  то  стал  бы
лауреатом Нобелевской премии. Это я шучу, - лицо Николая Матвеевича Горелова
вмиг сделалось грустным, глаза  сразу  запали,  губы  сложились  в  скорбную
улыбку. - А пара человек, моих однокурсников,  живут  за  границей,  звонят,
поздравления присылают, свои лаборатории имеют.  Денег  на  эксперименты  им
выделяют, Катя, вы даже представить не можете сколько -  миллионы  долларов!
Представляете, миллионы! А нам  на  весь  институт,  на  двести  восемьдесят
человек, даже зарплату еле наскребают. Чтобы мы работали и результат давали,
надо совсем мало! Хороший автомобиль, говорят, больше стоит.
   - Да уж, ничего не поделаешь.
   - А вас-то, Катенька, что здесь держит?
   - Не знаю, Николай Матвеевич. Наверное, на вас  насмотрелась,  вот  и  не
могу совратиться, - женщина лукавила, но настолько  искусно,  что  немолодой
профессор этого даже не уловил.
   - Вот уже и девять часов вечера, - сказал он. Катя поднялась:
   - Что ж вы шоколад не ели? - - Если счастья  нет,  то  шоколадом  его  не
добавишь.
   - Напрасно вы так, - она взяла дольку шоколада, поднесла к губам и  перед
тем, как положить в рот, спросила:
   - Вы сейчас домой?
   - Да, Катенька.
   - Как супруга?
   - Ничего, только приболела. У  нее  всегда  по  весне  давление  начинает
прыгать, суставы болят.
   - Может, ей какие-нибудь лекарства нужны? Так скажите, Николай Матвеевич,
у меня есть возможность достать их за бесценок.
   - Это возраст. А от возраста, скажу вам честно,  по  себе  знаю,  никаких
лекарств нет, разве что сто граммов коньяку перед сном. Вот и все. Это самое
лучшее лекарство. Но овес нынче дорог, не укупишь, - пошутил Горелов,  глядя
на стройную красивую женщину в белом халате, - приходится обходиться бренди.
   Ученый отключил компьютер. Но женщина не уходила, она стояла  в  открытой
двери и смотрела на шефа.
   - Извините, Николай Матвеевич, - мягко произнесла Екатерина.
   - Да.., что такое?
   - Вы были на похоронах Бориса Исидоровича?
   - Да, - снимая очки и протирая линзы, ответил Горелов. - Был. Все  больше
и больше хороших ученых уходит в мир иной.
   - Вы, кажется, с ним работали?
   - Не только работал, Катя, мы дружили семьями. А потом как-то  жизнь  нас
развела. Но, скажу вам, Смоленский был настоящим ученым - от  Бога.  Зря  он
ввязался в эти совместные программы...
   - В какие?
   - Разве вы не знаете? Он биохимик, все свои открытия  совершил  на  стыке
наук: микробиологии и органической химии. Очень интересные разработки делал.
Чего только стоит концепция биохимического оружия! До  него  никто  этим  не
занимался. Но последние семь лет он работал над уничтожением  биологического
и химического оружия. Под что деньги американцы дали, тем и занимался.  Наши
предшественники разработки вели  не  покладая  рук,  и  государство  столько
оружия наделало, что теперь никто не может разобраться, как  всю  эту  дрянь
уничтожить. Какие деньги вбухали, миллионы  и  миллионы!  А  теперь  вся  их
работа коту под хвост, сейчас уничтожают.  Я  до  сих  пор  не  могу  понять
Смоленского. Он сделал величайшее  открытие,  но  не  довел  его  до  конца,
изготовил пробную партию субстрата, а потом купился на американские  деньги.
Конгресс выделил  под  его  имя  грант  на  уничтожение  российских  запасов
химического  оружия.  Этим  мог  бы  заниматься  выпускник  химфака,  а   не
гениальный ученый. Но Смоленский предпочел деньги...
   - Если можно, каков принцип придуманного им биохимического оружия?
   - В советские времена вас бы  за  такой  вопрос  вызвали  в  КГБ,  но  вы
специалист, и теперь  секрета  в  самой  концепции  нет,  он  в  деталях,  в
технологиях. Принцип такой же, как и в вашем примере с шоколадом. В шоколаде
присутствует фермент, стимулирующий выработку гормона счастья  в  организме.
Такова же механика и биохимического оружия, в самом заряде - веществе -  нет
ни одного микроорганизма, ни одного вируса, он стерилен. Заряд - это  среда,
стимулирующая  развитие  определенных  видов  вирусов  или   бактерий.   Она
наподобие детонатора в гранате - запускает цепную реакцию, которую потом уже
не остановить. Достаточно нескольких литров, попавших на благодатную  почву,
и начнется эпидемия... Но работа не была доведена до конца,  только  пробная
партия изготовлена, ее нельзя было запускать в  производство.  Сдали  ее  на
склады и ждали,  когда  Смоленский  двинет  дело  дальше.  До  совершенства,
универсальности не хватало трех-четырех "шагов"...  Вы,  я  вижу,  рассеянно
меня слушаете, думаете о другом, а спросили лишь из вежливости?
   - Что с ним случилось? Неужели это правда?
   - Что именно?
   - Разное рассказывают.
   - Не знаю, мне тяжело сказать. Но смерть академика непонятна.., во многом
даже загадочна. Я, конечно, склоняюсь к тому, что это был несчастный случай,
с любым может такое случиться. А почему, Катя, вы о нем спросили?
   - Борис Исидорович, царство ему небесное, приглашал  меня  участвовать  в
его программе уничтожения запасов химического оружия.
   - И правильно сделали, что не пошли, - доктор Горелов улыбнулся, глядя на
привлекательную женщину, на ее стройные ноги, на длинную шею, высокую грудь.
- Вам, Екатерина, фотомоделью бы работать.
   - Бросьте, Николай Матвеевич, вы меня в краску вгоняете,  -  она  искусно
изобразила смущение и покинула кабинет.
   "Хороша! Сбросить бы мне лет двадцать или ей добавить десяток, -  подумал
доктор Горелов, - я бы за ней приударил. Такая женщина - и не  замужем.  Эх,
где мои семнадцать лет?" - волнение охватило  заведующего  лабораторией.  Он
потер ладонь о ладонь, взглянул на свое отражение в  зеркале,  висевшее  над
умывальником, а затем ехидно сморщил губы.
   - Мерзкий старик, - сказал он, глядя в зеркало, - и тебя, дурака старого,
туда же потянуло. А  Смоленского  жаль...  Светило.  Правда,  последние  лет
десять он наукой напрямую не занимался, эксперименты оставил. А ведь мог бы,
голова была светлая. Но каждому свое.
   Екатерина Маслицина тем временем вытащила из  сумочки  трубку  мобильного
телефона, переложила в карман белого халата и направилась в женский  туалет.
Убедившись, что рядом никого нет, набрала номер  и  когда  услышала  мужской
голос, сухо сообщила:
   - Да-да, домой, прямо домой. До встречи, - и отключила телефон.
   Она вымыла руки, тщательно и аккуратно вытерла салфеткой кончики пальцев,
осмотрела ухоженные ногти,  полюбовалась  блеском  бриллианта  в  перстне  и
покинула туалет.
   Доктор биологических наук Николай Матвеевич Горелов сдал на  сигнализацию
свой кабинет, расписался в журнале  и,  подняв  воротник  драпового  пальто,
нахлобучив на глаза шапку, вышел на  улицу.  Пронзительный  ветер  с  дождем
ударил ему в лицо.
   - Ну погодка! - глядя на сверкание  капель  в  луче  фонаря,  чертыхнулся
Николай Матвеевич, направляясь к своим "Жигулям".
   Он открыл машину, прогрел двигатель и сказал, обращаясь к автомобилю:
   - Теперь поехали домой, трогай, милый, - автомобиль вырулил на полосу.  -
Проклятый гололед! -  холодея  и  вздрагивая  при  каждом  заносе,  бормотал
Горелов, вцепившись в баранку. - Ох, лучше бы я на троллейбусе  поехал.  Вот
незадача! Резина старая, машина добитая,  тормоза  ни  к  черту,  надо  быть
повнимательнее.
   Он аккуратно вел свой  "жигуленок",  ехал  медленно.  Дворники  судорожно
дергались, еле успевая смахивать капли с  ветрового  стекла,  влага  тут  же
превращалась в ледяную корку. Покрытый  льдом,  укатанный  машинами  асфальт
превратился в зеркало, отражающее темное небо.
   Когда до дома ученого оставалось два  квартала,  на  полосу,  по  которой
двигались "Жигули" Горелова, въехал новенький дорогой "Мерседес".  В  салоне
машины находились двое: водитель и пассажир на  заднем  сиденье.  "Мерседес"
сверкал, словно только-только выехал из автосалона.
   "Вот это машина! - подумал Горелов, наблюдая за тем, как уверенно  "мере"
останавливается, как плавно трогается с места. - Вот загляденье!"
   У светофора Горелов держался на  отдалении  от  "Мерседеса"  -  метрах  в
десяти.  Сзади  посигналили.  Вишневые  "Жигули"  Горелова  приблизились   к
"Мерседесу".
   "Ну вот, сейчас перекресток, затем еще квартал.  Там  поверну  направо  и
через пять минут буду дома", - с облегчением,  ужасно  измотанный  скользкой
дорогой, подумал Горелов.
   У перекрестка случилось то, что и должно было в конце  концов  случиться.
Резко полыхнул желтым светофор, шипованный "Мерседес" замер как вкопанный, а
вишневые "Жигули" на лысой резине скользили вперед. Доктор Горелов  даже  не
попытался вывернуть баранку вправо, машина не слушалась руля,  "Жигули"  шли
вперед. Глухой удар остановил машину: задний фонарь роскошного  серебристого
"Мерседеса" разлетелся вдребезги,  сорванный  бампер  загремел  на  асфальт.
"Жигули" развернуло.
   - О господи! - еще крепче  сжимая  баранку,  произнес  Николай  Матвеевич
Горелов.
   Его шапка упала на приборную панель, седые пряди прилипли к мокрому лбу.
   Водитель "Мерседеса", дюжий детина  в  черном  пиджаке  и  белой  рубахе,
выскочил из автомобиля и со зверским лицом бросился к  "Жигулям".  Буквально
вырвал дверь и несколько мгновений смотрел на Горелова.
   - Дед, да ты что, охренел!? Не видишь, впереди машина? Куда летишь?
   - Извините, пожалуйста, виноват... - выдавил из себя Горелов.
   - Я тебя урою, закопаю! Ты мне машину изувечил, новую машину! -  водитель
"Мерседеса" схватил Горелова за плечо, вытащил из  салона  и,  вцепившись  в
борта пальто, принялся трясти, тряс так сильно, что подошвы ботинок  Николая
Матвеевича отрывались от земли. - Я тебя сейчас убью!
   - Извините, пожалуйста, - бормотал Горелов, уже понимая,  что  эта  фраза
находится за  пределами  понимания  подобного  типа,  а  если  он  что-то  и
улавливает, то больше злится и заводится.
   - Ездят уроды по городу! Сидел бы дома,  чай  пил.  Какого  черта  ты  на
дороге делаешь? Ты что, не видел, красный уже загорался?
   - Видел, понесло, гололед...
   - Мне плевать! Гололед, наводнение.., смотреть надо!
   Наверное, водитель "мерса" прямо на дороге и расправился  бы  с  доктором
наук Гореловым, но спасение пришло оттуда, откуда профессор его и  ждать  не
мог. Задняя дверца побитого серебристого "Мерседеса" открылась, и на  дорогу
вышел мужчина в черном пальто, в костюме и галстуке. Мужчина был  немолодой,
лет пятидесяти.
   - Хватит, - резко сказал он. Водитель "Мерседеса"  тотчас  опустил  руки,
хотя и продолжал шептать проклятия.
   Мужчина осмотрел  свою  машину,  присел  на  корточки,  поддерживая  полы
длинного пальто, и произнес:
   - Да-с, неприятности.  И  у  вас,  смотрю,  неприятности,  -  разглядывая
разбитый передок "Жигулей", бесстрастно произнес он. - Как  же  это  вы  так
неосмотрительно ехали? И резина, смотрю, у вас ни к черту.
   - Все гололед виноват, все он, проклятый! Вы уж меня  извините.  Покрышки
давно собирался поменять, но как-то...
   -  Извинить?  -  мужчина  хмыкнул,  посмотрел  в  бледное  лицо   Николая
Матвеевича. - Извинить, конечно, можно, но ремонт обойдется недешево.  Хотя,
честно признаться, когда вы в нас впилили, я подумал, что  разрушений  будет
больше.
   - Я не хотел, поверьте.
   - Охотно верю, кому ж охота и свою машину калечить, и чужую, - мужчина  в
черном пальто разговаривал очень интеллигентно. Он тут же  куда-то  позвонил
по мобильнику, сказал, что просит его извинить, он задержится, самое большее
на полчаса. - Видите ли, у меня встреча. Мы сможем ехать?  -  спросил  он  у
своего водителя.
   - Да.
   - Тогда поехали.
   - Ас ним  что  делать?  Сейчас  менты  приедут,  -  водитель,  указал  на
Горелова.
   - А что с ним сделаешь? Мне с ГАИ разбираться времени нет.
   -  Можно  обойтись  без  автоинспектора?  -  почти  без  всякой   надежды
поинтересовался Горелов.
   - Конечно можно. Я сам хотел вам предложить разойтись полюбовно.
   - Я все компенсирую.
   - Вы это серьезно? - глядя на  старенькие  "Жигули",  спросил  мужчина  в
длинном черном пальто.
   - Да, конечно, вот моя визитка, - Горелов трясущимися пальцами вытащил из
портмоне скромную визитку, такие же он обычно  раздавал  на  конференциях  и
симпозиумах,  протянул  ее  хозяину  "Мерседеса",  на  этот  раз  жест   был
преисполнен страха.
   Незнакомец взял визитку, не глядя сунул ее в карман пальто.
   - Надо схему происшествия составить, - суетился Горелов.
   - У меня нет на это времени. Я вам позвоню, и мы в  спокойной  обстановке
договоримся.
   - Я никуда не исчезну и не стану потом ничего отрицать.
   - Я почему-то вам верю.
   "Мерседес" с разбитой задней фарой и с  примотанным  проволокой  бампером
умчался в ненастную темноту.
   Николай  Матвеевич  Горелов  смог-таки  добраться  до  дома  на   побитых
"Жигулях". Он въехал  во  двор  и  минут  пятнадцать  ходил  вокруг  машины,
ощупывал ее: так слепой изучает незнакомый предмет, попавший ему в руки.
   Таким образом, в начале марта, в  двадцать  один  пятьдесят  доктор  наук
Горелов, заведующий одной из лабораторий  Института  микробиологии  Академии
наук, познакомился с Ахмедшиным Ренатом Ибрагимовичем. Они встретились через
несколько дней на нейтральной  территории  в  уютном  ресторанчике.  Горелов
приехал на такси, благо ресторан располагался недалеко от его дома, и сильно
тратиться не пришлось.
   Ренат Ибрагимович Ахмедшин радушно поприветствовал гостя.
   - Николай Матвеевич, как хорошо, что вы приехали. Я уж и не думал, что  с
вами увижусь в срок, вы ведь человек страшно занятой. Я сразу на визитку  не
глянул, а  потом  осмотрелся  -  думаю,  время  такого  ученого  по  минутам
расписано.
   - Да уж, занятой, - смущенно оглядываясь  по  сторонам,  произнес  доктор
наук. В ресторанах, в театрах - повсюду при большом скоплении хорошо  одетых
людей Горелову становилось не по себе, хотя  супруга  и  одела  его  во  все
лучшее: старомодный добротный  костюм  с  широкими  лацканами,  десятилетней
давности, но почти не ношенные ботинки, купленные  за  границей,  золотистый
галстук.
   Ренат Ахмедшин выглядел словно  со  страницы  дорогого  иллюстрированного
журнала, изданного на прошлой неделе.
   - Я, знаете ли, Николай Матвеевич, часто бываю  в  таких  местах.  Вы  не
смущайтесь, проходите, это ресторан моего хорошего  знакомого,  так  что  мы
сможем поговорить спокойно и обсудить  все  детали  нашего  дела.  Разговора
Горелов боялся.
   Ренат Ибрагимович провел Горелова в маленький  уютный  зал  на  один  уже
сервированный столик, предложил гостю сесть.
   - Николай Матвеевич, что будете пить?
   - Я не большой любитель спиртного.
   - Я с вами солидарен, я тоже не большой любитель горячительных  напитков.
У меня, как и у вас, работа, которая требует трезвого мышления.
   - Позвольте спросить, Ренат Ибрагимович, чем вы занимаетесь?
   - У меня адвокатская контора. Мои сотрудники  ведут  самые  разнообразные
дела - от уголовных до сугубо гражданских,  готовят  документацию  для  тех,
кому  это  необходимо.  Поэтому  мне  довольно  часто  приходится  бывать  в
ресторанах. Николай Матвеевич,  клиенты  всякие  попадаются,  многим  тяжело
говорить, пока не выпьют.
   - Понимаю, понимаю... - оглядываясь по сторонам, бормотал доктор Горелов.
   - Наше дело выглядит следующим образом, - Ахмедшин протянул руку, положил
на колени кейс, маленький и изящный, извлек  тоненькую  папочку,  в  которой
лежал всего один лист бумаги. - Вот,  взгляните,  это  смета  ремонта  моего
автомобиля.
   Горелов поправил очки и принялся рассматривать  смету.  Когда  он  прочел
строку "Итого", холодный пот прошиб ученого, и руки дрогнули.
   - Тысяча одиннадцать долларов? Я правильно понял? - прерывающимся голосом
произнес Горелов.
   - Да, вы правильно поняли. Но я думаю, - сказал Ахмедшин, - мы не  станем
сейчас акцентировать внимание на деньгах. Сумма минимальная и подъемная. Для
меня большая честь познакомиться с вами. Вы  известный  ученый,  бываете  за
границей, ваше имя на слуху.
   Пока  Ахмедшин  произносил   пространные