- Конечно, - сказал Глеб, - кто же их не  любит?  Пироги  с  грибами  мне
напоминают детство, я еще в подъезде ощутил аромат.
   - Что вы говорите! - всплеснула руками  Вера  Михайловна.  -  Вот  уж  не
думала. Проходите к столу, чай уже готов.
   И опять, как  в  прошлый  раз,  Глеб  и  вдова  академика  разговаривали.
Преимущественно  говорила  женщина,  Глеб  лишь  изредка  задавал  наводящие
вопросы, он отлично исполнял роль журналиста.
   - Я не в курсе научной деятельности мужа, я знаю о ней лишь вскользь.
   - Скажите, Вера Михайловна, - Глеб взял вдову академика за  руку,  -  ваш
муж ничего не говорил о своем открытии?
   - О каком? - вопрос на вопрос ответила вдова.
   - Честно говоря, из записей я не очень понял, я  не  специалист,  поэтому
мне тяжело ориентироваться.
   - У него много открытий, он пятьдесят  лет  занимался  наукой,  руководил
лабораторией,  институтом.  Вы  посмотрите   научные   публикации   по   его
специальности, сколько повсюду ссылок на труды моего мужа!  В  каждой  книге
приводятся его цитаты.
   - Да, я об этом знаю. Он с вами никогда не рассуждал о  нравственности  в
науке?
   - О нравственности? - Вера  Михайловна  задумалась,  отставив  чашку  уже
остывшего чая. - В последнее время он довольно часто  упоминал  о  том,  что
ученые - как дети. Приводил в пример Эйнштейна, Бора,  Кюри  и  еще  называл
дюжину фамилий великих ученых... Одних осуждал, другими восхищался. Лет семь
назад, я помню этот день очень хорошо...  Я  его  долго  ждала.  Он  приехал
поздно, возбужденный, взъерошенный, глаза горят, руки дрожат.
   - И что же? - тихо спросил Сиверов.
   - Он посадил меня напротив себя, сидел на том  самом  месте,  где  сейчас
сидите вы, муж любил сидеть здесь, у окна. Он взял меня за  руку  и  сказал,
глядя в глаза: "Дорогая, я боюсь". Я спросила, чего он боится,  а  он  пожал
плечами, нервно хрустнул пальцами и, глядя поверх моей головы, произнес:  "Я
боюсь самого себя. Сегодня я получил ответ на вопрос, который мучил меня лет
пятнадцать. Многие из моих учеников и коллег  работали  рядом,  но  они  все
владеют лишь кусочками, и сложить вместе все свои наработки никто из них  не
сможет, информация слишком разрозненная, слишком противоречивая.  А  я  смог
сложить ее воедино..."
   - Ну и что?
   - Молодец, - сказала я, а он покачал головой и, выпив  рюмку  коньяку,  а
это случалось с ним лишь в минуты сильнейшего волнения, сказал:
   "Ты даже не можешь представить, как это страшно - то, что известно мне. Я
уверен, что это известно лишь мне одному. Вера, я не знаю, что  мне  с  этим
делать, как поступить..."
   - И вы ему что-то посоветовали, Вера Михайловна?
   - Да. Только советом это назвать сложно. Я ему сказала:  Борис,  поступай
так, как тебе подсказывает совесть. Наверное, целый месяц после того  вечера
он был молчалив. Подолгу сидел в кабинете, ничего не делая, даже  скрипку  в
руки не брал. А потом как-то я уезжала к подруге,  поднимаюсь  по  лестнице,
слышу музыку. Тихо открыла дверь, вошла в  квартиру.  Муж  стоял  у  окна  и
играл. Тогда я  поняла,  догадалась:  он  принял  решение,  которое  уже  не
изменит.
   - А в чем суть открытия, он не говорил?
   - Нет, никогда. Я лишь поняла, что его открытие очень опасное.
   - В каком смысле опасное?
   - Вы же знаете, он долго работал на военные программы, работал в закрытых
институтах над очень секретными программами. Может быть, сейчас они  уже  не
представляют большой тайны, а тогда, я вам скажу...
   - Догадываюсь, - произнес Сиверов.
   - Он изменился, очень сильно изменился. Сделал  несколько  разработок  по
уничтожению бактериологического и химического оружия, под него дали  большие
деньги. Несколько раз он лично встречался с Михаилом Сергеевичем Горбачевым,
с Борисом Николаевичем  Ельциным.  Он  был,  в  отличие  от  многий  ученых,
востребованным и, несмотря на преклонные годы, активно  работал.  Но  я  вам
скажу, он все время чего-то опасался.
   - Я догадываюсь, - произнес Глеб. - Скажите, кто такой Н. Г.?
   - Н. Г.? - женщина задумалась. - Наверное, Николай Горелов. На  похоронах
мужа он очень хорошо говорил о Борисе Исидоровиче.
   - На похоронах все говорят о покойном хорошо или молчат. А кто  такой  А.
Б.?
   - Даже не знаю. С фамилией на букву "Б" близких друзей у Бориса не  было.
Борис Исидорович хоть и  был  человеком  придирчивым  и  требовательным,  но
всегда оставался справедливым, этого у  него  не  отнять.  Он  мог  случайно
обидеть, но затем отходил, извинялся всегда первым.
   - Вера Михайловна, вы могли бы устроить мне встречу с Гореловым?
   - Почему бы и нет? Думаю,  Коленька  не  откажет.  Извините,  я  его  так
называю по привычке. Он, конечно, человек уважаемый и известный  ученый,  вы
мне простите такую фамильярность. Сейчас я ему позвоню,  и  он  вас  примет.
Думаю, мне не откажет.
   Вера Михайловна вернулась на кухню,  держа  в  руках  очки  и  блокнот  в
кожаной обложке. Она быстро нашла нужную страничку.
   - Вот телефоны, рабочий и домашний, сейчас я ему позвоню. Когда вы хотите
встретиться?
   - В любое время.
   - Сейчас попробую. Хотите, я приглашу его сюда? Он приедет, и вы  у  меня
поговорите.
   - Это будет удобно?
   - Конечно, - сказала Вера Михайловна, - это  меня  ничуть  не  затруднит.
Если хотите, я вас оставлю наедине.
   Она взяла телефон, поставила аппарат на стол  и  по-стариковски  медленно
набрала номер.
   - Николай Матвеевич? - произнесла она в трубку. - Добрый  вам  день,  это
Вера Михайловна.
   - ..
   - Ничего, уже лучше. Знаете, Николай, я ведь буду не одна, люди приходят.
Хочу вас пригласить, если, конечно, это вас не затруднит.
   - ..
   - Давайте в конце недели?
   - ..
   - В семь? Спасибо. Конечно, в семь, - сказала Вера Михайловна и  положила
трубку. - Что это вы ничего не едите? - она принялась накладывать на тарелку
Глеба куски пирога.
   Простившись с Верой Михайловной, Глеб  сбежал  вниз,  подошел  к  машине,
осмотрелся по сторонам. Белая "Вольво" с темными стеклами проехала  рядом  с
ним, проехала медленно.  Глеб  посмотрел  на  номер,  запомнил  его.  Ничего
подозрительного в автомобиле не было, машина  как  машина,  таких  в  городе
тысячи, но что-то заставило Сиверова  напрячься,  он  и  сам  не  мог  четко
определить что. Просто от машины, проехавшей в нескольких шагах рядом с ним,
веяло чем-то недобрым, как от похоронного автобуса с черной полосой.
   Сидя у себя за компьютером, Глеб узнал номер машины, узнал, на  кого  она
зарегистрирована. Затем по картотеке МВД узнал и адрес владельца. Но это ему
не дало ровным счетом ничего, машина  числилась  за  неким  Ивановым  Павлом
Сергеевичем, проживающим в Крылатском.
   Несколько минут Сиверов разглядывал цветную  фотографию  владельца  -  за
рулем сидел явно не он сам, а затем вновь принялся изучать записи  академика
Смоленского.
 
*** 
 
   Плановая встреча с генералом Потапчуком была назначена на два часа дня. В
это время Глеб обязан был находиться в условленном месте.
   В Потапчуке сторонний наблюдатель вряд ли разглядел бы генерала  ФСБ.  Он
выглядел как простой бодрый пенсионер с неплохим достатком: хороший  костюм,
добротный  плащ,  густые  седые  волосы,  уложенные  старательно  и  не  без
изящества. Со стороны "Потапчук  напоминал  университетского  преподавателя:
умный взгляд, спокойное лицо, в руках портфель.
   Генерал взглянул на часы: было без трех минут два. Отворил тяжелую  дверь
подъезда и шагнул в полумрак, сухой и  теплый.  Огромная  ребристая  батарея
парового отопления распростерлась над лестницей и дышала жаром, будто в  ней
тлели уголья. Над пустой банкой из-под кофе, стоявшей на подоконнике,  вился
синеватый дымок, кто-то из жильцов подъезда только что курил на лестнице.
   "Хороший табак", - подумал Федор Филиппович, поднимаясь по ступеням.
   Как и у всякого курильщика,  завязавшего  с  вредной  привычкой,  у  него
обострилось обоняние. За дверями квартир шла обычная жизнь, звучала  музыка,
слышались детские голоса. В последние три дня генерал с  удивлением  ощутил,
что здоровье возвращается к нему. То ли курил он мало, то  ли  дни  выдались
спокойные, но  сердце  уже  не  шалило,  когда  Федор  Филиппович  преодолел
последний лестничный пролет.
   Потапчук даже не успел прикоснуться к кнопке звонка, а Глеб уже распахнул
дверь. Это было удивительно, ведь окна квартиры выходили на  другую  сторону
дома, и видеть то, как генерал входит в подъезд, Сиверов не мог.
   Глеб хитро улыбнулся и широким жестом пригласил Потапчука войти.
   - Хороший кофе пьешь, - принюхался Федор Филиппович.
   Кофеварка свистела, выдувая из своих недр последние капли священного  для
обоих мужчин напитка.
   - Просчитался я, - произнес Сиверов.
   - В каком смысле?
   - Быстро вы поднялись. Я думал, встречу вас на площадке.
   Потапчук повесил плащ на рогатую  вешалку  и  прошел  в  большую  светлую
комнату. Ему здесь нравилось. Минимум мебели, много свободного  пространства
- ходи и думай. За столом Потапчуку думалось плохо, на ковре в  кабинете  он
за годы службы протоптал себе хорошо видимую тропинку.
   - Вы человек пунктуальный, и ровно  без  пятнадцати  секунд  два  часа  я
открыл дверь.
   Простое объяснение  повеселило  Федора  Филипповича.  Он  даже  не  успел
заметить, как перед ним на столе появилась тонкого фарфора чашечка, до краев
наполненная густо заваренным кофе.
   Глеб хоть и был любителем почитать, но вне дома книг не держал. Если  они
появлялись, то непременно были связаны с делом,  которым  он  занимался.  От
дальнозоркого Потапчука не скрылся притаившийся на  верхней  полке  стеллажа
между банками кенийского и колумбийского кофе томик по вирусологии.
   - В науку углубился?
   - Если бы  занимался  самогонщиками,  изучал  бы  устройство  самогонного
аппарата, - абсолютно серьезно сказал Сиверов.
   Глеб не торопил Потапчука, хотя по взгляду генерала  понял,  что  кое-что
интересное тому удалось узнать.
   - Я бы с удовольствием посидел у тебя, Глеб Петрович, с  умным  человеком
всегда приятно поговорить, но сегодня болтать с тобой мы не будем: дела, - и
Потапчук открыл портфель.
   На этот раз Сиверову предназначалась всего одна  бумажка,  упакованная  в
прозрачный пластик.
   - Вот  список  работ  Смоленского  и  его  заграничные  контакты.  Честно
признаюсь, не знаю, пригодятся они тебе или нет, ни  одного  подозрительного
из  них  я  не  обнаружил.  Но  это  еще  не  факт.  За  любым   заграничным
микробиологом, вирусологом, химиком могут стоять спецслужбы. Я бы  на  месте
американцев  или  англичан  не  упустил   случая   попробовать   завербовать
Смоленского. Ему была известна добрая половина наших секретов,  связанных  с
химическим и биологическим оружием.
   - Но вербовки не было, - разглядывая страничку, сказал Глеб.
   - Кто знает? В последнее  время  контроль  за  Смоленским  был  ослаблен.
Случалось, он месяцами просиживал в Штатах. Там его и могли обработать.
   - Тогда тем более не вижу смысла его  убивать.  И  с  нашей  стороны  все
выглядит  благополучно.  Если  человек  стремится  скрыть   свои   связи   с
заграничными спецслужбами, он не станет  подолгу  сидеть  за  границей.  Все
предосудительное люди пытаются спрятать.
   - В самом низу странички  адрес,  -  радостно  сообщил  Потапчук.  -  Что
касалось писанины, то академик не любил работать ни в служебном кабинете, ни
дома, ни на даче, у него имелась однокомнатная квартирка.
   Сиверов молча загнул низ бумажного листа, оторвал адрес и положил  его  в
пепельницу.
   - Я уже знаю о квартире на Ленинградском проспекте. Я беседовал с  вдовой
ученого. Она разве не сообщила о моем визите в ФСБ?
   - Так это был ты? Я уже с ног сбился, разыскивая, журналиста, -  изумился
Потапчук. Сиверов развел руками.
   - Наверное, во мне пропал хороший актер.
   - Я думал, ты до нее еще не добрался. И самое последнее,  Глеб  Петрович,
наверное, самое важное... Помнишь,  ты  просил  меня  разузнать,  что  такое
биохимическое оружие? Так вот, стоило мне заикнуться об этом в  разговоре  с
военными  спецами,  те  дружно  хором  стали  уверять  меня,  что   никакого
биохимического оружия не существует и существовать не может в принципе,  что
это - опечатка и что в документе речь идет о  биологическом  оружии.  Та  же
картина в  пришедшем  на  мой  запрос  ответе  из  Новосибирского  отделения
Академии наук.  Ребята  перестарались  с  отрицанием,  и  теперь  я  уверен:
биохимическое оружие существует. Правда, что это за черт, я до  сих  пор  не
знаю. Единственное я понял, что у них с этим оружием не все ладно. По-моему,
Смоленский уничтожил перед смертью часть собственных разработок.
   - Вы представляете себе ученого в трезвом уме, уничтожающего плод  работы
многих лет? - спросил Сиверов.
   - Сжег же Гоголь вторую часть "Мертвых душ".
   - Я говорю о человеке в здравом рассудке. Вряд  ли  такое  возможно.  Вас
наверняка учили в академии искусству анализировать беседу? Звучит многое, но
вас интересуют всего две-три  фразы,  чаще  всего  оброненные  случайно.  Из
беседы с вдовой покойного я вынес немного, но с уверенностью  могу  сказать,
что Смоленский или  готовил  самоубийство,  или  знал,  что  его  попытаются
убрать. В таком случае любой человек постарается навести порядок в  архивах,
уничтожить то, что его может скомпрометировать.
   - Нам  от  этого  не  легче,  -  усмехнулся  Потапчук.  -  Чувствую,  что
американцы не зря вложили деньги в программы Смоленского.
   Сиверов задумчиво смотрел поверх головы генерала,  и  Федору  Филипповичу
показалось, что кто-то стоит у него за спиной.  Он  даже  обернулся.  Ничего
особенного - давно не крашенная стена в мелких трещинках штукатурки.
   - Ты куда смотришь?
   - Кажется, я знаю, что и где  надо  искать.  По  тону  Сиверова  Потапчук
понял: тому не хочется делиться догадкой. Возможно, он сам еще  не  верит  в
нее, возможно, боится сглазить.
   - Насчет увлечений Смоленского вам ничего не удалось узнать?
   - Любовницы у него не было, - быстро ответил  Федор  Филиппович.  Сиверов
засмеялся:
   - Я не об этом. Какие книги любил читать? Какую музыку любил слушать?
   - Художественную литературу не переносил на дух,  чтение  вымысла  считал
безответственной  тратой  времени,  зато  музыку   любил,   большей   частью
классическую. Сотрудники, работавшие с ним, вспоминают,  что  в  лаборатории
часто звучала  классическая  музыка.  Смоленский  любил  ставить  опыты  под
оперные арии и под звуки симфонического оркестра.
   - Да, и мне иногда так лучше думается. Что вы можете сказать о Горелове?
   - Некоторое время  ученые  работали  в  одной  связке,  но  потом  то  ли
рассорились,  то  ли  не  поняли  друг  друга.  Горелов  не   мог   простить
Смоленскому, что тот бросил науку, стал практиком.
   - Чем сейчас занимается Горелов?
   - Возглавляет лабораторию, как и раньше.
   - Что разрабатывает?
   - Мне трудно ориентироваться в сути проблемы. Это ты у нас специалист  по
вирусам, - и Потапчук бросил взгляд на книжку, стоящую на верхней  полке,  -
что-то насчет  сред  обитания  вирусов.  Я,  честно  говоря,  слабо  в  этом
разбираюсь. Если хочешь, специалисты подготовят для тебя подробный отчет.
   - Нет, не надо, я сам поговорю с ним.
   - Ты рискуешь, Глеб, встречаясь с людьми, находящимися под наблюдением.
   - Горелов тоже взят под контроль?
   - Нет. Но он, как  разработчик  боевых  веществ,  в  любой  момент  может
попасть под наблюдение.
   - Тем более есть повод встретиться с ним как можно скорее.
   Потапчук взглянул на часы. Он рассчитывал пробыть  у  Сиверова  не  более
двадцати минут, его еще ждали в управлении. Минуло семнадцать минут.
   - Больше всего  меня,  Глеб,  интересует,  в  самом  ли  деле  Смоленский
уничтожил свои разработки. Если нет, то где они  сейчас?  Я  человек  старой
закалки и знаю: если с военного  склада  пропал  ящик  динамита,  то  где-то
прогремит взрыв. Такие вещи не крадут,  чтобы  закопать  их  в  землю.  Если
Смоленский догадывался о дне своей смерти, то, возможно,  он  спланировал  и
день, и место, знал, когда и где его разработки выплывут на божий свет.
   - Рукописи не горят, Федор Филиппович, во всяком  случае,  так  утверждал
классик.
   - Я продолжу  поиск  по  контактам  Смоленского,  а  ты  удовлетвори  мое
любопытство: скучное, наверное,  чтение  -  вирусология?  -  Потапчук  снова
посмотрел на книжку Смоленского и Горелова.
   - Чтение на удивление увлекательное. Я и не подозревал, что вирусы -  это
совершенно иной мир, отличный от нашего с вами.
   - Я даже слабо  представляю,  что  такое  вирус.  Наверное,  нечто  вроде
бактерии?
   - Абсолютно нет. Они - иной принцип существования  органической  материи.
Вирусом может быть и что-то похожее на  живое  существо,  и  просто  цепочка
молекул.
   - Может, это и интересно, но практическую выгоду, житейскую, ты из чтения
навряд ли извлек.
   - Тут вы опять ошибаетесь. Тема СПИДа актуальна, во  всяком  случае  если
судить по телевизионным новостям.
   - СПИД - вирус?
   - Один из многих.
   - Все время по телевизору, в метро  предупреждают,  чтобы  не  занимались
любовью без презерватива, и теперь каждый, кто выходит на улицу без  презика
в кармане, чувствует себя ущербным.
   - Мне придется вас разочаровать: презерватив не спасает от СПИДа.
   - Неужели народ так беззастенчиво обманывают?
   - Латекс, из которого презерватив изготовлен, - это  нечто  вроде  мелкой
рыболовной сетки. Воздухом его надуть можно,  но  надуть  водородом  уже  не
получится. Водород имеет очень маленькую молекулу, и она  спокойно  проходит
сквозь поры латекса. А теперь представьте себе, что вирус СПИДа в сорок  раз
мельче, чем ячейка латексной сетки. Соотношение  размеров  вируса  и  ячейки
примерно такое же, как у футбольного мяча и у ворот на поле.
   - Да уж, слава Богу, во времена моей юности  и  зрелости  о  СПИДе  никто
слыхом не слыхивал, - Потапчук зажал портфель под мышкой и подал Глебу руку.
- Даже если это единственное, что  ты  вынес  из  чтения,  то  читать  книгу
стоило, - Потапчук вздохнул. - Не представляю, как  могут  жить  полноценной
жизнью медики. Стоит мне почитать медицинскую статью или  книжку,  сразу  же
нахожу в себе симптомы всех болезней, описанных в ней. Наверное, это  ужасно
- смотреть на красивую женщину и знать все о ее внутреннем строении,  видеть
не только гладкую кожу, блестящие глаза, но  и  железы,  нервы,  кровеносные
сосуды, представлять в ее животе сплетение тонких и толстых кишок.
   - Я вас настроил на лирический лад. Генерал ФСБ - тоже  профессия  не  из
лучших. В цвете нации вы видите не только ученых, артистов, писателей, но  и
профессиональных шпионов, террористов и диверсантов.
   - Глеб, всегда лучше знать правду, чем обманываться в людях.
   Федор Филиппович наставил ворот плаща и торопливо спустился с лестницы.
   Шофер терпеливо дожидался генерала в переулке.
   - Василий, ты презерватив с собой возишь? - спросил Потапчук, устраиваясь
на переднем сиденье.
   Шофер несколько испуганно глянул на генерала:
   - Разве я обязан? В инструкции на этот счет ничего не сказано.
   - Я просто так интересуюсь.
   Василий запустил руку в карман, извлек блестящий квадратик из пластиковой
фольги, под ней проступало резиновое колечко.
   - Зачем он тебе?
   - Мало ли что может случиться? Настоящий  мужчина  должен  быть  готов  к
любому повороту событий.
   - Можешь его выкинуть.
   - Почему?
   И Потапчук объяснил, скорее себе, чем шоферу:
   - Ты спокойно пойдешь под пули в бронежилете?
   - Бронежилет - это скорее  психологическая  защита,  -  заученно  ответил
шофер, - профессионалы целятся в голову.
   - Ну так вот, то же самое и с презервативом. Поехали.
   Шофер Василий растерянно опустил презерватив в карман и тронул  машину  с
места. Иногда генерал поражал его странными вопросами. Чем именно занимается
сейчас Федор Филиппович, шофер не мог знать, а вырванные