должен,  бросив  все,  бежать  без
оглядки. В моменты просветления,  наступавшие,  как  правило,  после  приема
внутрь разведенного в той или иной  пропорции  медицинского  спирта,  доктор
понимал, что его страхи высосаны из пальца и что у него  есть,  чем  прижать
Губанова, но вместе с утром наступало похмелье, нужно было идти  осматривать
больных, и страхи вновь  возвращались,  заставляя  доктора  Маслова  пугливо
вздрагивать и озираться в пустых гулких коридорах главного корпуса.
   Губанов появился  на  стройке  на  третий  день  сразу  после  обеденного
перерыва. Его забрызганная грязью белая ?ауди?, натужно  завывая  мотором  и
выбрасывая  из-под  бешено  вращающихся  колес  толстые   струи   совершенно
раскисшей глины, медленно вползла в ворота и сразу  же  безнадежно  села  на
брюхо. Мотор взвыл в последний раз и заглох. Дверца машины  распахнулась,  и
Губанов вышел под моросящий дождь. Его модные блестящие  ботинки  немедленно
по самые щиколотки погрузились в липкую рыжую грязь.
   Губанов посмотрел под ноги, длинно выматерился, бросил в лужу окурок и  с
чавканьем зашлепал к прорабской,  волоча  на  каждом  ботинке  по  несколько
килограммов глины.
   Навстречу ему уже торопился неизвестно откуда вынырнувший Кацнельсон.  На
ногах у носатого прораба красовались огромные резиновые сапожища, до  самого
верха  перемазанные  рыжей  глиной,  а  на  плешивой  голове  криво   сидела
ярко-красная пластмассовая каска, из-за которой прораб здорово  смахивал  на
подосиновик-переросток.
   Губанов пожал Якову Семеновичу руку и открыл было рот, чтобы отчитать его
за  бардак  на  стройплощадке,  но  тут  в  нескольких  метрах  от   них   с
оглушительным треском завелся двигатель бульдозера,  и  разговаривать  стало
невозможно. Кацнельсон махнул рукой, приглашая майора следовать за собой, и,
скользя по грязи, зашлепал к прорабской.
   Губанов  снова  выругался,  не  услышав  самого  себя  за  ревом  мощного
дизельного движка и двинулся следом, больше не глядя под ноги - терять  было
уже нечего.
   Прорабская встретила их душным теплом и сложной смесью запахов, в которой
без труда угадывались ароматы несвежих носков,  табачного  дыма  и  тяжелого
мужского пота. Губанов недовольно повел  носом  и  плотно  закрыл  за  собой
дверь.
   Рев бульдозера сразу сделался тише. Оглядевшись  по  сторонам  в  поисках
какой-нибудь щепки, которой можно  было  бы  соскрести  с  ботинок  налипшую
грязь, и не найдя  ничего  подходящего,  майор  пожал  плечами  и  вслед  за
хозяином  протопал  в  жилой  отсек  вагончика,  где  в  одном  углу  стояла
двухъярусная кровать, а в другом, у окна, двухтумбовый письменный  стол,  по
совместительству служивший местом для приема  пищи.  Позади  стола  виднелся
облупленный несгораемый шкаф, поверх  которого  был  установлен  черно-белый
телевизор ?Рекорд? производства восьмидесятых годов, а рядом с сейфом  почти
до потолка громоздились проволочные ящики, в которых заманчиво  поблескивали
стеклянными боками водочные бутылки. Напротив входа Губанов заметил дырчатый
жестяной кожух электрообогревателя,  над  которым  на  кое-как  пристроенной
палке сохли какие-то неаппетитные тряпки, по виду более  всего  напоминавшие
портянки. Под ногами похрустывали комки высохшей глины, которыми был обильно
усран весь пол. Этот хруст заставлял Губанова брезгливо  морщиться  все-таки
Кацнельсон был жутким свинтусом.
   - Ты бы еще по углам нагадил, ей-богу, - проворчал  он,  присаживаясь  на
шаткий канцелярский стул, стоявший возле стола.
   Кацнельсон обогнул стоя, протиснулся между его углом и штабелем  водочных
ящиков и прочно утвердился на своем  месте.  Древнее  вращающееся  кресло  с
продранной дерматиновой спинкой жалобно скрипнуло и  испустило  предсмертный
треск. Губанов приготовился смотреть, как Кацнельсон навернется вверх ногами
вместе с этим реликтом, но прораб не обратил  на  издаваемые  креслом  звуки
никакого внимания.
   - Погода, - сказал Яков Семенович. - Грязи по колено,  а  работяги  целый
день  шляются  туда-сюда.  Даже  если  бы  у  меня  была  уборщица,  она  бы
давным-давно объявила забастовку.
   - Затрахали бы ее давным-давно твои ?турки?, - сказал Губанов.  -  Они  у
тебя, часом, друг за друга еще не принялись?
   - А я их на этот предмет не проверял, - немного резче, чем следовало  бы,
ответил Кацнельсон. Голос у него  был  хриплый,  сорванный,  и  если  бы  не
семитский нос, если  бы  не  эти  распрекрасные  черные  глаза  и  блестящая
коричневая плешь в обрамлении бараньих кудряшек, его можно было  бы  принять
за обыкновенного российского прораба с многолетним стажем. За эти  месяцы  в
нем  осталось  очень  мало  от  архитектора-неудачника,  и   Губанов   вдруг
задумался: а был ли Кацнельсон на самом деле неудачником?  Может  быть,  вот
сейчас, когда нет над ним ни бандитов-заказчиков, ни налоговой  полиции,  ни
ОМОНа с его рейдами и дубинками, ни оставшейся в Москве вечно больной  жены,
а есть только возводимый объект, приличный куш в перспективе да красно-синяя
банда  ?турок?,  которых  нужно  держать  в  страхе   божьем,   он   наконец
расслабился, перестал прикидываться дурачком  и  стал  самим  собой?  Честно
говоря, Губанов предпочел бы видеть  прежнего  Кацнельсона,  тихого  и  всем
напуганного еврея,  по  которому  несколько  раз  подряд  прошлась  коваными
сапогами родная московская ментура и который хочет только одного: чтобы  его
оставили в покое и перестали мордовать.
   - Зря, - сказал майор, обращая все в шутку. - Вот как пойдут они у тебя в
декретные отпуска...
   - Это свежая мысль, - по-прежнему сухо отозвался Кацнельсон  и  не  глядя
протянул руку назад, к  штабелю  ящиков.  Губанов  предостерегающе  выставил
вперед ладонь,  и  прораб  разжал  пальцы,  сомкнувшиеся  было  на  горлышке
бутылки. - Как знаете, господин майор.
   - Что ж ты такой официальный-то? - добродушно  спросил  Губанов,  задирая
ногу на ногу и принимаясь рассматривать испачканный ботинок. - Меня Алексеем
зовут, не забыл?
   - Не забыл, - коротко ответил  Кацнельсон,  закатил  глаза  к  потолку  и
нараспев процитировал:
   - Пусть нас минует пуще всяких бед и барский гнев,  и  барская  любовь...
Кажется, у классика сказано именно так.
   - Это ты, брат, загнул, - сказал Губанов, вынимая из кармана сигареты.  -
Во-первых, ты поздно спохватился. Я тебя давно уже люблю.., любовью брата, а
может быть, еще сильней. А во-вторых, какой же я, к черту, тебе барин? Мы  с
тобой, дружок, в случае чего по одному делу  пойдем,  по  одной,  понимаешь,
статье...
   - Ничего подобного, - спокойно ответил Кацнельсон. -  Я  пойду  как  член
преступной группы, а вы, господин майор, потянете на организатора.
   - Смотри-ка, грамотный, - ухмыльнувшись, сказал Губанов и зажег сигарету.
   - Я специально интересовался, - объяснил Кацнельсон. - Смотрел ?Человек и
закон?, литературку подчитал... Увлекательное, знаете ли, чтиво.
   - Что-то я тебя сегодня не пойму, - медленно  проговорил  Губанов.  -  Ты
что, пугать меня вздумал? Зря, Семеныч. У меня сегодня отличное  настроение,
не надо бы его портить.
   - Я вас не пугаю, господи майор, -  ответил  прораб.  -  Я  называю  вещи
своими именами, вот и все А что касается настроения, так моим настроением не
интересуется никто.
   - Да какая муха тебя укусила? - ошалело спросил Губанов. - Что ты сегодня
кидаешься на меня, как цепной пес?
   - Я думал, - сказал Кацнельсон и вдруг  принялся  барабанить  ногтями  по
лежавшей на столе каске. - Думал, анализировал...  Жизнь  -  хорошая  штука,
господин майор, но она становится во сто крат  лучше,  когда  твои  партнеры
ведут себя честно. Я имею  в  виду  деньги.  Ладно,  я  забиваю  баки  нашим
?туркам?, я обещаю им золотые горы, водочные моря и берега из ветчины. Я  не
знаю, что будет, когда настанет время платить, но вы сказали мне делать так,
и я делаю, как вы мне  сказали  Это  срабатывает  только  потому,  что  наши
?турки? - вот. - Он постучал костяшками пальцев по каске, и та издала глухой
звук - Иногда мне кажется,  что  вы  считаете  меня  просто  одним  из  них.
Господин майор обещает Кацнельсону,  дурак  Кацнельсон  обещает  рабочим,  а
когда работа будет выполнена, окажется, что все исчезли, а  остались  только
голодные рабочие и дурак Кацнельсон. Конечно, Кацнельсона не  хватит,  чтобы
накормить их всех, но поверьте моему опыту: их это не  остановит.  Сожрут  с
потрохами, и даже пуговицы от брюк не выплюнут.
   - Погоди, - сказал Губанов. - Никак не пойму, чьи  деньги  тебя  волнуют:
твои или ?турок??
   - Плевал я на ?турок?, - резко ответил Кацнельсон. - Плевал, плевал и еще
раз плевал. Мне нужны мои деньги, желательно прямо сейчас.
   - На! - сказал Губанов и швырнул на стол перед  Яковом  Семеновичем  свое
портмоне. - Ты что, белены объелся? Может, мне штаны свои тебе отдать, чтобы
ты успокоился? Будут тебе твои деньги. Мы же договорились!
   - Договорились,  -  согласился  Кацнельсон.  -  Но  как-то  впопыхах,  не
подумав... Я тогда понятия не имел, что конкретно затевается,  да  и  агенты
ФСБ вокруг не бродили. До вас-то они когда еще доберутся, а я - вот он,  все
время на объекте. Готовый вор и преступник, бери и сажай. А уж когда я сяду,
денег мне точно не дождаться.
   - С чего ты взял? - возмутился Губанов, но Кацнельсон только вяло  махнул
рукой.
   - С чего надо, с того и взял. Только  знайте,  гражданин  начальник,  что
там, за решеткой, я молчать не стану. То есть стану, конечно,  но  только  в
том случае, если деньги будут у меня.
   - Дурак, - сказал Губанов. - Ты ничего не сможешь доказать,  и  никто  не
сможет. Зря ты мне угрожаешь, я тебе этого не забуду.
   - И не надо забывать!  Помнить  надо,  все  время  помнить!  Что  же  вы,
господин майор, совсем  за  дурачка  меня  держите?  Ведь  копия  проекта  -
настоящего проекта! - до сих пор у меня хранится. Мне и доказывать ничего не
придется. Что там доказывать, когда все и так видно?
   - Ах ты, ссс... - прошипел Губанов. - Как же ты ухитрился, гад?
   Он перегнулся через стол и  схватил  Кацнельсона  за  грудки.  Прораб  не
сопротивлялся.
   - Не советую, - сказал он. - Не ровен час, случится что.., шею, например,
сломаете ненароком. Пакет с проектом и объяснительной  запиской  тронется  в
путь в тот самый миг, как станет известно о моей смерти.
   - Жидовская морда, - с отвращением процедил Губанов, отпуская прораба.
   - Совершенно справедливо подмечено, - не стал спорить Яков Семенович. - А
вы как думали? Думали, прошмонали мастерскую, в квартире тихонечко пошарили,
по машине полазили, ничего не нашли - значит, все в ажуре? А еще чекист!
   Губанов медленно опустился на стул,  стиснув  зубами  фильтр  сигареты  с
такой силой, что едва не перекусил его пополам.  На  скулах  у  него  играли
желваки, брови угрюмо сошлись  к  переносице,  а  кулаки  тяжело  лежали  на
обшарпанной крышке стола, как два посторонних неживых предмета. По мере того
как  майор  давил  кипевшее   внутри   ^Бешенство,   лицо   его   постепенно
разглаживалось и наконец приобрело обычный  сонный  и  снисходительный  вид.
Кулаки  разжались.  Майор  затянулся  сигаретой,  но  дым  не  пошел   через
раздавленный, сплющенный фильтр. Губанов озадаченно осмотрел сигарету, сунул
ее в пепельницу и сразу же закурил новую.
   - Да, - убирая в карман пачку, протянул  он,  -  огорчил  ты  меня,  Яков
Семенович. Можно даже сказать,  обидел.  Мало  того,  что  ты  не  доверяешь
деловому партнеру, который в тебе души не чает, так ты еще,  оказывается,  и
шантажист! То есть, конечно, это не шантаж, а чистой воды фуфло, но чтобы ты
не волновался и спокойно работал, деньги я тебе выплачу. Только, извини,  по
частям. Тут я, хоть ты меня убей, ничего поделать не могу. Просто не могу, и
все тут! По независящим от меня причинам, понял? Получишь все в три выплаты.
Первая выплата через два дня, последняя - по завершении работы. Кстати,  как
мы продвигаемся?
   - Хорошо продвигаемся, - спокойно ответил Кацнельсон.  Финансовый  вопрос
был закрыт, и хищный огонек, горевший в глазах Якова Семеновича во время его
обсуждения, сразу же погас. - Через месяц главный корпус и оба  крыла  будут
готовы  к  монтажу  оборудования.  Завтра   начинаем   возить   гравий   для
благоустройства территории.
   - Вот это давно пора, -  подхватил  Губанов.  -  А  то  ни  проехать,  ни
пройти...
   - ?Ауди? - немецкая машина,  -  заметил  Кацнельсон.  -  А  что  русскому
здорово, то немцу смерть.
   -  Т-твою  мать,  -  восхитился   Губанов.   -   Развел   на   территории
грязелечебницу и еще хиханьки строит. Слышь,  ты,  русский,  твои  орлы  мою
тачку бульдозером не вытащат?
   - Да уже вытащили, наверное, - равнодушно ответил Кацнельсон и закурил.
   Губанов заметил,  что  этот  мерзавец  даже  не  особенно  скрывает  свое
торжество по поводу одержанной победы. ?Погоди, сволочуга, - подумал  майор,
вставая. - Эта победа тебе еще боком вылезет, как Бородино Наполеону?.
   - Ладно, Семеныч, - сказал он. - Пойду доктора нашего  навещу,  посмотрю,
как дела у его больных.
   - Кстати, - подавшись вперед, сказал Кацнельсон. - Доктор на днях выражал
недовольство качеством поставляемого оборудования, а потом заходил ко мне  и
взял    копию    проекта..,    не    первоначального,    само    собой,    а
усовершенствованного.
   Губанов обернулся, стоя у дверей, и ухмыльнулся ему в лицо.
   - Что же это ты, Семеныч, - сказал он, - в стукачи метишь?
   - Мы партнеры, - ответил Кацнельсон, - и я забочусь о безопасности нашего
общего дела. И о своей безопасности тоже, между прочим.
   - Это другой разговор, - сказал майор. - Но не волнуйся, я  в  курсе.  Он
подходил ко мне с этим. Решил, что ты  воруешь  по  собственной  инициативе.
Пришлось увеличить число акционеров.
   - То есть, теперь он знает?
   - Ну да, - раздраженно ответил Губанов. - А как, по-твоему, я должен  был
поступить?
   Кацнельсон пожал плечами.
   - Я ведь просто уточнил, - сказал он.
   Губанов плюнул и вышел под дождь.
 
Глава 11 
 
   Он прошел по широкому  мраморному  крыльцу,  резавшему  глаза  казавшейся
неприличной посреди моря липкой грязи чистотой. Поперек крыльца  протянулась
дорожка рыжих глинистых следов, и майор бессознательно старался идти  именно
по ней, как будто это имело какое-то значение.
   Дорожку оставил, скорее всего, доктор Маслов, а  может  быть,  Кацнельсон
или  кто-нибудь  из  ?турок?,  относивший  еду  странным  и   подозрительным
пациентам доктора.
   Губанов  потянул  на  себя  пластину   толстого   тонированного   стекла,
заменявшую здесь дверь, и  вошел  в  сумрачный  вестибюль.  Между  делом  он
вспомнил, что в первоначальном варианте проекта двери главного корпуса  были
автоматические,  оснащенные  фотоэлементами,  чтобы  открывались  сами   при
приближении человека. Удобно, ничего не скажешь, и очень шикарно, прямо  как
в супермаркете или на бензоколонке, но дороговато. Первоначальный проект был
выполнен с большим размахом - чувствовалось, что сделавший его архитектор не
привык считать деньги.
   Воспоминание  об  оригинале   проекта   заставило   Губанова   недовольно
поморщиться, как от зубной боли. О Кацнельсоне он решил пока  не  думать.  В
запасе у него было еще два дня до первой обещанной прорабу выплаты  -  более
чем достаточно для того, чтобы все продумать и вынести  решение.  ?А  может,
заплатить? - вдруг подумал майор. - Швырнуть ему его жалкие деньги, и  пусть
эта жидовская морда ими подавится?.
   Он ухмыльнулся и покачал головой, отвечая своим мыслям. Если он собирался
платить Кацнельсону, то это надо было делать сразу, не дожидаясь, когда  тот
прибегнет к шантажу. Шантаж тем и опасен, что шантажист,  добившись  первого
успеха, уже не может остановиться. Он  уверен,  что  прочно  держит  вас  за
горло, и требует еще и еще, пока от  вас  не  останется  пустая,  высосанная
оболочка, легкая и хрупкая, как  сброшенный  кокон  насекомого.  Кацнельсону
отлично  известна  общая  сумма  прибыли,  он  самолично  подсчитал  ее   до
последнего цента и вряд ли успокоится, пока не  выдоит  Губанова  досуха.  В
данный момент прораб мог и не  иметь  в  виду  ничего  подобного,  но  майор
Губанов отлично знал, что эта мысль придет. Обязательно придет. Непременно.
   Роняя с ботинок комки рыжей глины,  майор  поднялся  на  второй  этаж  по
широкой пологой лестнице, думая о том, что руки у  шантажистов  устроены  не
так, как у всех остальных людей. Эти руки имеют большое сходство с челюстями
пиявки, которые продолжают сосать кровь даже после того, как разбухшее  тело
твари с проклятием оторвали от головы и отшвырнули прочь. Хватку  шантажиста
невозможно разжать, ему можно только отрубить руки.
   "Очень мило, - подумал Губанов, шагая по темноватому из-за  уже  начавших
сгущаться сумерек коридору второго этажа. - Отрубить руки. Очень образно и в
высшей степени заманчиво. Непонятно лишь, как это сделать. Если  Кацнельсона
шлепнуть, придется искать другого прораба, вводить его в курс дела,  обещать
ему деньги... Скотина, не мог потерпеть до конца. Приспичило ему... А может,
смыться?"
   Губанов поморщился. Конечно,  куш  он  сорвал  солидный,  в  какой-нибудь
банановой республике с такими деньгами можно жить припеваючи, но у него были
здесь свои планы, обязательства, свои, черт бы их подрал,  мечты...  Бросать
все это из-за какого-то потерявшего страх божий еврея было жалко до слез.  И
потом, наша планета - довольно тесное местечко для того, у кого  есть  сила,
деньги и власть У губернатора Бородина все  это  имелось,  и  майор  Губанов
почти не сомневался, что при желании любимый тесть отыщет его где  угодно  и
предъявит счет. Только сейчас до  Губанова  окончательно  дошло,  по  какому
тонкому льду он ступает, и ощущение смертельного риска вызвало на  его  лице
обычную крокодилью ухмылку.
   Он без стука открыл дверь в кабинет главного врача и  вошел.  В  кабинете
было не продохнуть от табачного дыма, объемистая керамическая пепельница  на
столе ощетинилась окурками, несколько штук выпало и валялось вокруг.
   Доктор Маслов бездельничал. Он валялся на обитом кожей модерновом диване,
задрав ноги  в  дырявых  носках  на  спинку,  и  поглощал  очередную  порцию
белиберды  в  пестрой  обложке.  Рядом  с  диваном  прямо  на  полу   стояла
поллитровая банка, заменявшая переполненную пепельницу, и в  ней  тоже  было
полно окурков. Очередная сигарета дымилась у Маслова в пальцах.
   Он поднял голову на звук открывающейся двери, сбросил ноги на пол и  сел,
нашаривая ступнями туфли. Борода его была всклокочена  сверх  обычной  меры,
очки таинственно поблескивали,  отражая  свет  ламп,  как  фары  едущего  по
ночному лесу автомобиля.
   - Легок на помине, - сказал он ворчливо.
   - Всегда приятно, когда о тебе помнят, - откликнулся Губанов,  усаживаясь
в кресло.
   - Ага, - буркнул Маслов. - Я вот тут про вампиров читаю и все время думаю
о тебе.
   - Странная ассоциация, - легкомысленным тоном сказал Губанов.
   - Ничего странного. Ты знаешь, как тебя работяги между собой называют?
   - Представь себе, знаю. Боятся - значит, уважают. Как у  тебя  тут  дела,
Парацельс?
   - По-разному, - ответил доктор. - Бывает так, а бывает и этак.  В  полном
соответствии с диалектическим материализмом.
   - Впервые вижу материалиста, который тащится от романов ужасов.
   - Просто ты никогда не давал себе труда приглядываться к тем, кого сажал.
Материализм - отличная  штука,  очень  функциональная,  но  иногда  от  него
становится так скучно, что блевать тянет. Вот возьмем, к примеру, тебя... Ты
не против?
   - Отчего же, - Губанов пожал плечами, - валяй. Только вскрывать меня  для
наглядности не надо.
   - Это как получится. - Маслов положил книгу  на  диван  обложкой  кверху,
потянулся за банкой и поставил ее к себе на колени, придерживая одной рукой.
Он курил жадными затяжками, словно год просидел без курева. - Итак,  возьмем
тебя. С позиций диалектического материализма все