атной.
   Шагая по длинному коридору с  небрежно  побеленными  кирпичными  стенами,
майор Губанов все еще ухмылялся, хотя никакого веселья не  испытывал.  Петля
начала затягиваться. Это было  крайне  опасно,  но  в  то  же  время  давало
ощущение свободы: теперь все, что Губанову  давно  хотелось  сделать,  будет
сделано в целях самозащиты. Перед  лестницей,  ведущей  наверх,  Губанов  на
секунду остановился, громко щелкнул пальцами и  стал  легко  подниматься  по
ступенькам.
 
Глава 16 
 
   Когда суета в соседней  палате  улеглась,  Глеб  подошел  к  лежавшему  в
тамбуре трупу и осторожно опустился перед ним на корточки. В отличие от него
самого, безвременно ушедший из жизни сосед был более или менее одет: на  нем
были спортивный костюм дикой расцветки и кроссовки на босу ногу. Из  кармана
расстегнутой спортивной куртки  торчал  уголок  какой-то  красной  картонки.
Слепой потянул за утолок и вытащил из кармана мятую пачку  ?примы?  с  тремя
кривыми сигаретами внутри. В другом кармане обнаружился  полупустой  коробок
спичек. Слепой закурил и тяжело опустился на пол рядом с дверью.  Он  курил,
привалившись спиной к упругой стене, и заново осмысливал  ситуацию,  пытаясь
обнаружить что-нибудь, что он мог упустить из виду с первого раза.
   Судя по всему. Упырь решил пойти ва-банк. Во всяком случае, тот факт, что
труп спрятали в его палате, наводил Глеба на мысль, что и его самого  решили
списать за ненадобностью. Скорее всего, за ним должны были  прийти  вечером,
когда все угомонятся. Один укол, и все будет в порядке: может быть, весной в
разных местах найдут два  полуразложившихся,  обглоданных  лесной  живностью
трупа.
   Личности погибших и причины их смерти установить не удастся,  дело  будет
вяло тянуться в  течение  установленного  срока,  а  потом  его  со  вздохом
облегчения закроют и сдадут в архив.
   Слепой подвигал плечами, приподнял локти и осторожно развел их в стороны.
Было больно, но теперь это перестало иметь значение: время,  отпущенное  ему
на  выздоровление,  закончилось,  пришла  пора  действовать,  и  действовать
решительно. Лучше всего было бы начать прямо сейчас. Глеб  почесал  затылок:
как быть? В конце концов он решил, что не стоит терять время: все равно  его
теперь вряд ли станут кормить - какой смысл переводить продукты на того, кто
не доживет до завтрашнего утра? А если кто-то все же заглянет сюда в течение
дня, нужно, чтобы все было готово. Конечно, бежать лучше  всего  ночью,  под
покровом темноты, но теперь  выбирать  не  приходилось,  годилась  буквально
любая возможность.
   Для начала следовало одеться. Глеб кое-как содрал спортивные  шаровары  и
куртку  с  негнущихся  конечностей  трупа.  Брезгливости  он  при  этом   не
испытывал: ему часто приходилось иметь дело с мертвецами и он  считал  их  в
целом неплохими ребятами - молчаливыми и абсолютно  безобидными.  Общаясь  с
ними, следовало соблюдать только одно непременное условие: вовремя предавать
их земле, пока не  появился  неприятный  запах.  Бывший  обитатель  соседней
палаты пока что мог подо-1 ждать, а если бы и не мог, Глеб все равно был  не
в состоянии ему помочь.
   Натянув на себя снятую с трупа одежду. Слепой обулся.  Спортивная  куртка
немного жала в плечах, шаровары так и норовили сползти с талии, а  кроссовки
оказались на размер больше. Подогнав резинку пояса, Глеб затянул  ее  узлом.
Теперь риск потерять штаны значительно уменьшился.
   Докурив сигарету до конца, Глеб небрежно отшвырнул окурок в угол: прятать
его теперь было незачем. Он вернулся в палату, несколько раз глубоко вдохнул
и выдохнул воздух и, стараясь поменьше шуметь, решительно отодвинул от стены
топчан, на котором спал. Дотолкав его до дверей, Глеб был вынужден  присесть
и подождать, когда утихнет адская боль в  ребрах.  На  лбу  у  него  бисером
выступил холодный пот, и  Слепой  огорченно  покачал  головой:  впереди  его
поджидала масса работы потяжелее той, что уже была проделана.
   Придя в себя, он вышел в тамбур. Труп лежал на левом боку,  закостенев  в
согнутом положении  с  нелепо  растопыренными  забинтованными  руками.  Глеб
задумчиво  пожевал  верхнюю  губу:  то,  что  он  собирался  делать  дальше,
отчетливо попахивало кощунством.
   - Извини, приятель, - негромко сказал  он.  -  Придется  тебе  потерпеть.
Видишь ли, без твоей помощи мне с этим твоим Колей-Николаем  не  справиться,
уж очень он здоровенный, а у меня, сам знаешь, бок-Покойник молчал - видимо,
он не имел ничего против того, чтобы помочь соседу справиться  с  вероломным
Коляном. Глеб легонько поморщился от того, что ему  предстояло,  и  принялся
сматывать грязноватые бинты с рук и головы мертвеца.
   Покончив с  этой  неаппетитной  операцией,  Слепой  еще  несколько  минут
посидел на топчане, собираясь с силами, и приступил к самому  главному.  Ему
пришлось разорвать на полосы обе простыни и провозиться больше  двух  часов,
время от времени прерываясь, чтобы унять боль, прежде чем он остался доволен
результатом. Когда все было готово, он отодвинул топчан к стене,  чтобы  тот
держался на оставшихся трех ногах, и немного полежал на  полу,  тяжело  дыша
открытым ртом  и  слушая,  как  ворочается  внутри,  медленно  успокаиваясь,
когтистая боль. Отвинченная ножка топчана лежала рядом с его  правой  рукой.
Глеб закрыл глаза, чтобы не видеть  торчавшего  над  дверью  кронштейна  для
телекамеры, но картинка все равно упрямо маячила перед  его  глазами,  и  он
понял, что еще долго будет видеть ее в страшных снах.
   "Телячьи  нежности,  -  с  неудовольствием  подумал  Глеб,  усилием  воли
прогоняя навязчивое видение. - Ведь мы же, кажется, обо всем договорились. В
конце концов, почему бы ему не посодействовать мне? Если  дело  выгорит,  он
должен быть доволен: можно будет считать, что он отмщен. В общем, как бы  то
ни было, отступать мне некуда. Времени осталось не так много. Главное  -  не
спать?.
   Часы ожидания потянулись один за другим, томительные  и  бесконечные.  За
окном тарахтел компрессор, падал с серого неба снег и мрачно  молчал  еловый
лес. Постепенно стало смеркаться, короткий зимний день угасал на  глазах,  и
Глеб почувствовал, как  внутри  него  начинает  медленно  расти  напряжение.
Махнув рукой на свои правила, он вынул из  пачки  предпоследнюю  сигарету  и
выкурил ее, стоя у окна.
   На стройплощадке один за другим  вспыхнули  прожектора.  Подсвеченный  их
яркими лучами сыплющийся с потемневшего неба снег казался бутафорским. Через
двор прошел крупный ?турок? в оранжевой каске с большим отбойным молотком на
плече. На другом плече у него висел здоровенный моток резинового  шланга,  в
двух  местах  перехваченный  кусками  алюминиевого  провода  в  ярко-красной
изоляции. Работяга показался Глебу знакомым, и, приглядевшись, он понял, что
не ошибся: через двор неторопливо шагал Колян  -  прапорщик  ФСБ  и  киллер,
которому  была  поручена  ликвидация  Слепого.  Глеб  убрал  тлеющий  огонек
сигареты за спину, и в то же мгновение  Колян  обернулся,  задрал  голову  и
посмотрел прямо на его окно. Слепой  приветственно  помахал  ему  рукой,  но
Колян, скорее всего,  не  увидел  его  жеста:  равнодушно  отвернувшись,  он
затопал дальше и вскоре скрылся за углом восточного крыла.
   Вскоре стало совсем темно, но свет в палате Сиверова так  и  не  зажегся.
Внутри выключателя не было, но Глеб в нем и не нуждался: прожектора за окном
давали достаточно света, чтобы Глеб с его  кошачьим  зрением  видел  все  не
менее отчетливо, чем днем.
   Растоптав  окурок,  Глеб  взял  с  подоконника  моток  бинта  и  принялся
бинтовать себе голову. Куски  бинта,  пачканные  кровью,  гноем  и  какой-то
вонючей  жирной  мазью,  он  давно  оторвал  и  отложил  в  сторону,  но  от
прикосновений несвежей, пропитавшейся неприятным кислым запашком  марли  его
передергивало. Кое-как замотав  лицо,  Глеб  как  попало  затянул  узел  под
подбородком и занялся руками. Забинтовать  их  оказалось  сложнее,  но  Глеб
справился с этой задачей, тем более, что особенной тщательности от  него  не
требовалось. Через пятнадцать  минут  процедура  была  закончена,  и  Слепой
сходил в ванную, чтобы полюбоваться результатом. В царившем здесь  полумраке
эффект получился потрясающим: в первое мгновение Глеб даже вздрогнул, увидев
в зеркале свое отражение. Ему показалось, что он  смотрит  в  лицо  каким-то
чудом воскресшему Купчене. К сожалению, прапорщик Колян, скорее  всего,  был
не из тех, кто боится привидений.
   Делать ему снова стало нечего. За  окном  больше  не  происходило  ничего
интересного: рабочий день закончился, и даже  жаждущие  выпить  ?турки?  уже
перестали шнырять между своими вагончиками  и  прорабской,  где,  как  понял
Глеб, носатый Кацнельсон хранил стратегический  запас  огненной  воды.  Окна
вагончиков уютно светились сквозь пелену косо летящего снега, и в целом  вид
из окна напоминал рождественскую открытку. Из-за угла прорабской высовывался
припорошенный  снегом  багажник  дряхлого  ?жигуленка?,  на  котором   ездил
Кацнельсон. Этот багажник притягивал взгляд Глеба как  магнитом:  именно  на
этом автомобиле Слепой рассчитывал оторваться от погони, если все пойдет  по
намеченному им плану.
   В животе у него вдруг заурчало, и Глеб вспомнил, что не ел с самого утра.
Это было не так уж тяжело пережить, но вот не вовремя раздавшееся урчание  в
животе могло обойтись дорого. ?Вот тебе и еще один фактор риска, - с грустью
подумал Глеб. - Жалко, что я не йог и не могу  просто  скомандовать  желудку
заткнуться. То есть скомандовать-то я, конечно, могу, только вот он вряд  ли
послушается. Сейчас бы чашечку кофе, а то что-то уж очень в сон клонит..."
   Окна в вагончиках стали гаснуть одно  за  другим,  и  вскоре  все  вокруг
погрузилось в сон. Позже всех стало темным окно прорабской,  где  Кацнельсон
смотрел  телевизор,  а  может  быть,  просто  пил  водку.  Глеб  механически
посмотрел на запястье, но увидел только витки сероватого бинта, и  сразу  же
вспомнил, что часов нет, а если бы и были, то толку от них все равно было бы
мало: они разбились во время взрыва. Так или иначе,  дело  наверняка  шло  к
полуночи, а значит, события должны были вот-вот начаться.
   Чтобы легче было бороться со сном, Глеб выкурил свою последнюю  сигарету.
Вокруг стояла мертвая тишина, от которой звенело в ушах и кружилась  голова.
Слепой пощупал больной  бок,  недовольно  поморщился  под  закрывавшим  лицо
бинтом и прошелся из угла в угол палаты, по дороге подняв с  пола  ножку  от
топчана. Ножка была увесистая, угловатая, и  из  верхнего  ее  конца  торчал
длинный черный болт, с помощью которого она крепилась к топчану. Этой штукой
запросто можно было убить, и Глеб собирался на практике проверить, верно  ли
это предположение.
   Время шло, а кровожадный Колян все не появлялся. Глеб поймал себя на том,
что все чаще зевает, рискуя вывихнуть нижнюю челюсть.  Ослабленный  болезнью
организм хотел отправиться  на  боковую,  но  Глеб  полагал,  что  организму
придется потерпеть, если он не хочет уснуть навеки.
   В конце концов он устал бродить и, стащив с топчана одеяло, устроился  на
полу в тамбуре, привалившись спиной к стене и прикрыв слипающиеся глаза. Это
было ошибкой: его сразу же сморил сон. Голова Глеба упала на грудь,  дыхание
сделалось глубоким и ровным.
   Он проснулся от шума и сразу покрылся холодным потом, решив, что  проспал
появление киллера. Его обмотанная грязным бинтом рука метнулась  к  лежавшей
рядом дубине, но тут Глеб окончательно  пришел  в  себя  и  понял,  что  шум
доносится из ванной, а точнее, из соседней палаты. Шум был  странный:  более
всего он напоминал звуки борьбы и истеричный женский  визг.  Потом  раздался
звук увесистой оплеухи, женщина вскрикнула в последний раз и замолчала.
   Теперь до Глеба доносились только ее всхлипывания. Потом  низкий,  севший
от ярости женский голос медленно, с расстановкой произнес:
   - Ненавижу. Вы поплатитесь за это, криволапые ублюдки. Еще не знаю,  как,
но я до вас доберусь.
   - Доберешься, доберешься, - небрежно согласился незнакомый мужской голос.
- Будем ждать... Вот сука, всю щеку расцарапала, как кошка! Эй,  Айболит,  у
тебя пластыря нет?
   - В кабинете, - ответил голос доктора  Маслова.  -  Пойдемте,  я  заклею.
Располагайтесь, Ирина Ивановна. Будьте как дома-,  собственно,  на  какое-то
время это место будет для вас всем - домом, работой, местом для прогулок.  -
всем  миром.  Здесь   пока   недостаточно   уютно,   но   когда   закончится
строительство, наш дом превратится в настоящий курорт для богатых:  бассейн,
зимний сад, пальмы, попугаи, приятная компания"
   Раздался звук сочного плевка. Кто-то фыркнул, совершенно  как  лошадь,  а
голос доктора Маслова со сдерживаемой яростью сказал:
   - А вот это вы напрасно, Ирина Ивановна. Я всего  лишь  врач  и  выполняю
свой долг. Кроме того, степень вашего комфорта напрямую зависит от меня, так
что я вам советую хорошенько подумать, прежде чем плюнуть в  меня  еще  раз.
Э-э-э-уважаемый, можете снять с нее наручники.
   "Ото, - подумал Глеб, услышав знакомый металлический  щелчок,  -  да  они
серьезные ребята! А  это,  значит,  и  есть  губернаторская  дочка,  она  же
законная половина нашего дорогого Упыря... Насколько я понимаю, ей уготована
судьба  мифического  брата-близнеца  Людовика  XIV,   прозванного   Железной
Маской?. Ай да губернатор! И доктор тоже хорош?.
   Он услышал шаги, негромкий стук закрывшейся двери и наступившую вслед  за
ним  тишину.  Потом  через  вентиляционную  отдушину   до   него   донеслось
многоэтажное ругательство и тяжелый глухой  удар:  похоже,  узница  пыталась
вышибить дверь. Ее хватило только на одну попытку. Глеб услышал всхлипывания
и понял, что его соседка  плачет.  Некоторое  время  он  колебался,  пытаясь
решить, стоит ли ему заговорить с ней. В конце концов он решил  не  выдавать
своего присутствия: женщина в соседней палате  вряд  ли  могла  оказать  ему
помощь, а вот ненароком помешать очень даже могла.
   Короткий сон немного освежил его. Глеб вернулся на свое место в тамбуре и
сел нарочно неудобно, чтобы  снова  не  задремать.  Всхлипывания  за  стеной
постепенно прекратились, и в палате снова стало тихо, как в могиле.
   Со своего места Глеб видел лежавшее на полу комнаты косое пятно света  от
горевшего во дворе прожектора,  замысловато  разрисованное  узорчатой  тенью
решетки. Край этого пятна ложился на угол топчана, освещая изголовье  пустой
постели. Не вставая,  Слепой  проверил?  как  лежит  связанная  из  обрывков
простыней и заскорузлых кусков бинта веревка.
   Веревку не удалось как следует спрятать, но он очень надеялся на то,  что
прапорщик, придя по его душу,  не  обратит  на  веревку  внимания.  В  конце
концов, у него будет полно других забот, и, даже заметив странный  тряпичный
шнур, он не успеет вовремя сообразить, что к чему.
   Время, казалось, застыло на  месте.  Глеб  знал,  что  звуконепроницаемая
дверь не позволит ему услышать шаги убийцы, но невольно вслушивался в тишину
до звона в ушах.
   Постепенно ему начало казаться, что ночь никогда  не  кончится  и  он  до
скончания  веков  будет  сидеть  на  одеяле  в  пустом  тамбуре,  сжимая   в
забинтованной руке свою дурацкую дубинку с болтом на конце,  вслушиваться  в
безмолвие и изучать косую тень решетки, неподвижно лежащую на полу.  Он  уже
мог с закрытыми глазами нарисовать эту тень, не пропустив ни одного завитка,
а ночь длилась, и ему предстояло  смотреть  на  изгибы  и  окружности  этого
смертельно надоевшего узора год за годом, век за веком...
   Потом к нему пришел полковник  Малахов  -  сердитый,  румяный  с  мороза,
почему-то в шинели и припорошенной снегом каракулевой папахе  с  темно-синим
верхом. На плечах у него тускло поблескивали большие полковничьи  звезды,  и
два  ряда  пуговиц  на  парадной  шинели  сияли  в  темноте,  как  маленькие
солнца. ?Почему ты не позвонил Ирине? - сердито  спросил  полковник.  -  Она
волнуется и не дает мне  жизни,  а  ты  разлегся  на  полу  с  забинтованной
физиономией и думаешь, что удачно спрятался?. - ?Как я могу ей позвонить?  -
возмутился Глеб. - Здесь нет телефона,  как  видите?.  -  ?А  вентиляционная
отдушина? - тоже возмутился полковник. - И не  притворяйся,  что  ничего  не
знаешь. Ведь Ирина там, а ты спишь, как сурок!"
   Глеб хотел было объяснить, что  это  вовсе  не  та  Ирина,  что  Ирина  в
соседней палате - вовсе не его жена, а дочь губернатора, и  замужем  она  за
одним неприятным типом по прозвищу Упырь, но тут до него дошло, что  Малахов
прав в главном: он спит и видит сны. Сделав такое открытие, Глеб  немедленно
проснулся и широко открыл глаза.
   В первый момент он решил, что его  уже  прикончили,  потому  что,  открыв
глаза, не увидел ровным счетом ничего.
   Он рванулся, бок пронзила острая боль, и все моментально встало  на  свои
места: оказалось, что, пока он спал, повязка немного сбилась, и  бинт  сполз
ему на глаза. Глеб поспешно устранил неисправность и сразу же увидел все тот
же  злосчастный  квадрат  света  и  узорчатую  тень  оконной  решетки.   Ему
захотелось выругаться, но он промолчал: женщина в соседней палате могла  его
услышать. ?Надо будет ее оттуда вытащить, - подумал Глеб. - И вообще, похоже
на  то,  что  с  этой  бандой  придется  разобраться.   Малахов   не   любит
самодеятельности, но он не сможет наказать меня за то, о чем не узнает?.
   Он вспомнил свой сон и невольно  улыбнулся.  Ему  ни  разу  не  привелось
увидеть полковника Малахова в парадной форме, и теперь ему казалось, что это
весьма забавное зрелище. Внешний вид был любимым козырем полковника:  людям,
впервые имевшим дело с Малаховым, он неизменно казался простоватым увальнем,
мужиковатым и недалеким. Когда наконец выяснялось, что это  далеко  не  так,
бывало, как правило, уже поздно. Все это,  насколько  было  известно  Глебу,
ничуть не мешало подчиненным полковника зубоскалить над ним как заочно,  так
и прямо в глаза. Самым странным, по мнению Глеба, во всем этом было то,  что
при  полном,  казалось  бы,  отсутствии  дисциплины  и  субординации  отдел,
возглавляемый Малаховым, работал как швейцарские часы.
   С Малахова мысли  Глеба  вполне  естественным  образом  переместились  на
Ирину. Думать об Ирине было гораздо приятнее,  чем  размышлять  о  том,  что
задумал Упырь и насколько его высокопоставленный тесть в курсе  страшненьких
затей своего зятя.
   Ночь тянулась,  а  убийца  все  не  приходил.  Глеб  думал  об  Ирине,  о
полковнике Малахове и о сотне других людей, явлений и предметов -  он  ждал,
как ждал уже много раз в своей жизни, коротая в раздумьях бесконечные ночные
часы.
   Он знал, что дождется и будет действовать четко и безошибочно, как хорошо
отлаженный боевой робот, несмотря на боль в боку и временами  возвращающиеся
приступы головокружения.
   Между делом он подумал, что полночь  наверняка  давно  уже  наступила,  и
прикинул, какое сегодня может быть  число.  Оказалось,  что  до  наступления
Нового года остались считанные дни, и более того, наступивший день тоже  был
праздником. Глеб невольно усмехнулся: по его подсчетам выходило, что сегодня
- день работников госбезопасности,  праздник,  общий  для  него,  полковника
Малахова и человека по кличке Упырь.
   Небо все еще оставалось непроглядно-черным, но Глеб чувствовал, что  утро
вот-вот  наступит.  Он  удивился:  похоже  было  на  то,  что  хозяева  этой
комфортабельной тюрьмы решили подарить ему еще одни сутки жизни. В тот самый
миг,  когда  он  уже  готов  был  поверить  в  это,  тихо   щелкнул   язычок
электрического замка, и входная дверь начала осторожно открываться.
   Глеб понял, что дождался, и  осторожно  лег  на  бок,  нелепо  растопырив
забинтованные руки, поджав под себя ноги и согнувшись почти пополам.
 
*** 
 
   Иван Алексеевич в последнее время спал плохо, а сегодняшняя  ночь  вообще
могла  претендовать  на  место  в  Книге  рекордов  Гиннесса  по  количеству
просмотренных гу