ке спускались  рыбаки,  кое-где
были  видны  места  рыбацких  стоянок,  на  льду  проглядывали   старые,
замерзшие лунки. Марина огляделась. Место было подходящим.
   - Ну что ж, Михаил, давай сюда наш багаж.
   - Держи.
   Марина поставила коробку на  снег,  присела  на  корточки,  развязала
веревку и стала вынимать  части  разобранной  винтовки.  Марина  собрала
оружие в считанные минуты - она смогла бы это сделать даже  с  закрытыми
глазами. Проверила, нет ли в патроннике патрона.
   - Так, хорошо. А теперь возьми коробку и отойди метров на сто.
   - Как, по льду?
   - Ну да, по льду. Не бойся, он толстый и тебя выдержит.
   Михаил пожал плечами. Пререкаться о чем бы то ни было, видя оружие  в
руках спутницы, он не  посмел  и,  проваливаясь  глубоко  в  снег,  стал
пробираться к речке.
   Марина  зарядила  винтовку,  передернула  затвор,  досылая  патрон  в
патронник.
   - Ну, иди же, иди!
   Она припала щекой к прикладу, ощутив тяжесть оружия и холод  металла.
Затем посмотрела в окуляр прицела. Михаил, который был шагах  в  ста  от
нее, мгновенно приблизился. Она даже видела пряжку на ремне его куртки и
могла при желании прочесть надпись на коробке: "SONY".
   Она махнула рукой, указывая, чтобы Михаил отошел в сторону.
   "Так, теперь глушитель..."
   Она навернула на ствол длинный глушитель. Марина  любила  работать  с
такими. Этот глушитель гасил не только звук, но и пламя.  Все  тщательно
проверив, она поставила ноги на ширину плеч и изготовилась для выстрела.
   Она  выстрелила  трижды.  Звук  действительно  был  не  громкий,   но
достаточно звонкий - будто лопнул воздушный  шарик.  Марина  догадалась,
это все из-за зимнего морозного воздуха: ведь в нем звук разлетается  во
все  стороны  резко,  как  осколки  сорвавшейся  с  карниза  на  асфальт
сосульки.
   Марина вновь махнула рукой  Михаилу,  подобрала  гильзы  со  снега  и
сунула их в карман куртки. Через полторы минуты Михаил вернулся.  Марина
с удовлетворением посмотрела на  три  аккуратных  отверстия  в  середине
буквы "О", ощупала их указательным пальцем.
   - Ну, что скажешь? - спросил Михаил.
   - Ты о чем?
   - О винтовке, конечно.
   - Нормальная винтовка.
   Марина быстро ее разобрала, завернула в голубую  фланель,  сложила  в
коробку.
   - Где ты научилась так стрелять?
   - Было время... Я этим делом усиленно занималась.
   - Ясно... - вдаваться в подробности Михаил не стал.  -  Ну  а  теперь
куда?
   - А теперь поехали к тебе.
   - Ко мне? - чуть удивленно переспросил Михаил.
   - Ты же вчера хотел, чтобы я осталась?
   - Хотел!
   - Вот и поехали. Продолжим наши вчерашние занятия.
   Михаил подхватил коробку и отправился к машине.
   Марина брела сзади. Настроение у нее было  хуже  некуда.  Ее  уже  не
радовал ни белый искрящийся снег, ни огромные ели, ни морозная  свежесть
воздуха. Ее вообще ничего не радовало.
   И мужчина это почувствовал.
   - Что-то случилось? Ты себя неважно чувствуешь? - спросил  он,  когда
они выезжали с проселка на трассу.
   - Да нет, чувствую я себя как раз хорошо.
   - Тогда что такое? Может, я тебя чем-нибудь обидел?
   - Да нет, что ты, Миша.
   Марина прикоснулась  ладонью  к  его  гладко  выбритой  щеке,  а  он,
повернув голову, поцеловал Маринины пальцы.
   От этого Марине стало еще хуже, но она нашла в себе силы собраться  и
улыбнуться в ответ. Улыбка получилась вполне искренней и открытой.
   - Миш, а ты не боишься, что нас могут остановить и обыскать машину?
   - Нет. Кому это придет  в  голову?  Мы  что,  кавказцы  или  какие-то
бандиты? Мы нормальные люди, возвращаемся из-за города, может,  с  дачи,
едем чинно-благородно, без нарушений... В общем, кому мы нужны?
   - Ну, смотри.
   Все произошло так, как говорил Михаил. Они проехали четыре  или  пять
постов ГАИ, не нарушая правил дорожного движения, не превышая  скорость,
и их ни разу не остановили.
   Уже в городе Марина сказала:
   - Высадишь меня за квартал, а сам поедешь к дому и во дворе поставишь
машину. Я приду к тебе через полчаса.
   - О'кей, - Михаил внял совету не задавать много вопросов  и  не  стал
интересоваться, к чему такие сложности.
   Да и не до того ему было:  он  весь  находился  в  предвкушении,  как
сейчас  займется  любовью  с  этой  красивой,  страстной,   удивительной
женщиной.
   Когда Михаил открыл Марине дверь квартиры, на нем  уже  был  махровый
халат.
   - Быстро ты, однако.
   - А чего тянуть?
   Он привлек женщину к себе, стал расстегивать ее куртку.
   - Погоди, погоди, я ужасно озябла, давай выпьем.
   - Всегда пожалуйста. Что будешь пить - виски, коньяк?
   - Лучше виски.
   - О'кей, у меня как раз есть бурбон.
   Михаил принес с кухни лед, бросил в бокалы, разлил бурбон и  поставил
бокалы на журнальный столик.
   Марина попросила:
   - И принеси мне, пожалуйста, воды.
   - Ты собираешься запивать водой? - удивился Михаил.
   - Нет, просто пить хочется.
   - О'кей.
   Михаил вновь ушел на кухню, а Марина вытащила  из  кармана  маленькую
таблетку и бросила ее в один из бокалов с виски  -  туда,  где  медленно
таяли в янтарной сорокапятиградусной жидкости крупные кубики прозрачного
льда. Взяв второй бокал, она пригубила виски и с бокалом в руке  уселась
в угол дивана.
   Михаил принес стакан с водой.
   - Вот тебе вода.
   - Спасибо, - Марина сделала два глотка и поставила стакан на  столик.
- А ты чего не пьешь? - подавшись  вперед,  она  тронула  своим  бокалом
бокал Михаила.
   - Что-то мне не хочется. Потом придется садиться за руль.
   - Ничего, выпей. Ты от этого станешь лишь темпераментнее.
   - Ради этого можно! - Михаил взял свой бокал, отпил виски.
   Марина сидела, опустив голову.
   - Ты что  грустная  такая?  -  заботливо  спросил  Михаил.  -  Может,
включить музыку?
   - Да, включи. И погромче.
   Михаил   подошел   к   музыкальному   центру,   поставил   сверкающий
компакт-диск, нажал клавишу, и  большую  гостиную  заполнили  грохочущие
звуки какой-то негритянской мелодии.
   - Сделай еще громче, очень хорошая музыка.
   Михаил хотел повернуть регулятор с красной светящейся точкой,  но  не
смог.  Его  рука  ушла  в  сторону,   глаза   закатились,   лицо   стало
голубовато-бледным.  Согнувшись,  он  повалился  на  пол,  при   падении
ударился головой о стойку с аппаратурой. Изо рта вывалился язык.  Михаил
корчился возле музыкального  центра,  делая  попытки  встать,  судорожно
царапая скрюченными пальцами паркет.
   Марина  хладнокровно  смотрела  на  предсмертные   страдания   своего
любовника и, сидя в углу дивана, считала:
   - ..двадцать один, двадцать  два,  двадцать  три..,  сорок  девять..,
пятьдесят девять, шестьдесят...
   Когда  она  досчитала  до  шестидесяти  трех,  тело  Михаила   лежало
неподвижно.
   - Прощай, мой дорогой, больше говорить  нам  с  тобой  не  о  чем.  И
трахаться ты больше уже ни с кем не сможешь.
   Марина вышла на кухню, вылила  виски  в  раковину,  тщательно  вымыла
бокалы и минут десять протирала носовым платком все предметы, на которых
могли остаться ее отпечатки.
   Она нашла ключи от машины в кармане  Михайловой  куртки,  постояла  у
двери, прислушиваясь, нет ли кого на площадке. Затем  аккуратно  открыла
дверь и, стараясь, чтобы не громко щелкнул замок, закрыла за собой.
   "Ну вот и все. Теперь, полковник, обо мне никто  не  сообщит.  Теперь
осталось сделать дело. Завтра! Завтра!"
   Она твердо настроилась на то, что завтрашний день станет в  ее  жизни
решающим. Это будет последний шаг к обеспеченной и независимой жизни.
   Во дворе она никого не встретила, села в серебристый "ниссан"  и  без
приключений добралась до гостиницы.
 
*** 
 
   Глеб  Сиверов  и  генерал  Потапчук  кропотливо  изучали   расписание
нефтяного короля на два следующих дня, просматривали пункт за пунктом.
   - Кремль... Здесь ничего не может быть. Туда даже мышь не  проскочит,
- говорил Потапчук.
   - Вы уверены, Федор Филиппович?
   - Абсолютно уверен. Решетов гарантирует.
   - Тогда это отпадает. Пресс-конференция...
   - И это отпадает. Всех досматривают похлеще, чем на таможне. И к тому
же там будет полно наших людей.
   Они снова и снова перебирали  пункт  за  пунктом,  дотошно  обсуждали
каждую мелочь, взвешивая любые шансы убийцы. Но пока так и не  могли  ни
на чем остановиться, все варианты казались сомнительными.
   К этому времени из Рима уже поступила  точная  информация.  Убийством
Аль-Рашида занимались самые лучшие сыщики, которым очень много заплатили
за то, чтобы они раскрутили это дело до конца. И уже стало ясно,  что  в
смерти Аль-Рашида действительно повинна женщина. Были найдены  отпечатки
ее пальцев, был взят Сайд, сообщник Фионы Лоуренс. Так  что  Потапчук  и
Сиверов уже знали: Аль-Рашида убила известная террористка, проходившая в
сводках Интерпола под кличкой Барби. И сто против одного, что эта  Барби
сейчас находится в России.
   Потапчук только поражался  прозорливости  Слепого.  Непостижимо,  что
такой вроде бы пустяк, как момент, когда был  произведен  выстрел,  смог
ему подсказать, что стреляла женщина. Генерал вновь убедился,  насколько
бесценен его агент.
   - Ну а ты, Глеб, как бы ты действовал на ее месте?
   Глеб удрученно покачал головой.
   - Мне пока ничего не приходит на ум, генерал. Мне надо побыть одному,
сосредоточиться. И тогда, может быть...
   -  Но  у  нас  нет  времени,  Глеб!  Нет  совершенно!  Выстрел  может
прозвучать в любую секунду.
   - Не объясняйте мне очевидного.
   - И будет ужасно, если твоя задумка не сработает.
   - Должна сработать, Федор Филиппович, должна!
   Просто надо высчитать, где эта чертова кукла Барби решила стрелять. И
мы там должны появиться за десять минут до того, как  появится  господин
Степаныч. И тогда мы победим.
   - Послушай, Глеб, а что если нам появляться везде, опережая Степаныча
минут на десять-пятнадцать?
   Сиверов расхохотался.
   - Да вы что, Федор Филиппович! Вот тут уж нас точно поднимут на смех.
Представляете, мы появляемся на пресс-конференции!.. Это будет хохма для
всего мира. И к тому же таким способом мы можем заложить сами себя.
   - Ты, как всегда, прав, дай сигарету.
   Глеб подтолкнул пачку,  она  скользнула  по  чистому  пустому  столу.
Генерал накрыл ее ладонью, вытряхнул сигарету и закурил.
   - Черт побери, меня уже от этих сигарет и кофе воротит!
   - Не курите.
   - Я не могу. Сигарета мне помогает думать, помогает сосредоточиться.
   - Когда приедет Решетов?
   Генерал посмотрел на часы, что стояли в углу.
   - Минут через десять должен быть.
   - Хорошо.  Может,  он  чего-нибудь  подскажет,  ведь  он-то  в  курсе
привычек своего "питомца".
   -  Да,  он  в  курсе.  Но  он,  честно  говоря,  всего  лишь  хороший
исполнитель. Он не умеет мыслить так, как ты, Глеб Петрович,  и  поэтому
он навряд ли придумает что-нибудь дельное.
   - Я не хочу, чтобы он придумывал,  я  хочу,  чтобы  он  подсказал.  И
тогда, Бог даст,  мы  с  вами  сообразим,  как  все  устроить  наилучшим
образом. Кстати, Федор Филиппович, ваши люди привезли то, что я просил?
   - Привезли. Со скрипом, с визгом, но все-таки выклянчили. Сам Решетов
звонил-. Мы к тому же обещали вернуть изделие, иначе...
   - Я все понял, не объясняйте, Федор Филиппович.
   А взглянуть можно?
   -  Пойдем,  взглянешь,  -  генерал  и  Сиверов  поднялись,  вышли  из
кабинета.
   В одном из служебных помещений они  осмотрели  трофей.  Правда,  Глеб
остался не очень доволен, а у генерала то, что он увидел, вызывало взрыв
прямо-таки истерического хохота.
   - Федор Филиппович, что это вы так веселитесь?  -  скептично  заметил
Глеб.
   - Да оно ж такое!.. Представляешь, можно подойти и постучать по лбу!
   - Подойдите и постучите.
   - Да нет уж, уволь. А вообще-то он о мне не нравится.
   - Почему?
   - Без студийного света оно похоже на труп.
   - Типун вам на язык, Федор Филиппович! -  Глеб  даже  рассердился.  -
Какой труп! Накаркаете еще!..
   - Не будь таким суеверным.
   - Какие, к черту, суеверия. Малейший  наш  промах  -  и  мы  получаем
натуральный труп.
   - Накаркаешь!..
   - А-а, вот видите!
   Генерал стал серьезным.
   - Что делать-то будем, Глеб?
   - То же, что и раньше: думать. Попробуем вычислить, что может  прийти
в голову нашему дражайшему объекту.
   - Да, но как мы  вычислим?  Мы  же  с  тобой  не  психоаналитики,  не
экстрасенсы. Ты, Глеб, не Кашпировский, а я не Чумак.
   -  Это  точно.  Но  мы  должны  быть  проницательнее  и   Чумака,   и
Кашпировского. И только тогда добьемся успеха.
   - Да-а, - генерал опять закурил.
   Появился помощник.
   - Андрей Николаевич Решетов приехал. У вас в кабинете дожидается.
   - Сейчас идем. Пошли, Глеб. Вдруг, все-таки  Решетов  сможет  навести
нас на мысль? - "То  ли  сможет,  то  ли  нет..."  -  подумал  Глеб,  не
рассчитывая на простое решение этой сложной задачи.
   В кабинете Решетов бодрой походкой подошел к Потапчуку, крепко  пожал
ему руку, потом поприветствовал Глеба.
   - Ну что, господа авантюристы, как дела продвигаются?
   - Пока дела не продвигаются: нам надо знать, где еще, кроме указанных
в расписании мест может появиться ваш подопечный.
   -  Могу  вас  порадовать:  стало  известно  кое-что  новенькое,  хотя
определенности не прибавилось...
   Глеб напрягся.
   - Что же это за новенькое?
   - Он попросил изменить расписание своего  рабочего  дня,  передвинуть
несколько встреч на более поздний срок, освобождая себе форточку.
 
Глава 22 
 
   Если на место Мерцалова Глеб мог легко поставить себя и таким образом
просчитать все ходы своего соперника, то как быть  с  Барби?  Ведь  всем
известно, что  женская  логика  нелогична,  что  женщина  в  критической
ситуации действует часто наперекор всякой логике.
   Весь женский род непредсказуем. И эта проклятая Барби  может  повести
себя совершенно не адекватно обстоятельствам.
   "Если бы я ее знал! Если бы мне удалось с ней пообщаться, или хотя бы
последить за ней  пару  дней,  то  тогда  все  упростилось,  я  смог  бы
составить представление о ее приемах. А так информация  о  Барби  весьма
скудная.  Есть,  конечно,  перечень  дел,  за  которые  ее   разыскивает
Интерпол, есть несколько ее фотографий..."
   По поводу  фотографий  Сиверов  не  обольщался:  изменить  внешность,
изменить манеру поведения не составляет  большого  труда,  особенно  для
женщины, если к тому же этому обучают опытные визажисты, психологи.  Так
что  о  фотографиях  можно  забыть,  они  ничего  не   дадут.   Ситуация
складывалась отвратительная:
   Глеб преследовал невидимого врага;  преследовал,  вместо  того  чтобы
опередить на шаг и подстеречь в засаде.
   А время шло, бежало, летело -  и  играло  против  Сиверова...  Помимо
всего прочего, Глеба тревожило, что Барби - как он был уверен - известно
о Черных что-то такое, чего не знает ни он,  Глеб  Сиверов,  ни  генерал
Потапчук, ни  даже  начальник  охраны  нефтепромовского  "папы"  генерал
Решетов.
   Глеб не сомневался: этот самый момент, не известный им, но  известный
Барби, и является ключом к  успеху.  И  на  него  женщина-убийца  делает
основную ставку. Она чрезвычайно хитра, расчетлива  и  осторожна,  чтобы
действовать наобум. В этом он убедился,  досконально  изучив  ее  досье:
Барби всегда  выполняла  работу  безупречно  чисто,  почти  не  оставляя
следов. И лишь дважды прокололась, если то, что случилось, можно назвать
проколом. Подобное случалось и с самим Сиверовым.
   "Нет, это всего лишь обстоятельства помогли сыщикам в Германии  сесть
ей на хвост. Но все-таки она от них ушла  и  оказалась  в  безопасности.
Скорее всего,  что  и  сейчас  она  продумала  ходы  отступления.  А  не
переоцениваю ли я ее? - спросил себя Глеб. - Едва ли. И в  любом  случае
лучше врага переоценить, чем  недооценить.  Лучше  подстраховаться  пять
раз, тогда можно чувствовать себя спокойнее".
   Глеба волновало и другое - чтобы не случилось ничего непредвиденного,
чтобы Барби не спугнули и она не залегла на дно.
   "Интересно, - прикидывал Глеб, - связана она с Олегом Мерцаловым  или
нет? Знает она об его гибели или нет?"
   Вопрос  был  немаловажный,  как  и  тот,  кто  стоит  за  Барби,  кто
организовывал покушение.
   Рассуждения  генерала  Потапчука  и  генерала  Решетова  о  том,  что
убийство Черных и срыв контракта выгодны приспешникам  Саддама  Хусейна,
Глеба никак не устраивали, в них не  было  конкретики.  Его  интересовал
непосредственный заказчик.  Человек,  который  давал  киллерше  задание,
безусловно, сам разработал и план покушения.  Но  о  том,  чтобы  сейчас
вычислить и отыскать этого человека, не могло  быть  и  речи  -  роковой
выстрел мог прогреметь в любую минуту, и нужно было спешить.
   Глеб ходил и ходил по своей мансарде. Девять  шагов  в  одну  строну,
девять шагов в другую. И так до бесконечности.
   "Я похож на маятник, который раскачивается, раскачивается и никак  не
может остановиться. Чего же я не знаю такого, что знает Барби? Если бы я
это узнал, если бы Бог ниспослал мне озарение, вспышку  ослепительную  и
яркую, в свете которой я увидел бы то, что должно  произойти!  Тогда  бы
все встало на свои места, и завершение операции было бы  делом  техники.
Да, Барби, что и говорить, профессионал. Но и тот, кто давал ей задание,
тоже не лыком шит. Боже, почему же я не знаю, кто это? А если бы и  знал
- что это изменит?
   Вполне возможно, он, этот умный и хитрый  человек,  находится  сейчас
далеко  от  России  и  к  нему  не  подобраться  никакими  способами.  И
естественно,  вытянуть  из  него   информацию   невозможно.   Чертовщина
какая-то!  Замкнутый  круг...  Замкнутый  круг...  Хожу  по  кругу,   по
заколдованному кругу и не могу вырваться".
   Изматывающие размышления Глеба прервал звонок генерала Потапчука.
   - Глеб, поступила новая  информация,  поэтому  нужно  встретиться,  -
генерал говорил лаконично и  суховато,  чувствовалось,  дело  не  терпит
отлагательств. - Ты знаешь явку в Марьиной Роще?
   - Знаю.
   - Я там буду минут через двадцать, подъезжай не мешкая.
   Глеб погнал свой БМВ в Марьину Рощу.
   - Молодец, Глеб, не  заставляешь  себя  ждать.  Я  сам  только-только
вошел, - сообщил генерал, открывая Глебу дверь.
   Сиверов первым делом поинтересовался:
   - Кофе тут есть?
   - Есть - с собой привез. Но что-то мы с тобой, Глеб Петрович, пьем да
пьем кофе, а придумать ничего не можем.
   - Какая у вас информация, генерал? Какие новости?
   - А новости вот какие. Завтра вечером наш нефтяник улетает на Дальний
Восток на один или на два дня, так что его в Москве не будет.
   - Вы хотите сказать, у нас есть время и мы выигрываем день-два?
   - В принципе, да. Это решение Степаныч принял  неожиданно,  и  о  нем
наша Барби ничего не знает.
   - Генерал, вы уже заговариваетесь. "Наша Барби"!..
   - Какая она на хер наша? Сучья лапа она, а не наша! - Глеб и  сам  не
заметил, как выругался.
   Генерала Потапчука это удивило. Он привык,  что  Глеб,  как  правило,
сдержан, даже немного  меланхоличен,  корректен,  очень  редко  повышает
голос и практически никогда не дает волю эмоциям.
   Сиверов мгновенно взял себя в руки.
   - Простите, Федор Филиппович, нервы ни к черту.
   - Бывает. У меня  у  самого  нервишки  стали  как  у  институтки.  Но
вернемся к нашей.., тьфу!  Вернемся  к  нашим  баранам.  Завтра  вечером
самолет...
   - Я не думаю, генерал, что она попытается  заминировать  самолет  или
выпустить в него ракету.
   - Я того же мнения. В аэропорту к самолету ближе чем на  полкилометра
не подберешься. Там все будет оцеплено, люди Решетова свое  дело  знают.
Он, бедолага, волнуется, звонит мне через каждый час.
   - Вот и прекрасно, значит, этот вариант отпадает, - Глеб прошелся  по
комнате, - Это просто прекрасно. Федор  Филиппович,  меня  не  оставляет
странное ощущение...  -  Глеб  в  нерешительности  замолчал,  зная,  как
Потапчук  реагирует  на  все  заявлениях  об   ощущениях,   чувствах   и
предчувствиях.
   - Ну