раф забрался на стул  и  нашел  взглядом  маленькую  фотокамеру,
укрепленную на карнизе.
   Эмма нажала на красную кнопку, Эдуард смотрел.
   На счетчике выскочила цифра.
   - Все в порядке. Отработай  пленку  полностью,  так  надежнее.  А  то
помнишь, как в первый раз у тебя получилось - только ноги в кадре?
   - Да уж, помню. Тогда пришлось по второму разу усердствовать,  причем
бесплатно страдала.
   - И я зря реактивы переводил. Знал бы, что три пленки испортила...
   - Да ладно тебе, Эдуард, плохое вспоминать, у нас уже давно  проколов
не случалось.
   - Слава Богу. Свет не забудь включить, хотя бы торшер, я вытяну.
   - Включу весь свет, скажу, что мне нравится, когда светло, не выношу,
дескать, темноты.
   - Ну, смотри, тебе виднее.
   Эдуард подвез Эмму к дому и пожелал на прощание:
   - Ни пуха ни пера!
   - К черту, Эдик, - сплюнула Эмма  через  левое  плечо,  выбираясь  из
машины, пропахшей табачным дымом и каким-то дезодорантом:
   - Чем у тебя воняет в машине, Эдик?
   - Черт его знает! Табаком.
   - А еще?
   - Дезодорантом.
   - Я тебе подарю хороший, а то от твоего тошнит.
   - Подаришь - буду рад. Хотя мне и такой нравится. Закончишь, позвони.
   - Мама, мама, смотри! -  Савина-младшая  уже  вставила  в  деревянную
рамку свою фотографию, которую посчитала самой лучшей.
   Эмма удовлетворенно кивнула:
   - Ты ужинала?
   - Нет, тебя ждала.
   - Тогда пойдем ужинать. А завтра я тебя завезу  к  твоим  сумасшедшим
братьям, можете немного побалдеть.
   - Ура! - обрадовалась Лена.
   Эмма,  не  откладывая  в  дальний  ящик,  сразу  позвонила  сестре  и
договорилась, что завтра во  второй  половине  дня  подкинет  ей  дочку.
Ольга, без вопросов, согласилась посмотреть за племянницей.
 
*** 
 
   Генерал Климов с нетерпением ждал, когда окончится совещание. Он даже
несколько раз невпопад ответил на вопросы начальника штаба.
   - Что это с тобой, Андрей Борисович?
   - Голова разболелась, наверное, давление. Погода меняется.
   - Никогда не замечал, чтобы ты раньше на голову жаловался.
   Присутствующие на заседании расхохотались.
   Трудно было представить, что у генерала Климова что-то может  болеть,
кроме двух огнестрельных ран, полученных в  Афганистане  при  выполнении
боевых заданий.
   Сосед, сидевший справа от Андрея Борисовича, толкнул его в плечо:
   - Андрей, я на тебя смотрю, а ты где-то далеко.
   - И не говори, далеко.
   - И где же?
   - Ты там никогда, Коля, не будешь.
   - За границей, что ли? Так и ты там  никогда  не  будешь,  разве  что
отправят нас еще какой-нибудь интернациональный долг выполнять.
   - Ладно, слушай, а то сейчас опять начальник штаба прицепится.
   Климов едва дождался слов: "Совещание окончено", наспех  простился  и
первым  покинул  небольшой  зал.  Забежав  в  свой  кабинет,  он  быстро
переоделся в штатское - костюм с галстуком, белая рубашка.
   Служебная машина  уже  стояла  во  дворе.  Генерал  сел  на  переднее
сиденье, на заднем лежали цветы в шелестящем зеркальном целлофане.
   - Сколько я тебе должен? - спросил он у водителя.
   - Да их одна моя знакомая продает. Задаром дала, она меня ценит.
   - Даром ничего не бери, сколько я тебе должен?
   - Я обещал, что как-нибудь ее на машине вашей повожу. Если  разрешите
- вот и вся плата.
   -  Разрешаю.  Хорошие,  хоть,  цветы?  -  генерал  не  очень  в  этом
разбирался.
   - Самые лучшие.
   - Ладно, если не понравятся, пеняй на себя, взыщу.
   - Как могут не понравиться? И потом, букет - что веник  банный,  одна
упаковка блестящая в звездах...
   - Ладно, поехали быстрей. Шампанское взял?
   - На полу, в пакете.
   - А конфеты?
   - И конфеты, как заказывали, - водитель с трудом сдерживал улыбку.  -
Так сколько лет стукнуло вашей сестре?
   О том, что у генерала нет никакой сестры, он знал прекрасно. Водители
все знают о своих начальниках, знают даже то, о чем начальники и сами не
догадываются.
   Климов решил принять  меры  предосторожности,  во  двор  не  заезжал,
попросил остановиться у троллейбусной остановки. Выбрался,  взял  цветы,
поднял ворот пальто, даже немного втянул голову в плечи и, чувствуя себя
неловко, с огромным букетом и пакетом, в котором позвякивали две бутылки
шампанского и  из  которого,  не  умещаясь,  выглядывала  огромная,  как
раскрытая  шахматная  доска,   коробка   конфет,   заспешил   во   двор,
перепрыгивая через лужи.
   С облегчением генерал вздохнул только в подъезде, когда вдавил кнопку
лифта.
   "Двенадцатый этаж... Только бы не ошибиться!
   А то, как дурак, с цветами.., в чужую квартиру".
   Лифт быстро поднялся на нужный  этаж,  и  створки  дверей  разошлись.
Климов, борясь с собственными сомнениями, сделал шаг вперед.
   "Как десантник, выпрыгивающий  из  раскрытого  вертолетного  люка  на
вражескую территорию", - подумал он.
   - Мне нужна только победа, - уже вслух подбодрил себя генерал, словно
готовился к трудному бою.
   Дверь квартиры открылась, Климов даже не успел нажать на кнопку.
   - Я тебя в окно увидела, заходи.
   Генерал переступил порог, замок щелкнул, отрезав путь к отступлению.
   - Это мне?
   - Конечно, - на этот раз Андрей Борисович  позволил  себе  поцеловать
Эмму в щеку.
   Зашелестел целлофан.
   - Такой большой, как актрисе какой-нибудь!
   - Ты любой актрисы красивее,  -  нашел  в  себе  силы  на  комплимент
смущенный мужчина.
   - Проходи, проходи, раздевайся.
   Генерал разделся, разулся, - все-таки, квартира чужая, кругом  ковры.
Дома жена всегда заставляла его разуваться. В носках генерал  чувствовал
себя неловко.
   - Можешь взять тапки, - пришла на  помощь  Эмма.  Сама  она  была  на
высоких каблуках и в свитере, который служил ей сейчас платьем.
   Она поставила букет в вазу. На столе уже стояла бутылка коньяка.
   - Нет, давай начнем с шампанского, крепкого пока не хочется.
   - Давай, - согласилась Эмма, меняя рюмки па фужеры, - но твое  "пока"
звучит многообещающе.
   Генерал достал из пакета шампанское и конфеты.
   - Открывай, только разверни в сторону, - я боюсь, когда оно стреляет.
А ты, как генерал, наверное, привык к выстрелам.
   - Да уж, привык, - Климов не очень умело  открыл  бутылку,  его  руки
чаще имели дело с винтовыми водочными пробками.
   Хлопок - и пена хлынула на стол. Генерал смутился.
   - Ничего страшного, - Эмма взяла несколько салфеток,  промокнула  ими
стол и, скомкав, бросила в пепельницу.
   И Климов, и Савина в чужой квартире не курили.  Эмма  не  чувствовала
себя смущенно, хотя разыгрывала смущение умело. Ее рука и рука  генерала
соприкоснулись словно бы случайно. Генерал сжал тонкие пальцы женщины  в
своих сильных ладонях, Эмма вздрогнула и прикрыла глаза.  Климов  сделал
неловкое движение, привлекая ее к себе.
   Она подалась, их губы встретились.
   - Мы о шампанском забыли, - выдохнула Савина.
   Поцелуй генерала был неумелым, но долгим. Этот мужчина Эмме  нравился
и, возможно, своей неловкостью, застенчивостью напоминал  ей  подростка,
который знает об отношениях  с  женщинами  лишь  по  рассказам  дворовых
друзей, но  старательно  делает  вид,  что  это  ему  не  впервой.  Эмму
забавляло поведение генерала. После поцелуя он жадно выпил  шампанского,
словно в бокале была вода из-под крана. Эмма лишь пригубила.
   Климов тяжело дышал. Затем не выдержал и признался:
   - Знаешь, я жене никогда...
   - Не надо, - оборвала его Эмма, - знаю, вижу, чувствую, понимаю.
   - - Ну, спасибо тебе.
   - Еще шампанского?
   - Да, - генерал выпил еще шампанского, оставаясь при  этом  абсолютно
трезвым.
   Эмма наблюдала за ним, как врач наблюдает за  пациентом,  принимающим
лекарство.
   - Наверное, тебе, Андрей, стоит выпить еще один бокал.
   - Да, - кивнул генерал и тут же спросил:
   - Зачем?
   - Чтобы  расслабился,  ты  какой-то  скованный,  напряженный.  Выпей,
выпей, - она наполнила бокал до краев, даже пена хлынула через верх.
   Климов выпил и тут же посмотрел на свою липкую от  шампанского  руку.
Эмма взяла салфетку, вытерла генералу руку, затем положила  ее  себе  на
колено. Климов стал будто гуттаперчевым, делай с ним что  хочешь:  можно
уложить прямо здесь, на ковре, можно затащить в ванную, можно предложить
заняться сексом на столе - он на все согласится.
   Эмма опустила взгляд - застежка брюк у генерала оттопырилась.
   - Ну, что, пойдем? Мы же взрослые люди, что мы играем, как подростки,
как два школьника?
   - Да-да, пойдем, - прерывистым, отнюдь не командным голосом прошептал
генерал.
   Савина взяла его за руку и повела в спальню.
   Заходя в комнату,  Эмма  включила  свет,  генерал  на  это  никак  не
прореагировал. Завидев огромную кровать, он чуть не лишился чувств, даже
качнулся, отшатываясь к двери.
   -  Чего  испугался?  Не  бойся,  это  совсем  не  страшно.  Я  же  не
оперировать тебя буду, - и Эмма ловко пробежала  по  пуговицам  рубашки,
сразу же все их расстегнув, причем так быстро, что Климов даже не  успел
перевести дыхание. Следом был расстегнут и брючный ремень.
   Генерал стоял, поддерживая штаны,  готовые  упасть  на  пол.  Он  был
смущен, что-то ему мешало, хотя Климов  и  сам  не  понимал,  что.  Эмма
подошла, включила музыку, густую, сладкую, с обилием всхлипов и  басовых
звуков, которые пробирали до самого нутра. У генерала мурашки  пробежали
по коже, словно лезвие ножа, холодное и острое, прикасалось к телу.
   -  Ну,  что  ты  стоишь?  -  Эмма  через  голову  стащила  свитер.  -
Раздевайся, я мерзну.
   - Сейчас...
   Климов даже зажмурился. Он и раньше понимал, что эта  женщина  хороша
собой, но не представлял, что настолько. Ее тело было практически лишено
изъянов, разве что чуть тяжеловатой казалась грудь. Но  в  этом  имелось
свое очарование, так и тянуло к  ней  прикоснуться  руками,  поцеловать,
припасть. Что генерал и сделал, Эмма исподволь увлекала его на  огромную
кровать. Климов хотел было сбросить покрывало.
   - Потом,  потом...  -  страстно  прошептала  Эмма.  -  Оно  шелковое,
холодит, сейчас станет жарко, не надо... Оно скользкое и приятное.
   - Это ты скользкая и приятная,  -  у  генерала  перехватило  дыхание,
теперь он уже был напряжен.
   - Не спеши, расслабься. Иди сюда, иди.., здесь никого нет,  никто  не
придет.
   Музыка звучала волнующе, но Климов ее уже не слышал. Он вообще ничего
не слышал, а видел перед собой лишь загорелое тело, мягкое, податливое и
в то же время сильное и упругое. У генерала даже пот  выступил  на  лбу.
Поцелуй следовал за поцелуем, руки Климова  блуждали  по  телу  женщины.
Эмма томно вздыхала, постанывала.
   - Ложись сюда, ложись, так  удобнее.  Я  сейчас  сделаю  музыку  чуть
громче, - она потянулась к пульту, но генерал остановил ее:
   - Не надо, и так хорошо, - он перехватил ее  руку  и  по-спортивному,
словно борец на татами, опрокинул Эмму и оказался сверху.
   Эмма до пульта так и не дотянулась. Она изгибалась, стонала.
   "Вот же черт, надо снимки сделать, время-то идет!"
   - Погоди, погоди, давай я сверху... - она забралась на генерала.
   - Тебе так больше нравится?
   - Да-да...
   На этот раз он не сопротивлялся. Эмма взяла в потную руку пульт и, не
выпуская его из пальцев, продолжила заниматься любовью.
   - А теперь наоборот, - попросила она, соскальзывая  с  Климова  и  не
забывая при этом нажать кнопку.
   Поначалу Эмма считала, сколько раз ее влажный палец  нажимал  кнопку,
но после тридцати сбилась,  бросила  пульт  на  подушку,  рука  генерала
несколько раз прикоснулась к  нему,  затем  пульт  оказался  под  плечом
Климова. Мужчина и женщина, поглощенные  страстью,  извивались,  меняясь
местами, и в конце концов пульт вообще куда-то исчез: сколько Савина  не
искала его глазами, так и не смогла найти.
   Эмме даже не пришлось имитировать оргазмы, которые следовали один  за
другим, накатываясь волнами,  ее  словно  бы  возносило,  она  парила  в
облаках, затем падала вниз, уже забыв о том, ради чего оказалась в одной
постели с Климовым.
   И лишь когда генерал замер, уткнувшись вспотевшим лбом  ей  в  плечо,
она опомнилась.
   - Музыка играет, надо сделать тише, соседей напугаем. Где пульт?
   - А, да-да, где-то подо мной, - и Климов ногой  выдвинул  его  из-под
себя;
   Эмма взяла пульт, повертела в руках, потом, отвернувшись от  генерала
и наклонив голову, нажала красную кнопку  и,  уже  рукой,  сделала  тише
звук.
   - Наверное, батарейки ни к черту, или вообще мы с тобой, как  идиоты,
взяли пульт от телевизора, - извиняющимся голосом объяснила Эмма.
   - Какая разница от чего он! И так  хорошо,  -  Климов  удовлетворенно
потянулся.
   - Хочешь еще шампанского?
   - Хочу, но оно уже теплое.
   - В холодильнике есть бутылка ледяного.
   - Я бы не отказался.
   Абсолютно голая, Эмма направилась на кухню.
   А генерал Климов, уже не  стесняясь  своей  наготы,  блаженно  лежал,
запрокинув голову, и в прострации, не мигая, смотрел  на  ярко  пылающую
люстру.
   Когда  в  комнату  вошла  Эмма  с  двумя  бокалами  в  руках,  Климов
перевернулся на бок.
   - Что это у тебя? - Эмма взглянула на левое плечо генерала.
   - Это? - Климов повернул голову к плечу. - Осколок от  гранаты  плечо
распорол. Самому пришлось зашивать.
   - Как это - самому?
   - Очень просто. Некому больше было. Выпил спирта и по  живому  ниткой
прихватил. Как оказалось, правильно сделал, вертолет  за  нами  прилетел
только через трое суток. Врачам осталось лишь нитки вытащить - кожа  уже
срослась. Потому и шрам корявый.
   Эмма прикоснулась пальцами к шраму и даже вздрогнула. Ей  показалось,
что это в ее плечо вошел кусок железа, разорвав кожу.
   - Наверное, было очень больно?
   - Больно, - засмеялся Климов, ему нравилось чувствовать себя сильным.
- Когда зашивал, а когда осколок в меня попал, даже не  заметил.  Бегал,
стрелял, ползал.., в общем, боль пришла потом, хотя рукав был  от  крови
мокрый, хоть выкручивай.
   - Бедный ты мой, - пожалела его Эмма, подавая бокал с шампанским.
   - А где мои часы? - спросил генерал.
   - Не знаю, - растерялась Эмма.
   - Наверное, где-то на столике лежат.
   - Ага.
   Климов приподнялся и взглядом поискал часы.
   Они лежали на полу рядом с носками, словно пытаясь  заползти  внутрь.
Генерал посмотрел на стрелки. Оказалось, что он провел в  этой  квартире
чуть больше часа, а так много всего произошло.
   - Послушай, у нас еще вагон и маленькая тележка времени.  Тебе  когда
нужно быть дома?
   - Я сказал, что приду поздно, - смутился  генерал,  вспомнив,  что  у
него есть жена. Почему-то сейчас он подумал о ней с омерзением. -  Когда
вернусь, врать придется.
   А врать генерал не любил, но на этот раз дело того стоило.
   - Ты не хочешь принять душ?
   - С удовольствием бы принял, - Климов представил, как  приятно  будет
подставить разгоряченное потное тело под освежающие струи воды.
   - Тогда давай. Сначала ты, потом я. А если хочешь, можем вместе.
   Климов кивнул, быстро вставая с огромной, слегка измятой кровати.
   - Пойдем, - Эмма потянула его за руку.
   Они забрались в большую угловую ванну со множеством наворотов - такую
генерал видел впервые.
   - А твоя подруга чем занимается?
   - А ты как думаешь?
   - Ну, не знаю...
   - Она именно тем и занимается,  о  чем  ты  подумал,  но  не  захотел
сказать.
   И у Климова мелькнула мысль  -  мерзкая,  нехорошая,  -  что  и  Эмма
торгует собой.
   - Ты, наверное, подумал, что и я этим занимаюсь?
   Климов кивнул.
   - Ты ошибаешься. Есть куда более прибыльные занятия. Я с тобой  здесь
сейчас лишь потому, что ты мне нравишься. Люблю  взрослых  мужчин,  тех,
кому немного за пятьдесят. Я выросла  без  отца,  меня  дед  воспитывал.
Наверное,  поэтому  мне  и  нравятся  взрослые  мужчины,  они   какие-то
основательные, не хлипкие.
   - Ты и меня считаешь дедом?
   - Нет, тебя я считаю настоящим мужчиной.
   Это Климову польстило, тем более, что, как мужчина, он  не  ударил  в
грязь лицом и показал себя с лучшей стороны.
   - Тебе хорошо?  -  сидя  в  теплой  воде,  бурлящей  тугими  струями,
спросила Эмма, проводя рукой по его бедру.
   - Хорошо.
   - Тогда иди сюда. Сядь. Ближе. Упрись руками в бортик.
   Генерал не заставил  себя  ждать.  Эмма  запрокинула  голову.  Климов
увидел выражение страсти на ее лице, увидел, что ее глаза  закрылись,  и
тоже закрыл глаза.
   Они раскачивались. Вода несколько раз перелилась через бортик.
   - Э, мы затопим соседей! - прошептал генерал.
   - Да черт с ними, не  затопим!  Здесь  все  рассчитано.  Не  думай  о
мелочах, думай о главном.
 
*** 
 
   Только в десять вечера Климов, наконец, собрался уходить и  предложил
поехать вместе на такси, но Эмма отказалась:
   - Мне надо прибраться в квартире. Подруга скоро вернется.
   - А может, мы еще встретимся? - робко спросил генерал.
   - Может, и встретимся, - с улыбкой ответила Эмма, понимая, что скорее
всего, сегодняшняя встреча последняя, и  больше  их  жизненные  пути  не
пересекутся. Так уже случалось не раз, и не имело никакого значения, что
генерал был у нее дома и что он ей нравился.
   По телефону  Климов  вызвал  такси.  На  прощание  поцеловал  Эмму  и
попросил:
   - Ты позвони мне, пожалуйста. Я очень буду ждать твоего звонка.
   - Хорошо, позвоню, - Эмма поцеловала Климова в щеку, дверь закрылась.
   "Тебе позвонят, не беспокойся", - с грустью подумала она.
   После того, как генерал Климов покинул квартиру,  Эмма  опустилась  в
кресло. Ее руки бессильно  легли  на  подлокотники.  Она  несколько  раз
качнулась. На губах все еще блуждала улыбка, а на душе  стало  тоскливо,
причем невыносимо.
   "Вот и все. Больше,  генерал,  мы  с  тобой  никогда  не  встретимся.
Никогда! А может, оно и к лучшему".
   Она потянулась к телефону, трубка выпала из рук.
   - Будь ты неладна! - зло схватила трубку Эмма, поставила  телефон  на
колени и набрала номер фотографа. - Это я, Эдуард, порядок, - отчиталась
она дрогнувшим голосом.
   - Понял, - торопливо ответил фотограф. - Все сделано?
   - Да, приезжай.
   - Сейчас, дождись.
   - Дождусь.
   Эмма приготовила себе очень крепкий кофе, выпила две чашки,  выкурила
сигарету.  Затем  начала  прибираться  в  квартире.  Все  эти  привычные
движения не помогали развеять тоски.
   "Чертова жизнь! Вот как приходится  зарабатывать  деньги  -  обманом,
подлым обманом, подставлять, в общем-то, нормальных  людей.  В  чем  они
виноваты? В том, что не нравятся Бутакову? Ну, так это же не моя вина. А
я инструмент в руках Бутакова, обычный инструмент - такой, как  ножницы,
нож, ложка или вилка. Он пользуется мной для достижения своих целей. Да,
он мне хорошо платит, но разве деньги чего-то стоят по сравнению  с  тем
унижением, которое я испытываю? Сволочь  ты,  Бутаков,  самая  настоящая
мразь!"
   - Мерзавец! Негодяй!  Подонок!  -  бормотала  Эмма,  и  от  этого  ей
становилось немного легче.
   Раздался звонок. Все уже было убрано, осталось лишь  вымыть  чашку  и
кофейник. Эмма подошла к двери, сбросила цепочку. Она даже не глядела  в
глазок, знала, что пришел Эдуард Вяткин.
   Фотограф был возбужден, румян, пыхтел, как игрушечный паровоз:
   - Ну, что, все в порядке? Вижу, вижу, все в порядке. Полный ажур.
   - И по каким признакам ты это видишь, Эдуард?
   - Глаза у тебя, как две пустых чашки, видно,  что  выложилась,  пусто
внутри.
   - Да, пусто... - грустно улыбнулась Эмма. - Но тебе этого не понять.
   - Конечно - не понять, у мужчин и у женщин физиология разная.
   - Ты помолчать можешь?
   - Не всегда.
   - Я мразь, но и ты не лучше.
   - Если тебе от этого легче, - пожалуйста, можешь думать и так, хотя я
предпочитаю уважать и себя, и тех, с кем работаю.  Слушай,  родная,  тут
вот какое дело. Мне сейчас сбросили на пейджер, что меня ждут  в  ночном
клубе. Там состоится презентация, соберется очень  много  важных  людей,
дорогих, так сказать, гостей. Я все эти камеры с собой взять не могу.
   - Как не можешь?
   - Не  могу,  и  все.  Там  служба  безопасности,  проверка,