уда  спичечный
коробок и, слегка приоткрыв его,  принялся  вытрясать  на  подставленное
запястье белый порошок. Машину в очередной раз занесло, и часть  порошка
просыпалась на пол.
   - С-с-с... - прошипел Сверчок,  покрепче  упираясь  ногами  в  пол  и
возобновляя прерванное занятие.
   - Баксов на пятьдесят просыпал, - заметил молчаливый Шалтай-Болтай.
   Сверчок недобро покосился  на  него  и,  поднеся  запястье  к  своему
острому носу, с шумом втянул  порошок  сначала  правой,  а  потом  левой
ноздрей. Батя бросил на него  короткий  взгляд,  но  ничего  не  сказал.
Видимо, такое поведение Сверчка перед операцией было  в  порядке  вещей.
Глеба передернуло - люди, которые шли в бой под кайфом, всегда  вызывали
у него органическое  отвращение.  Сиверову  были  противны  их  слюнявые
орущие рты и остекленевшие, бессмысленные глаза, хотя дрались  эти  люди
бесстрашно и ожесточенно и могли нагнать страху на противника,  особенно
если тот не был профессионалом. Для профессионала  же  убрать  с  дороги
такого, с позволения сказать, бойца  было  все  равно,  что  прихлопнуть
таракана на обеденном столе - противно, но совсем  не  трудно.  Глаза  у
Сверчка моментально замаслились, и он принялся часто шмыгать носом.
   - Хорошая штука - кокс, -  подначивающим  тоном  сказал  Рубероид.  -
Может, поделишься, Сверчок?
   - Бери, не жалко, - щедро предложил тот.
   - Уже готов, - буднично констатировал Рубероид.  -  Нет,  спасибо,  -
отвел он в сторону коробок, который отъехавший Сверчок настойчиво  тыкал
ему в физиономию. - Он же белый, а я нюхаю только черный  -  из  расовой
солидарности. Понимаешь, - продолжал  Рубероид,  адресуясь  к  Глебу,  -
сейчас-то он добрый, а вот когда очухается, начнет денег требовать. Да и
то сказать, кокаин нынче не дешев.
   Было  немного  странно  слышать  напевный  московский  говор  из  уст
стопроцентного негра.
   -  Сигарету  хочешь?   -   предложил   общительный   Рубероид.   Глеб
отрицательно качнул головой, разговаривать не хотелось, как и курить.
   - Ты что, вообще не куришь? - удивился  Рубероид.  Краем  глаза  Глеб
заметил, что Батя внимательно за ними наблюдает.
   - На работе не курю, - ответил  он,  -  а  в  остальное  время  -  по
желанию.
   -  Завидую,  -  сказал  Рубероид,  глубоко  затягиваясь  и  деликатно
выпуская дым себе под ноги. - А я  перед  делом  без  этого  не  могу  -
нервничаю.
   - Бывает, - равнодушно сказал Глеб, ощущая на себе пристальный взгляд
майора Сердюка.
   - А вот ты, похоже, спокоен, как  булыжник,  -  заметил  Рубероид.  -
Слушай, а за что тебя к нам сбагрили? Ты похож на настоящего профи, а  у
нас тут что-то вроде штрафбата...
   -  За  изнасилование  крупного  рогатого  скота  с  целью   получения
свидетельских показаний, - четко отрапортовал Глеб и, подумав, добавил:
   - С тяжелыми последствиями. Ты про  Иностранный  Легион  когда-нибудь
слышал?
   - И слышал, и видел, - сказал Рубероид, - и даже мочить  приходилось.
Подумаешь, люди без прошлого, рыцари без страха и упрека... Сюда  бы  их
на месячишко, я бы на них посмотрел. Не хочешь  говорить,  не  надо,  за
язык тянуть не буду.
   Он отвернулся, но Глеб  успел  перехватить  быстрый  взгляд,  которым
Рубероид обменялся с Сердюком. Все  это  было  вполне  естественно  -  и
осторожное прощупывание, и подозрения, и косые взгляды...
   Будут, наверное, еще и  всевозможные  провокации,  и,  скорее  всего,
какой-нибудь нелепый и дикий ритуал посвящения  в  "вольные  стрелки"...
Впрочем, все это не имело ровным счетом  никакого  значения:  Слепой  не
собирался   надолго   связывать   свою   судьбу   с   этим    развеселым
подразделением.
   Его немного раздражало упорно укреплявшееся в нем  чувство  какого-то
противоестественного в данной ситуации  товарищества  и  сопричастности,
вызванное этой поездкой  в  тесном  кузове  и  тем,  что  все  они  были
одинаково одеты и шли на одно и то же дело. Для Сиверова, начинавшего  в
армии, такие вещи, оказывается, все  еще  что-то  значили.  Он  невесело
усмехнулся, радуясь тому, что маска скрывает его рот.
   Наконец, "форд" остановился, напоследок проехавшись юзом и уткнувшись
передним бампером в сугроб.
   - Станция Березай, кто приехал - вылезай! - весело заголосил в кабине
неугомонный Костя, не зря получивший свою кличку.
   - Вот ботало коровье, - в унисон глебовым мыслям сказал основательный
Шалтай-Болтай и, распахнув заднюю дверь, первым спрыгнул на неосвещенную
проселочную дорогу.
   Все зашевелились, разминая затекшие конечности и по очереди выбираясь
из прокуренной жестянки кузова на звонкий от ночного  мороза,  укатанный
колесами снег. Глеб натянул тонкие перчатки и следом  за  поеживающимся,
как перед прыжком в ледяную воду, Рубероидом вышел  на  мороз.  Батя  не
подавал никаких команд - все уже было сказано, и каждый  знал,  что  ему
надлежит  делать.  Автоматчики  цепочкой  серых  теней  стремительно   и
бесшумно заскользили  вдоль  обочины  к  подмигивающим  в  полукилометре
отсюда огонькам - это светились дежурные лампы  на  фасаде  малаховского
особняка, который тот из врожденной скромности именовал дачей.
   Глеб бежал в середине колонны, привычно придерживая на груди автомат,
чтобы не бренчал, и гадая, что их ждет впереди; массированный автоматный
огонь или  чисто  символическое  сопротивление  сонной  и  малочисленной
охраны. "Все дело в том, - думал он, машинально подстраиваясь в  ногу  с
бежавшим впереди Сапером,  -  что  каждый  втайне  верит  в  собственное
бессмертие. Все понимают, что когда-нибудь умереть все  равно  придется,
но каждый уверен, что это произойдет не здесь и не сейчас, а если  здесь
и сейчас, то, значит, не с ним, а с  соседом.  Даже  пара  тренированных
охранников с пистолетами, засев в доме, могла бы отбиться от этой  банды
налетчиков, но всем почему-то кажется, что, если  поднять  руки  повыше,
смерть непременно пройдет стороной.
   Это иногда  срабатывает  на  войне,  но  в  подобных  случаях  шансов
никаких."
   Забор, окружавший дачу, оказался, как и предсказывал  Батя,  смешным.
Был он  построен  из  уложенных  в  шахматном  порядке  кирпичей,  между
которыми в декоративных целях были оставлены  сквозные  отверстия,  куда
без труда входил носок ботинка.
   "Проще было бы разве что в том случае,  если  бы  Малахов  вышел  нам
навстречу с фонарем и  ждал  на  дороге",  -  с  легким  неудовольствием
подумал Глеб, вместе с остальными карабкаясь на забор.
   Он был на  самом  гребне,  когда  в  лицо  ему  ударил  слепящий  луч
прожектора. Яркий свет хлестнул по чувствительным глазам  Сиверова,  как
железный прут, и тот едва удержался  от  крика.  Не  раздумывая,  Слепой
перевалился через верхний край ограды  и  упал  в  снег.  Немедленно  со
стороны дома дружно ударили автоматы. Судя по звуку, это были родные и в
высшей степени смертоубойные "Калашниковы".
   И, конечно же, безо всяких ненужных тонкостей наподобие глушителей  -
национал-патриоты были ребятами простыми и открытыми.
   На спину Слепому посыпалась выбитая пулями кирпичная  крошка,  кто-то
коротко заорал и мешком  свалился  в  снег  совсем  рядом,  обдав  Глеба
снежной пылью. Сиверов открыл немного отошедшие глаза и сразу  наткнулся
на стеклянный  взгляд  Шалтая-Болтая.  Лицо  профессорского  сына  густо
заливала блестящая, казавшаяся черной в режущем свете прожекторов кровь.
   - Ну, еще бы, - негромко сказал Глеб, - такая мишень!
   Он перекатился на живот и, быстро прицелившись, дал короткую  очередь
по смутно громоздившейся в темноте  за  краем  освещенного  пространства
беседке,  где  время  от  времени  вспыхивал  прерывистый  язычок  злого
оранжевого пламени. Его снабженный длинным глушителем автомат  протрещал
коротко и глухо, как в вату, и огонек в беседке погас, а грохот очередей
со стороны дома как будто сделался пожиже.
   - Прожектора! - крикнул позади сорванный нечеловеческий голос, и Глеб
не сразу  понял,  что  кричал  Сердюк.  "Сообразительный,  мерзавец",  -
подумал Глеб и, поколебавшись не  больше  секунды,  одиночным  выстрелом
погасил слепившее глаза электрическое солнце. Оказалось, что,  остальные
бойцы "Святого Георгия" тоже не впервые взяли в руки  оружие,  и  вскоре
двор погрузился в спасительную тьму.
   "Вот  будет  смешно,  если  Малахова  здесь  нет,  -  подумал   Глеб,
стремительно несясь к дому через сугробы и ничуть не интересуясь,  бежит
ли кто-нибудь следом. - Но это  вряд  ли.  Он  не  знает,  кто  на  него
охотится и где его будет поджидать засада, так что самое верное  решение
с его точки зрения - засесть за прочными кирпичными  стенами  и  раздать
охране автоматы. Примитивно, конечно, зато весьма действенно.
   Прощай, Шалтай-Болтай. Вся  королевская  конница  и  вся  королевская
рать..."
   Он ощутил резкий и очень сильный удар  в  левый  бок,  сила  которого
развернула его вокруг оси и едва не опрокинула в  снег.  Слепого  спасло
то, что шальная пуля прошла по касательной - ударь  она  прямо,  никакой
бронежилет ее не остановил бы,  и  секретный  агент  Слепой  валялся  бы
сейчас в стремительно подмокающем теплой кровью сугробе, далеко  откинув
копыта.
   Дом был уже в десятке метров. Глеб пересек это  расстояние  в  четыре
громадных прыжка. У стены прямо под окном что-то делал, согнувшись в три
погибели, весельчак Костя. Судя по невнятной ругани и  резким  движениям
локтей,  он  пытался  высвободить  зацепившуюся   за   что-то   гранату.
Подбежавшего  Глеба  он  даже  не  заметил,  и  тот,  рискуя   растянуть
сухожилия, с разбега влетел в  закрытое  окно,  использовав  сгорбленную
Костину спину в качестве трамплина.
   Костя-Ботало испуганно крякнул,  но  над  ним  с  протяжным  грохотом
посыпалось огромное оконное стекло, и он пригнулся еще ниже.
   Глеб успел прикрыть лицо локтем, и стеклянный обвал не  причинил  ему
вреда, если не считать длинного пореза на макушке, которого он  впопыхах
не заметил. Упав на  покрытый  мягким  ковром  пол,  Слепой  перекатился
вперед и короткой очередью срезал возникшего  на  пороге  распахнувшейся
двери вместе со снопом яркого света охранника. Автомат в слабеющей  руке
убитого загрохотал в последний раз, коверкая доски пола прямо у того под
ногами, и выпал из разжавшихся пальцев.  Перепрыгнув  через  тело,  Глеб
выскочил в коридор и сразу же присел. Нацеленная ему  в  голову  очередь
вдребезги разнесла дверной косяк. Прежде чем последняя гильза со  звоном
упала на выложенный светлым  ясеневым  паркетом  пол,  Слепой  одиночным
выстрелом  опрокинул  стрелявшего  в  дверной  проем,  из  которого  тот
выглянул секунду назад.
   Позади шепеляво лопотали автоматы "вольных  стрелков",  где-то  глухо
ухнул взрыв и в ответ истерично, с надрывом затрещали автоматы охраны  -
похоже, что кто-то подорвал гранатой входную дверь.
   "У нас тишина, - вспомнил Глеб "Веселых ребят", - мертвая тишина."
   Не отвлекаясь на возникшую возле входной двери свалку, он бросился  к
лестнице, которая вела наверх.
   После всего, что он здесь натворил, застрелить Малахова  было  просто
необходимо -  это  послужит  ему  хоть  каким-то  оправданием  в  глазах
Сердюка.
   Позади него кто-то бежал, тихо матерясь сквозь зубы. Глеб  обернулся,
сворачивая за угол, и увидел Костю  -  тот  торопился  следом,  на  бегу
продолжая  остервенело  дергать  намертво  зацепившуюся  за   петлю   на
комбинезоне гранату. Половина лица - точнее, того, что не было  спрятано
под маской, - была залита кровью из  глубокого  пореза  на  лбу.  Слепой
догадался, что Костю поранило  падающее  стекло.  Лестница  обнаружилась
сразу же за поворотом. Глеб выскочил из-за угла и быстро прижался спиной
к стене, держа под прицелом лестничный марш и пропуская вперед  Костю  -
это был не тот напарник, о котором стоило  бы  мечтать,  но  раз  уж  он
оказался под рукой, то не стоило пренебрегать  преимуществами  работы  в
паре.
   С ходу проскочив мимо Глеба, Костя взлетел на площадку между  этажами
и едва успел пригнуться - стена над ним вспенилась  облаком  летящей  во
все  стороны  штукатурки,  лестничный  марш   наполнился   оглушительным
грохотом, и по ступенькам запрыгали  гильзы.  Костя  вскинул  автомат  и
выстрелил в ответ - стрелял он все-таки прилично, и  автоматчик  наверху
замолчал, а через секунду Глеб расслышал донесшийся оттуда шум падения.
   Он стремительно миновал Костю и  бросился  вверх  по  ступенькам.  На
верхней ступеньке лежало тело,  накрыв  собой  автомат.  Краем  сознания
Слепой отметил, что на убитом добротная черная форма, густо забрызганная
всякими  эмблемами  и  нашивками,  и  новенький,  матово   отсвечивающий
офицерский ремень.
   Когда до верха  лестницы  оставалось  всего  несколько  ступенек,  на
площадку вдруг выскочил еще один охранник.
   Непонятно было, с какой такой целью ему вдруг понадобилось на  первый
этаж, по которому "вольные стрелки" гоняли его товарищей, выковыривая их
из углов и убивая без пощады, но он сильно торопился.
   Увидев стремительно поднимающуюся ему навстречу темную фигуру в маске
и тускло  поблескивающий  ствол  автомата,  охранник  резко  затормозил,
беспомощно перебирая ногами на скользком паркете. Автомат он  поднял  на
уровень груди, словно защищаясь. Слепой сшиб  его  одиночным  выстрелом,
как кеглю.
   "Все-таки, - подумал Глеб, перепрыгивая через лежащие друг  на  друге
тела в черном и на всякий  случай  посылая  очередь  вдоль  открывшегося
перед ним коридора, - эти  национал-патриоты  напрасно  тратят  время  и
деньги в своих учебных лагерях. Насмерть  биться  за  дверь  и  оставить
практически без охраны лестницу - это же черт знает что!"
   Теперь судьбу боя можно было  считать  решенной  -  самый  простой  и
удобный путь на второй этаж находился в руках "вольных стрелков". Пальба
на первом этаже, внезапно вспыхнув с  бешеной  силой,  стала  постепенно
затихать - сопротивление было  сломлено.  Конечно,  наступившее  затишье
можно было истолковать и иначе: возможно, охрана просто  перебила  людей
майора  Сердюка,  но  Глеб  почему-то  сильно  в  этом  сомневался.   На
осуществление внезапно возникшего  у  него  плана  оставались  считанные
секунды - на лестнице вот-вот должны были  появиться  люди  в  сером,  и
Глеб, махнув рукой Косте, устремился вперед.
   Первая же комната, дверь в которую пинком распахнул Слепой, буквально
взорвалась шквалом огня - стреляли, как минимум, из двух автоматов.
   Прижавшись к стене за дверью, Слепой и Костя  переждали  залп.  Костя
все дергал свою гранату, шипя от раздражения.
   - Ну, что ты возишься? - вполголоса спросил Глеб. - Давай помогу.
   Он взялся за гранату и сделал быстрое движение.
   - Подержи-ка, - сказал он Косте и сунул в его ладонь выдернутую чеку,
которую тот автоматически взял. За  секунду  до  взрыва  Слепой  схватил
опешившего напарника за комбинезон на  груди  и  буквально  зашвырнул  в
дверь.
   В комнате громыхнуло, и дверь вышибло наружу.
   Из развороченного дверного проема в  коридор  выплыло  густое  облако
едкого тротилового дыма пополам с алебастровой пылью. Глеб нырнул в  это
облако, держа наготове автомат,  но  стрелять  было  не  в  кого  -  два
национал-патриота валялись в углу у окна, как забытые  тряпичные  куклы.
На то, что осталось от Кости, Слепой смотреть не стал.
   Он снова выскочил в коридор,  где  уже  грохотали  сапоги  и  лязгало
оружие - "вольные стрелки" ворвались на второй этаж.
   Их встретили огнем - уцелевшие национал-патриоты взяли себя в руки  и
попытались оказать достойное сопротивление. Их все еще было больше,  чем
людей Сердюка, и недостатка  в  патронах  они,  похоже,  не  испытывали.
Малахов явно не  скупился,  экипируя  свою  гвардию.  Коридор  мгновенно
превратился в миниатюрное  подобие  ада,  где  в  облаках  дыма  и  пыли
метались, перебегая от  стены  к  стене,  темные  фигуры,  и  непрерывно
сверкали вспышки выстрелов. Через эту кашу вдруг, дико вопя  и  паля  из
автомата, пронесся какой-то человек, и Глеб с трудом сообразил, что  это
нанюхавшийся кокаина Сверчок исполняет коронный трюк. Не раздумывая,  он
бросился следом, используя Сверчка в качестве прикрытия,  а  когда  тот,
наконец, упал, швырнул гранату в темневший совсем рядом  дверной  проем,
откуда били автоматы.
   В темноте громыхнуло, она на миг озарилась дымным  оранжевым  светом,
посыпалось стекло, что-то рухнуло с тяжелым деревянным хрустом, автоматы
смолкли, и стало слышно, как там, в темноте, кто-то надрывно стонет - не
то от страха, не то от нестерпимой боли.
   Глеб первым шагнул в эту темноту и сразу же нашарил справа  от  двери
выключатель. Щелкнув клавишей, он  одновременно  сделал  быстрый  шаг  в
сторону, прочь от двери, и не напрасно - пистолетный выстрел хлестнул по
ушам, и пуля влепилась в штукатурку  в  нескольких  сантиметрах  от  его
головы.
   Слепой вскинул автомат и дал короткую очередь.
   Владимир Иванович Малахов,  все  еще  сжимая  в  ладони  рукоять  ТТ,
вывалился из-за портьеры, как свернутый в рулон ковер.
   - Game's over, - неизвестно почему  переходя  на  английский,  сказал
Слепой. - Игра окончена.
   Он  огляделся.  Чудом  уцелевшая  лампочка  в   разбитом   потолочном
светильнике освещала когда-то дорого и со вкусом обставленную, а  теперь
вдребезги разнесенную взрывом комнату. Осколки гранаты превратили в щепу
дорогую  мебель,  изрешетили  стены.  Портьера,   за   которой   пытался
спрятаться Малахов, свисала рваными лохмотьями, из выбитого окна  тянуло
ледяным ветром. Среди обломков мебели  и  рухнувших  с  потолка  и  стен
пластов штукатурки в неестественных позах лежали три или четыре  тела  в
густо припорошенных известковой пылью черных униформах.  Сквозь  белесую
пыль местами проступала  кровь,  казавшаяся  на  этом  фоне  ненормально
яркой.  Один  из  национал-патриотов  стонал,  зажимая   обеими   руками
вспоротый осколком живот. Вокруг него натекла уже целая  лужа  крови,  и
было ясно, что это не жилец.
   В доме хлопали двери и время от времени лопотали короткие  очереди  -
"вольные стрелки" заканчивали зачистку, убирая  ненужных  свидетелей.  В
комнату, тяжело хрустя битым стеклом, неторопливо вошел майор Сердюк.
   - А, это ты, - устало сказал он, увидев Слепого.  -  Хорошая  работа.
Ботало не видал?
   -  Костю?  Видел.  Разнесло   вдребезги.   На   собственной   гранате
подорвался, идиот.
   Батя  затейливо  выматерился  и   мимоходом   пристрелил   притихшего
раненого. Тот дернулся и затих.
   Глеб не поморщился - он видел вещи покруче. В коридоре ревел быком  и
крыл бога, душу и мать подстреленный Сверчок. Батя скривился - этот  шум
его явно раздражал, и Глеб подумал, что было бы неплохо, если  бы  майор
заодно пристрелил и Сверчка.
   Под массивным письменным столом что-то коротко прошуршало и сразу  же
стихло, словно там шевельнулась осторожная мышь. Батя  мгновенно  присел
на напружиненных ногах и сделал Глебу знак стволом револьвера - проверь.
Глеб осторожно шагнул вперед - под ногой захрустело, заныло и взвизгнуло
битое стекло. Плюнув на осторожность, Слепой одним прыжком  подскочил  к
столу и рывком вытащил из-под него серого от пыли и ужаса мальчишку  лет
двенадцати. Тот сжался в тугой комок и  изо  всех  сил  зажмурил  глаза,
отчего лицо его сморщилось, как печеное яблоко. Щеки его были мокрыми  и
грязными от смешавшихся с пылью слез.
   - Крысеныш, - расслабляясь, сказал Батя.
   Мальчишка коротко заскулил, боясь заплакать в голос и очевидно  не  в
силах сдержаться.
   - Тихо, тихо, - сам не зная,  зачем,  сказал  ему  Глеб.  -  Все  уже
кончилось, сейчас пойдешь к маме.
   Слепой знал, что это ложь, и прикидывал, как бы ему спасти мальчишку,
не раскрывая при этом себя.
   Позиция была невыгодной - у него были заняты руки,  в  то  время  как
тяжелый "магнум" с глушителем по-прежнему находился в  состоянии  полной
боевой готовности. Сиверов осторожно отпустил плечи мальчика, но сделать
что-либо еще не успел - "магнум" приглушенно хлопнул, и  Малахов-мла