ланный... Ну куда вы полезли со своим утопическим социализмом? Чертов инфантил.
     На скулах у Активиста заиграли желваки, но он промолчал.
     - Ладно, - добавил Глеб, - что с вами поделаешь.
     Домой вам, конечно, нельзя. Примите душ здесь и давайте вздремнем хотя бы часок-другой. Другое оружие у вас есть? Нету? Дам. Красивое, глаз не оторвать. Между прочим, сувенирчик от Сивого. Неплохой получится каламбур, если вы уложите мерзавца из его же пистолета. А от этой вашей гармони нужно непременно избавиться, и чем скорее, тем лучше.
     Активист вздохнул и, собрав лицо в горсть, провел ладонью ото лба к подбородку.
     - Да, - сказал он, - поспать не мешает.
     В этот момент в маленькой комнате зазвенело, падая с большой высоты на пол, стекло, и вслед за этим звуком раздался тяжелый шум падения чего-то большого и грузного. Одновременно кто-то принялся безуспешно, но очень настойчиво ломиться в дверь. Активист вскочил, словно подброшенный пружиной, а Слепой, не вставая, выдернул из розетки шнур настольной лампы. Квартира погрузилась в темноту, наполненную звоном и грохотом, которые доносились из прихожей и соседней комнаты.
     - Достань обрез и ляг на пол, - скомандовал Слепой, и Активисту даже в голову не пришло, что можно возразить.
     Он плашмя упал на гладкий паркет и, запустив руку под диван, сразу нащупал отпиленный приклад обреза.

Глава 14

     Примерно за полсуток до того момента, как Слепой вошел в свою конспиративную квартиру и обнаружил там засаду, на окраине Северного Бутова остановился "уазик" цвета сгущенного молока с брезентовым верхом, от колес до самой крыши забрызганный засохшей грязью. Номера на нем были подмосковные, и, учитывая это обстоятельство и то, что последний дождь прошел над Москвой не менее полутора недель назад, можно было смело счесть водителя машины записным неряхой, привыкшим хоронить появляющиеся на бортах своего автомобиля надписи типа "Помой меня!" или "Танки грязи не боятся" под новыми слоями пыли и грязи.
     На дверце этого автомобиля красовалась надпись "Медицинская помощь", но крест над ней был не красный, а синий, нарисованный специально для того, чтобы разъезжающего на желтовато-белом "уазике" ветеринара никто спьяну не принял за врача.
     Дверца коровьей "Скорой помощи" открылась, и на асфальт выпрыгнул Активист. Выглядел он как человек, проведший бурную ночь, - да так оно, в сущности, и было. В правой руке он держал нечто продолговатое, завернутое в пластиковый пакет с рекламой кофе "Черная кошка", а карманы его мятой и перепачканной землей и кровью черной матерчатой куртки заметно отвисали книзу, оттянутые чем-то тяжелым. Его нижняя челюсть давно нуждалась в бритье, воспаленные глаза казались красными, как у голодного вампира, щеки ввалились, и на одной из них красовалось смазанное кровавое пятно.
     Вслед за ним из машины выбрался Телескоп, более обычного взъерошенный и, как никогда, похожий на больного грача. Ежась от утреннего холодка и разминая затекшие ноги, он обошел автомобиль спереди и остановился перед Активистом.
     - Ну, что? - спросил он. - Куда теперь? Будем искать Сивого?
     - Зачем? - бесцветным голосом спросил Активист.
     - Как зачем? А бабки? Наши бабки. Ты что, забыл?
     - Мои бабки сгорели, Эдя, - напомнил Шараев.
     - Ну и что? Есть ведь доля Тыквы. Ну, ты чего скис? Я, конечно, понимаю: семья там и все такое прочее... Между прочим, моего брата тоже убили, не забыл? Но ведь от этого никто не застрахован. Ну?.. Помнишь, как в книжке: хэй-хо, жизнь не дорога! Вот только не помню, в которой.
     - "Приключения Тома Сойера", - прежним бесцветным голосом сказал Активист. - Знаешь, Эдя, шел бы ты... Нет, правда, иди. Сивый - моя проблема. А бабки, если буду жив, я тебе передам. Даю слово.
     - Слышь, ты, деловой, - по-блатному растягивая слова, сказал Телескоп. - Ты целочку из себя не строй.
     Обещает он... Я теперь никому не верю. И между прочим, имею полное право. Я от тебя не отстану, пока не получу свои пятьдесят косарей. Понял?
     - Понял, - сказал Виктор, поднимая на уровень груди свой сверток и держа его за один конец. - А ну, вали отсюда, упырь очковый, чтобы я тебя не видел. А то вместо пятидесяти косарей схлопочешь картечью из двух стволов. Это ты понял?
     - Это я понял, - медленно сказал Телескоп. - Попробуй не пойми. Ты теперь у нас крутой, да? Подельников одного за другим мочишь. Может, это неспроста?
     - Думай, что говоришь, - предупредил Виктор, не опуская завернутого в пластиковый пакет обреза.
     - Деловые в таких случаях говорят: "Фильтруй базар", - авторитетно заявил Телескоп. - Надо учиться, Витек, если решил выйти в люди. Сука ты, Активист, и больше ничего.
     - Ты, - с ненавистью сказал Виктор и пошел на Телескопа, тыча его в грудь стволами обреза. - Ты, упырь-недоносок, пиявка четырехглазая, ты что о себе вообразил?
     Думаешь, все на свете такие, как ты? Хрен тебе, вонючка гнилозубая! Получишь обе доли - свою и Тыквы. Сто косых тебя устроят? Только уйди, не доводи до греха!
     - Смотрите, какой праведник, - процедил Телескоп. - Дерьмо в кожаных перчатках. Не доводите нашу цацу до греха! До какого, а? Какого из смертных грехов за тобой не числится, Витек?
     - Эдя, - сказал Активист, с трудом шевеля непослушными губами, - Эдя, ты человек? Ты можешь понять, что я просто не хочу тебя видеть? Мне не нужны твои деньги. Мне уже даже мои деньги не нужны. Просто я сейчас не хочу никого видеть. Не могу, понимаешь? Уйди, прошу.
     Он положил левую ладонь сверху на пакет и, прижав, потянул ее на себя. Раздался сухой сдвоенный щелчок, слегка приглушенный намотанным в несколько слоев пластиком. Телескоп заглянул в его розоватые от недосыпания глаза и отступил на шаг.
     - Ладно, - сказал он. - Хорошо. Учти, я хотел помочь. Живи как знаешь. Подавись своими деньгами, козел.
     Если бы не я, Одинаковый сделал бы из тебя решето - там, в карьере, помнишь? Хочешь сам - на здоровье! Но знай, я тебе этого не забуду. Это вендетта, понял?
     - Иди проспись, - посоветовал Активист, нащупывая указательным пальцем спусковой крючок сквозь скользкий пластик пакета.
     - Вендетта, - повторил Телескоп.
     - Пошел вон, придурок, - сказал Активист, опустил обрез и, повернувшись к подельнику спиной, зашагал к конечной остановке троллейбуса. Он казался каким-то очень маленьким и сутулым, когда, не разбирая дороги, торопливо уходил по корявому тротуару.
     Телескоп некоторое время смотрел ему вслед, стоя у радиатора угнанной пару часов назад от здания молочной фермы машины, потом всухую плюнул на асфальт, пощупал в кармане рукоятку нагана, резко развернулся на каблуках и пошел в другую сторону. Губы его шевелились, раз за разом беззвучно повторяя одно и то же слово: "вендетта". Он непременно выстрелил бы Шараеву в спину, если бы не боялся промазать. Кроме того, был десятый час утра, но по улице слонялось совершенно ненормальное количество людей, словно все разом решили не ходить на работу. Недобро щуря за толстыми линзами очков подслеповатые глаза, Телескоп мечтал обзавестись пулеметом - не каким-нибудь "Калашниковым", а добрым старым "МГ" с бесконечной лентой, набитой маслянисто поблескивающими патронами, чтобы хватило на всех и каждого. Он представлял, как строчит длинными очередями, выставив толстый ствол пулемета в окно автомобиля или даже троллейбуса, и стены вдоль улицы вскипают облаками отбитой штукатурки, со звоном и треском сыплются выбитые пулями стекла, а люди на тротуаре мечутся как угорелые и валятся один за другим. Интересно, кто тогда посмеет крикнуть прямо в плюющийся огнем кружок пулеметного дула: "Четырехглазый!"? Хэй-хо, жизнь не дорога! Телескоп представил, как машина, из окна которой он ведет огонь, увязает в непробиваемом милицейском заслоне, как он в одиночку идет на прорыв, поливая сине-белые ментовские машины смертоносным шквалом свинца, и падает навзничь, выронив пулемет, с пробитым навылет сердцем и бледным одухотворенным лицом, красивым, как у Овода...
     Он остановился, почти налетев на скучавшую у бровки тротуара яично-желтую "Волгу" с шашечками вдоль всего борта. Под лобовым стеклом такси тлел зеленый огонек, и Телескоп без раздумий рванул на себя дверцу.
     - В центр, - коротко бросил он, падая на заднее сиденье.
     Таксист запустил двигатель и тронулся с места.
     У Телескопа не было определенного плана, он рассчитывал на слепое везение, истово веруя в то, что кто-то большой и сильный там, на самом верху, кровно заинтересован в его судьбе. Лет с семнадцати его не оставляло ощущение, что на его плече лежит невесомая, но очень сильная ладонь, дающая о себе знать только в минуты опасности и аккуратно обводящая вокруг самых глубоких ям, вырытых посреди дороги недоброжелателями. Ангел-хранитель не разменивался по мелочам: мелкие неприятности сыпались на Телескопа как из рога изобилия, но крупных он всегда счастливо избегал. Конечно, он был далек от того, чтобы уверовать в собственное бессмертие, но смерть была делом далеким и как бы не вполне обязательным. Именно благодаря этому Телескоп снискал в определенных кругах славу отчаянного храбреца, у которого, правда, не все в порядке с головой.
     На Остоженке он велел таксисту остановиться и полез из машины.
     - Э, приятель, а деньги? - вскинулся было таксист, но умолк, заглянув в черный зрачок револьверного дула.
     - Извини, старик, - сказал Телескоп, - денег нет.
     Может, одолжишь?
     Таксист молча полез в карман и без звука отдал бешеному очкарику утреннюю выручку. Телескоп встопорщил пачку, на глаз прикидывая, сколько в ней денег, и сокрушенно покачал головой.
     - Тяжелые времена, - сказал он. - Коррупция и развал экономики. Заработать деньги честным путем практически невозможно. Это все?
     Таксист проглотил готовое сорваться с губ крепкое словцо, полез в другой карман и отдал вторую половину выручки.
     - Мерси, - сказал Телескоп. - То, что спрятано в заднем проходе, оставь себе на чай. Терпеть не могу, когда деньги пахнут.
     Он захлопнул дверцу и пошел по Остоженке, очень довольный собой. Ему казалось, что он большой и сильный, и теперь он почти жалел о том, что в свое время отказался от идеи приобрести ковбойские сапоги со скошенными каблуками из-за глупых комплексов и еще более глупых насмешек Активиста, считавшего ковбойские сапоги обувью людей, страдающих скрытым комплексом неполноценности. Теперь Телескоп был силен и широкоплеч, а его коричневые мокасины на стоптанной плоской подошве лишь портили безупречную в остальных своих деталях картину. Ни о каком комплексе неполноценности не могло быть и речи.
     Наверное, им действительно руководил кто-то свыше, заинтересованный в том, чтобы события пошли именно так, а не иначе. Сам не зная зачем. Телескоп дошел до конца Остоженки, свернул на Гоголевский бульвар и прошагал его насквозь, распугивая жирных голубей и сдерживая острое желание пинками разогнать крутившихся под ногами ребятишек. Он не строил планы - он мечтал, с головой уйдя в сумеречный мир своих грез, где лилась кровь, бились на смятых простынях, визжа и царапаясь, а потом сдавались, широко раздвигая бедра, обнаженные красотки в капроновых чулках, и где-то на заднем плане непрерывно и басовито строчил крупнокалиберный пулемет, насквозь пробивая кирпичные стены и разрывая в клочья дергающиеся под ударами пуль тела.
     Ноги сами привели его в небольшое кафе в двух шагах от Арбатских ворот. Телескоп сел за столик в углу и на секунду вынырнул из мира грез, чтобы сделать заказ и оглядеться.
     Кафе только что открылось и было почти пустым. Сонная официантка приняла заказ на бутылку коньяку, двойной черный кофе без сахара и бифштекс с луком и неторопливо уплыла за перегородку, откуда доносились звон посуды и шипение жарящегося мяса. Неподалеку от стойки сидели трое в кожаных куртках, с виду безработные валютчики, пили водку под чебуреки со сметаной, много курили и что-то оживленно обсуждали, неосознанно подражая манере речи мелких урок. Телескоп коротко дернул щекой, изображая кривую презрительную улыбку, и отвернулся от этих ничтожеств. Веньямин, конечно, был полным кретином со своими наркотиками, своим бродяжничеством и своим незабвенным Адольфом, но в одном Телескоп склонен был полностью с ним согласиться: есть люди, которые просто не имеют права жить на свете, и таких людей, увы, очень много - подавляющее большинство.
     Он тоже закурил в ожидании заказа. Официантка принесла коньяк, который не нужно было ни варить, ни жарить, и Телескоп сразу же выпил полную рюмку. Подумав, он налил снова и хлопнул вторую порцию, вместо закуски глубоко затянувшись сигаретой. В ушах приятно зашумело, стало тепло и уютно, и он ощутил настоятельную потребность излить перед кем-нибудь душу. Беда была лишь в том, что в этой забегаловке было решительно не с кем поговорить, но Телескоп знал, что это - дело времени. Еще рюмка, максимум две, и он будет счастлив побеседовать с истребителями чебуреков и наверняка объяснится в любви задастой и кривоногой официантке.
     Две вещи случились практически одновременно: ему принесли бифштекс с жареным картофелем и салатом, и в тот же миг в кафе вошел новый посетитель. У Телескопа была неплохая память на лица, и он сразу узнал этого человека: в тот несчастливый день, когда Телескоп грыз землю, содрогаясь под беспощадными ударами тяжелых ботинок на берегу тихой лесной речки, этот человек стоял справа от кресла Кудрявого, положив руки в перчатках на казенник висевшего у него на шее автомата.
     Сейчас на нем, как и тогда, было дорогое угольно-черное кашемировое пальто по щиколотку и белоснежный шарф.
     Телескоп внутренне возликовал: судьба играла на его стороне. Плевать, что этот тип был косвенным участником тогдашнего избиения. Он был послан свыше, и Телескоп не собирался упускать свой шанс.
     Шанс у него и в самом деле был: человек в кашемировом пальто, не глядя по сторонам, уселся за столик спиной к Телескопу и щелкнул пальцами, подзывая официантку.
     Можно было встать и уйти, но вместо этого Телескоп хлопнул еще одну рюмку коньку, потыкал вилкой в бифштекс и развязным тоном позвал:
     - Эй, братан! Слышишь, ты, в пальто!
     Телохранитель Кудрявого медленно обернулся. Телескоп дружески закивал головой, сделал приглашающий жест рукой и сказал:
     - Ты, ты. Рули сюда, побазарить надо.
     На малоподвижном лице охранника изобразилось удивление, потом там мелькнула хищная радость узнавания, снова уступившая место удивлению - гораздо большему, чем прежде.
     - Я? - не веря собственным ушам, переспросил он. - Побазарить?
     - Ну да, ты, - откидываясь на спинку стула и забрасывая ногу на ногу, сказал Телескоп. - Давай, давай, не стесняйся. Дело есть.
     - Ну, блин, дела, - вполголоса пробормотал охранник, вставая и направляясь к столику Телескопа. - Ребятам скажу - не поверят.
     Телескоп заорал во всю глотку, требуя немедленно принести вторую рюмку. Он был уже изрядно пьян, хотя и не сознавал этого. Хмурая официантка принесла рюмку и гордо удалилась, прикидывая, надо ли звонить в милицию сию минуту или можно немного подождать.
     - Садись, земляк, - радушно пригласил он подошедшего охранника, щедро наполняя рюмки. - Хлопнем по маленькой.
     Он немедленно выпил и принялся жадно есть жареный картофель, помогая себе грязными после недавних земляных работ пальцами. Охранник брезгливо поморщился, вертя в пальцах полную рюмку.
     - Ты хотел что-то сказать, - напомнил он.
     - Ну? - промычал Телескоп с набитым ртом.
     - Ну, говори.
     Телескоп прожевал то, что было во рту, проглотил, промокнул жирные губы салфеткой и сказал:
     - Я знаю, кто ты. И еще я знаю, где Активист. Я вообще много чего знаю. Надо бы встретиться с Кудрявым, а еще лучше - с Сивым.
     - Что-то я не пойму, о чем ты, - сказал человек в кашемировом пальто, озабоченно хмуря брови и оглядываясь по сторонам, словно высматривал дорогу к бегству. - Ты ошибся, приятель.
     - Хрен тебе - я ошибся, - горячо возразил Телескоп. - У меня память на лица - ого-го! Я тебя а-атлично сфотографировал! Ты думаешь, раз я мордой в землю лежал, то ничего не видел?
     - Тише, - испуганно сказал охранник, - Ты что-то путаешь.
     - Да брось ты, - переходя на свистящий шепот, быстро заговорил Телескоп. - Ну неужели не помнишь? Нас тогда троих мордовали: меня, Тыкву и Активиста. Активист просто весь на дерьмо изошел. Переживает, что вы его семью того.., на шашлыки пустили.
     - Тише, - повторил охранник.
     - Да я и так тихо, - сипя и булькая от нетерпения, сказал Телескоп. - У Активиста обрез. Он решил подстеречь Сивого у него на хате.
     - На какой еще хате? - спросил охранник. - О чем ты, мужик? На-ка вот, закуси.
     Он взял Телескопову вилку, наколол на нее бифштекс и протянул Телескопу. Телескоп досадливо отмахнулся.
     Жест получился пьяный, излишне широкий, и сбитый с вилки бифштекс шлепнулся под соседний столик. Телескоп проводил его взглядом и пожал плечами.
     - Котлеты какие-то разлетались, - с недоумением сказал он и вернулся к избранной теме. - Сам знаешь, на какой хате. На той, которая прямо над квартирой Активиста. Удобно Сивый устроился!
     Охранник откашлялся и покосился во все стороны, стараясь делать это незаметно. Трое в кожанках торопливо доедали чебуреки, изо всех сил притворяясь глухонемыми.
     Официантки нигде не было видно, а бармен перетирал бокалы и так упорно пялился в установленный за стойкой телевизор, словно там показывали не утренний выпуск новостей, а эротик-шоу.
     - Ладно, - сказал человек в кашемировом пальто, - пойдем.
     - Куда? - спросил Телескоп.
     - Как куда? Ты хотел к Сивому? Вот и пойдем к Сивому.
     - Погоди, - сказал Телескоп, - дай сначала пожрать. У меня тут где-то был бифштекс...
     - Как хочешь, - вставая, сказал охранник. - Я пошел. Можешь жрать свой бифштекс. Вон он, под столом валяется.
     Он пошел к двери, ни разу не оглянувшись. Телескоп торопливо вскочил, бросил на стол несколько мятых бумажек и бросился следом.
     - Вот так, - пробормотал он на ходу. - Вот это и есть вендетта. До седьмого, мать его, колена.
     Его слегка качало, и только теперь он впервые подумал, что, кажется, выпил лишнего. Мысль была мимолетной и не вызвала в нем никакой тревоги: им уже полностью овладел пьяный кураж.
     Широко шагая, человек в кашемировом пальто свернул на Арбат, потом в Староконюшенный и спустился по нему до Сивцева Вражка. Здесь он пробормотал что-то невнятное об оставленной во дворе машине и нырнул в подворотню. Телескоп устремился следом. Невидимая рука, все время лежавшая на его плече, вела себя спокойно, и Телескоп очень удивился, когда, миновав подворотню, оказался в глухом, заставленном какими-то ящиками тупике. Никакой машиной здесь и не пахло.
     - Все, пришли, - буднично сказал его провожатый, поднимая на уровень глаз пистолет с глушителем.
     Лежавшая на плече Телескопа большая невидимая рука по-прежнему не подавала признаков жизни, и за мгновение до того, как пистолет глухо хлопнул, выплюнув ему в лицо сгусток смерти, Телескоп понял, что никакой руки у него на плече нет - там, наверху, кто-то большой и сильный окончательно потерял к нему интерес.
     Он упал навзничь. Очки с перебитой точно посередине оправой распались на две части и свалились с простреленной переносицы. Человек в кашемировом пальто неторопливо огляделся, подобрал отлетевшую в сторону гильзу, спрятал ее в карман, убрал пистолет и вышел из подворотни, насвистывая свадебный марш Мендельсона.

***

     Когда посланная Кудрявым бригада через окно на крыше проникла в конспиративную квартиру Слепого, было начало одиннадцатого вечера. Боевики один за другим ныряли в темный провал выбитого окна, слыша, как глухо барабанят в дверь двое, посланные для того, чтобы отвлекать внимание.
     Активист неподвижно лежал на полу у дивана, почти ничего не видя и наведя обрез примерно в то место, где, как ему помнилось, была расположена дверь в соседнюю комнату. Когда его глаза немного привыкли к темноте, он разглядел на светлом фон