Я заглянул в склад.
     - Черт побери, что ты делаешь? - выругался он. - Не спи!
     Он подавал мне вверх стальной прут  длиной в  полметра и молоток. Ломик
для открывания крышек ящиков. Один  конец его был сплющен и разделен на  две
части для вытаскивания гвоздей. Теперь у меня не было сомнений. Если отобьем
молотком  сплющенный конец, останется острый наконечник, которым можно будет
пробить кожух контейнера.

     Проснулся я весь в поту.
     Темнота.
     Я  не мог  дышать, не мог  спать.  Что-то было  не  в  порядке,  что-то
случилось. Я слепо развел руками в темноте и коснулся руки Гута.
     - Слышишь? - шепнул я.
     Он задвигался. Не дыша, мы прислушались. Тишина!  Невероятная и особая.
Что-то случилось.
     Гут резко сел.
     - Машины не работают, - произнес он удивленно.
     Теперь это понял и я тоже. Эта тишина  не  была привычным,  монотонным,
все пронизывающим шумом корабельного вала  и машин,  а  настоящей тишиной, в
которой  эхом отдавались  одинокие  шаги  и  удары  сердца.  Зловещая тишина
минуты, в которую надо принимать решение.
     Эта минута настала!
     Вот она, эта минута!
     Мы пристали!
     - Ганс, мы пристали...
     - Пристали мы...
     Мы  не  могли пошевелиться, мы не знали, как теперь быть. Мы пристали и
должны  действовать.  Но когда  это  произошло? Как долго мы  спали? Сколько
часов прошло? Не началась ли уже выгрузка?
     Мы  почти одновременно бросились к приставной лестнице. Нужно выяснить,
что делается. Прочь из этого омута.
     Перекрытиe  вентиляционного отверстия отлетело. Мы пролезли  на вершину
батареи  резервуара. Нас обступила  неподвижная духота.  Запах  корабельного
брюха. Мы спустились вниз и  бесшумно  побежали  к складу. Голосов нигде  не
слышалось, не работали краны. Грузовой  люк над складским пространством  был
закрыт.
     -  Ждут рассвета, еще ночь, - шепнул Гут. - Мы не должны спать,  должны
подготовиться, раздобыть защитный костюм.
     Мы поползли обратно. Мы так  привыкли к  темноте,  что глубокие сумерки
трюма,  нарушаемые  только  аварийными  огнями,  не  создавали  нам  никаких
трудностей. Здесь можно было жить, но что будет дальше?
     Снова  мы  спустились в резервуар. Гут подготовил себе костюм, снятый с
мертвеца,  а я  - инструменты. Потом  мы сели и оперлись  спинами о стальную
стену, обтянутую нейтральным материалом.
     -  Боюсь  я  этого, не хочется мне отсюда, - сказал Гут.  В  его голосе
слышалось безразличие и  покорность. Может, он решил отказаться?  Однако  мы
оба знали,  что изменить  ничего нельзя. Мы  могли бояться, но решение  было
принято уже  давно.  Сейчас у нас не  было  ни  сил,  ни воли, чтобы  как-то
изменить его.
     Я  чувствовал,  что  меня  покидают  силы,  что  я  не   выдержу  этого
напряжения. Попытался глубоко дышать, но  это  не  помогло. Теперь, в  самые
критические минуты, мы  были  парализованы и  измучены. Развалины! Мы готовы
были с поднятыми руками выбежать на палубу. Никогда нам не  удастся  убежать
отсюда. План  - нереальный,  фантазия сумасбродных  умов. Бессмыслица!  Меня
начала трясти  лихорадка, я  задрожал,  и у меня  громко застучали зубы. Гут
безучастно сидел около меня. Ничего не воспринимал. Ушел в себя.  Мне пришло
в голову, что, в сущности, мы не знакомы,  не знаем  ничего друг о друге, мы
остались чужими.  Дружба  на этом свете умерла. Прошла мимо  нас.  И  в этом
одиночестве мы умрем. И  унесем  с собою особый мир, который погибнет с нами
во  всем  величии  и  многообразии; прекратит  свое  существование еще  одна
ничтожная частичка Космоса. А когда вымрет человечество, он исчезнет весь!
     - Гут, - хрипло сказал кто-то чужой моими устами, - это не краны?
     Издалека  до  нас доносился  приглушенный шум.  Тупо, как  автоматы, мы
поднялись.  Как  солдаты  перед  атакой.  Моторы судовых кранов  работали. Я
слышал,  как  Гут  с  трудом  натягивает  резиновый костюм.  Я  начал первым
карабкаться  вверх,  ломик и  молоток мешали, но  я поднимался, как  машина.
Подсознание  уже  выдало  приказ.  Мы  ни  о  чем  не  думали. Мы побежали к
лестнице, ведущей в первый трюм. Теперь самым важным для  нас  было  достать
второй костюм. Кого-то поймать.
     Перед  трапом у дозиметров  никто не дежурил. Мир не считался больше  с
нашим существованием.
     Затаив дыхание, мы выбежали наверх. Гут,  весь в белом, приоткрыл двери
и через щель наблюдал за коридором, ведущим в машинное отделение.
     Прежде  всего  попытаем  счастья там.  Мгновение мы неподвижно стояли и
прислушивались.
     -  Подожди! - шепнул  он мне.  -  Я пойду первый,  когда войду  внутрь,
можешь идти за мной!
     Я кивнул. В несколько  прыжков он  преодолел расстояние, отделяющее нас
от  железных  дверей  машинного   отделения,  и   снова  прислушался.  Потом
решительно открыл и вошел. У меня  не было более страстного желания, чем то,
чтобы в машинном отделении было пусто и  наши костюмы висели на своем месте.
Но я не надеялся на это. Я представил себе расстояние, которое должен пройти
Гут от двери к пульту  управления, или к турбине, или к пусковым устройствам
питательных  насосов.  Как  много  времени  понадобится тем,  внутри,  чтобы
понять, что в машинное отделение вошел в белом костюме кто-то чужой?
     Я перебежал  расстояние, отделяющее меня от двери машинного  отделения.
Холодный  пот  стекал  у  меня  по  вискам.  Только  не убивать!  Я  услышал
незнакомый удивленный голос и  осторожно приоткрыл двери.  Человек в зеленом
рабочем  комбинезоне мыл  пе-  нистым  раствором  кожух турбины. Все  должно
блестеть. Неужели  я  тут  когда-то работал?  Неужели я  знаю  это  машинное
отделение?  Откуда я, собственно  говоря, его  знаю?  Из снов или из прошлой
жизни?
     Гут был почти  рядом с ним. Мужчина не обращал на него внимания, только
снова о чем-то  спросил и  продолжал  трудиться. Все вычистить, исправить  и
покрасить, и так постоянно без конца одно и то же. В эту минуту Гут бросился
на него и  сбил на пол. Я захлопнул дверь и кинулся ему на помощь. Только не
убивать, мы не должны убивать!
     Человек  и  не пытался  сопротивляться.  В  ужасе  он  поднял  голову и
непонимающе следил за нами. Парень, вероятно, двадцати-двадцати двух лет. От
неожиданности он не был способен вымолвить ни слова.
     - Кабель, быстро! Свяжем его!
     Я  выскочил и побежал к шкафу  с инструментами. Там  мы держали остатки
кабеля,  проволоки и  все, что  могло  бы нам  пригодиться.  Я открыл  шкаф.
Инструменты тщательно выровнены. Порядок! Можно заступать на смену.
     - Держи язык за зубами и  не кричи! - сказал я по-английски пленнику. -
Ничего с  тобой не случится,  иначе  не выживешь! -  и уже  связывал  ему за
спиной руки кабелем. Гут нервно оттолкнул меня.
     - Костюм, быстро!
     В задней стене были  шкафы для  рабочей одежды. У  меня  тряслись руки,
когда я их открывал.  Оба наших защитных костюма висели  на своих местах.  Я
сорвал  один  с  вешалки  и поспешно оделся.  Резиновый  капюшон на  голову,
перчатки, сапоги. Парень на полу даже не пошевелился.
     - Идем! -  приказал Гут. Мы поставили перепуганного пленника  на ноги и
потащили за собой. Он не мог сопротивляться. Мы  пробежали по коридору назад
к  лестнице  и по  крутым  ступеням  около  дозиметров  спустились  в темный
лабиринт. Только тогда, когда нас окружила темнота, мы остановились.
     - Здесь он может орать сколько хочет, никто его не услышит! - сказал
     Гут,  и мы крепко обмотали  тело пленника  кабелем  и привязали  его  к
стальной балке. Это были плохие путы, кабель скользил и узлы  не держали, но
на час  он будет обезврежен. К тому времени должна подняться тревога. К тому
времени мы должны быть вне судна! Вдруг мы перестали в чем-либо сомневаться,
у нас был точно рассчитанный по времени план, мы знали, что должно случиться
и что случится. Те,  что вокруг нас, не знали  ничего. Инициатива  и  момент
внезапности были в наших руках.
     Еще раз  мы  проверили  узлы  и  направились  к  центру  судна. Парень,
привязанный к стальной балке, даже не пикнул. Невольно  мы все ускоряли шаг.
Я чувствовал, как у меня от волнения трясутся руки. Где-то здесь мы спрятали
тот дьявольский свинцовый контейнер.
     Внутрь судна через  открытый люк в  палубе просачивался  дневной свет и
слабо проникал  даже  сюда. Группа  мужчин в белом наваливала контейнеры  на
деревянную площадку,  и потом стрела  крана медленно поднимала ее вверх. Как
ящик со стеклом.
     - Опомнись! - безжалостно ткнул меня Гут. Мы стояли над контейнером.
     - Нам  надо  было  спросить  того  парня,  где мы,  собственно  говоря,
находимся, где мы причалили...
     - На это наплюй, уже нет времени. Действуй, ради бога!
     Мы забыли спросить, где пристало наше судно,  наша "Гильдеборг". Теперь
мы  должны  ее покинуть,  единственную опору, которую  имеем. Под пальцами я
почувствовал гладкий холод металла.  Не поискать ли  другое  решение? Какое?
Просто и дальше оставаться на судне?
     Я приставил наконечник и  ударил. Почувствовал, как он режет краску. Мы
должны положить контейнер набок и сделать удар сверху, пришло  мне в голову.
С усилием  мы  перевернули  его.  Меня  начала охватывать паника, бросить бы
долото  и молоток и  бежать. Куда угодно,  хотя бы обратно в стальной  омут,
только бы не принимать решения.
     Снова я приставил долото и ударил. Кожух под ударом заметно  прогнулся.
Пальцем я проверил, как глубоко проник наконечник в свинец.  Он проник туда,
но  настолько мало, что об этом не стоило и говорить. Стук молотка отдавался
в моих  висках,  удар за  ударом. Я чувствовал, как наконечник  вгрызается в
корпус контейнера, но пробьем ли мы  его? Все зависит от толщины кожуха. Пот
лился у меня со лба.
     Я перестал  бить и  вытер себе лицо.  Мне казалось, что я  бил молотком
целую вечность.
     - Я сменю тебя, - сказал Гут, - придержи долото.
     Мы  снова   начали  трудиться.   Я   вставил   наконечник   в  ямку   в
деформированной стенке кожуха, и Гут размахнулся...
     В  ту  же  секунду  взвыли  сирены и так  загремели  сигнальные  звонки
тревоги, что я даже не услышал удара молотка. Радиация!
     Я отпустил долото и побежал. Гут гнался за мной. Сирены  отчаянно выли,
оглушая. Трап!  Рифленые  ступени дрожали под  ударами ног.  Мы  мчались  по
стальной шахте вверх, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Еще один трап.
Двери на палубу. Кто-то топал за нами и орал.
     Свет!
     Страшный,  ослепляющий,  сжигающий! Я  закрыл себе  лицо ладонями.  Жар
огненной печи, разряд сварочного аппарата. Солнце! Оно обожгло мои  глаза. Я
качался как пьяный. Сколько дней и ночей мы провели в абсолютной темноте? Но
сирены нас подгоняли, палуба кишела белыми фигурами, Гут летел, вытянув руки
перед собой,  вдоль поручней. Где-то там должен быть трап, спущенный на мол.
Из судового громкоговорителя раздались  первые  команды. Через узкие щелочки
прищуренных  век  я увидел внизу,  под поручнями, товарные вагоны. На стреле
крана легко покачивалась  подвешенная площадка  с  желто-черными  полосатыми
контейнерами.  Их  перегружали прямо  в  вагоны. Перед  нами  у  поручней  в
нерешительности теснилось несколько человек. Трап на мол!
     - Радиация, радиация! - заорал я по-английски.
     Они перестали колебаться. Мы помчались вниз. Вагоны на путях двинулись.
Портовый локомотив испуганно затрубил. Площадка все еще качалась в воздухе.
     - Вагоны, - крикнул Гут.
     Я понял. Прыгнул  на ступеньки  первого, который  проезжал  мимо  меня.
Поезд набирал скорость,  прочь с грозящего  опасностью мола! Только теперь я
осмотрелся.  Сирены непрерывно выли, борта  "Гильдеборг" высоко  возвышались
над молом.  Трап  сотрясался  под бегущими  фигурами. Но ведь  это  не  была
"Гильдеборг" - беловато-серая голубка. У мола стоял на  якоре какой-то чужой
корабль. Зеленые  борта  с желтой полосой и на носу огненно-красная надпись:
"ГЕНЕРАЛ ТОРРЕС - ВЕНЕСУЭЛА"!
     Мы в Америке, мы в Южной Америке...
     Маленький портовый поезд набирал скорость, улепетывал с мола. На другой
стороне  я увидел множество  вагонов и  путей.  Сортировочная  станция.  Гут
что-то  кричал мне  с другого  вагона,  я не  понимал. Потом  он согнулся  и
спрыгнул.  Мгновение он  бежал,  потом потерял  равновесие  и  покатился  по
проходу между рядами стоящих  вагонов. Я прыгнул  тоже.  Скорость уже должна
была  быть  приличной,  я  сильно  ударился  ногами,  упал  и  проехался  по
утрамбованной земле. Я чувствовал, как обдирается и рвется защитная  одежда.
Острый запах резины. Гут с трудом поднимался невдалеке.
     - Мы должны спрятаться между вагонами!
     Мы подлезли между колесами нескольких товарных составов и, запыхавшись,
остановились.
     -  Это  сортировочная  станция, здесь  нас  могут  найти,  - шепнул Гут
устало. - Исчезнуть удастся только в порту.
     Мы  побежали  в  обратном  направлении.  Все  еще  слышались  сирены  с
"Гильдеборг". Глаза невыносимо резало, но мы  уже могли их не закрывать.  Мы
бежали вдоль вагонов все дальше и дальше.
     -  Ты  видел?  -   дернул  Гут  головой  назад.  -  "Генерал  Торрес  -
Венесуэла"...
     Я кивнул, "Гильдеборг" исчезла, больше не существовала.
     -  Так,  тряпки  долой!  -  он  остановился  и  начал  срывать  с  себя
антирадиационный костюм. - Теперь нас в нем не должен никто видеть...
     У меня промелькнул в памяти тот паренек в трюме.
     Когда его найдут...
     Живем... Боже мой, живем!
     - Поторопись, костюмы мы должны спрятать под вагонами!
     Я сбросил  белый комбинезон.  На четвереньках  мы  влезли  под  один из
вагонов и запихнули  костюмы между тележкой и дном. Когда мы снова вылезли и
посмотрели друг на друга, мы остановились в изумлении. Мы изменились,  как и
"Гильдеборг"! Были мы  черные, полностью  и совершенно  черные.  Лица, руки,
комбинезоны  - все тело. Ощетинившиеся  бороды в крапинках  грязи. Пыль всех
глубин "Гильдеборг" въелась нам в кожу. Ужаснувшись самим себе, не говоря ни
слова,  мы зашагали дальше. Что  теперь? Мы  нигде  не  можем  появиться, не
возбудив подозрений.  Где  привести себя  в  порядок без копейки  в кармане?
Колея   начала  разделяться   и   расходиться.  Появились  первые  складские
помещения, обветшалые сооружения и  металлические заборы. Когда мы  миновали
одно  из  бесконечно длинных складских зданий из красного  кирпича,  вдалеке
послышался вой полицейских сирен. Он приближался  и миновал нас  несколькими
ярусами ниже. По-видимому, там была набережная и место для стоянки судов. Мы
переглянулись. Едут! У ворот  того  бесконечно длинного  кирпичного здания я
увидел на  одной стороне  облупившуюся  табличку  с надписью: "FOR EUROPEANS
ONLI!" [Только для европейцев! (Англ.)]
     На  другой стороне  была  такая  же табличка  с  надписью:  "COLOUREDS"
[Цветные! (Англ.)]
     Гут остановился и молча смотрел на них. Потом он снова резко зашагал.
     - Мы должны выяснить, где мы  находимся,  - сказал он решительно. - Мне
все это совсем не нравится.
     Я  не понимал почему.  Что общего  могли иметь те две таблички с  нашим
положением? Разумеется, оно было  страшным, скрывать это не имело смысла, но
оно  еще  не было катастрофическим. Мы пока на свободе, побег с корабля  нам
удался. Пленник из  трюма, конечно, все расскажет,  найдут также и  пробитый
контейнер,  и все будет ясно. Но для этого им потребуется время. Минимум час
или два; к тому времени мы сможем пробраться из порта в город, а там увидим.
Не стоит над этим ломать  голову. Мы шли  как можно  быстрее,  но  здесь уже
нельзя было бежать. Через переулки  виднелось  море. Вдоль  всего  побережья
тянулись  доки  и  места для стоянки  судов  с  десятками кораблей. Это  был
крупный  порт. Так идти мы  могли  хоть час или два. Гамбургский  порт имеет
длину  в  десятки  километров и сотни рейдов.  Снова нам  в глаза  бросилась
табличка с надписью: "FOR EUROPEANS ONLI!"
     Гут тихо выругался.
     - Что случилось? - спросил я его.
     - Тебе это ничего не говорит? Я отрицательно покачал головой.
     - Совсем ничего.
     - Ты совсем глупый, - вздохнул он, и мы заторопились дальше.
     Вдалеке  белело большое  красивое здание. Здесь уже по улицам двигались
потоки людей  всех  цветов  кожи, грузовые  фургоны и тележки,  пирамидально
нагруженные  фруктами  или  рыбой,  которые  тянули  невысокие  индийцы  или
стройные негры. Незнакомая страна обрушилась на нас дикостью красок, запахов
и ароматов. Мы приближались к центру порта:  то  величественное здание могло
быть только управлением порта. И всюду  таблички:  "Только для европейцев!",
"Только для европейцев!".
     С правой  стороны  открылся рейд  океанских пассажирских  лайнеров.  Мы
остановились и неверящими глазами  смотрели на отливающую золотом надпись со
стороны фасада здания: "ПОРТ-ЭЛИЗАБЕТ".
     Мы были не в Южной Америке!
     Южно-Африканская республика - вот где мы были!
     - Хуже не  придумаешь,  -  сказал удрученно Гут. - Знаешь,  какие здесь
законы?  В таком  виде  мы  даже  появиться в  городе  не можем.  Первый  же
полицейский нас  задержит и  приведет в участок. Здесь белый  хозяином, а мы
оскорбляем белую расу... -  махнул он рукой. - Пойдем, мы не должны шататься
перед управлением - это опасно, могут нас заметить.
     Мы направились  к перекрестку. Солнце  над головой обдавало жаром,  мир
был прекрасен. Слова  Гута меня  не трогали.  С большого  плаката за стеклом
какой-то витрины  на нас дружески  скалил зубы  бородатый,  с расставленными
ногами, симпатяга в  униформе  цвета хаки с  автоматом, небрежно перекинутым
через  плечо.  Броский, большими буквами отпечатанный текст призывал:  "Макс
Гофман тебя зовет! Приходи к нам! И здесь ты сражаешься за Европу!" Рядом на
дверях   висела   табличка,   сообщающая,   что   именно   здесь   находится
порт-элизабетский вербовочный пункт Гофмана.
     Минуту  мы  смотрели на дружеское  лицо  бородача и  потом рассмеялись.
Первая встреча с Европой. Конечно, мы знали эти плакаты. Они висели в разных
вариантах  и  в  различном  цветном  исполнении  в  Гамбурге,  Бремене  и  в
Амстердаме. Капитан Макс Гофман нанимал  добровольцев в свою частную армию в
Родезии.
     Но смех наш мгновенно  смолк.  Где-то совсем близко  послышались сирены
полицейских машин. Мы поспешно свернули в  узкую улочку.  Старинные здания с
вывесками экспедиционных фирм. Сирены завывали. Облава!
     - Возможно, что они только устрашают черных, - сказал Гут. -  Здесь это
обычно бывает. Мы несколько  раз стояли на  якоре  в  Кейптауне. Человек  из
Европы   этого  не  может  понять,  да  и  любой  нормальный  человек.   Они
ненормальные,  нам надо куда-нибудь забраться  и подождать  до  вечера,  все
обдумать.
     Мы направились к перекрестку,  стараясь побыстрее  удалиться  от центра
порта.  На одном из перевалочных пунктов мы увидели  кучи  угля. Здесь  было
наше  место,  здесь мы  не  возбудим  подозрений.  Не  говоря ни  слова,  мы
направились к ним.
     Мы уселись  на  бетонный фундамент  крана и смотрели,  как  загружается
углем  грузовое судно.  Невдалеке  бригада черных  выгружала  вагоны. Солнце
немилосердно жгло спину.
     Африка!
     Как я сюда попал? С  того мгновения, когда умолкли машины "Гильдеборг",
когда  мы  впервые с надеждой поднялись со дна стального омута, прошла целая
вечность. Целая жизнь. Трудно поверить, что  это было правдой; темнота трюма
исчезла, надежного убежища  больше не было.  Действительность подавляла нас,
хотя  мы об этом не говорили. Мы сидели уныло и  тихо, каждый погруженный  в
свои мысли. Что теперь? Что дальше?
     Я чувствовал, как во всем моем теле пробуждается неимоверная иссушающая
жажда. Еще  несколько часов  тому назад  достаточно было вылезти  из омута и
открыть  выпускной  кран,  но  теперь  окружающий  нас  мир стал  неимоверно
сложным.  Чтобы войти  в  него, нам  не хватало ключа. Собственно говоря, не
хватало многих ключей, но первым, самым важ