головой:
   - Цэ гиблэ дило...
   - Но работать надо.
   - А як же.
   И такой у него в это время был несчастный вид, что мне стало его
искренне жаль. А себя? Если честно, то тогда я об этом не задумывался,
хотя стоило бы...
   - Что будем предпринимать? - спросил я его, насколько мог, сухо и
официально.
   Как-никак задание на розыск мне должен давать следователь прокуратуры.
Но Иван Савельевич не принял предложенный мною тон. Он посмотрел на меня с
мягкой укоризной и сказал:
   - Брось. А то ты не знаешь...
   - Да знаю... - вздохнул я. - Связи, знакомства Лукашова, мотив
преступления.
   - Связи, знакомства, - повторил Иван Савельевич и стал суетливо тереть
носовым платком свою лысину-его в этот момент даже пот прошиб.
   - И нужно повнимательней присмотреться к этим двум наглецам.
   - Хамлюги, - согласился со мной Иван Савельевич, что-то сосредоточенно
обдумывая.
   Я с надеждой выжидательно смотрел на него: по прежним нашим встречам
знал, что круглую, как капустный кочан, голову Ивана Савельевича нередко
осеняют толковые мысли.
   - Оци два бугая... щось тут нэ тэ... - Иван Савельевич достал блокнот и
что-то записал. - Отой кооператив... Надо ОБХСС подключить. Пусть проверят.
   - Иван Савельевич, только без шума и пыли! - взмолился я, быстро
смекнув, о чем речь.
   - Ага, всэ будэ тыхэнько... - - хитро сощурил глаза следователь. - У
меня есть на примете гарный хлопец из той конторы.
   - И мне, с моей стороны, не мешало бы повнимательней присмотреться к
Заскокину и Коберову, - испытующе глядя на него, сказал я.
   - Ой, смотри... Они мужики серьезные. Щоб нэ выйшло чого...
   - Так ведь и я не подарок им, - облегченно вздохнул я-ответ следователя
был согласием на "разработку" Коберова и Заскокина...
   Я приехал к дому, где жил Лукашов, под вечер. Тело его пока находилось
в морге. Как я успел выясни гь, Лукашов сменил двух жен и жил с третьей,
двадцатнсемилетней Тиной Павловной. Детей у них не было.
   Тина Павловна была одета в какую-то импортную хламиду наподобие кимоно,
которая вовсе не скрывала ее женские прелести. А она была женщина видная:
полногрудая, длинноногая, с удивительно прозрачными голубыми глазами, в
которых почему-то не просматривалось должное страдание. Некоторое время мы
молчали: я с интересом осматривал интерьер комнаты (а там было на что
посмотреть), хозяйка с любопытством и ке таясь изучала мою персону. Первой
нарушила молчание она:
   - Хотите кофе? С коньяком?
   - Спасибо, с удовольствием, - отказаться я просто был не в состоянии-ее
удивительно мягкий, приятный голос вдруг заставил трепыхнуться мое
холостяцкое сердце, к тому же мой рабочий день уже закончился...
   Кофе был великолепен. Такой у нас днем с огнем не сыщешь, не говоря уже
о французском коньяке. Не спрашивая моего согласия, Тина Павловна палила
коньяк в две серебряные рюмашки и с женской непосредственностью объяснила:
   - Я люблю так. И вам советую. Кофе бодрит, а коньяк успокаивает.
   - Понимаю, вам необходимо успокоиться...
   - Вы так думаете? - с неожиданной иронией в голосе спросила она,
заглядывая мне в глаза. - Или советуете по долгу службы?
   Я невольно смутился:
   - Извините, я... в общем, такое горе...
   - Горе... - Тина Павловна медленно, врастяжку выпила. - Вам-то что до
этого? Горе... - повторила она. - А если нет? Бывает такое? Ну вот нет
горя, нет страданий-н все тут? Черствая я, бездушная, да?
   Простите за возможно нескромный вопрос - сколько вам лет?
   Я ответил.
   - Мы с вами почти одногодки. И в то же время я старше вас минимум
вдвое. Почему? Хотите начистоту?
   Я, естественно, не возражал, только изобразил приличествующую моменту
мину глубокого сочувствия и понимания.
   - Вышла я замуж за Лукашова, надеюсь, вы понимаете вовсе не по любви.
Он меня просто купил.
   Вот так - взял и купил, как красивую безделушку, отвалив моему папеньке
за меня "Волжанку" и новую квартиру в центре города. С гаражом. Калым,
бакшиш, или как там это все называется... Нет, нет, я с себя вины не
снимаю! Двадцать три года - возраст для девушки-невесты приличный,
предполагает некоторою самостоятельность в мышлении и поступках. Но я была
тогда студентка, заканчивала экономический факультет университета, ждала
распределения в какую-то тмютаракань, уезжать из города не хотелось... Вот
так все и вышло... просто...
   - Тина Павловна... - начал я с отменнои вежливостью.
   - Прошу вас, очень прошу - зовите меня просто Тина. Иначе я чувствую
себя старухой.
   - Хорошо, Тина, у Геннадия Валерьяновича были враги.
   - Сережа... можно я буду вас по имени? Сережа, скажу вам откровенно: он
никогда и ни при каких обстоятельствах не посвящал меня в свои проблемы.
   Правда, я ими и не интересовалась. А последние год-два мы и виделись
редко-заседания, совещания, когда он приезжал домой, я уже спала. Потом
командировки... В общем - перестройка...
   А вот это уже зря, Тина Павловна. Ну зачем же мне, извините, лапшу на
ушк вешать? Ведь лежит в моей папочке записка, которую мы нашли в бумагах
покойника в его рабочем кабинете: "Ген! Тебя разыскивал В. А. Срочно
позвони ему. Очень важное Дело. Т.".
   И почерк, Тина Павловна, между прочим, ваш. Мы ведь тоже не лыком шиты,
не лаптем щи хлебаем. Кто такой В. А.? Ладно, с записочкой повременим.
Будем "качать"
   дальше...
   - Тина, если можно... - выразительно показал я глазами на бутылку
"Камю".
   - Конечно, конечно. И кофе?
   - И кофе - не сопротивлялся я: урезать так урезать, как сказал японский
самурай, делая себе харакири. Увидел бы эту картинку Палыч...
   Коньяк на Тину Павлоану подействовал обнадеживающе. Для меня. Она
раскраснелась, стала раскованней, и во взгляде, в котором прежде
проскальзывало беспокойство, а временами и холодная настороженность,
появилось нечто, льстящее моему мужскому самолюбию.
   - Тина, скажите, за день-два до смерти Геннадия Валерьяновича не
случилось что-либо неординарное, из ряда вон выходящее? Ну, например,
некое событие, возможно, неприятное известие...
   Она ответила чересчур быстро:
   - Нет, нет, что вы! Все было... как обычно...
   Вот и не верь медикам, когда они говорят о вреде алкоголя. Тина
Павловна на некоторое время совершенно потеряла над собой контроль, и
выражение испуга, даже, я бы сказал, ужаса, появилось на ее внезапно
побледневшем лице.
   Что за всем этим кроется? А ведь дата на записке - день, предшествующий
убийству... Кстати, нужно узнать, есть ли у Лукашова дача.


   КИЛЛЕР


   Это море и эта орава людей, с утра до вечера галдящая и что-то жующая,
и озверевшее солнце, от которого нет спасу даже в тени, в конце концов
сведут меня с ума. Я боюсь сорваться, из последних сил сдерживаю себя в
мелких конфликтах, порой случающихся в бесконечных очередях за жратвой,
иногда мне хочется выхватить наган и стрелять, стрелять в эти потные,
самодовольные рожи отдыхающих, а последней пулей разнести вдребезги свою
башку, наполненную не мозгами, а, как мне кажется, горячей, клокочущей
грязью.
   Деньги... Их у меня много. Больше чем достаточно.
   Можно купить все, что душа пожелает. Но что у нас купишь? И зачем,
кому? Одеваюсь я просто, мне особо "светиться" незачем, кутежи в
ресторанах не по моей части, потому как спиртного в рот не беру, а
женщины... Они у нас бесплатные. За исключением путан, но на этих крыс у
меня душа не встанет, я ими брезгую.
   К спиртному у меня отвращение сызмала. Пьяные гульбища моей матери,
забулдыжного вида хмыри, от которых за версту перло сивухой и грязным
бельем, напрочь отшибли желание хотя бы попробовать этого зелья. Видимо,
из-за упрямого неприятия того шабаша, который годами не прекращался в
нашей коммуналке, я и начал заниматься дзюдо. Учился на удивление хорошо,
меня даже как мастера спорта приняли в институт физкультуры. Все могло
быть совершенно иначе в моей жизни, не случись стычки с очередным
"папашей".
   которому вздумалось поучить меня уму-разуму. Я его так отходил, что он
месяц валялся в реанимации. Из института меня, конечно же, выперли...
   Ее я заметил сразу. Ужинал я обычно в ресторане, был один из порядком
надоевших мне угарных кабацких вечеров, она пришла с шикарной подругой в
"фирме", лупоглазой и нахальной. Я как увидел ее, так и прикипел к ней
взглядом, хотя "фирмовая" деваха тоже была вполне ничего.
   Интересно, почему я люблю таких незаметных, серых мышек? Красота их
неброская, по натуре они добры и чертовски наивны. Эта была к тому же еще
и стеснительная до невероятия. Видно, чтобы уговорить ее пойти в ресторан,
лупоглазой выдре пришлось немало потрудиться.
   Их столик находился неподалеку, до меня даже изредка долетали обрывки
разговоров. Говорила больше лупоглазая, а "мышка" только кивала растерянно
и сжималась в комочек, когда подходил очередной кавалер приглашать на
танец. Она отказывала всем подряд, не поднимая глаз, что вызвало
прямо-таки водопад гнева ее шустрой подруги, возле которой крутились два
грузина.
   - Дурочка... шикарные ребята... Чего тебе еще нужно? - зло бубнила
лупоглазая в перерывах между танцами. - Так и останешься старой девой...
Корчишь из себя недотрогу...
   "Мышка" кивала, соглашаясь и едва сдерживая слезы, но проходила
минута-другая, и очередной фрайер топая от нее несолоно хлебавши.
   Конечно, подойти к ней я не решился, знал что откажет. Вышел из
ресторана раньше, чем они. Рассудил так: поначалу узнаю, где она живет, а
потом...
   Впрочем, что будет "потом", мне представлялось весьма смутно. Вскоре
появились и они в компании -- трех грузин. Лупоглазую обнимали сразу двое,
а третий чтото квохтал, бегая вокруг "мышки", видимо, уговаривал.
   Но она упрямо мотала головой и не спешила к автостоянке, где горделиво
сверкала лаком машина "тружеников Востока", японская "то„та".
   - Ну чего ты? - цыкнула на нее лупоглазая. -
   Едем. И точка. Решено.
   - Извини, но я остаюсь-впервые услышал я ее голос, он был тих, но ясен
и мелодичен, как звон хрусталя.
   - Э-э, нэт, зачэм так гаварищ? Подруга зовет-нэ хочэш, да? На руках
понэсу... - ухажер "мышки" сгреб ее в охапку.
   Но она неожиданно резким и сильным движением для довольно хрупкого тела
освободилась из объятий и попыталась уйти. Тогда на помощь ее ухажеру
пришел его товарищ, и вдвоем они потащили "мышку" к машине.
   - Я буду кричать. Отпустите меня. Сейчас же отпустите! - взмолилась она.
   -Молчи, дурочкам-прикрикнула на нее лупоглазая. - Иначе сейчас получишь
от меня по башке.
   Я подошел к компании, когда "мышка" начала плакать.
   - Отпустите девчонку, генапвале, - как мог спокойнее обратился я к
главному, здоровенному горбоносому бугаю. - Хватит вам и одной.
   Он молча, даже не глядя в мою сторону, оттолкнул меня и открыл дверцу
машины.
   - Садитесь, - сказал он компании. - И поехали...
   Судя по всему, это были "кидалы", наши доморощенные гангстеры
автомобильных рынков, и в другое время, при иных обстоятельствах я бы не
рискнул с ними связываться. Но неделями копившаяся злость затуманила мне
мозги. Я решительно шагнул вперед и оттер от них девчонку, которая тут же
спряталась за мою спину.
   - Вы поедете, она останется, - твердо сказал я, едва ворочая
непослушным от ярости языком.
   Я видел, как главный лениво повел бровью, и один из них, высокий,
худощавый, с родинкой под глазом, молниеносно выбросил вперед кулак,
целясь мне в челюсть.
   И попал в пустоту. Но удивиться этому не успел:
   мой ответный удар опрокинул его на землю, где он и затих.
   Все на какое-то мгновение остолбенели. Первым пришел в себя горбоносый
бугай:
   - Мы тэбя сейчас рэзать будэм...
   В этом у меня сомнений не было, такие ребята зря не суетятся и слов на
ветер не бросают.
   - Не советую... - я взвел курок нагана и направил ствол в толстый живот
бугая. - Свинец чересчур вреден для пищеварения...
   Они как-то одруг отрезвели и сникли. Ребята были битые, сразу поняли,
что у меня в руках не детский пугач, а настоящая "пушка", потому пробовать
судьбу нa авось не стали.
   - Мы с тобой еще встретимся... - выдавил из себя горбоносый, садясь за
руль.
   - Лады, - ответил я, кипя от злобы и едва сдержиживая палец на
спусковом крючке. - Готов а любое время.
   А сейчас проваливайте.
   Oни затащили пришедшего в себя забияку на заднее сиденье и уехали,
увозя с собой и лупоглазую.
   - Пойдем... - пряча наган, обернулся я к "мышке", которая тихо
всхлипывала позади. - Теое куда?
   - Т-туда... - показала она в темноту.
   Некоторое время мы шли молча, а затем вдруг она остановилась и
пролепетала в отчаянии:
   - Heт, туда... туда не пойду.
   - Почему?
   - Они могут быть там, на квартире, где мы с Инкой живем...
   - Ты здесь отдыхаешь?
   - Делала... - задумался я. - Вот что... Как тебя зовут?
   - Ольга...
   - Значит, так, Ольга, как я понял, ночевать тебе негде. Поэтому пойдем
ко мне.
   - Но... - робко пискнула она.
   - Никаких "но", - как можно строже прервал я ее. - У меня в комнате две
кровати, есть комплект чистого белья. И не дрожи ты, все позади...
   Так она и вошла в мою неприкаянную жизньнечаянно, негаданно, не сказал
бы, что тихо и незаметно, но по-будничному просто, будто я и она ждали
этого момента долгие годы, ждали наверняка, не разменивая свои чувства на
житейские мелочи, а храня их, как скупец свои сокровища.


   ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ


   Вид Ивана Савельевича не сулил мне ничего хорошего. Настроение у него
было хуже некуда, и я прекрасно понимал, по какой причине, по отступать не
собирался - не приучен.
   - Дачу Лукашова я нашел. Она записана на имя его матери.
   - Ото новына... - безразлично буркнул Иван Савельевич, не поднимая
головы.
   - Мне нужна санкция на обыск, - упрямо гнул я свое.
   - С какой стати? - взвился, будто ужаленный, следователь. - Ты в своем
уме? Лукашов тебе шо, преступник? Цэ бэззаконие.
   - И квартиры тоже, - жестко отчеканил я. - Закон как раз и
предусматривает подобные действия. И я требую...
   - Ц-ц-ц... - зацокал Иван Савельевич. - Якэ воно упэртэ... Я тебе
говорю - нет. И точка.
   - Иван Савельевич, - тихо и доверительно спросил я, - звонки были? -
показал глазами в потолок.
   Иван Савельевич замахал руками, будто увидел нечистую силу.
   - Ш-ш... - зашипел он испуганно, невольно посмотрев в сторону
приставного столика, где были телефоны и селектор.
   Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Ох уж эта наша боязнь
подслушивающих устройств, которые, по мнению обывателей (и не только),
некая секретная служба понатыкала везде, вплоть до туалетных комнат...
   Но в том, что на Ивана Савельевича надавили сверху, у меня уже сомнений
не было.
   Иван Савельевнч и впрямь нашел мне в помощники "гарного хлопца",
капитана ОБХСС Хижняка, который обложил интересующий нас кооператив "Свет"
по всем правилам стратегии и тактики. Выяснилось, что Коберов и Заскокин
исполняли в кооперативе роли охранников.
   Но кого они охраняли, вот в чем вопрос. И уж, конечно, не председателя,
некоего Фишмаиа, который старательно изображал фигуру большой значимости,
а на самом деле был подставным лицом, пешкой в крупной игре. Месячный
оборот торгово-закупочного кооператива "Свет" составлял полмиллиона
рублей, в основном за счет перепродажи импортной видеоаппаратуры и
компьютеров. Но это была только верхушка айсберга, что и раскопал
неутомимый и цепкий Хижняк: большая часть сделок совершалась тайно, минуя
бухгалтерские документы. Кто-то ворочал бешеными деньгами. Но кто?
   И чья фигура стояла за зицпредседателем Фишманом?
   Посоветовавшись, мы решили для начала подключить финорганы- очередная
ревизия, не более того. Но вот тут-то и началось...
   Во-первых, Хижняку влетело от начальства за "самодеятельность", и его
срочно отправили в командировку на периферию в сельский район. Во-вторых,
Ивана Савельевича вызвал прокурор области и так вздрючил за какие-то
мелочи, что тот неделю валидол из-под языка не вынимал. А в-третьих... уж
не знаю, кто там и что говорил Палычу, но он на оперативников был чернее
грозовой тучи и носил нас по кочкам с таким остервенением, будто собирался
не на пенсию, а на повышение, где требуется не столько ум, сколько
начальственный кулак...
   Мне так и не удалось уломать Ивана Савельевнча.
   И я пошел к Палычу.
   - Прошу подключить к расследованию седьмой отдел, - без обиняков заявил
я ему.
   - Зачем?
   - Нужно понаблюдать за Коберовым и Заскокиным.
   Мне они не по зубам. У них машина, а я пехом.
   - Основание?
   - Следователь дал "добро"... - уклончиво ответил я.
   Палыч изучающе осмотрел меня с ног до головы.
   Я терпеливо ждал.
   - Ладно.., - наконец сказал он почему-то с обреченным видом. - Пойду...
э-э... к генералу.
   Я облегченно вздохнул: значит, Палыч принял решение и теперь от него не
отступит, чего бы это ему ни стоило.
   - И еще, товарищ подполковник, у меня есть предложение... В общем,
нужно ускорить события, подтолкнуть кое-кого к активным действиям.
   - Как?
   - Хочу запустить в работу записку, наиденную в кабинете Лукашова.
Думаю, что пора, в самый раз.
   - Записка... - Палыч покачал головой. - Это мина...
   - Да. Уверен, что она заставит их принять какие-то контрмеры.
   - Их? - как бы про себя тихо переспросил Палыч.
   - Мне кажется, в этом сомнений нет...
   - Может быть, может быть... Хорошо, будь по-твоему. Но мне не хотелось
бы... э-э... чтобы жена Лукашова... В общем, ты сам понимаешь...
   Да уж, я понятливый... И если по моей вине заштормит, то Тину Павловну
следует поберечь...
   Тина Павловна встретила меня как старого доброго приятеля. Прошло уже
две недели после похорон Лукашова, на которых побывал и я, естественно, по
долгу службы. Конечно, я не вышагивал в длиннющей похоронной процессии, а
скромно наблюдал со стороны, запоминая участвующих в траурном шествии
безутешных сограждан. И все потому, что меня не покидала надежда вычислить
неизвестного мне В. А.
   - Тина, вас трудно узнать, - невольно восхитился я при виде жены
покойного Лукашова.
   Она и впрямь выглядела эффектно: длинное узкое платье, выгодно
подчеркивающее ее по-девичьи тонкую талию и открывающее мраморной белизны
плечи с безукоризненной кожей, свежее, пышущее здоровым румянцем лицо,
искрящиеся от радостного возбуждения глаза...
   - Я вам нравлюсь? - с обезоруживающей непосредственностью спросила она.
   - В общем... да.
   - Так в общем или да? - смеется звонко и зовуще.
   Это уже слишком! В конце концов я на службе и пришел сюда по делу. Я
мотаю упрямо головой и говорю:
   - Тина, у меня к вам есть один вопрос...
   - Очень важный? - лукаво спрашивает она. - Может, ваш вопрос подождет?
А мы тем временем выпьем кофе.
   - Спасибо, нет, - решительно жгу я мостик, который она пытается
проложить между собой и мной. - Кофе как-нибудь в следующий раз.
   - Я вас внимательно слушаю, - с легкой обидой отвечает она.
   - В первую нашу встречу я спросил вас, не случились ли какие важные
события за день-два до смерти вашего мужа. Помните?
   - Припоминаю... - она вдруг напряглась, посуровела.
   - Ну и?
   - Я ведь вам тогда ответила.
   - Ваш ответ я не забыл. Но тогда, как мне кажется, вы находились ну,
скажем, в шоке и просто не могли все вспомнить...
   Я бросаю ей спасательный круг. Ну возьми же его, возьми! Не нужно лезть
в дебри лжи и недомолвок.
   Мне этого почему-то так не хочется.
   Нет, она не приняла мою жертву. Или не захотела, или просто не поняла.
   - Это допрос? - вдруг резко спрашивает она.
   Нечто подобное я предполагал. По женской логике, если хочешь скрыть
смущение или промах, нужно сразу переходить в атаку. Ах, Тина Павловна,
какая жалость, что я не пришел к вам просто в гости, попить, к примеру,
кофе с коньяком... А что касается вашей "атаки", так ведь не зря мне пять
лет кое-что вдалбливали в голову на юрфаке университета и уже три года
натаскивает Палыч.
   - Что вы? - неискренне, с отменной фальшью в голосе отвечаю я. - Мы
просто беседуем...
   Фальшь она ощущает мгновенно, а пото