дик плотно прикроет дверь, он начал:
   - Как ты думаешь, зачем я тебя спасал, вытаскивал из всех твоих
историй, приблизил к себе? За как!,е такие заслуги? Не знаешь. И мать твоя
тебе этого не рассказывала... Впрочем, когда я с тобой познакомился, она
уже была полностью деграднрованной. Водка, пьянки-гулянки... Значит, не
знаешь? А я тебе расскажу. Она была моей любовницей, стала ею в
четырнадцать лет.
   Нe исключено, что ты мой сын, - он гнусно ухмыльнулся. - Хотя... нет,
не похож, совсем не похож... Видно, нагуляла тебя с каким-нибудь ублюдком.
Такие дела, мой мальчик.
   Он поднялся.
   - Но будь ты и моим сыном, простить тебя все равно не имею права.
Таковы наши законы, и они незыблемы. Мы тебя будем судить. Чтобы другим
неповадно было... - Он прошелся по комнате. - А бабу эту, Лукашову, мы
сейчас поедем кончать. Без тебя обойдемся, слабонервный. Но прежде мы с
нею побеседуем кое о каких вещах. Жди.
   - Я тебя... и на том свете... найду... - Мне казалось, что я схожу с
ума: голову, словно раскаленным обручем схватило, в глазах потемнело, а по
жилам будто расплавленный свинец прокатился.
   Он посмотрел на меня с брезгливым сожалением и молча вышел.
   Вскоре от дома отъехала машина.
   В комнату вошел Додик.
   - Балдеешь, красавчик? Вот, оставили меня тут сторожить. А как по мне,
то тебя нужно было сразу в расход пустить, не разводить трали-вали. Лишняя
морока только. Подумаешь, фигура... Давай сюда свои лапы, я их веревками
забинтую. В сортир, гы-гы, и стреноженный попрыгаешь...
   Всю свою ненависть я вложил в этот удар ногой, мне даже послышался
хруст височной кости. Додик завизжал, как заяц-подранок, упал и забился в
конвульсиях, из его ушей потекла темная кровь.
   Я вышиб плечом дверь и прошел в грязную крохотную кухню, где возилась
старушенция.
   - Режь, стерва старая, иначе зашибу... - едва сдерживая бешенство,
показал я на свои связанные руки. - Ну!
   Старуха что-то прошамкала и покорно перерезала кухонным ножом
веревочные узлы.
   Я выскочил на улицу с единой мыслью - догнать, опередить! Подняв руку,
остановил голубые "Жигули".
   - Тебе куда, парень? - спросил водитель.
   - В город...
   - Не по пути... - И водитель хотел закрыть дверцу - видно, что-то во
мне ему не понравилось.
   Тогда я рванул дверцу на себя и уселся на сиденье.
   - Поехали, - сквозь зубы процедил я. - Прошу тебя... Нужно человека
спасать... Я заплачу...
   - Да пошел ты... - И водитель потянулся за монтировкой, которая лежала
у него на подхвате.
   Я достал свой наган, который отобрал у Додика.
   - Выметайся. Быстро! - взвел я курок.
   Перепуганный водитель не выскочил, а вывалился на шоссе. Я сел на его
место и дал газ. Вскоре поселок остался позади.


   ОПЕРУПОЛНОМОЧЕННЫЙ


   Карасев. Все, что я смог собрать о нем, лежит у меня на столе:
характеристика, справки, свидетельские показания. Есть и фотографии,
правда, десятилетней давности: настороженный взгляд, упрямо сжатые губы,
квадратный подбородок. Симпатичное лицо. Убиица - "профи"... Он? В тот
вечер, когда был убит Лукашов, алиби у Карасева почти стопроцентное. Во
всяком случае, если судить по показаниям его соседей. А не верить им
невозможно - особой любви к Карасеву они не питали. Но не мог же он быть
одновременно в своей комнате и в парке у ресторана "Дубок"?!
   Избитые неизвестным юнцы не смогли с полной уверенностью ответить на
вопрос, когда им показали фото Карасена: не тот ли это человек? "Вроде
похож... Как будто он... А может, и ошибаюсь... Вот если бы увидеть его в
натуре, да в полный рост..."
   Если бы... Исчез Карасев, испарился. Бесследно. Примерно через неделю
после убийства Лукашова. Впрочем, судя по рассказам соседей, такое за ним
замечалось и раньше-случалось, не бывал дома по два-три месяца.
   Был на заработках, "шабашил", объяснял, когда спрашивали. Весьма
вероятно. Но как истолковать присутствие на тряпке следов порохового
нагара и свинца?
   Мои размышления прервал телефонный звонок:
   - Ведерников? А ты, оказывается, упрямый... Слышишь меня, алло?
   - Слышу, - отвечаю, с трудом сдерживая внезапную дрожь-это снова
"доброжелатель".
   - Фишман - последнее предупреждение. Забудь о том, что он наболтал. А
убийцу Лукашова, хе-хе, - снисходительный смешок, - мы тебе на блюдечке с
голубой каемкой преподнесем. Услуга за услугу. Идет? Что молчишь?
   - П-паскуда, - хриплю я, от бешенства заикаясь. - Я до вас все равно
доберусь, - добавляю совершенно непечатное.
   - Жаль, - голос на другом конце провода становится жестче. - Жаль, что
не удалось договориться стобой по-хорошему. Надеешься на своих "стукачей"?
Напрасно, считай, что их уже нет. До скорой, встречи, опер... Хе-хе...
   Я медленно кладу трубку на рычаги. В глазах какаято муть, трудно
дышать. Встаю, с силой распахиваю окно и хватаю воздух широко открытым
ртом. Хаотическое движение мыслей постепенно упорядочивается, и одна из
них вдруг огненным всплеском озаряет мозг: "Тина Павловна! Ей угрожает
опасность!" Снова хватаюсь за телефонную трубку, накручиваю диск, но
мембрана отвечает только длинными гудками вызова. Ее нет дома?
   Но я ведь, черт побери, просил по вечерам не выходить на улицу!
   Туда, немедленно к ней! Я выскакиваю в пустынный коридор управления и
мчусь к выходу. Только бы успеть, не опоздать...
   Такси, в котором я ехал, еще не успело развернуться, а мои ноги уже
стремительно отсчитывали последние ступеньки лестничного марша, в конце
которого солидно высится дубовая резная дверь квартиры покойного Лукашова.
   Звоню. Еще и еще раз. За дверью ни шороха, ни звучка. Хотя что можно
услышать, если на полу прихожей пушистый болгарский ковер ручной работы, в
котором ноги утопают по щиколотки, а дверь такой толщины, будто ее сняли с
бомбоубежища?
   Наконец звякает, отодвигаясь, массивный засов (его поставила Тина
Павловна после ночного визита бандитов), затем поворачивается ключ в
замочной скважине, и дверь медленно отворяется.
   Жива! Я облегченно вздыхаю и прячу пистолет в кобуру.
   - Вечер добрый! Не рады? - говорю, широко улыбаясь.
   Она молча смотрит на меня остановившимися глазами, затем, будто
опомнившись, отступает в глубь полутемной прихожей.
   - Проходите... - тихо говорит, покусывая нижнюю губу.
   Я переступаю порог, закрываю дверь и только теперь замечаю в тусклом
свете бра, что на ее ресницах блестят слезинки. С чего бы?
   Хочу спросить, но не успеваю: удар, который мог бы свалить и быка,
швыряет меня на вешалку с одеждой.
   Удар мастерский, выверенный, в челюсть. Удивительно, но я еще сохраняю
крупицы сознания: цепляясь за металлические завитушки стилизованной под
"ретро" вешалки, пинаю ногой наугад в глыбастые человеческие фигуры,
которые готовы обрушиться на меня. В ответ слышу вскрик и матерное слово,
но порадоваться не успеваю: снова сильнейший удар, на этот раз он
приходится мне в плечо. Валюсь на пол, перекатываюсь, на меня кто-то
падает. Пытаюсь выскользнуть из-под тяжеленной туши, придавившей меня к
ковру, хочу дотянуться до рукоятки пистолета... - и полный мрак, звенящая
пустота...
   Очнулся я в кресле. Надо мной склонился широкоплечий детина с
маленькими глазками и низким лбом.
   Он держал в своей волосатой руке клок ваты, пропитанный нашатырем, и
время от времени совал его мне под нос.
   - Оставь его, Феклуха... - чей-то голос сзади. - Он уже оклемался.
   Я помотал головой, пытаясь восстановить ясность мышления, и взглянул на
говорившего. И ничуть не удивился, узнав в нем того самого бандита с
автоматом "узи", который едва не отправил меня на мосту к праотцам.
   - Старые кореша... - ухмыльнулся он. - Наше вам... Какая встреча...
   Я промолчал. Интересно, где Тина Павловна? Что с ней? В комнате ее не
было. Чертовски болит голова...
   - Здравствуйте, Ведерников...
   Высокий худощавый мужчина лет шестидесяти с нескрываемым любопытством
рассматривал меня, заложив руки за спину. Представляю, как выглядит моя
многострадальная физиономия...
   - По-моему, вы слегка перестарались, - добродушно обращается к двум
громилам, которые, как почетный караул, стоят едва не навытяжку возле
моего кресла.
   Феклуха захихикал. Второй поторопился пододвинуть худощавому кресло на
колесиках.
   Худощавый сел. Он был сед, крючконос, его слегка выцветшие глаза
смотрели остро, испытующе.
   - Я так и предполагал... - наконец молвит он, удовлетворенно
откидываясь на спинку кресла. - Вы крепкий орешек, Ведерников. Это
похвально. Люблю сильные, незаурядные личности.
   Худощавый небрежно щелкнул пальцами два раза, и Феклуха быстро подал
ему тонкую зеленую папку.
   - Это то, из-за чего разыгрался весь сыр-бор, - худощавый показал мне
несколько машинописных листков, достав ях из папки. - Имена, адреса, суммы
выплат нашим партнерам по бизнесу и, скажем так, помощникам. Ну и так
далее.... Короче говоря, компромат, который собирал Лукашов на своих
ближайших друзей-приятелей. А это, согласитесь, некорректно. И,
естественно, у нас наказуемо. Эту папку нам любезно предоставила Тина
Павловна. Правда, мы ее настоятельно попросили об этом одолжении. Эту
папку она бережно хранила как память о безвременно усопшем муже.
   Он умолк, исподлобья глядя на меня, - похоже, ждал вопросов, приглашал
к разговору. Ну что же, побеседуем...
   - Где Тина Павловна? - спрашиваю, непроизвольно морщась от боли -
видимо, моя челюсть требует серьезной починки, хотя сомнительно, судя по
нынешним обстоятельствам, что мне представится когда-либо такая
возможность...
   - Жива-здорова, - натянуто улыбнулся мой собеседник. - Что с ней
станется? К Тине Павловне мы теперь особых претензий не имеем. Она просто
заблуждалась.
   - А ко мне?
   - К вам? - взгляд худощавого суровеет. - Кое-какие есть...
   - Например?
   - Мы вам советовали не копать так глубоко в деле Лукашова. Вы не
послушались. И это очень прискорбно.
   - Почему?
   - Как вам сказать... Вы здорово подвели некоторых товарищей. К примеру,
некий Лузанчик, с которым вы беседовали о наших проблемах, от расстройства
принял несколько большую, чем требовалось, дозу морфия и...
   Надеюсь, понятно... А ему бы еще жить и жить...
   Значит, они кончили и Лузанчика...
   - Кого я еще... подвел?
   - Узнаете в свое время.
   - Это когда архангелы загудят в свои трубы?
   - Думаете?... - Худощавый снисходительно ухмыльнулся. - Ну что вы...
Зачем нам это? У вас своя парафия, у нас своя. Мы антиподы, но, увы,
существовать друг без друга просто не можем. Не вы, так другой, третий...
Зачем нам ссориться? Каждый занимается своим делом, всего лишь...
   А ведь он позер... Странно, почему я вовсе не ощущаю страха? Неужели
они выпустят меня живым? Сомневаюсь...
   - Вы нам уже неопасны, Ведерников, - тем временем после небольшой паузы
продолжил худощавый. - - И все же мне не хочется конфронтации. Поэтому я
предлагаю соглашение: вы изымаете из дела Лукашова ту записочку, которую
написала Тина Павловна за день до смерти мужа, а мы вам выдадим его
убийцу. Думаю-- нет, уверен! - что вы сразу же получите повышение по
службе и награду. Игра стоит свеч.
   В. А.! Это он! Как же мне это сразу не пришло в голову?! Худощавый,
видимо, прочел в моих глазах, что я понял, с кем имею дело, и с
высокомерным видом кивнул, клюнул своим хищным носом-клювом.
   - Нет! - ответил я твердо, насколько мог.
   - Я в вас не обманулся... - В. А. посмотрел на часы и встал. - Уже
ночь, поздно, а у меня еще есть коекакие безотлагательные дела. Привяжите
его, да покрепче, - приказал он своим подручным, недобро зыркнув на меня
ледяным взглядом.
   Приказ В. А. они исполнили быстро и на совестьчерез одну-две минуты я
был в буквальном смысле распят на арабском кресле. Сильная боль в грубо
вывернутых назад руках вдруг всколыхнула всю мою ненависть к этим подонкам.
   - Паскуда... - не сдержался я и выругался крепко, с яростью и вызовом
глядя прямо в глаза В. А., который стоял напротив. - Все равно тебя
достанут, не я, так другие.
   - Весьма возможно, - спокойно ответил В. А. - Правда, это очень
непросто, смею уверить вас. А по поводу записки Тины Павловны... Мы
обойдемся и без вашей помощи. К утру записка будет лежать в моем кармане.
   - Лозовой?.. - вырвалось у меня непроизвольно-, и тут же я едва не до
крови прикусил губу: что ты болтаешь, олух царя небесного?!
   В. А. вздрогнул. От его невозмутимости не осталось и следа: лицо пошло
красными пятнами, в глазах полыхнула жестокость.
   - Та-ак... - протянул он. - И это раскопал... Тем хуже для
тебя-чересчур много знаешь... - В. А. на некоторое время задумался, -
Феклуха! -наконец прокаркал он вдруг охрипшим голосом: и, показав на дверь
одной из спален, резко щелкнул пальцами.
   - Гы... - придурковато осклабился Феклуха и в Нерешительности
затоптался на месте. Но, натолкнувшись на тяжелый взгляд В. А., отшатнулся
в испуге и как-то боком, по-крабьи, завороженно глядя ему в глаза, потопал
в спальню.
   - Заткни менту пасть, - скомандовал В. А. второму бандиту.
   Когда тот засовывал мне в рот кляп, я едва не потерял сознание от боли
в сломанной челюсти.
   - Ты сам выбрал свой путь, - В. А. склонился надо мною. - Я чуть было
не совершил ошибку. Я думал, что ты все-таки внемлешь голосу рассудка и
оставишь это дело. А возможно, и согласишься работать на нас. Увы, увы...
- Голос его стал неприятным, скрипучим. - Я обязан принять меры
предосторожности, несмотря на то, что ты вызываешь во мне симпатию...
   За дверью спальни, где находился Феклуха, послышался какой-то шум,
затем сдавленный крик или стон.
   В. А. недовольно поморщился. Дверь отворилась, и в гостиную вошел
Феклуха, облизывая окровавленный палец.
   - Курва... - -заматерился он. - Грызанула мать ее...
   Все, шеф, кранты. Преставилась. Аппетитный был бабец, гы-гы...
   - Помолчи! - резко оборвал его В. А. - Принеси канистру с бензином. Она
в багажнике машины, - повернулся он ко второму своему подручному, который
с безучастным видом стоял, прислонившись к стене, и поигрывал уже знакомым
мне автоматом "узи".
   - Бу сделано... - буркнул тот и не торопясь, вразвалку, пошел к выходу.
   - А ты тащи сюда газеты, журналы, книги... любые бумаги, которые
найдешь, - обратился В. А. к Феклухе. - Да поживей! Мы сейчас побрызгаем
здесь бензином, - снова нагнулся он надо мной, - подожжем, и все
превратится в пепел. И ты тоже. А уже сегодня утром у меня будет не только
эта вшивая записка, но и все остальные бумаги по делу Лукашова. Вот так.
   Он смотрел на меня со злобным торжеством, упиваясь моей беспомощностью.
   "Нет, шалишь, сволочь мафиозная! Тебе не удастся взять меня на испуг,
унизить перед смертью!"
   Превозмогая дикую боль в сломанной челюсти, я сделал веселые глаза и
попытался улыбнуться, насколько это было возможно с кляпом во рту.
Господи, прошу тебя только об одном-пусть он догадается, пусть знает, что
я смеюсь над ним!


   КИЛЛЕР


   Эта ночь выпила всю мою душу без остатка. Видения, которые вместе с
взвихренной теменью залетали в открытое окно салона "Жигулей", сводили
меня с ума.
   Мое проклятое прошлое протянуло свои тонкие детские ручонки с железными
пальцами и время от времени до физической боли сжимало мне горло.
   Я снова и снова вспоминал, как одноклассники собирали поношенную
одежонку, а классная, по прозвищу Штучка-Дрючка, в торжественной
обстановке, со слезой на глазах, вручала мне ее, при этом проникновенно
болтая о "счастливом, обеспеченном детстве". Эти обноски я никогда не
надевал, отдавал матери, которая тут же меняла их на самогон.
   Я вспоминал, как в одиннадцать лет сбежал от нее и попросился в детский
дом. Я назвался чужим именем, Но меня никто и не искал...
   Вспоминал кухню детского дома, грязную, неухоженную, в запахах
протухшего мяса и кислых щей, куда я пробирался тайком, чтобы погрызть
предназначенные для собак кости, кухню, которая отменно кормила директора,
воспитателей, кухонных работников и их семьи, но только не детдомовцев,
вечно голодных, забитых... и жестоких. Через два с половиной года я ушел
оттуда, вернулся в свою коммуналку, после того, как порезал крохотным
перочинным ножиком двух старшеклассников, которые пытались меня
изнасиловать в туалете...
   Я совершенно перестал ощущать течение времени, и когда подъехал к дому,
где жила вдова Лукашова, то с удивлением отметил, что улица была
совершенно пустынна: похоже, уже наступили предутренние часы. Я
действительно пожалел эту женщину, без вины виноватую, которая мало что
соображала в плутнях своего мужа, не хотел ее убивать. Едва я начинал
размышлять, как мне лучше спроворить это дельце, чтобы выполнить приказ
шефа - будь он проклят, упырь! - и тут перед моими глазами вставало лицо
Ольгушки... Нет, я не мог!
   "Волгу" шефа я заметил совершенно случайно, корда разворачивался, чтобы
припарковаться неподалеку от дома, за деревьями скверика. Она стояла за
углем, едва не впритирку к стене. Там была самая густая тень.
   Я бросил взгляд на окна квартиры Лукашова. Они были зашторены, но
сквозь узкие щелки кое-где пробивался неяркий свет. Значит, шеф все еще
там.
   Он выскользнул из черноты подъезда, как привидение. Я едва успел
спрятаться за мусорный ящик метрах в шести-семи от "Волги". Я его узнал
сразу, хотя он горбился и жался поближе к стене, - это был один из
"боевиков" шефа, который выполнял лишь особо секретные поручения моего
"благодетеля". Никто не знал имя и кличку этого человека. Про себя я
прозвал его Брюнетом - он был черноволос, смугл и смахивал на грека.
Брюнет всегда был вооружен до зубов.
   Он едва не бегом свернул за угол, направляясь к машине шефа. Вскоре я
услышал, как он открыл багажник. Момент был удобный, и мне нельзя было его
упустить: встав во весь рост, я в несколько прыжков очутился возле
"Волги". Брюнет, засунув голову в багажник, ковырялся там, перекладывая,
судя по звуку, какие-то железки.
   Я не колебался ни секунды: резкий удар локтем по позвоночнику и, когда
он со стоном обмяк, я сильным рывком запрокинул ему голову назад. Раздался
хруст, слабый вскрик и сипение... я отпустил уже бесчувственное тело,
которое тюфяком сползло на землю, и решительно, не таясь, направился к
подъезду.
   Я вовсе не удивился, что дверь квартиры Лукашова была не заперта.
Горячечное возбуждение охватило меня, но руки, когда я достал наган, не
дрожали. Все, шеф, пора ставить последнюю точку... Ольга, Ольгушка, где
ты? Как ты там? Увижу ли я когда-либо тебя?
   Я взвел курок и рывком открыл дверь...


   * Киллер (англ.) - наемный убийца.

_________________________________________________________________________

   П 75 Приключения-91 : Сборник / Сост. Н. Матвеев. - М. : Мол. гвардия,
1991. - 443[5] с. - (Стрела).

   Сборник остросюжетных, приключенческих произведений.

   4702010201-184 ББК 84Р7
   п 078(02)-91 91

   444
   ИВ ј 6838

   ПРИКЛЮЧЕНИЯ-91


   Заведующий редакцией В. Володченко Редактор М. Катаева
   Художник П. Ильин
   Художественный редактор Н. Фадин
   Технический редактор Н. Носова
   Корректор Е. Дмитриева

   Сдано в набор 31.05.81. Подписано в печать 19.08.91.
   Формат 84Х108 1/32. Бумага типографская JMS 1. Гарнитура "Литературная".
Печать высокая. Условн. печ. л. 23,52. Условн. кр, - отт, 23,94.
Учетно-изд. л. 24,7. Тираж 200 000 анэ. (1-й э-д 100000 экз.). Заказ 1143.
   Типография ордена Трудового Красного Знамени издательскополиграфического
объединения "Молодая гвардия". Адрес ИПО: 103030, Москва, Сущевская, 21.


   OCR Pirat