поезд!  -  с  невольным  восхищеним  проговорил  Крутов,
ощупывая занывший локоть. - Тебя наверное только гранатометом и можно взять!
   - Егор! - вдруг крикнула видевшая драку Елизавета. - Сзади!
   Но Крутов и сам почувствовал движение за спиной, упал вперед, спасаясь от
удара  палкой  сзади,  перекатился  на  бок,   выполняя   тэнкай   -   "круг
нейтрализации", и уронил бугая ударом  ноги  под  колено.  Вскочил  разгибом
вперед (учитель называл этот прием "тати-нагарэ") и  успел  перехватить  еще
один удар  палкой.  Захватил  руку  нападавшего,  выкрутил  влево  и  вверх,
церемониться не стал - влепил ногой по гениталиям и Гафуру.
   - Хватит, Егор! - снова окликнула его Елизавета.
   Крутов  остановился,  оглядел  поверженных  соперников,  из  которых  мог
продолжать бой лишь мало получивший бугай  с  квадратной  челюстью,  вытянул
навстречу ему растопыренную ладонь:
   -  Остынь,   бронепоезд,   защита   хозяина   -   дорогое   удовольствие,
оправдывается редко.
   - Оставь его, Хряк, - сквозь зубы прошипел Борис, вставая с явным трудом.
- Мы с ним еще поговорим... по душам.
   - Мадам, не улыбайтесь, это страшно... -  пробормотал  Егор  и  не  спеша
направился к вышедшей из-за кустов Елизавете, круглые глаза которой говорили
сами за себя.
   - Мне говорили, что ты в каком-то спецназе, но я не представляла...
   - И не надо, - добродушно сказал Крутов, дотрагиваясь до саднящего  места
на животе, куда пришелся удар ногой Бориса. - Это совсем не так красиво, как
подается в кино-боевиках.
   От ее внимания не ускользнул жест полковника.
   - Что это ты за живот держишься?
   - Попал, каратист хренов. Пустяки, до свадьбы заживет.
   Елизавета остановила его, заставила задрать рубашку, и Егор  обнаружил  у
себя ссадину с темной полосой гематомы - след заклепки на кроссовке Бориса.
   - Ерунда, не стоит беспокоиться.
   - Давай полечу.
   - Я же говорю, заживет...
   Елизавета отняла его руку и  положила  на  живот  свою  ладошку,  закрыла
глаза. Коже стало горячо, внутри мышц началось какое-то  странное  щекочущее
шевеление. Постояв с минуту, Лиза несильно надавила на живот ладонью,  потом
прошептала что-то, пальцами  второй  руки  погладила  кожу  вокруг  ладошки,
отчего по спине Егора пробежали приятные мурашки, и сняла ладонь.
   Крутов глянул на живот и не поверил глазам: ссадина и гематома исчезли!
   - Ну, как? - слабо улыбнулась Елизавета, открывая глаза.
   - Ведьма! - искренне восхитился он, обнимая и целуя  девушку  так,  будто
они были в лесу одни. Ругань, шелест и возня приходящей  в  себя  троицы  не
волновали уже ни его, ни Лизу.
   В деревню они вернулись, когда  совсем  стемнело.  Попили  чаю  вместе  с
Осипом и Аксиньей, и Егор проводил девушку домой.
   - Знаешь что, давай пойдем завтра по  грибы?  -  вдруг  загорелся  он.  -
Дядька целую корзину белых и подосиновиков приволок, а я тоже места знаю.
   - Почему бы и не сходить? - кивнула Елизавета, пребывая все это  время  в
задумчивом состоянии; она вдруг поверила, что может окончательно  порвать  с
прошлым и начать новую жизнь. Уверенность и мастерство Крутова произвели  на
нее сильное впечатление. Хотя сам Крутов в душе считал,  что  родственник  и
телохранители  неведомого  Георгия,  мужа  Лизы,  могут  пойти  и  на  более
эффективные меры вплоть до применения оружия, а воевать Егор  ни  с  кем  не
хотел.
   - Тогда встаем в шесть утра и в полседьмого выходим, я стукну в окно.
   О, кей?
   - Ол райт, - засмеялась девушка.
   В рассеянном свете фонаря, освещавшего киоск  коммерсантов,  загадочно  и
маняще блеснули ее глаза, Крутова  с  огромной  силой  повлекло  к  девушке,
задыхаясь от чувств, не понимая, что с ним  творится,  он  обнял  ее,  целуя
лицо, шею, губы, грудь, и резко отодвинулся, уловив тревожный толчок  сердца
и удержав язык от признания в любви. Его  остановил  не  рассудок,  а  некое
высшее чувство, глубинное понимание сути явления, видение ауры девушки.  Эти
слова не следовало произносить под влиянием минуты,  чтобы  не  разочаровать
Елизавету впоследствии и не  разочароваться  самому.  На  ум  пришли  строки
Константайна, потрясшие когда-то Егора:

   Не раньте ангелов словами.
   Они открыты, словно дети.
   Дарите ласку им. За ней
   И сходят к нам созданья эти...

   И тогда она, женским чутьем угадав, что творится в его душе, сама  обняла
его и поцеловала...
   Прервал их объятия  и  полет  в  астрале  лишь  скрип  двери  дома:  отец
Елизаветы вышел на улицу, чтобы посмотреть, кто стоит с его дочерью.

***

   В семь утра они перешли по мостику через  ручей,  впадающий  в  маленькую
тихую  речку  Добрушку,  и  углубились  в  лес,  простиравшийся  на  десятки
километров на север и восток Брянщины.
   Крутов был одет, как завзятый грибник,  в  спортивный  костюм,  ветровку,
головной убор под названием панама и кеды - вместо сапог;  в  руках  он  нес
вместительную ивовую корзину и подаренный бетдаггер вместо грибного  ножика.
Елизавета, впервые увидев необычной формы нож, попросила  его  поносить,  но
Крутов дал ей всего лишь подержать "летучую мышь", способную резать,  колоть
и рубить.
   На девушке были джинсы, футболка, ветровка, платок и сапожки,  а  корзину
она несла вдвое меньшую - туесок из березовой коры.
   Оба понимали, что поход за грибами лишь  предлог  побыть  вдвоем,  однако
делали вид, что выбрались в лес, чтобы плюбоваться природой, насладиться  ее
вечным покоем и отдохнуть от городксого шума, и обоим  эта  игра  нравилась,
будто к ним вернулись школьные годы, беззаботная  и  ветреная  юность.  Лиза
взяла с собой видеокамеру, запечатлела на кассету переход Крутовым  мостика,
потом они поспорили, кто будет нести камеру дальше, поцелуй  их  помирил,  и
камера осталась у Елизаветы.
   Обычно Крутов начинал грибные маршруты с березняка за болотцем на окраине
Ковалей, однако на этот раз решил  сразу  повести  девушку  за  Добрушку,  в
сторону Николаевки, где в дубовой роще всегда собирал боровики.
   За речкой пошли смешанные березово-сосновые леса, сменявшиеся в низменных
местах  осинничками  с  кленами  и  дубками,  где  росли   подберезовики   и
подосиновики. За час  похода  грибники  набрали  по  полкорзины  молоденьких
красноголовиков,инастроениеуобоихподнялосьдо       возвышенно-мечтательного,
умиротворенного,  жизнерадостного.  Забылись  беды,   невзгоды,   неприятные
встречи, заботы, рутинные дела,  впереди  маячила  призрачная  фигура  птицы
счастья, обоим было весело и  хорошо,  и  поцелуи  их,  будоражащие  душу  и
заставлявшие чаще биться сердце, были как бы прологом будущих наслаждений.
   В девять часов вышли к Бурцеву городищу, и  Елизавета  долго  снимала  со
всех сторон осевший,  десятиметровой  высоты  курган,  частокол  заостренных
бревен вокруг вершины, почерневших, но до сих пор не сгнивших, хотя  возраст
их перевалил за тысячу лет. А вот идол, венчавший вершину холма, к  которому
любил взбираться Крутов, исчез. И еще одна деталь неприятно поразила Егора -
раскоп.  За  кучей  валунов  у  подножия  кургана   виднелось   целое   поле
свежевырытой земли площадью с волейбольную площадку.
   Складывалось впечатление, что подножие и часть  склона  холма  перекопали
любители старинных кладов.
   Крутову вспомнился сон с человеческими  руками,  торчащими  из  разрытого
кургана, и настроение его упало.
   -  Пойдем,  -  подошел  он  к  увлеченной  видеосъемкой,  раскрасневшейся
Елизавете, не отрывающейся от видоискателя камеры.  -  Скоро  станет  совсем
жарко, а мы еще не добрались до места.
   Девушка с видимым сожалением закончила съемку,  сменила  кассету,  и  они
углубились в чащобный елово-сосновый лес, который Осип называл раменьем.
   Однако до дубовой рощи добраться им не удалось.
   Сначала путь преградила асфальтовая ленти дороги, о которой говорил Осип,
что она будто бы ведет аж до Минско-Московской трассы. Выйдя на дорогу, Егор
и Лиза посмотрели в одну сторону, в другую, потом друг на  друга,  и  Крутов
покачал головой.
   - Чудеса в решете, да и только. Кому понадобилось класть асфальт по нашим
болотам?
   - Здесь недалеко  начинается  запретная  зона,  -  задумчиво  проговорила
девушка.  -  Какая-то  воинская  часть  стоит.  -   Она   помолчала,   теряя
жизнерадостность.  -  Я  слышала  краем   уха,   что   якобы   это   не   то
экспериментальный военный полигон, не то военная лаборатория.
   - От кого слышала? - подозрительно прищурился Крутов.
   - От деда мого, - отрезала девушка и, видя, что  он  готов  обидеться,  с
неохотой добавила. - От Георгия слышала...
   - А он откуда знает?
   - У него очень широкий круг знакомств. - Лиза вдруг рассердилась.  -  Что
ты меня пытаешь? Я передаю только то, что сылашала.
   - Дядька мне говорил, что к  брату  твоего  мужа  раз  в  месяц  компания
приезжает на крутых машинах, поразвлечься, попариться в  баньке.  Не  отсюда
ли?
   - Ну что тебе до этого?.. - Елизавета  замолчала,  прикусив  губу,  потом
прямо посмотрела на  флегматически  рассеянное  лицо  Егора,  призналась,  -
знаешь, я об этом не думала. Может быть, ты прав. Но что из этого следует?
   - Да ничего особенного. Я просто размышляю вслух.  Но  чует  мое  сердце,
странные дела тут у вас делаются. Ну, потопали дальше?
   Они сошли с узкой асфальтовой ленты со  следами  протекторов  (ездили  на
каких-то тяжелых машинах), углубились в  лес,  однако  через  двести  метров
уперлись в забор  из  колючей  проволоки  высотой  метров  в  пять.  Он  был
двухрядным  и  добротным,  сделанным  надолго  и  прочно.  Вмес-то   столбов
использовались стволы деревьев, вершины которых были спилены. И вдоль забора
с той стороны Крутов увидел протоптанную тропинку, что  говорило  о  наличии
живой охраны зоны.
   - Похоже, белых грибов нам сегодня не видать,  -  глубокомысленно  сказал
Крутов. - Но контора здесь устроилась серьезная, если  судить  по  дороге  и
колючке. Сними-ка эту изгородь на пленку.
   - Зачем?
   - Пригодится когда-нибудь.
   Елизавета послушно подняла видеокамеру, и в тот же момент слева, метрах в
двадцати, раздался чей-то голос:
   - Эй, телеоператоры, а ну прекращайте съемку!
   По ту сторону изгороди зашевелились кусты акации, за деревьями замелькали
тени, и на свободное от кустов пространство вышли двое угрюмого вида  мужчин
в пятнистых комбинезонах и беретах, с автоматами через плечо.
   -  Здесь  снимать  запрещено,  -  продолжал  один   из   них,   лобастый,
темноволосый, с глубокопосаженными прозрачно-серыми  глазами  и  морщинистым
лицом. - Поворачивайте и валите отсюда подобрупоздорову.
   - Кем запрещено? - полюбопытствовал Крутов, сразу оценив профессиональную
подготовленность  охранения:  один  прикрывал  второго,  а   оба   двигались
по-особому гибко и свободно.
   - Не твоего ума дело. Сказано - поворачивай, значит поворачивай.
   Второй, что шел сзади, худой и горбоносый, со впалыми щеками  дистрофика,
но жилистый и сильный, коснулся спины напарника  и  кивнул  на  нож  в  руке
Крутова, который тот не успел спрятать. Они  о  чем-то  заговорили,  понизив
голос, в то время как Егор и Елизавета, переглянувшись, начали  отступление.
Тогда морщинистолицый окликнул Крутова:
   - Эй, малый, а ну подойди ближе.
   - Зачем? - оглянулся Егор.
   - Кидай сюда свой ножик.
   - Иди, не останавливайся, - одними губами бросил Крутов девушке,  сам  же
приостановился на секунду.
   - А больше ты ничего не хочешь, лягушка пятнистая?
   - Двигай сюда, я сказал! - Часовой заученным движением снял  "калашников"
с плеча, поднял ствол и спустил скобу  предохранителя.  -  Не  то  уложу  на
месте!
   - Какой ты храбрый, - хмыкнул  Крутов,  подбрасывая  бетдаггер  с  особой
подкруткой, поймал нож и одним точным безошибочным движением воткнул  его  в
чехол на поясе. - Может, посоревнуемся, кто окажется быстрей, ты или я?
   Парни переглянулись, и в то же мгновение  Крутов  взял  темп  и  исчез  в
кустах, догоняя ушедшую вперед Елизавету. Наверное он  произвел  впечатление
на  сторожей  за  колючей  проволокой,  а  может  быть,  они  только  пугали
грибников, во всяком случае, стрелять вслед молодой паре они не стали.
   - Зря ты их дразнил, - сказала девушка,  когда  они  снова  выбрались  на
асфальтовую дорогу. - Таким, как они, ничего не стоит убить человека.
   - Здрасьте, - поклонился Крутов, - с какой это стати я должен был  отдать
им нож? И с какой это стати  они  открыли  бы  огонь  по  мирным  гражданам?
Партизанские войны в этих краях кончились еще в сорок четвертом году.
   - В сорок третьем.
   - Тем более. Кстати, куда ты так спешишь? Во-первых,  мы  не  завтракали,
во-вторых, не набрали боровичков. Я знаю еще одно место неподалеку, завернем
туда...
   Елизавета замедлила шаг, но не  остановилась,  лицо  ее  стало  хмурым  и
озабоченным.
   - У меня дурное предчувствие... - Она передернула плечами. - И  оно  меня
никогда не подводило. Что-то случилось в деревне. Пошли домой.
   - Ну вот еще! Что там может случиться?
   - Я тебя прошу.
   Егор подумал, молча догнал ее и ускорил шаг.
   В Ковали они вошли в половине  одиннадцатого,  сразу  увидев  столб  дыма
посреди села: дымилась куча угля и золы, оставшаяся от коммерческой палатки.
По деревне ходили потерянные жители, многие  из  них,  в  основном  женщины,
собрались возле Гришанковой хаты, у которой были выбиты стекла.
   Во дворе дома стоял "уазик" скорой  помощи,  на  земле  лежал  человек  в
окровавленной рубашке, а над ним склонились двое мужчин в белых халатах.
   - Что случилось? - спросил Крутов у  женщин  возле  соседнего  дома,  ища
глазами своих, потом увидел на улице четкие  следы  колес  и  понял,  что  в
деревне побывала банда на мотоциклах. С плачем к нему кинулась тетка Ксения,
за ней подошла сестра Лида.
   Через  минуту  он  узнал,  что  Осипа  и  Аксинью  подстрелили   подонки,
ворвавшиеся в село, и что обоих уже увезла машина реанимации.  Пострадали  и
коммерсанты: одного из них, смуглолицего Гафура, ранили в грудь  и  в  ногу,
второму - старшему из продавцов, проломили  голову;  именно  он  и  лежал  в
палисаднике у дома. Бориса, брата  мужа  Елизаветы,  в  момент  нападения  в
деревне не было, прибыл он буквально за минуту до возвращения Крутова и Лизы
из леса и на их появление лишь бешено сверкнул глазами. Подходить к  ним  не
стал.
   - Когда они уехали? - спросил Егор,  прижимая  к  себе  плачущих  женщин,
вдруг понимая, что его план мирного отдыха на природе рушится на глазах.
   - Еще девяти не было, - опомнилась сестра Лида, вытирая слезы.
   - Я пойду к своим? - тихо проговорила Елизавета.
   - Иди, - кивнул Крутов, добавил  торопливо,  -  расспроси  там,  что  они
видели. Сколько их было?
   - Человек двадцать, - еле выговорила бабка Ксения.
   - Семь  или  восемь,  -  покачала  головой  Лида.  -  Все  такие  черные,
страшные... на таких огромных мотоциклах... полезли по домам, стали отбирать
деньги, еду... Дед Осип шуганул одного, а дружки полезли в драку.
   Он за ружье, они за автоматы...
   - А бабу Аксинью как подстрелили?
   - Ее не подстрелили, сильно побили. Она вступилась за деда... один ударил
ее ногой, потом прикладом...
   Крутов стиснул зубы. В голову шибануло волной ненависти, в глазах  поплыл
кровавый туман. Усилием воли он задавил ненависть,  голова  стала  чистой  и
холодной. Не обращая внимания на причитания и вопросы бестолково  суетящихся
женщин, он быстрым шагом направился к дому и сразу же обнаружил, что  колеса
его "рено" пробиты. Догонять бандитов было не на чем.  Присев  на  корточки,
Егор потрогал спущенные шины, выругался сквозь зубы и  вдруг  услышал  шаги.
Стремительно обернулся.
   На него из-за свежесобранного стога сена  смотрел  светловолосый  молодой
человек, в котором он не сразу узнал нового знакомого, Панкрата Воробьева.

ЖУКОВСКИЙ РАЙОН

ВОРОБЬЕВ

   К  обеду  подразделение  милиции   и   следователь   Жуковской   районной
прокуратуры уехали, и деревня опустела. Женщины еще  продолжали  судачить  о
случившемся, но всех ждали дела, некормленная и недоеная  скотина  требовали
забот, и сельчане разбрелись  по  домам,  садам  и  огородам.  Ковали  снова
превратились в идиллически мирную деревеньку конца двадцатого века,  еще  не
исчезнувшую с лица земли, но уже постепенно приходящую в упадок  по  причине
старения. Средний возраст ее жителей уже давно перевалил за пятьдесят лет.
   После того, как все следственные процедуры закончились, Крутов  уехал  на
мотоцикле родственника в больницу навестить своих пострадавших дядю и  тетю,
и Панкрат остался один в его доме. Он ждал известий  от  своих  разведчиков,
помчавшихся вдогон за бандитами. В  принципе,  он  мог  быть  доволен  своей
прозорливостью, позволившей ему определить предполагаемый район удара  банды
и примчаться к месту происшествия буквально через  час  после  нападения  на
деревню, но столь открытое  и  наглое  нападение  заставляло  задуматься,  и
Панкрат час просидел на веранде дома  Крутова,  размышляя  над  случившимся,
пока не пришел к выводу: банда имела не  только  аналитиков,  просчитывающих
объекты операций, но и какую-то серьезную "крышу", позволявшую ей не слишком
беспокоиться о возможных последствиях своих действий.  Самыми  же  надежными
"крышами" в данной ситуации следовало считать две конторы: милицию и  армию.
А поскольку милиция в последнее время по данным разведчиков  Воробьева  сама
понесла потери в результате контактов с бандитами, предполагать ее участие в
деятельности банды было трудно, хотя этот вариант и не исключался, и Панкрат
переключил свое внимание на военные объекты района и области.
   В непосредственной близости от Ковалей располагалось  три  таких  объекта
плюс охраняемый склад ГСМ, разведчики отправились по адресам, и теперь  надо
было лишь ждать результатов  разведки,  сдерживая  Крутова,  который  рвался
преследовать банду и воздать каждому по справедливости.
   В час дня из  больницы  вернулся  хозяин,  с  виду  сдержанно  спокойный,
хладнокровный  и  целеустремленный.  Панкрат  с  удовольствием  оглядел  его
ладную,  сильную,  мускулистую,  хотя  и  не  слишком  накачанную,   фигуру,
худощавое, узкое, замкнутое лицо с крутым лбом и  умными,  все  понимающими,
карими, с желтым  блеском,  глазами,  способными  становиться  теплыми  либо
ледяными, в зависимости от чувств. Этот тридцатипятилетний ас из спец-группы
ФСБ,  вынужденный  уйти  в  отставку  из-за  какой-то  несогласованности   и
безответственности командиров, знал и умел многое и был отличным  кандидатом
в команду "Час", но Панкрат не  хотел  торопить  события  и  удочку  в  этом
направлении пока не закидывал. Всему свое время, подумал он, в том  числе  и
время собирать камни. Поинтересовался, имея в виду больницу:
   - Ну, что там?
   - Дядя потерял много  крови,  но  выживет.  Уже  в  сознании  и  пытается
веселить больных и медсестер. У тети разорвана подвздошная сумка  и  сломано
ребро, бил ее специалист, но в общем ничего страшного. Врачи  там  неплохие,
поднимут на ноги.
   - В Жуковке?
   - Их отвезли в Фошню, тут рядом, в трех километрах. Год назад  американцы
построили в Фошне реабилитационный центр, вся губерния лечиться ездит. Узнал
что-нибудь?
   - Терпение, мой друг, терпение, разведка дело не быстрое, сам знаешь.
   К вечеру, я думаю, кое-что знать будем. С милицией больше не общался?
   Крутов постоял возле веранды, поглядывая на дом соседей, потом с  видимым
усилием пошел к себе. Сказал на ходу:
   - Разговаривал с дежурным в Фошне. Послал он меня...
   - Ясно. Значит, ничего у них нет. Может, чаю попьем?
   - Сейчас обедать будем. -  Крутов  появился  через  минуту  переодетый  в
джинсы и такую же рубашку с короткими рукавами. - К нам никто не заходил?
   - Кого ты имеешь в виду? - прищурился Панкрат. - Сосед-ка приходила, тебя
спрашивала. Симпатичная молодая аборигенка, очень сексуальная.
   Крутов на словах "очень сексуальная" сдвинул брови, и Панкрат с  усмешкой
поднял руки вверх.
   -