м  двинулись
дальше.
   - Что ж, давай о делах, - сухо сказал Лот.
   - Где сейчас танкер "Тамбов"? - спросил Джин.
   - В центре Атлантики. Идет на Кубу.
   - Итак, я - Марк Рубинчик, судовой  врач  танкера  "Тамбов".  Нахожусь  в
Москве в отпуску.
   - Версия для кого?
   - Для семейства академика Николаева, его Дочери, ее  подруги  Тони  и  их
друзей.
   - Где ты с ними познакомился?
   - На пляже.
   - В кого ты влюблен - в Тоню или в Ингу?
   - В Тоню, конечно, - машинально ответил Джин. Лот снова расхохотался.
   - Жаль, что не в Ингу.
   - "Фирма" хочет, чтобы в Ингу? - мрачно спросил Джин.
   - Нет, нет, ни в коем случае. Наоборот, Инга - табу. А кто она, эта Тоня?
   - Не имеет значения.
   - А все же?
   - Важно другое: я свой человек в доме Николаева.
   - О Тоне потом. Ты видел самого?
   - Да. Он недавно вернулся из командировки на Алтай. Очень любит дочь.
   - Каков он?
   - Обаятелен, неразговорчив. Как говорят русские, "с небольшим приветом".
   - Что это значит?
   - Немного  спятил  на  своей  науке,  но  когда  "отключается"  -  вполне
нормален.
   - Я вижу, он тебе нравится. Лот снова включил транзистор.
   - Если говорить правду - в какой-то мере да.
   - А ты ему?
   - И он мне симпатизирует.
   - У него есть хобби?
   - Камешки. Он коллекционирует камешки, в  основном  коктебельские  -  это
курортный город в Крыму. Собирает сердолики, агаты.
   - Достань у ювелиров несколько редких камней, поговори с ними.  -  Лот  с
огорчением вздохнул. - Как бы нам сейчас пригодились японские суисеки!  Я  в
прошлом году был на выставке камней из ручьев и рек Японии. Представляла  их
фирма "Мицукоен" в Токио...
   Они вошли в ворота Парка культуры и некоторое время продолжали  двигаться
молча.
   - Ты, по-моему, всерьез чем-то озабочен, - первым нарушил молчание Лот. -
Может быть, у тебя нервы сдают или ты слишком прижился на родине предков?
   - Не  понимаю,  к  чему  этот  разговор,  -  в  голосе  Джина  Лот  опять
почувствовал холод. - Мы здесь на работе. Здесь  нет  "Клуба  рэйнджеров"  и
отеля "Уиллард".
   - Молодец, малыш, - одобрительно сказал Лот. - Я вижу, ты понимаешь,  что
мы вышли на финишную прямую и наши майки одного цвета. Это главное.
   - Зашибу! - где-то высоко в небе  раздался  крик.  Джин  и  Лот  невольно
подняли головы - это забавлялись мальчишки, катающиеся на воздушных  лодках.
Лодки крепились на стальных тросах и, раскачиваясь,  угрожающе  скрипели  на
несмазанных крюках верхней планки.
   Мальчишки, взлетая в небо так высоко, что захватывало дух,  кричали  все,
что вертелось на языке, лишь бы выдохнуть из себя восторг или вызов.
   - Хорошо им, - сказал Джин.
   -  Пойдем  выпьем,  -  сказал  Лот.  -  Нам  нужно  тщательно   продумать
послезавтрашнее воскресенье. Я  хочу  быть  гостем  академика  Николаева  на
воскресном обеде в узком кругу.

   В квартире на Малом Гнездниковском зазвонил телефон.
   - Вам кого? - Будьте любезны Тоню, скажите - Рубинчик.
   - Одну минуту.
   - Здравствуй, Тоня. Я тут встретил приятеля из  ГДР.  Нас  пригласили  на
воскресный обед к Николаевым.
   - Мне Инга говорила.
   - Хотелось бы, мисс, чтобы вы снизошли...
   - Да я по уши в грязи, у меня уборка.
   - Провинциал, обездоленный судовой  врач,  вдвоем  со  своим  иностранным
гостем - защитником мира просят...
   - Хватит трепаться, Марк!
   - Кстати, посоветуй, что принести к воскресному обеду в дом академика.
   - Ингина слабость - тюльпаны.
   - Их продают на всех перекрестках?
   - В основном на Центральном рынке.
   - Вас понял. Какие будут указания?
   - В два у Центрального телеграфа.
   Джин повесил трубку и мысленно исписал  телефонную  будку  набором  самых
страшных проклятий. Он был отвратителен самому себе. Тянет девушку  на  этот
страшноватый обед, будет знакомить  ее  с  Лотом,  опять  выдавать  себя  за
другого...
   В дверях метро он заметил чеи-то знакомый профиль.
   Человек торопился куда-то. Он прошел, не оборачиваясь, несколько шагов  и
сел в машину.
   Последнее время Джин стал придирчивей присматриваться к  окружающим.  Ему
казалось, что некоторые лица, мелькающие вокруг, назойливо повторялись.
   - Я становлюсь подозрительным, - сказал он, встретившись  у  телеграфа  с
Лотом
   - Заметил "хвост"? - быстро спросил тот.
   - Да нет, просто нервы.
   - Это последний рывок, Джин, и я тебе выбью отпуск. Катанешь с  Ширли  на
Бермуды..
   Ровно в два подошла Тоня. В отличие от большинства своих сверстниц она не
любила опаздывать на свидания.
   Джин представил Тоню Лоту.
   - О! - воскликнул Лот - Мой  товарищ  имеет  вундершонсте...  как  это...
превосходный вкус! Тоня обрадовалась встрече с "Марком".
   - Пойдемте, - сказала она. - Нас  уже  ждут.  Это  совсем  рядом,  -  два
квартала...
   - Ого, какие тюльпаны! - воскликнула Инга, приглашая гостей в дом.
   - Привет, Инга! Это Франк Рунке, мой приятель из ГДР, -  представил  Джин
Лота. - Приехал к нам с миссией дружбы.
   - Рунке! - поклонился Лот - Франк Рунке Говорю. по-русски "зеер вениг"  -
Проходите в столовую.. Папа! Гости пришли
   Инга с Тоней ушли на кухню заканчивать приготовление к обеду. Из кабинета
вышел Николай Николаевич.
   Он был одет по-домашнему, в белой рубахе, без галстука,  рукава  закатаны
до локтей.
   Лот сразу же отметил мускулистые  руки  и  сильную  фигуру  уже  довольно
немолодого человека. Заметил и главное - родинку под левым ухом, похожую  на
пятипалый кленовый лист. И  тот  же  рост,  что  у  младшего  брата,  те  же
серо-голубые глаза, те же светло-русые волосы Эн-Эн-Эн даже больше похож  на
старика Гринева
   Бронзовый загар подчеркивал сухое, продолговатое лицо Николая Николаевича
с двумя резкими продольными морщинами вдоль щек.
   Он приветливо улыбнулся, встретившись глазами с Джином.
   - Присаживайтесь... Старый друг? - мягко спросил он.
   - Не старый, но друг. Франк  встречал  в  Ростоке  наш  танкер  от  имени
Комитета защиты мира. Был моим гидом, а стал товарищем.
   - Я о нем много думаль, когда ездиль сюда. Чужой город - не твой проспект
без товарища.
   - Можете говорить по-немецки. Я знаю этот язык.
   - Гут! - Лоту сразу же стало легко. Он теперь  мог  точно  выразить  свою
мысль, он получил  свободу  маневра,  возможность  тоньше  плести  словесную
паутину, хотя были  в  связи  с  этим  и  свои  потери  из-за  необходимости
разговаривать на  равных.  Теперь  уже  не  отмолчишься,  не  спрячешься  за
частокол чужих и непонятных слов. Лот, конечно, знал, что  Эн-Эн-Эн  говорит
по-немецки.
   - У вас курят? - поинтересовался Лот.
   - Пожалуйста,- Николай Николаевич придвинул пепельницу.
   Лот прикурил, зажигалкой сфотографировав его и Джина.
   - Простите, вы воевали? - неожиданно спросил Николай Николаевич.
   - Я почти всю  войну  просидел  в  Заксенхаузене...  Вы  не  слыхали  про
студенческие волнения в сорок первом?
   - В Мюнхене, если не ошибаюсь?
   - Совершенно верно. Вот тогда, по сути дела, я должен был сделать  выбор.
Мой отец - друг Тельмана. Я не мог поступить иначе.
   - Это естественно, - задумчиво произнес Николай Николаевич. -  Помните  у
Гейне: "Ранние зимние дороги отцов - они нас выбирают".
   - Я люблю прозу Гейне, - сказал Лот. - Особенно  "La  Grande".  Печальное
обращение "madame" долго преследовало меня. Мы ведь нация контрастов.  Маркс
и Гитлер, Бетховен и Шварцкопф,  Гейне  и  Карл  Мей  с  прародителями  типа
Освальда Шпенглера.
   - Я читал его "Закат Европы".
   - Это наш позор... - вздохнул Лот.
   - А Эрнста  Буша  вы  любите?  Я  помню  его  песни.  Особенно  "Болотные
солдаты"...
   Лот не спеша подошел к роялю, поднял крышку, прочел вслух:
   - "Беккер"!.. Можно?
   - Бога ради.
   Лот придвинул стул, толкнул клавиши и негромко запел:
   Заводы, вставайте,
   Шеренги смыкайте.
   На битву шагайте...
   Шагайте, шагайте..
   Проверьте прицел,
   Заряжайте ружье.
   На бои, пролетарий,
   За дело свое
   Джин открыл рот от изумления.
   - Вы молодец!
   Николай Николаевич подошел к роялю.
   - Видимо, есть у нас всех что-то такое, что не истребить и не унизить.
   Джин прикурил и сфотографировал теперь Лота с Николаевым.
   - Куда же оно денется,  наше  прошлое!  -  Лот  встал.  -  Мой  отец  был
спартаковцем. Его замучили в гестапо. Мне и самому порядком досталось. Я мог
бы составить реестр пыток и зверств, учиненных надо мной.
   - Чем вы теперь занимаетесь, товарищ. Рунке?  -  поинтересовался  Николай
Николаевич.
   - Я по профессии переводчик, а по призванию - петрограф.
   - Ваше призвание - моя любимая наука. Я  ведь  коллекционирую  камни.  Не
будь я математиком и не приговори меня к ней создатель, я бы...
   Лот порылся в карманах и достал оттуда два удивительных агата. Прежде чем
протянуть их Николаю Николаевичу, он, как истый камневед, потер  их  рукавом
пиджака.
   - Они точь-в-точь коктебельские!
   Николай Николаевич вначале положил камни на ладонь, а потом каждый из них
поочередно поднес поближе к глазам.
   - Обработаны по первому классу, - сказал он. - Что ж, раз так - пойдемте.
- И он увлек Лота и Джина за собой в кабинет.
   - Обед готов! - послышался из столовой голос Инги.
   Николай Николаевич торжественно достал с полки свои сокровища: коробки, в
которых, как птенцы в гнездах, лежали агаты,  сердолики,  фернанпиксы  самых
разнообразных форм и расцветок.
   Лот обшарил глазами кабинет.
   Три стены снизу доверху были обшиты полками. Здесь в основном были  книги
по математике, физике и биологии. Одна полка отдана русской классике.  Много
словарей - немецких, французских, английских. У окна стоял огромный стол  из
красного дерева; казалось, он состоял из сплошных ящиков, не только  впереди
и  сзади,  но  и  с  боков.  Над  столом  возвышалась  старинная   лампа   с
куполообразным  абажуром.  На  стене  висел  портрет   молодого   Эйнштейна,
играющего на скрипке.
   - У вас, по-видимому, в кабинете не  курят?  -  предупредительно  спросил
Лот, разглядывая у окна продолговатый и прозрачный как слезинка сердолик.
   - Я не курю, - как бы извиняясь, сказал Николай Николаевич, - и у меня  в
кабинете друзья стараются тоже не курить.
   - Я, я, натюрлих!..
   - Вы знаете, что меня в свободное время больше всего  занимает?  -  после
небольшой паузы спросил Николай Николаевич. - Обтачивание камней... Как  это
интересно, пытаться каждому камню найти  свойственную  только  его  сущности
форму! Эта работа близка к искусству... Не так ли?
   - Все сущее  ждет  формы  своего  выражения.  Только  человек  мечется  и
враждует с себе подобным. У меня был друг  детства,  почти  двойник.  -  Лот
отошел от окна.  -  Но  нас  развела  судьба.  Я  стал  антифашистом,  он  -
гитлеровским офицером-десантником. Я живу и работаю в ГДР, он  участвовал  в
корейской войне на стороне американцев, а сейчас, кажется, работает у них  в
разведке, - Лот повернулся к Джину. - Я тебе рассказывал,  Марк,  про  этого
человека...
   Джин кивнул. Свобода Лота удивляла и раздражала его, а Лот, казалось, был
на вершине, он легко передвигался по комнате, вел, вроде бы  непринужденный,
но тонко нацеленный разговор.
   - Я расфилософствовался, и чуть не забыл показать вам главное чудо!
   Лот протянул Николаеву японский камень.
   - Это из породы красных  камней,  которые  добывают  на  острове  Садо  в
Японском море, - пояснил он. - Поглядите. - Лот вынул зажигалку  и,  взяв  у
Николая Николаевича камень, начал коптить  его.  -  Теперь  он  заиграет!  -
воскликнул Лот и принялся энергично тереть камень о рукав пиджака.
   - Что вы делаете! Инга! - крикнул Николай Николаевич.  -  Инга,  принеси,
пожалуйста, суконку или кусочек шерсти. У вас будут пятна на рукаве пиджака.
   - Чепуха!
   Николай Николаевич, не дожидаясь дочери, сам вышел за суконкой.
   Лот сфотографировал рукописи, лежащие на столе, и названия книг на полках
научной литературы на русском языке.
   Обед прошел весело и непринужденно. Много ели, пили немного,  но  шутили,
смеялись.
   После обеда по просьбе Тони Джин  сыграл  "Прелюд"  Рахманинова.  Николай
Николаевич, растроганный, театрально жал руку смущенному "судовому врачу".
   Лот сфотографировал братьев и подумал:
   "Кажется, голос крови возьмет свое".

   На этот раз Рубинчик шел в  Комитет  госбезопасности,  твердо  зная,  что
новый вызов опять связан с таинственным Евгением Чердынцевым.
   "Невероятно, но факт, - думал он, - должно быть, этот тип -  чистой  воды
шпион и теперь уже, по-видимому, пойман".
   Он представил себе хмурое, заросшее щетиной лицо этого некогда  холеного,
самоуверенного блондина, ерзающие пальцы опущенных рук,  сломленную  складку
рта. И вдруг...
   - Кино посмотреть хотите?
   На этот раз Сергей Николаевич был весьма оживлен.
   - Кино? Почему же нет? - растерялся Марк.
   - Ну вот и  отлично...  Будьте  любезна!  -  обратился  чекист  к  своему
помощнику - совсем молодому парню, почти ровеснику Марка.
   Тот опустил шторы, выдернул из железной трубки, висящей на  стене,  белый
экран, выдвинул киноаппарат и доложил:
   - Готово.
   - Звук?
   - Все в порядке.
   - Начинайте. И началось...
   Из гостиницы "Националь" вышел его старый знакомый - "Жека" Чердынцев. Он
постоял у двери, закурил и направился в сторону метро.  У  автоматных  будок
встретился с изящно одетым господином с черным  чешским  портфелем  в  руке.
"Жека" и господин сразу же узнали друг  друга,  хотя  встреча  их  проходила
довольно сдержанно. Человек достал из  портфеля  сверток.  "Жека"  развернул
его. На дне небольшой коробочки, в вате, лежали три камешка.  "Жека"  качнул
головой, положил сверток в карман, расплатился с изящно одетым господином  и
пошел к "Метрополю".
   - Узнаете? - спросил Сергей Николаевич.
   - Он, - еле сдерживая возбуждение, сказал Марк. - Ничуть не изменился.
   - Это на двух пленках? - спросил. Сергей Николаевич у Ильина.
   - Так точно.
   - Товарищ Рубинчик! Помните, вы говорили, что  у  него  была  родинка  на
правой руке, будьте, пожалуйста, внимательным.
   ..."Жека" набирает чей-то номер в телефонной будке на Главпочтамте.
   Крупным планом - правая рука. "Стоп-кадр"  с  изображением  руки.  Теперь
крупный план левой руки с телефонной трубкой. Снова "стоп-кадр".
   - Родинка была! - выкрикнул  Марк.  -  На  тыльной  стороне  кисти  между
большим и указательным пальцем... Сейчас ее почему-то нет...
   Когда после фразы "Тоню, пожалуйста. Скажите  -  Рубинчик"  Марк  услышал
свою фамилию, Он все же не удержался и крикнул:
   - Сука!..
   Исчез, свернувшись в железную трубку, белый экран, "ушел" в книжную полку
портативный киноаппарат, раздвинулись шторы, а потрясенный Марк все  еще  си
дел молча.
   - Значит, он?
   - Он.
   - А родинка?
   - Ума не приложу.
   - Ну ладно. Благодарю вас, товарищ Рубинчик, - сказал Сергей  Николаевич.
- Постарайтесь не делиться своими впечатлениями ни с кем.

   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   "ЧЕРТОВО КОЛЕСО"
   По Соборной площади в Кремле разгуливал невероятно странный господин.  Не
было ни одного москвича, который  бы,  встретившись  с  ним,  не  обернулся.
Группы туристов из провинции  при  виде  господина  застывали  в  изумлении.
Иностранцы пшикали ему вслед.
   Замшевые  шорты  обнажали  волосатые  мощные  ноги  с   перекатывающимися
мускулами. Широченные плечи распирали ярчайшую гавайскую рубаху.  На  бритой
голове красовалась кокетливо сбитая набок немыслимо экзотическая шляпа.
   Лот  специально  вырядился  так,  во-первых,  для  того,   чтобы   больше
соответствовать взятому образу  чудака  миллионера  из  немецкой  Швейцарии,
путешествующего по классу "люкс",  а  во-вторых,  для  того,  чтобы  немного
подразнить "этих русских".
   Хохоча и громко восклицая "о, ш„н",  "вундербар",  он  фотографировал  из
"партефлекса" и "экзакты" Царь-пушку, Царь-колокол, Ивана Великого,  церковь
Ризоположения; кинокамерой  "кэннон"  снимал  живописную  толпу,  покрикивал
"фриден-фройндшафт";  "филипс",  висящий  на  его  груди,   дико   барабанил
музыкальную программу из Цюриха.  Его  несколько  удивляло,  что  у  каждого
второго русского тоже были транзисторные  приемники  и  почти  у  каждого  -
фотоаппараты и кинокамеры,  что  русские  были  вполне  сносно  одеты  и  не
испытывали никакого страха перед иностранцами. Глядя с кремлевского холма на
огромный бескрайний город, он думал:
   "У нашей команды было бы много  работы,  если  бы  фюреру  удалось  взять
Москву в сорок первом. Все-таки странный человек был наш Ади".

   Лот уже собирался покинуть  Кремль,  когда  вдруг  почувствовал  какое-то
беспокойство. Ему показалось, что в этой толпе или вообще в этой  обстановке
появилось нечто, представляющее для него чрезвычайный интерес. Это  была  не
слежка, слежку его  интуиция  разведчика  угадывала  безошибочно,  это  было
что-то другое. Он несколько раз пересек площадь, внимательно  вглядываясь  в
лица, и вдруг увидел ЭТО лицо, которое заставило его  насторожиться.  Должно
быть, вначале это лицо промелькнуло среди сотен других,  не  задержавшись  в
мозгу, а только лишь слегка задев центр тревоги. Теперь он видел его ясно.
   В   группе   солидных   негоциантов,   слушающих   пояснения    тоненькой
девушки-гида, стоял "контейнер", квадратный дядюшка Тео  Костецкий-Брудерак.
Выпучив  рачьи  глазки,  он  с   вечным   своим   выражением   идиотического
остекленелого любопытства смотрел на девушку, на ее руку, на купола соборов.
   "Та-ак, - подумал Лот, - какое трогательное внимание, мистер Мерчэнт!"
   Когда группа негоциантов двинулась  к  выходу  из  Кремля,  к  Боровицким
воротам, Лот пошел сзади. Видно было, что дядя Тео не подозревает о том, что
он взят под наблюдение. Несколько раз  его  взгляд  даже  касался  Лота,  но
безучастно скользил дальше.
   Негоцианты  вышли  из  Кремля,  пересекли  Манежную  площадь  и  вошли  в
гостиницу "Националь", ту самую, где Лот снимал шикарный трехкомнатный номер
с видом на Кремль. Лот последовал за ними.
   Негоцианты,  по  всей  вероятности  канадцы,  шумные  полнокровные  люди,
договаривались об обеде: "рашен водка" и "кавиар" - вот что занимало их  умы
в этот момент. Дядя  Тео  с  застывшей  улыбочкой  внимал  этим  чрезвычайно
оригинальным  разговорам,  потом  вынул  платочек,  аккуратно  сморкнулся  и
потопал в туалет.
   Лот вошел в туалет через минуту. Здесь было полутемно, прохладно и пусто,
лишь из одной закрытой кабинки слышалось вежливое журчание.
   Лот остановился возле писсуара, шумно  прокашлялся  и  запел  измененным,
хриплым голосом подвыпившего человека свою фронтовую песню "Лили Марлен".
   Если я в окопе от страха не умру,
   Если русский снайпер мне не сделает дыру,
   Если я сам не сдамся в плен,
   То будем вновь
   Крутить любовь
   Под фонарем
   С тобой вдвоем,
   Моя Лили Марлен.
   Он увидел в зеркале, что дверца за его спиной чуть-чуть приотворилась и в
щелке мелькнул глазок дяди Тео. Он быстро повернулся, ухватился за  ручку  и
потянул дверь на себя. Дядя Тео сопротивлялся
   - Отпустите дверь, - сказал Лот по-немецки
   - Кто вы? - пискнул дядя Тео.
   Лот рванул дверь,  ворвался  в  кабину,  сжал  задрожавшего  дядю  Тео  в
стальных объятиях, жарко дыхнул в ухо.
   - Гуд афтэрнун, мистер Брудерак.
   - О боже, это вы, - прошептал дядя Тео, - как? Каким образом?! Здесь?..
   - Через час встречаемся в баре, - шепнул Лот и разжал объятия.

   В валютном баре "Националь", несмотря на ранний час, сидело уже несколько
сильно перегрузившихся господ. Цены здесь весьма сходные, и иному  владельцу
конвертируемой валюты нелегко бывает сдержать боевые инстинкты.
   Лот, одетый теперь в обычный летний костюм, вошел в бар и  лицом  к  лицу
столкнулся с золотистой, сверкающей звездой первой величины - Лиз Сазерленд.
Красавица шла к выходу, оживленно болтая со спутниками, знаменитым бородатым
толстяком Питером Устиновым и каким-то низеньким итальянцем.
   "Черт побери, - подумал Лот, - на