крайнее  напряжение.  -   Окончательные
инструкции получишь завтра днем. Встретимся в  16.30  в  бассейне  "Москва".
Захвати плавки, поговорим с глазу на глаз в воде. Ясно?
   - Слушай, Лот, - медленно проговорил Джин. - Моя поездка в Полтаву -  это
задание "фирмы"? Лот раздраженно усмехнулся.
   - Нет, Музея Гугенхейма. Вы что, не доверяете мне, капитан Грин?
   - Почему бы мне не знать что там, в этом чертовом ящике?
   Прогулочный катер прошел под мостом. С него неслась  популярная  во  всех
частях света песня:
   ...мы с тобой два берега
   у одной реки...
   Лот расхохотался, обхватил Джина за плечи своей могучей рукой, заглянул в
глаза.
   - Слышишь, малыш? Песня как нельзя более к случаю. Ну  чего  ты  злишься.
Джин? Мы с тобой два берега у чужой реки... Я могу тебе ничего не говорить о
контейнере, ты должен просто выполнить приказ, и все,  но...  по-дружески...
хорошо... там находятся ваши фамильные драгоценности.  Представь  себе,  они
сохранились...
   - Это и есть "великие дела в России"? Лот засмеялся.
   - Это только сюрприз для тебя и Натали. Главное не  это.  Списки.  Списки
людей, до зарезу нужных "фирме". Может быть, часть из  них  уже  жарится  на
подземных сковородках, но другие... "Фирма" предполагает,  что,  по  крайней
мере, трое - важные птицы. Если мы с тобой провернем  это  дело  и  операцию
"Эн-Эн-Эн", наши акции...
   Лот, озираясь, понизил голос:
   - Начальство собиралось послать тебя после этого задания  в  Иран,  Джин.
Там, недалеко от советской  границы,  американские  зеленоберетчики  готовят
местных рэйнджеров. Под видом археологов, например, разыскивают  Карманию  -
столицу и ставку Александра Великого. Но я думаю взять тебя к себе  в  Париж
как офицера связи с "зелеными беретами" в Бад-Т„льце. Я  познакомлю  тебя  с
секретным  планом  действий  зеленоберетчиков  в  случае   войны.   Огромный
откроется  театр  военных   действий   для   наших   "зеленых   человечков":
сногсшибательные акции с применением ядерного  и  химико-бактериологического
оружия, головокружительные действия наших вервольфов...
   Джин покосился на Лота - не спятил ли старина Лот с ума?
   - Уже ведется подготовка заброски команд "А" в эту страну. Я сам  помогал
уточнить  пункты  выброски  там,  где   можно   надеяться   на   пробуждение
автономистских тенденций, на возгорание гражданской  войны...  Но  не  будем
здесь говорить о наших делах. Я только хочу, чтобы ты знал, Джин,  что  тебе
всегда найдется теплое местечко рядом со мной.
   - Понятно, - буркнул Джин. - Ну, пока.
   - Я думал, мы хотя бы выпьем с тобой, как в доброе старое время, - сказал
Лот, изучающе разглядывая его лицо.
   - Сегодняшний вечер я живу  своей  отдельной  частной  жизнью,  -  твердо
сказал Джин. ... "Драгоценности, - подумал он. - Что ж, это  все-таки  может
быть каким-то алиби на случай..."
   Джин протянул ему руку. Лот сильно сжал ее, задержал в  своей  руке,  еще
раз заглянул Джину в глаза. Когда он разжал пальцы,  Джин  увидел  на  своей
кисти между большим и указательным пальцами  большую  коричневую  родинку  -
смерть. Ни о каком алиби, стало быть, не могло быть и речи.
   - Счастливой охоты, малыш,  -  сказал  Лот.  "Катись  ко  всем  подземным
чертям, ублюдок! Со всеми своими  собачьими  делами  и  жабьим  сердцем!"  -
выкрикнул Джин, но выкрикнул он это молча.

   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
   ДЖИН-ЭН-ТОНЯ
   Он невесело усмехнулся, придумав этот каламбур. "Джин-эн-тоник" - напиток
века! "Гениальное изобретение, равное расщеплению атомного ядра и спутнику!"
"Ничто так хорошо не сочетается друг с другом, как настоящий английский  dry
gin с индийской хиной, тонической водой марки schweppes!  "Джин-эн-тоник"  -
это энергия и веселье".
   Вопрос: что же это за магический тоник?
   Ответ с плотоядной улыбкой, окрашенной далекими воспоминаниями:  "О,  это
идет из старых времен, из  времен  колониального  владычества  Британии  над
Индией..."
   Пузырящаяся  прозрачная  жидкость,  кристаллы  льда,  крохотный   кусочек
зеленого лайма... В самом деле, нет ничего вкуснее этого  напитка.  Забавный
каламбур:
   "Джин-эн-тоник, Джин-эн-Тоня". К  сожалению,  этим  каламбуром  посмешить
девушку ему не удастся.
   Джин пересек улицу  Горького,  пошел  по  Пушкинской  площади  мимо  дома
"Известий" к углу Чеховской. Проходя мимо  витрин  "Известий",  он  повернул
голову влево и застыл как вкопанный. Весь вьетнамский ад  возник  перед  его
глазами: черные смертоносные треугольники "старфайтеров", морские  пехотинцы
с  поднятыми  вверх  карабинами,  перебегающие  улицу,  толпы   бритоголовых
буддийских  монахов,  монах,  обливающий  себя  бензином,  "черные  пижамы",
выставившие из зарослей ствол базуки...
   Торопливый бег толпы спотыкался у этой фотовитрины. Люди  останавливались
и долго молча рассматривали огромные снимки.  Они  видели  то,  что  на  них
изображено, но Джин видел и дальше, каждая застывшая картинка имела для него
свое продолжение, одна страшная сцена сменялась другой, пока не возникло то,
что преследовало его эти два года как наваждение: левая рука Лота опускается
на худенькое плечико Тран Ле Чин, мотнувшиеся глаза Транни, правая рука Лота
поднимает  "беретту",  выстрел,  упавшее  тело,  а   рядом   сапоги   Сонни,
вертолетчиков, парней, "откинувших копыта" на той проклятой горе... "А  этих
запиши на свой счет, Джин"... Сколько трупов!  А  потом  -  осада  форпоста,
призраки и "викинги", гирлянды из человечьих ушей и осколок гранаты...
   Он тряхнул головой сбрасывая оцепенение.
   "Нечего мне идти на свидание с Тоней. Что я могу  дать  ей,  кроме  горя?
Какой дикий вой, абсурд, ужас могут ворваться в ее простую жизнь,  если  она
узнает, что я за птица? Я не имею права встречаться с ней, если я  не  такая
же жаба, как Лот. А разве не  такая  же?  Прочь!  Поворачивай  в  гостиницу,
накачайся водкой и жди поезда. И дальше вперед, вперед, к новым  победам,  к
новым победам на  шпионском  поприще  в  шпионском  мире,  к  железобетонным
мужланам, которые одни только могут тебя понять, к шлюхам Гонконга,  Сохо  и
Салоник, к смерти, что ли..."
   Он зашагал дальше и свернул на улицу Чехова. Там, в конце этой  улицы,  в
переулке, находится молодежное кафе "Синяя птица", там она и ждет его.
   Уже много раз Джин давал  себе  зарок  больше  не  встречаться  с  Тоней,
исчезнуть  из  ее  жизни  навсегда,  но  подходило  время  свидания,  и   он
лихорадочно брился, бежал за цветами, курил одну сигарету за другой, пытаясь
смирить волнение. Москва казалась ему таинственным,  романтическим  городом,
за каждым углом в призрачном сумраке короткой  июльской  ночи  ему  чудилось
нечто неожиданное, удивительное. Тоня выходила отовсюду, из-под каждой  арки
слышался стук ее каблучков. Такого с ним не было  с  ранней  юности,  с  тех
времен на Лонг-Айленде, когда он, мальчишка,  был  влюблен,  был  яростно  в
кого-то влюблен, но не знал в кого.
   В обществе Тони он терял профессиональную настороженность, временами  ему
даже становилось не по себе: ему казалось, что  все  обстоит  естественно  и
прекрасно, что  это  именно  он,  Джин  Грин,  молодой  врач,  счастливый  и
влюбленный, идет со своей  девушкой  по  Москве,  а  не  какой-то  фальшивый
Рубинчик... Джин Грин и Тоня  Покровская...  Джин-эн-Тоня...  Самое  ужасное
было в том, что Тоня, кажется, тоже влюбилась в фальшивого Рубинчика. Полная
безысходность, тупик.
   Три дня назад, когда он ждал Тоню возле  подъезда  ее  дома  в  пустынном
Малом Гнездниковском переулке, из-за угла вдруг вынырнул "мрачный Гера".  Он
подошел прямо к Джину и сказал:
   - Слушай, парень, я ведь тебе голову могу свернуть.
   - Зачем такие крайности? - улыбнулся Джин. - Я вас совсем не  знаю  и  не
намерен драться с вами.
   - Забудь дорогу сюда,  -  сказал  Гера.  -  Я  ее  люблю,  мы  собирались
пожениться, а ты пижон. Уходи немедленно!
   - Перестаньте, - сквозь зубы процедил Джин. -  Убирайтесь  сами  ко  всем
чертям!
   Он дрожал от ярости, совершенно забыв в этот момент, кто он такой  и  чем
для него может кончиться драка на улицах Москвы.
   Гера ударил его правой и попал кулаком в каменную стену, ударил  левой  и
снова - кулаком в стену.
   Закусив губу от  боли,  он  схватил  Джина  за  руку,  сделал  мастерскую
подсечку, но тут Джин молниеносным приемом карате швырнул его  на  мостовую.
Гера упал на спину, но и Джин не удержался на ногах. Когда  оба  вскочили  и
начали кружить вокруг друг друга, хлопнула дверь и на пороге появилась Тоня.
   - Что вы делаете?! Прекратите! - воскликнула она.
   Парни остановились. Тоня сбежала с крыльца прямо к Джину.
   - Что он вам сделал, Марк?
   Трясущейся рукой она схватила его за лацкан  пиджака,  обернулась  и  зло
крикнула Гере:
   - Дурак! Щенок! Какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь?
   Гера  молча  повернулся  спиной  и,  сгорбленный,  несчастный,   медленно
поплелся прочь.
   - Он вас любит, Тоня, - сказал Джин.
   - Это его дело, - резко сказала девушка  и  повернула  к  Джину  дрожащие
губы. - Он вас не покалечил?
   - Нет, обошлось, - сказал Джин.
   Подрался из-за девушки, словно был в Гринич-Виллэдж, а  не  в  Москве,  в
пяти шагах от улицы Горького Думая об этом сейчас, Джин уговаривал  себя  не
идти в "Синюю птицу", не встречаться с Тоней: он не имеет права  любить  се,
драться из-за нее; Гера имеет на  это  право,  вот  кто  ей  нужен  -  Гера,
дипломник строительного института, мастер спорта, но отнюдь  не  Джин  Грин,
капитан "зеленых беретов"
   Дома на противоположной стороне улицы Чехова были  еще  освещены  розовым
закатным светом, а вход в кафе  "Синяя  птица"  был  уже  погружен  в  синюю
темноту. В темноте ярко белели  рубашки  парней,  поблескивали  лакированные
головы девушек, мерцали сигареты.  На  ступенях,  ведущих  вниз,  в  подвал,
стояла плотная толпа. Несколько молодых людей, сгибаясь, заглядывали в окна.
Слышалась надрывная колтрейновская импровизация саксофониста, басист  иногда
вмешивался, уговаривал его не волноваться, тогда как пианист только подливал
масла в огонь.
   Пригнувшись, Джин  увидел  в  окне  бледное,  с  закрытыми  глазами  лицо
джазового  артиста  с  маленькой  острой  бородкой.   Артист   страдал,   то
раскачивался со своим саксофоном из стороны  в  сторону,  то  поднимал  лицо
кверху, то сгибался в три погибели.
   Джин уже привык к  бесконечным  московским  неожиданностям,  но  услышать
здесь настоящий авангардный джаз. это невероятно!
   - Как бы тут  пройти?  -  сказал  Джин  какому-то  Длинноволосому  парню,
стоящему на лестнице
   - Да, вот именно, как бы тут пройти, - задумчиво сказал тот.
   - Дело в том, что меня тут ждут.
   - Слышите,  ребята,  товарища  тут  ждут,  -  сказал  парень  вниз.  -  С
нетерпением ждут товарища. Внизу рассмеялись.
   - Мы уже час стоим, - сказал кто-то Джину. - Надежды мало, старик.
   - А в чем дело? - наивно спросил Джин.
   - Вадим играет, - ответили ему.
   Он подошел ко второму окну и увидел прямо под  ним  всю  свою  московскую
компанию: Ингу Николаеву, Гориняна, Васю Снежного Человека,  еще  кого-то  и
Тоню. Они сидели вокруг маленького столика и смотрели на эстраду. Ближе всех
к окну был Вася, и Джин в открытую форточку несколько раз окликнул  его,  но
Вася отбивал ладонью ритм, шептал что-то Гориняну, восхищенно крутил головой
и ничего, кроме музыки, не слышал.
   - Тоня! - крикнул в форточку Джин, но крик его совпал с жутким обвалом  -
это ритм-секция бросилась в атаку, сменив обессилевшего солиста.
   Тоня ничего не  расслышала,  но  как-то  беспокойно  пошевелилась,  зябко
передернула плечами, повернула голову к окну и увидела Джина.
   Она вскочила, что-то сказала, все обернулись, замахали Джину - иди,  мол,
сюда, но Тоня уже пробиралась к выходу.
   - Уф, - весело сказала она, выбравшись из толпы, - все упреки и обвинения
заранее отвергаем. Я не знала, что здесь сегодня будет такой ад.  Неожиданно
явился Вадим со своими мальчиками, и началось...
   - Кто этот Вадим? - спросил Джин.
   - Восходящая звезда Вадим Кирсанов. Удивительный тип - не пьет, не курит,
не ест мяса, не обращает внимания на девушек.
   - Что ж тут удивительного, - сказал Джин. - Обыкновенный ангел.
   - Ангел джаза! - засмеялась Тоня. - Все с ума посходили из-за него, но  я
в этом ничего не понимаю. Я люблю камерную музыку. А вы, Марк?
   - Я всеяден, - улыбнулся Джин.
   Снова,  снова  им  овладело  предательское  чувство   счастья,   какой-то
невероятной широты, спокойствия. И вдруг ему почудилось, что не он, Джин,  а
его отец, старик Гринев, идет по Москве, смотрит с пронзительной печалью  на
Москву. Запоздало понял Джин отцовскую  тягу  к  русской  земле,  к  которой
старик тянулся, как к живой воде.
   Они шли по переулку к улице Горького. Тонины каблучки цокали по асфальту.
Она шла чуть впереди Джина,  то  и  дело  поглядывая  на  него  через  плечо
блестящими смеющимися глазами.
   Под прямоугольной аркой гостиницы  "Минск"  видны  были  проскальзывающие
легковые автомобили. Тоня  остановилась  в  тени  здания,  поправила  волосы
вздохнула.
   - Удивительное дело, - сказала она. - Вы еще ни разу не попробовали  меня
поцеловать.
   Джин взял ее за плечи, приблизил к себе,  их  губы  оказались  рядом,  он
чувствовал ее дыхание, глаза ее застыли... Джин отстранил девушку.
   - Тоня,  сегодня  я  уезжаю...  Очень  надолго...  Мне  трудно  было  это
сказать... Вы мне нравитесь так, как никто в жизни... Я не  знаю,  как  буду
жить без вас.. прошу вас, верьте мне, и, что бы ни случилось...
   Он замолчал. Она перекинула свою сумку через плечо и пошла под арку.
   "Теперь поворачивай и убегай, - скомандовал  себе  Джип.  -  Вот  зеленый
огонек. Хватай такси, и баста!"
   Тоня была уже на улице Горького. Она остановилась, глядя себе под ноги, у
барьера подземного перехода. Джин подбежал к ней и взял ее за руку.
   - Голова болит, - хрипловатым голосом сказала она. - Давайте выпьем.
   Они перешли под землей на  другую  сторону  улицы,  свернули  на  Большую
Бронную и вошли в ярко освещенное кафе "Лира". Тоня все время молчала.
   - Давайте кутить, - с  натужным  весельем  сказал  Джин.  -  Завьем  горе
веревочкой!
   Тоня отчужденно пожала плечами. Все в ней погасло, она смотрела сумрачно,
двигалась вяло.
   За стойкой она вдруг спросила серьезно и строго:
   - Что же случилось, Марк?
   - Я получил радиограмму. Мой сменщик серьезно заболел. "Тамбов"  подходит
сейчас к Конакри, и сегодня ночью я должен вылететь туда,  -  глухо  говорил
Джин, ненавидя себя.
   - Ну вот,  -  сказала  Тоня,  -  очень  хорошо.  Все-таки  приятное  было
знакомство. - Она подняла рюмку. -  За  наше  приятное  во  всех  отношениях
знакомство. Давайте кутить! Ну-ка, поручик,  прошу  вас  выбросить  шпоры  в
горящей мазурке, выкрутить черный ус!
   И Тоня начала  веселиться.  Она  громко  смеялась,  подпевала  певице  из
музыкального ящика "...целый день они играют на кларнете и  трубе...",  лихо
танцевала, подшучивала над Джином: "Эй, вы, наш простой советский  Гулливер,
выше нос!"
   Компания красивых парней, сидящая в углу, не сводила с нее глаз. В  конце
концов парни один за другим стали приглашать ее на танец, и  она  никому  не
отказывала, смеясь, салютовала Джину из толпы танцующих.
   Джин мрачнел, заказывал один коктейль за другим. Сладкие  коктейли,  дико
сладкие коктейли, черт бы побрал эти сладкие коктейли, черт  бы  побрал  эту
сладкую жизнь в Москве...
   - Налейте мне водки, - попросил он толстую добродушную барменшу.
   Та игриво погрозила ему пальцем,  словно  он  попросил  по  меньшей  мере
впрыснуть ему героин.
   - В самом деле, налейте водки, - мрачно повторил он.
   - Водки у нас не бывает,  -  сказала  барменша.  -  А  коньяк  только  за
столиком.
   - Порядочки! -  гаркнул  Джин  и  постучал  пальцем  по  стойке.  -  Буду
жаловаться! Дайте жалобную книгу.
   Захохотал. Жалобная книга - вот смех. Книга иронии и жалости. И  подпись:
"Агент ЦРУ"... - А вы, я погляжу, сатирик, - сказала барменша и, пригнувшись
к нему, шепнула: - Тут, мальчик, между прочим, дружинники ходят.
   - Она меня не любит, - сказал Джин, кивнув через плечо на танцующую Тоню.
   - Эта девчонка? - барменша посмотрела на Тоню. - Очень  даже  ошибаетесь,
молодой человек, Она вас любит безумно. Поверьте опыту.
   - А вы меня любите? - в упор спросил Джин.  -  Ох,  чудак!  -  засмеялась
барменша.
   - Вы, русская женщина, Марфа Посадница из бара "Лира", отвечайте прямо  -
любите меня?
   Сладостное чувство неудержимого скольжения к пропасти охватило Джина.
   Подбежала Тоня, вспорхнула на табурет.
   - Какие славные  ребята!  -  воскликнула  она.  -  Какие  эрудиты!  Какие
джентльмены!
   - А вдруг один из них шпион? - спросил Джин, посмотрев на нес исподлобья.
Тоня расхохоталась.
   - Шпион - это что-то полумифическое. Нечто вроде кентавра...
   - А вдруг шпион?  -  упорствовал  Джин.  -  Вдруг  шпион  или  шпиономан?
Шпиономан  -  это  человек,  который  любит  шпионов...   Может   быть,   вы
шпиономанка, Тоня?
   - Марик, ты... - вдруг еле слышно выдохнула Тоня, - ты... улетаешь...
   Она отвернулась. Барменша подбородком красноречиво показала Джину на нее:
любит, мол, любит безумно.
   "Сейчас объявлю всему залу, - подумал Джин, и тут же ужас охватил  его  с
ног до головы. - Я пьян, дико пьян, я погибаю".
   Он  достал  из  кармана  плоскую  коробочку  с  отрезвляющими  таблетками
"алка-зельцер", бросил три таблетки в стакан с боржомом, размешал, выпил.
   Через пять минут "алка-зельцер" подействовал. Голова стала пустой сферой,
по  которой  изредка,  словно   пятнышки   на   экране   радара,   пробегали
благоразумные мысли. Он посмотрел на часы.
   - Тоня, мне пора.
   Девушка молча сползла с табуретки и пошла к выходу.

   Возле своего подъезда Тоня прижалась к стене,  спряталась  в  тень.  Джин
ожесточенно докурил сигарету, загасил окурок каблуком.
   - До свидания, Тоня. Прощайте.
   Ну поцелуйте меня хоть разочек, - жалобно сказала Тоня.
   Джин прикоснулся запекшимися губами к ее мягким, теплым  губам,  и  сразу
разрушилась вся его самооборона. Он целовал ее в губы, в щеки,  в  глаза,  в
шею, сжимал ее в руках. Девушка слабо сопротивлялась, потом тихо вскрикнула:
   - Пустите! Джин опустил руки.
   - Уходите! - прошептала Тоня. - Нет,  стойте.  Я  хочу  подарить  вам  на
память одну вещь. Пойдемте.
   Она открыла дверь и скользнула в подъезд. Джин шагнул за ней.
   В лифте Тоня вжалась в угол, испуганными глазами исподлобья посмотрела на
него, прошептала:
   - Только больше не трогайте меня, пожалуйста.
   - Хорошо, - хрипло проговорил Джин.
   Она открыла дверь своим ключом, пропустила его вперед. Он прошел в темный
коридор к слабо светящимся стеклянным  дверям.  Тоня  зажгла  свет,  открыла
стеклянные двери. Перед ним была обширная  комната  с  высоким  потолком.  В
бликах уличных огней  и  света  из  прихожей  рисовались  контуры  старинной
громоздкой мебели.
   Девушка пробежала мимо него, схватила что-то на столе, вернулась,  сунула
ему в ладонь маленький твердый предмет и зашептала:
   - Это мой старый друг. Любите его. А теперь уходите, уходите немедленно.
   Он поднял этот предмет к свету и увидел маленького бронзового  азиатского
божка с забавной физиономией нолучеловека-полумопса. Он положил его в карман
и прижал к себе девушку.
   - Марк, мы сошли с ума, Марк...
   - К дьяволу Марка.

   Она лежала, уткнувшись носом в его плечо, а он следил за движением  теней
на потолке, гладил ее волосы.  Он  был  в  полном  отчаянии,  он  был  готов
заплакать, как  мальчишка,  потому  что  истекали  последние,  действительно
последние минуты их близости. Самые сумасшедшие варианты спасения  их  любви
мелькали в его голове, и  вдруг  он  поймал  на  себе  взгляд  широкоскулого
молодого блондина в круглых очках.
   - Чей это портрет, Тоня?
   - Это отец, - тихо ответила девушка. - Я его не знала. Он поги