Джон Ле Карре.
   Шпион, вернувшийся с холода.

   1. Контрольно-пропускной пункт
   Американец протянул Лимасу еще одну чашку кофе и сказал:
   - Почему бы вам не пойти поспать? Мы позвоним, как только он появится.
   Ничего не ответив, Лимас уставился в окно КПП на пустую улицу.
   - Нельзя же ждать  бесконечно,  сэр.  Может,  он  придет  в  другой  раз.
Берлинская полиция сообщит в агентство, и  вы  через  двадцать  минут  снова
будете тут.
   - Нет, - сказал Лимас. - Уже почти стемнело.
   - Но не ждать же вечно. Он опаздывает на девять часов.
   - Хотите уйти - идите. Вы хорошо поработали, - добавил Лимас. -  Я  скажу
Крамеру, что вы чертовски хорошо поработали.
   - А сколько вы будете ждать?
   - Пока он не придет.
   Лимас подошел к наблюдательному окошку и встал между  двумя  неподвижными
полицейскими. Их бинокли были привычно нацелены на КПП восточной стор.оны.
   - Он дожидается, пока стемнеет, - пробормотал Лимас. - Уверен, что дело в
этом.
   - Утром вы говорили, что он придет с рабочими.
   Лимас обернулся.
   - Агенты - не самолеты. Они не прибывают по расписанию. Он провалился. Он
в бегах. Он перепуган. Мундт висит у него на хвосте. Как раз сейчас. У  него
остался один-единственный шанс. И уж позвольте ему самому выбирать время.
   Американец вздохнул, явно желая уйти, но находя это неудобным.
   В домике зазвенел звонок. Они замерли, насторожившись. Полицейский сказал
по-немецки:
   - Черный "опель-рекорд" с федеральным номером.
   - Он не мог разглядеть, слишком темно. Он просто догадался,  -  прошептал
американец. - А как Мундт засек его?
   - Заткнитесь, - сказал Лимас, глядя в окно.
   Один из полицейских вышел из домика и направился к заграждению из  мешков
с песком в полуметре от  белой  демаркационной  линии,  разделявшей  трассу,
словно теннисную  площадку.  Другой  подождал,  пока  напарник  склонился  к
подзорной трубе, установленной за мешками, а затем опустил бинокль,  снял  с
крючка возле двери черную каску и аккуратно водрузил ее  на  голову.  Где-то
наверху, над КПП, ожили  прожекторы,  заливая  участок  дороги  театральными
лучами света.
   Полицейский начал докладывать. Лимас знал наперед, что тот скажет.
   - Машина остановлена на первом контроле. Только один  пассажир.  Женщина.
Препровождена к КПП для проверки документов.
   - Что он сказал? - спросил американец.
   Лимас молчал. Схватив запасной бинокль, он напряженно  глядел  в  сторону
восточногерманского КПП.
   - Мистер Лимас, это ваш человек? - снова затеребил его  американец.  -  Я
должен позвонить в агентство.
   - Погодите.
   - А где сейчас машина? Что там происходит?
   - Таможенный досмотр. Рутина, - отмахнулся Лимас.
   Он не отрывал глаз от машины. Двое полицейских стояли у дверцы  водителя.
Один проводил опрос, другой вроде бы  просто  дожидался.  Третий  возился  с
машиной. Он поднял капот, затем вернулся к водителю. Ему нужен был ключ.  Он
открыл багажник, заглянул внутрь, закрыл, вернул  ключ  и  двинулся  вперед,
туда, где метрах в тридцати от машины между двумя глядящими  друг  на  друга
КПП стоял одинокий часовой - почти квадратная фигура в мешковатых  брюках  и
сапогах. Они о чем-то заговорили, исполненные уверенности,  в  ослепительном
свете прожекторов.
   Затем небрежно махнули машине. Машина  подъехала  к  ним  и  остановилась
посреди дороги. Они обошли ее кругом, опять о чем-то потолковали. Наконец  с
явной неохотой позволили ей пересечь границу с Западным сектором.
   - Мистер Лимас, это ваш человек? - снова спросил американец.
   - Да, это он.
   Подняв воротник куртки, Лимас вышел на  улицу.  Дул  ледяной  октябрьский
ветер. И тут он увидел толпу. В домике  забываешь  о  них  -  недоумевающих,
озадаченных лицах. Так выглядят беспомощные свидетели  дорожной  катастрофы:
никто не знает, что произошло, никто не знает, можно ли прикасаться к  телу.
Между лучами прожекторов пробивался то ли дым,  то  ли  пыль  -  вибрирующая
пелена в рамке света.
   Лимас подошел к машине и спросил:
   - Где он?
   - За ним пришли, и он скрылся. Он взял велосипед. Про меня они ничего  не
знали.
   - Куда он отправился?
   - У нас была квартирка в районе Бранденбургских ворот. Над рестораном. Он
держал там кое-что - деньги, бумаги. Думаю, он поехал туда.  А  потом  будет
переходить.
   - Сегодня ночью?
   - Он сказал, что сегодня. Остальных всех взяли - Пауля, Фирека, Лендзера,
Заломона. У него мало времени.
   Лимас молча уставился на нее. Потом спросил:
   - И Лендзера тоже?
   - Прошлой ночью.
   К Лимасу подошел полицейский.
   - Вам придется отъехать отсюда, - сказал  он.  -  Запрещено  загораживать
дорогу.
   - Пошел-ка ты... - бросил через плечо Лимас.
   Немец заметно напрягся, и женщина сказала:
   - Садитесь в машину. Давайте доедем до угла.
   Он сел рядом с ней, и они медленно поехали к ближайшей развилке.
   - Не знал, что у вас есть машина.
   - Машина мужнина, - равнодушно объяснила она. - Карл, конечно, не говорил
вам, что я замужем? - Лимас молчал. - Мы  с  мужем  работаем  на  оптическом
заводе. Они позволяют нам заниматься бизнесом. Карл назвал вам  мою  девичью
фамилию. Он не хотел, чтобы я... чтобы я связывалась с вами.
   Лимас достал из кармана ключ.
   - Вам надо где-то остановиться, - сухо сказал он. - Вот ключ от  квартиры
на Альбрехт-Дюрер-штрассе, рядом с музеем. Номер 28-а. Там есть все, что вам
может понадобиться. Я позвоню, как только он появится.
   - Я подожду его вместе с вами.
   - Я тут не останусь. Поезжайте на  квартиру.  Я  вам  позвоню.  Не  имеет
смысла ждать его здесь.
   - Но он будет переходить здесь.
   Лимас удивленно поглядел на нее.
   - Он так сказал?
   - Да. Тут у него есть знакомый полицейский. Сын его бывшего помещика. Это
может пригодиться Поэтому Карл выбрал именно это место.
   - И сказал об этом вам?
   - Он мне доверяет. Он все рассказывает мне.
   - О Боже!
   Он отдал ей ключ,  а  сам  снова  отправился  на  КПП.  Когда  он  вошел,
полицейские зашушукались, а один, самый высокий, демонстративно отвернулся.
   - Извините, ребята, - сказал Лимас. - Простите, что нахамил вам.
   Он открыл обшарпанный портфель и пошарил в нем.  Наконец  нашел  то,  что
искал, - полбутылки виски. Кивнув ему,  старший  полицейский  взял  бутылку,
разлил виски в кофейные чашки и разбавил черным кофе.
   - А куда подевался американец? - спросил Лимас.
   - Кто?
   - Тот парень из ЦРУ. Что был со мной.
   - Пошел баиньки, - сказал старший, и все расхохотались.
   Лимас поставил чашку на стол и спросил:
   - У вас есть разрешение стрелять, чтобы прикрыть  перебежчика?  Если  его
преследуют.
   - Нам разрешается открывать огонь только тогда,  когда  они  обстреливают
наш сектор.
   - Значит, вы не можете стрелять, пока он не пересечет черту?
   - Не имеем права, мистер...
   - Томас, - представился Лимас. - Мистер Томас.
   Они обменялись рукопожатиями, и полицейские тоже назвали свои имена.
   - Не имеем права открывать огонь. Вот в чем штука. Нам говорят, что иначе
начнется война.
   - Чушь собачья, - вмешался тот, что помоложе. - Не  будь  тут  союзников,
Стены давно бы не было.
   - И Берлина тоже, - буркнул старший.
   - Сегодня ночью у меня перебежчик, - сказал Лимас.
   - Здесь? На нашем КПП?
   - Его нужно спасти во что бы то ни стало. За ним охотятся люди Мундта.
   - Ну, через Стену можно кое-где перелезть, - заметил молодой полицейский.
   - Нет, это не  по  нему.  Он  попытается  перехитрить  их.  У  него  есть
документы, если только их не засветили. И велосипед.
   В будке была лишь одна настольная  лампа  с  зеленым  абажуром,  но  свет
прожекторов, словно свет искусственной луны, заливал все помещение. За окном
становилось все темнее и все тише. Они говорили так тихо, точно боялись, что
их могут подслушать. Лимас встал у окна, глядя на дорогу и Стену прямо перед
собой  -  грязное  уродливое  сооружение  из  кирпича,  цемента  и   колючей
проволоки, похожее на декорацию концлагеря. По обе  стороны  Стены  тянулись
невосстановленные кварталы Берлина - целое царство развалин, нарисованное  в
двух измерениях. Утесы минувшей войны.
   Проклятая баба, думал Лимас, и этот идиот Карл, совравший  ему  про  нее.
Солгавший намеренно, как лгут они все - агенты  во  всех  странах  мира.  Ты
учишь их обманывать, заметать следы, а они заодно начинают обманывать и тебя
самого. Карл показал ее только один раз - -в прошлом  году  после  ужина  на
Шюрц-штрассе. Он сыграл тогда  свою  козырную  карту,  и  Контролер  захотел
поглядеть на него. Контролер любит удачливых агентов. Они ужинали  втроем  -
Лимас, Контролер и Карл. Карлу такое нравилось. Он был похож на пай-мальчика
из воскресной школы, начищенного, сияющего и почтительно снимающего шляпу.
   Контролер минут  пять  тряс  ему  руку,  говоря:  "Карл,  мы  вами  очень
довольны. Помните, что мы чертовски довольны вами".  Лимас  глядел  на  них,
понимая, что теперь Карлу прибавят еще пару сотен в год.
   После  ужина  Контролер   снова   с   воодушевлением   пожал   им   руки,
многозначительно кивнул и, намекнув,  что  ему  сегодня  предстоит  рискнуть
своей жизнью еще в одном месте, уселся на заднее сиденье служебной машины. И
тут Карл рассмеялся, а глядя на  него,  расхохотался  и  Лимас.  Они  допили
шампанское, продолжая со смехом вспоминать Контролера. А  потом  поехали  на
Альтер Фасе - на этом настоял сам Карл, - где  их  ждала  Эльвира,  властная
сорокалетняя блондинка.
   - Это, Алек, моя самая большая тайна, - сказал Карл.
   Лимас рассвирепел. Оставшись одни, они бешено разругались.
   - Что ей известно? Кто она такая? Как вы познакомились?
   Карл надулся и отказался отвечать. После этого дела пошли скверно.  Лимас
попробовал было словчить: изменил места встреч и пароли,  но  Карлу  это  не
понравилось. Он догадался, что за этим кроется, и разобиделся.
   - Доверяете вы ей или нет, все равно уже поздно, - заявил он.
   Лимас понял намек и предпочел заткнуться. Правда, теперь он  был  начеку:
сообщал Карлу куда  меньше,  чем  раньше,  и  значительно  чаще  прибегал  к
всевозможным уловкам,  именуемым  техникой  шпионажа.  И  вот  она  здесь  -
вылезает себе из машины, зная абсолютно все: агентов, явочные квартиры, вс„.
И Лимас - увы, далеко не впервые - поклялся не  доверять  впредь  ни  одному
агенту.
   Он подошел к телефону и набрал номер своей квартиры.  Трубку  взяла  фрау
Марта.
   - У нас сегодня будут гости, - сказал он. - Мужчина и женщина.
   - Супруги? - спросила фрау Марта.
   - Вроде того, - ответил он, и она засмеялась своим жутковатым смехом.
   Как только он положил трубку, его окликнул один из полицейских:
   - Мистер Томас, скорее!
   Лимас шагнул к наблюдательному окошку.
   - Мужчина, мистер Томас, - зашептал молодой полицейский, - на велосипеде.
   Лимас поднес к глазам бинокль.
   Это был Карл, даже на таком расстоянии ошибиться было невозможно.  Одетый
в старый плащ армейского образца, он вовсю жал на педали.  "Прорвался-таки",
- подумал Лимас. Карл уже  прошел  проверку  документов,  оставалась  только
таможня. Лимас видел, как  Карл  ставит  велосипед  у  перил  и  с  деланным
равнодушием подходит к  будке.  "Не  переигрывай,  парень",  -  подумал  он.
Наконец Карл вышел из будки, дружески помахал человеку за барьером, и  огни,
белый и красный, лениво поехали вперед. Он прорвался, он ехал к  ним  -  все
удалось. Только часовой посреди дороги, а затем черта и полная безопасность.
   И в это мгновенье Карл, похоже, услышал какой-то  звук,  почуял  какую-то
опасность. Оглянувшись через плечо, он низко склонился  к  рулю  и  принялся
бешено жать на педали. Перед ним по-прежнему был лишь часовой на  мосту,  он
обернулся и смотрел на Карла. И вдруг зажглись прожектора, белые и слепящие.
Они взяли  Карла  на  мушку,  поймали  в  своих  лучах,  как  ловят  кролика
автомобильные фары. Послышался  океанский  рев  сирены,  звук  выкрикиваемых
команд. Неподалеку от Лимаса двое полицейских опустились на колени, глядя  в
щели между мешками и быстро заряжая автоматические винтовки.
   Восточногерманский  часовой  выстрелил  в  собственном   секторе,   очень
аккуратно. Первый выстрел,  казалось,  подтолкнул  Карла  вперед,  второй  -
отшвырнул назад. Но он все еще продолжал  ехать  мимо  часового,  а  часовой
продолжал стрелять в него. Потом он поник, рухнул  наземь,  и  они  довольно
явственно услышали грохот упавшего велосипеда. Лимас молил Бога,  чтобы  они
не взяли Карла живым.

   2. Цирк
   Лимас наблюдал, как остается внизу взлетная полоса аэропорта  Темпельхоф.
Он не был склонен к раздумьям или философствованию. Лимас  знал,  что  он  -
человек конченый, и с этим обстоятельством ему впредь предстояло  считаться,
как человек считается с тем, что у  него  рак,  или  с  тем,  что  его  ждет
длительное тюремное заключение. Он понимал, что нет никакого способа навести
мост над пропастью между вчера и сегодня. Он принял свое поражение так,  как
когда-нибудь примет и смерть, - с циничной горечью и  отвагой  одиночки.  Он
продержался дольше, чем многие другие, теперь  его  победили.  Говорят,  что
беззубая собака на свете не жилица; образно  выражаясь,  Лимасу  выбили  все
зубы. И выбил их Мундт.
   Десять  лет  назад,  возможно,  ему  еще  что-нибудь  светило:   есть   и
канцелярская  работа  в  том  безымянном  правительственном  учреждении   на
Кембриджской площади, которой Лимас мог бы заняться  и  проторчать  на  этой
службе еще Бог знает сколько лет. Правда, такое было не по нему.  С  тем  же
успехом можно предложить жокею вести делопроизводство в  конюшне.  Лимас  не
смог бы променять оперативный простор на теоретические построения и  интриги
в кулуарах Уайтхолла. Он оставался в Берлине, прекрасно понимая, что в конце
каждого года в отделе кадров с пристрастием просматривают его личное дело, -
упрямый, своевольный, он плевать хотел на инструкции,  руководства,  убеждая
себя,  что  все  как-нибудь  образуется.  В   работе   разведки   существует
один-един-ственный нравственный закон: цель  оправдывает  средства.  С  этим
законом  поневоле  считались  даже  мудрецы  из  Уайтхолла,  а  Лимас   умел
добиваться цели, пока не появился Мундт.
   Поразительно все-таки, как  быстро  Лимас  сообразил,  что  именно  Мундт
начертал на стене его Валтасаровы письмена.
   Ганс Дитер Мундт, сорока двух лет, место рождения  Лейпциг.  Лимас  видел
его  досье,  видел  фотографию  на  внутренней   стороне   папки:   жесткое,
непроницаемое лицо, соломенного цвета волосы; знал назубок  историю  подъема
Мундта на второй по значению пост восточногерманской разведки - на должность
начальника оперативного отдела. Лимас знал это по рассказам  перебежчиков  и
от Римека, который, как  член  Президиума  СЕПГ,  встречался  с  Мундтом  на
заседаниях Комитета безопасности и боялся его. Боялся Римек не зря -  именно
Мундт его и убил.
   До 1959 года Мундт подвизался в  разведке  на  третьих  ролях,  обитая  в
Лондоне под крышей Восточногерманской сталелитейной компании.  Ему  пришлось
спешно удирать в Восточную Германию, убив перед  этим  двух  своих  агентов,
чтобы спасти собственную шкуру. Потом о нем не было слышно  больше  года.  А
затем он внезапно выплыл в главном управлении  разведки  в  Лейпциге  главой
бюджетного отдела, то есть стал заведовать финансами, оснащением  и  людьми,
предназначенными для сугубо специальных заданий. В  конце  того  же  года  в
восточногерманской разведке разыгралась нешуточная битва  за  власть.  Резко
сократили количество  советских  инструкторов,  соответственно  упало  и  их
влияние.  Несколько  работников  из   старой   гвардии   были   уволены   по
идеологическим причинам, а три человека выплыли  на  самый  верх:  Фидлер  в
качестве главы контрразведки, Ян, которому достался прежний пост  Мундта,  и
сам Мундт, получивший самый жирный кус - должность  начальника  оперативного
отдела, - и это в возрасте сорока одного года. Работа пошла в  новом  стиле.
Первым агентом, которого потерял Лимас, была молодая девушка. Она не  играла
в сети значительной роли, выполняя лишь  функции  связного.  Ее  пристрелили
прямо на улице,  когда  она  выходила  из  кинотеатра  в  Западном  Берлине.
Полиция, разумеется, не нашла убийцу. Да и сам Лимас поначалу вовсе  не  был
склонен связывать ее смерть с работой своей шпионской сети. Но месяц  спустя
дрезденский вокзальный носильщик, бывший агент из сети  Петера  Гийома,  был
найден убитым и обезображенным возле  путей.  И  Лимас  понял,  что  это  не
случайное совпадение. Вскоре были арестованы и приговорены к смертной  казни
два агента из сети Лимаса. Так все и пошло - устрашающе и безжалостно.
   И вот настал черед Карла Римека, и Лимас покидал  Берлин  с  тем,  с  чем
когда-то сюда явился -  без  единого  мало-мальски  стоящего  агента.  Мундт
победил.
   Лимас был коренастым мужчиной с коротко остриженными серо-седыми волосами
и фигурой пловца. Физически он был очень силен. Эту силу можно было  угадать
по его спине и плечам, по шее и жилистым рукам с короткими пальцами.
   К одежде  он  подходил  весьма  утилитарно,  как,  впрочем,  и  ко  всему
остальному. Даже очки, которые он порой надевал,  были  в  дешевой  стальной
оправе. Костюмы носил в основном из синтетики, и  ни  один  из  них  не  был
тройкой. Ему нравились американские  рубашки  с  пуговками  на  воротнике  и
башмаки на резиновом ходу.
   У него было приятное лицо - мускулистое  и  с  волевой  складкой  у  рта,
маленькие карие глаза. Такие называют ирландскими. Распознать, кто он,  было
совсем не просто. Если ему случалось заглянуть в какой-нибудь из  лондонских
клубов, портье никогда не путал его с постоянными членами,  а  в  берлинских
ночных ресторанах ему без  разговоров  давали  лучший  столик.  Он  выглядел
человеком, с которым шутки плохи, который знает счет  деньгам  и  своего  не
упустит, даже если придется действовать не совсем по-джентльменски.
   Стюардесса нашла его интересным мужчиной.  Она  предположила,  что  он  с
севера Англии (и это, в общем, соответствовало действительности)  и  что  он
богат (а это действительности не соответствовало), что ему лет пятьдесят  (и
это было близко к истине) и что он одинок (а это было верно лишь наполовину:
когда-то он разошелся с женой, где-то росли его дети, теперь уже  подростки,
и алименты на них перечислялись через один не совсем обычный банк в Сити).
   -  Если  хотите  еще  виски,  -  сказала  стюардесса,   -   вам   следует
поторопиться. Через двадцать минут мы приземлимся в Лондоне.
   - Мне хватит.
   Он даже не взглянул на нее. Он смотрел в окно на серо-зеленые поля Кента.
   Фаули встретил его в аэропорту и повез в город.
   - Контролер просто взбесился из-за Карла, - сказал он, искоса  поглядывая
на Лимаса.
   Тот кивнул.
   - Как это произошло?
   - Его застрелили. Мундт достал его.
   - Насмерть?
   - Во всяком случае, сейчас он  уже  мертв.  Хотелось  бы  надеяться.  Все
сорвалось в последний момент. Ему не следовало так жать на педали. Они  ведь
ничего не могли знать наверняка. Разведка  прибыла  на  КПП,  когда  он  уже
прошел его. Они включили сирену, и часовой пристрелил его метрах в  двадцати
от линии. Упав, он еще шевелился, а потом затих.
   - Разнесчастный сукин сын.
   - Вот именно, - сказал Лимас.
   Фаули не любил  Лимаса.  Впрочем,  узнай  Лимас  об  этом,  ему  было  бы
наплевать. Фаули был из тех, кто состоит в клубах, носит  дорогие  галстуки,
дорожит реноме спортсмена  и  делает  карьеру  в  разведке,  ведя  служебную
переписку.
   - Где вы сейчас служите? - спросил Лимас.
   - В отделе кадров.
   - И вам нравится?
   - Чрезвычайно.
   - А что теперь будет со мной? На свалку?
   - Об этом лучше услышать от самого Контролера.
   - Но вы в курсе дела?
   - Разумеется.
   - Тогда какого черта вы не скажете?
   - Извините, старина, - важно проговорил Фаули, и Лимас почувствовал,  что
вот-вот сорвется. Но потом р