Петр КАТЕРИНИЧЕВ 
   ВРЕМЯ БАРСА 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
Часть первая 
 
КУРОРТНЫЙ БЛЮЗ 
 
Глава 1 
 
   Край моря терялся в дымке. Прозрачная вода тихо плескала  на  гладкие
камни,  вылизывая  берег,  набегая  на  него  с  холодным   неотвратимым
постоянством... И так - день за днем,  век  за  веком,  увлекая  его  по
неприметной горсти в грозную бездну.
   Над берегом стелился ароматный  дымок  вишневого  дерева.  Молчаливый
низенький  человечек  аккуратно   выкладывал   в   небольшую   коптильню
деревянную стружку на уже зашедшийся огонек, готовясь  поместить  следом
недавно  выловленных   пелингасов.   Его   напарник,   среднего   роста,
широкоплечий, жилистый, в истертых  добела  джинсах  и  толстом  свитере
домашней вязки, возился  с  поленцами.  Его  длинные  волосы,  забранные
ремешком, были почти седыми. Лицо обезображено  длинным  рваным  шрамом.
Один за другим мужчина ставил поленца на  чурбачок  и  сильными  ударами
откалывал соразмерные брусочки, в самый раз годившиеся для шашлычницы.
   Работал он не топором, а длинным тяжелым ножoм наподобие мачете.
   На берегу стоял домик-шале, приспособленный  под  ресторан.  Огромная
веранда,  увитая  черным  виноградом  и   обычно   по   вечерам   полная
посетителей, сейчас была пустынна. Если не считать двоих  хмурых  парней
лет двадцати пяти, зависших за  большой  оплетенной  бутылкой  с  кислым
вином.
   - Гляжу я на этого - странный, - сказал  один,  щурясь  от  табачного
дыма.
   - Это ты про Седого? - отозвался другой.
   -  Ну.  Работает,  как  машина-автомат.  Полкуба  оковалков  ножовкой
напилил - и только испарина на лбу. Да и ручищи  у  него  в  предплечье,
глянь... Такими - бегемотам шеи сворачивать впору. И пожжены, словно  он
их в топку засовывал.
   - Чего-то незаметно.
   - Это видно, когда он рукава засучит. А так,  с  беглого  взгляда,  -
вроде как дохлый. Доходяга. - Малый замолчал, лоб исказился, выдавая  не
вполне свойственную ему работу мысли. - Откуда он вообще взялся?
   - Бомж. Прибился.
   - Порасспросить бы надо.
   - Гoгy?
   - Ну.
   - Да он пошлет нас куда подальше!
   - А в нюхало получить?
   - Грач, ты все ж сухарик тянешь, а не ханку жрешь, - заводиться? Гога
у Бати платежник исправный, с чего ты на него наедешь? С дури?
   - Нас Карай послал  к  месту  присмотреться,  чтобы  вечером  никаких
непоняток не вышло... Ну и...
   - Тоже, Птицын в тылу врага! Нас сюда для порядку заслали.
   - Ну а я о чем? По типу охраны.
   -  Дурила,  от  кого  здесь  Батю   охранять?   От   чаек?   Мы   для
представительства тут, уразумел?
   - Для какого представительства?
   - Показать: дескать. Батя наш - не бригадир какой  вшивый,  а  крутой
авторитет.
   - Кому показать?
   - Деду твому! И бабке в придачу! Теперь включился?
   - Чего?
   - Понял, спрашиваю?
   - А чего тут не понять? Ты не  шибко-то  наезжай,  Куркуль,  фильтруй
базар!
   Или ты меня за дебила держишь?
   - Да ладно, не заводись ты, Грачило, - махнул тот рукой.
   - Заводись, не  заводись...  -  вроде  примирительно  проурчал  Грач,
опрокинув очередной стаканчик. - А Седого бы пробить нехудо.
   - Не лезь поперед Бати в пекло, понял? Я  в  позапрошлые  выходные  с
Караем сюда Батю привозил. Так он этого Седого за свой стол усадил.
   - Батя - бомжа?
   - Стасик-то сидит.
   - Ты не мути! Стасик - придурок! Шут фасолевый, из гнилых. А Седой  -
натуральный бомжара, бичуган.
   - Ну и что? Кто  Бате  указ?  Ты?  У  него  глаз  наметанный.  Может,
приручает?
   - Кого? Седого? Да он же с "чердаком" не дружит! Там по всей  "крыше"
даже не протек - водопад, Ниагара, мля! Ты ему в глазенки заглядывал? Да
у него в бестолковке мухи давно летят в теплые края! Стаями!
   Грач икнул, уставился хмельным взглядом в затылок Седому и замер так,
неспешно потягивая винцо. А тот тем временем аккуратно доцепил очередной
чурбачок - и обернулся. Грач наткнулся на этот взгляд встык,  как  мерин
на оглоблю. Подавился вином, закашлялся, а  когда  снова  поднял  глаза,
Седой же продолжал все то же мерное и неторопливое занятие: удар,  удар,
удар.
   - Че, Грачило, обмочился?  -  вроде  добродушно  усмехнулся  Куркуль,
оценив смятение сотоварища, но напарника от того тягучего взгляда  будто
повело: сухощавый  Грач,  подогретый  вином,  вдруг  взъярился,  взвился
разом, как охваченный огнем сухой хворост... Его кулак полетел в  голову
сидящего напротив дружка и с  хрустом  врезался  в  переносицу.  Куркуль
рухнул на спину вместе со стулом. Грач вскочил и двумя  мощными  ударами
кованых ботинок раскроил незадачливому собутыльнику стальными  набойками
щеку, содрав со лба лоскут кожи.
   - Чачи напился, да? - гортанно  выкрикнул,  пытаясь  сделать  грозным
круглое добродушное лицо, лысеющий кавказец  лет  шестидесяти,  в  белом
фартуке и поварском колпаке, выскочивший из кухни на шум. - Совсем с ума
сошел, да? Моча в голову ударила?
   Грач молча, словно опьяненный кровью боевой лес, ринулся  на  хозяина
ресторанчика. Тот попятился, успел сделать шаг, другой, уперся лопатками
в стену, но Грач мчался прямо на  него,  ослепленный  яростью.  И  вдруг
словно налетел на невидимую преграду: ноги  подкосились,  и  он  с  маху
рухнул на деревянный настил.
   Сзади стоял Седой. Как он перескочил изгородь и в  считанные  секунды
оказался на веранде, да еще сумел догнать сорвавшегося Грача -  заметить
не успел никто. И вот теперь молчаливой тенью высился  над  поверженным;
смерил сначала упавшего, затем притиснувшегося  к  стене  толстого  Гогу
пустым, как  морская  пена,  взглядом.  Его  блеклые  голубые  глаза  не
выражали ничего: ни ненависти, ни сочувствия, ни страха. Это был  взгляд
бездушной машины, робота, в котором  внезапное  изменение  обстоятельств
включило дремавшую до поры боевую программу.
   Хозяин ресторана побледнел так, что лицо его стало цвета белоснежного
поварского колпака, кое-как справившись с собой, он  произнес  с  резким
гортанным  акцентом,  выражавшим  сильное   волнение,   едва   разлепляя
сделавшиеся серыми губы:
   - Успокойся, дорогой. Ты хорошо работал. Иди, продолжай. Скоро  ужин.
Гости приедут. Кормить надо.
   В пустых глазах Седого словно пробежала искра; если они  и  не  стали
осмысленными, то и призрак близкой смерти  ушел  куда-то  вглубь,  в  их
мутную синеву, словно  затаился,  ожидая  другого  часа.  Седой  кивнул,
спокойно подошел к краю веранды, легким прыжком  перемахнул  изгородь  и
вскоре вернулся к прерванному занятию.
   Судорога  запоздалого  страха  волной  прошла  по  хребту   кавказца,
разрядом тряхнула руки.  Гога  обессиленно  опустился  на  пол  веранды,
прошептав одними губами:
   - Зомби.
   Он так и оставался сидеть, когда через  минуту  из  кухни  показалась
маленькая светловолосая полная женщина.
   - Ты что расселся, Георгий, без тебя же никто не станет делать  соус,
- начала было она выговаривать мужу и тут только заметила и его испуг, и
лежащее неподвижно длинное тело Грача, и его избитого в кровь напарника.
   -  Ой,  батюшки  светы,  -   всплеснула   руками   женщина,   глянула
обеспокоенно, спросила, в тревоге назвав мужа совсем по-славянски:
   - Что случилось, Егорушка?
   - Перевела взгляд на неподвижно лежащее тело, побледнела:
   - Он что, умер?
   "Егорушка" попытался изобразить на лице улыбку, но ее как  раз  и  не
получилось; с губ сорвался вздох то ли сожаления, то ли покорности  злой
судьбе.
   Он, наконец, поднялся, подошел к лежавшему без признаков жизни Грачу,
наклонился, приподнял тому веко, посмотрел зрачок,  выдохнул  с  видимым
облегчением:
   - Живой.
   - Что тут стряслось-то?  -  бегло,  словно  челнок  швейной  машинки,
затараторила женщина. - Кто его так? Водки, что ли,  перепили?  А  того,
мордатого, кто отмутузил? Что Бате-то говорить станешь?
   Георгий покосился на жену, забросавшую его  словами,  будто  снежными
комьями,  вздохнул,  теперь  уже  с  извечным  мужским   превосходством,
произнес, проигнорировав все ее вопросы:
   - Позови с кухни Вахтанга  и  Семена.  Нужно  пока  этих  в  подсобку
перетащить, что ли...
   Женщина, словно не слышала его указаний, быстро подошла к лежащему  у
стола Куркулю, осторожно приподняла ему голову, услышав стон, заговорила
сердито:
   - Тут не Вахтанга  с  Семеном,  тут  врача  нужно  звать!  Парню  вон
пол-лица раскроили.
   - Мария! - прикрикнул на жену Гога. - Делай, что велено!
   Женщина норовисто хмыкнула и скрылась за дверями шале.  Через  минуту
оттуда появились двое мужчин:  длинный,  рукастый,  чернявый  Вахтанг  и
рыжий крепышок Семен. Гога  сказал  им  что-то  негромко,  они  уверенно
погрузили  обоих  беспамятных  бедолаг  на  плечи  и   потащили   внутрь
помещения.  Тяжелая  "беретта"  выпала  у  Грача  из-за  пояса  и   тупо
стукнулась о деревянный пол.
   Гога выругался вполголоса, подобрал оружие за ствол, как какой-нибудь
металлолом, и, не удержавшись,  взглянул  мельком  на  Седого.  Тот  уже
докладывал маленькую аккуратную поленницу из нарубленных чурбачков.
   В  зале  ресторана  к  Гоге  спешил  Семен.   Лицо   работника   было
встревоженным.
   - Ну? - спросил Гога. - Плохо дело?
   - У Куркуля нос переломан, сотрясение, может, на  черепушке  трещина.
Ну и щека, ты же видел, штопать надо.
   Гога понятливо кивнул:
   - Это хорошие новости. Теперь давай плохие. Семен помялся,  произнес,
глядя в пол:
   - Грач умер. Преставился, значит.
   Гога  только  кивнул,  словно  ожидал  именно  этого  ответа.   Семен
потоптался: дескать, идти мне уже или как? Не выдержал, спросил хозяина:
   - Чем это он его?
   - Что? - не расслышал вопроса занятый своими мыслями Гога.
   - Чем его Седой так приласкал? Ни на голове, ни на теле - ни  единого
повреждения.
   У Гоги защемило сердце: он вспомнил  безлично-стылый  взгляд  Седого,
свой страх - да что там страх! - дикий,  всепоглощающий,  нечеловеческий
ужас, и от одного  этого  воспоминания  судорога  снова  ледяной  искрой
пробежала по рукам.
   Не дождавшись ответа,  Семен  уже  собрался  было  отойти  прочь,  но
любопытство оказалось сильнее.
   - Каратист? - спросил он.
   - Хуже, - едва слышимым шепотом произнес  хозяин,  уставив  невидящий
взгляд в пустоту. - Дьявол.
 
   - Третий вызывает Первого, прием.
   - Первый слушает Третьего, прием.
   - На наблюдаемом объекте осложнения. Уровень "С".
   - Уточните.
   - Внутренняя свара. Разборка. Возможно,  двое  раненых.  Как  поняли,
прием?
   - Вас понял. Уточните характер разборки. Огневой контакт?
   - Нет. Рукопашная схватка между двумя  людьми  объекта-1.  Теми,  что
приехали место посмотреть перед прибытием босса.
   - Ну и что они не поделили? Лишнего выпили?
   - Да нет, пили как раз не особенно.
   - Что тогда?
   - Один сильно борзый. Вроде как  малохольный.  Может,  и  контуженый,
сейчас таких много бродит...
   - Третий, докладывайте, а не философствуйте.
   - Виноват. Я просто хотел, чтобы картинка  была  ясна.  Да,  в  драку
вмешался один из работников ресторана. Очень результативно врезал одному
из этих...
   Вырубил, короче.
   - Он охранник? Боевик?
   - Нет. Просто работник. И весь седой, хотя и не старый.  Как  поняли,
Первый, прием?
   - Понял вас. Продолжайте наблюдение. Ждите инструкций.
   - Есть.
   - Конец связи.
   - Конец связи.
 
Глава 2 
 
   - Скука правит миром! Не власть, не деньги,  не  удовольствия!  Всего
лишь  -  банальная  скука!  И  стремление  от  нее  убежать,  исчезнуть,
скрыться! "Забыться, умереть, уснуть... Уснуть... И видеть  сны..."  Что
есть все наши развлечения?
   Что есть вся наша жизнь? Всего лишь сон, кратковременный, мимолетный,
навеянный серой обыденностью и тупой, непроницаемой, как грязная  ватная
одурь, скукой!
   Лишь иногда острая тоска по уходящему чиркнет  по  монотонности  дней
горькой блестящей искрой, лишь иногда слезливая теплая грусть вспомнит о
стелющихся над рекой летним вечером ивах, о первом трепетном поцелуе,  о
первой любви, о первом опьянении снами... Лишь иногда клубящаяся  печаль
выдуманной ностальгии  напомнит  о  берегах,  где  не  был,  -  и  вновь
окаянное, черно-блеклое настоящее заштрихует всех  нас  серо-асфальтовой
зеброй, по которой потомки и  пойдут  в  возможное  светлое  завтра,  за
горизонт, оставив нам нашу скуку, и ничего кроме скуки! Так выпьем за Ее
Величество Скуку, заставляющую нас петь, смеяться, любить и  ненавидеть!
Выпьем за скуку, заставляющую нас жить!
   Маленький  толстенький  человечек,  этакий  миниатюрный   постаревший
сатир, с редкой бородкой, с  блестящим  черепом,  обрамленным  остатками
волос на некогда кучерявой голове, единым духом осушил стаканчик,  будто
в полусне.
   - "Мне скучно, бес..." -  распевно  продекламировал  он  и  в  полном
опьянении завалился на сиденье лимузина.
   - Складно изложил, Стасик! - похвалил произнесенную речь  сидевший  в
кресле напротив почти двухметрового роста богатырь лет пятидесяти  пяти,
Сергей Петрович Батенков, владетельный князь и сиятельный барин  здешних
мест. - Вам нравится, малышки? - спросил он у сидевших рядышком  девочек
лет пятнадцати, наряженных в  школьную  форму  середины  семидесятых,  в
белых передниках и гольфах, с крупными белыми бантами в волосах.
   -  Я  ничего  не  поняла.  Папа,   -   произнесла   тоном   обиженной
несправедливостью  ученицы  пухлогубая  нимфетка.  -  Станислав  Львович
всегда такой путаный! - Она тряхнула льняными волосами, поправила  бант,
спросила балованно:
   - Папа, а можно мне капельку шампанского? Ка-а-апельку?
   Слово "Папа" она произносила с ударением на последнем слоге.  Сейчас,
когда она сидела глядя Батенкову прямо  в  глаза  влажными  темно-карими
глазами, он чувствовал невероятное возбуждение...
   - Можно? - переспросила девушка с легкой хрипотцой в голосе.
   Сергей Петрович, не желая показать, как он взволнован, только кивнул.
Он не спешил: предвкушение и игра доставляли ему наслаждение не меньшее,
чем острая, искрометная близость. Блондинка привстала, потянулась в  бар
за открытой бутылкой, расчетливо наклонившись так,  что  платьице  сзади
приподнялось...
   Батенков подавил вздох. Эта Оля своими  трюками  умела  доводить  его
почти до  безумия!  И  только  желание  новизны  заставило  его  смирить
излишнее  волнение;  он  взял  за  подбородок  вторую  девчонку,   Катю.
Черноволосая и синеглазая, она была очень хороша собой; девушка  подняла
глаза.  В  ее  взгляде  он  прочел  и  стыдливость,  и  любопытство,   и
вожделение... Карай не обманул - девчонка целомудренна. Сергей  Петрович
провел подушечками пальцев по ее щеке, поцеловал  в  губы,  почувствовал
ответный поцелуй, нежный и неуверенный... Чуть отстранился,  заглянул  в
потемневшие Катины глаза;  щеки  девушки  залил  румянец.  Катя  тут  же
опустила взгляд, словно боясь, что мужчина прочтет в ее глазах  то,  что
уже успело нарисовать ее юное воображение...
   - Ну вот! - надула губки  Оля,  обернувшись  и  со  скорой  ревностью
отметив  внимание  Батенкова  к  подруге.  Вздохнула  совсем  по-женски:
дескать, мужики все такие, за ними не уследишь... Но  особенно  горевать
не стала и тут же, с бокалом в руке, озорно запрыгнула Сергею  Петровичу
на колени., - Папа, я знаю, я все равно лучше всех, но если ты хочешь...
- Дыхание ее сделалось прерывистым. - Хочешь, я подготовлю ее для  тебя?
Хочешь?.. -  Она  пошептала  что-то  мужчине  на  ухо,  щекоча  его  шею
завитками волос, и притом очаровательно покраснела. - Я же этого никогда
не делала... - Добавила:
   - Но пусть тогда она  тоже,  ага?  Договорились?  -  Девчушка  озорно
обернулась к темноволосой и показала ей язык.
   Лимузин чуть замедлил ход, скрипнув рессорами на повороте,  Станислав
Львович  скатился  с  сиденья  на  пол,  проклюнулся,  лупая   спросонья
заплывшими глазками и не  понимая,  что  происходит;  потом  взгляд  его
пришел  в  норму,  если  постоянное  состояние  опьянения,  близкого   к
обмороку, можно считать нормой...
   Впрочем, Станислав Львович в этом состоянии даже не  пребывал,  он  в
нем  жил;  горячечный  мозг  освобожденного  от  забот   о   собственном
пропитании интеллектуала выдавал  то  жемчужины,  то  плевелы.  Впрочем,
босса забавляло все; Станислав Львович был при  Батенкове  как  шут  при
феодальном бароне, как образованный раб при римском  патриции,  умный  и
безвольный, много говоривший о свободе, мечтающий о  ней  и  никогда  не
согласившийся бы променять на нее свое сытое и пьяное рабство.  Все  это
Сергеи Петрович знал изначально:  так  называемая  "творческая  народная
интеллигенция" времен развитого социализма была не способна ни  к  чему,
кроме прислуживания и пустой говорильни; ну что ж, Станислав был  не  из
худших, пусть отрабатывает свой щедро намазанный маслом кусок!
   Словно уловив последнюю мысль хозяина, Станислав по-львиному  тряхнул
лысой головой, что было забавно само по себе, устроился на полу,  сложив
пухлые ручки на груди, и уставился Оле под юбку.
   - Это заблуждение, мон женераль, что  красота  открывается  только  с
высоты орлиного полета! Червь - вот истинный ценитель  прекрасного!  Ибо
только он один знает, как быстротечна, коротка и неприглядна жизнь,  ибо
только он один ведает, во что превращается красота и  совершенство  там,
под сенью праха!
   - Папа, он дурак! - капризно надула губки Ольга.
   - Нет, малышка. Просто у него работа такая.
   - Дурак! И говорит глупые и неприятные вещи!
   - Устами младенца глаголет истина, - погрустнел Станислав, уселся  на
пол, свесил голову, вздохнул:
   - Содержание перетекает в форму,  форма  -  в  содержание...  Человек
становится тем, чем желает казаться... Маска и лицо сливаются, и вот уже
люди боятся сорвать маски с "друзей",  чтобы  не  увидеть  под  веселыми
забавными рожицами желтые кости черепа в лохмотьях мяса, пустые и темные
глазницы...
   - Папа! Пусть замолчит! Заткнется! - оборвала его монолог девочка.  -
Он страшный, неопрятный и противный!
   - Отдохни, Стасик, - бросил Батенков. Шут с обиженным видом уселся  в
кресло и уставился в окно.
   Дорога  пошла  в  гору,   и   с   холма   открылось   море:   темное,
величественное, оно дышало ленивым сонным покоем, переливаясь под низким
пасмурным небом аметистовым сиянием.
   Небольшая кавалькада - два джипа  и  лимузин  -  миновала  перевал  и
покатилась вниз, к стоявшему на высоком морском берегу ресторану-шале. В
салоне лимузина пропищал зуммер  мобильного  телефона.  Батенков  поднес
трубку к уху:
   - Слушаю.
   - Сергей Петрович, подъезжаем.
   - Карай, я это и без тебя вижу.
   - Я это к чему... Грач убит. Куркуль - в  беспамятстве.  Может  быть,
стоит подстраховаться и сначала выслать бригаду?
   - Нет. Мы уже говорили об этом. У тебя все?
   - Сергей Петрович, и все же я бы настаивал...
   - Карай, ты песню слышал такую:  "Капитан,  капитан,  никогда  ты  не
станешь майором"?
   - Извините?
   - Нельзя ни на чем настоять, употребляя сослагательное наклонение.
   - И все же в связи...
   - А мне вот наплевать на сослагательные! - продолжал Сергей Петрович,
словно не услышав возражений помощника. - Ты понял. Карай?  Я  здесь  на
своей земле и из-за мелкого несчастного случая шугаться от каждого куста
не стану!
   Уразумел?
   - Точно так. - В трубке помолчали с  полминуты  -  видно,  получивший
выволочку Карай собирался с духом. - Батя, и все же этого  Седого  нужно
изолировать. От греха. Гога...
   - Ну, говори, что Гога?
   - Я просто хочу, чтобы вы поняли, Сергей Петрович... Для  кавказского
человека нужно большое мужество, чтобы...
   - Карай, короче, а?
   - Когда Гога мне звонил, он признался... вернее... он сказал о  Седом
просто: "Я его боюсь". И добавил: "У него глаза стылые. Как у мертвого".
   Батенков  ничего  не  ответил,  обдумывая  услышанное.  Гога  работал
хозяином ресторанчика-шале уже пятый год. И  за  это  время  выказал  не
только кулинарное мастерство и хозяйственную сметку, но и хладно