Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Боевик
      Курков Андрей. Добрый ангел смерти -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  -
Андрей КУРКОВ ДОБРЫЙ АНГЕЛ СМЕРТИ Глава 1 Ранней весной тысяча девятьсот девяносто седьмого года, продав двухкомнатную квартиру на окраине, я покупал себе однокомнатную в самом центре Киева у Софиевского собора. Старички, продававшие ее, отъезжали в Израиль и пытались вместе с квартирой продать мне десятки ненужных мелочей, вроде самодельной проволочной вешалки в коридоре. Григорий Маркович, глава семьи, усердно приговаривал: "Я знаю всему цену! Я лишнего не возьму". Кое-что я купил, но от большей части вещей и вещичек отказался. Купил я и полочку с книгами - она именно так и продавалась, чтобы не снимать ее со стены и не нести книги в "Букинист" - зачем такая морока. Не знаю, какая часть уплаченных пяти долларов пришлась на книги, а какая на полочку, но во всяком случае книги я особенно не рассматривал, отметив взглядом лишь академическое издание Льва Толстого "Война и мир". Эта книга была большого формата и, должно быть, пятидесятых годов издания. Такие книги я любил если не за содержание, то за добротный солидный вид. Двенадцатого марта наступил момент передачи ключей. Я приехал под вечер. У парадного стоял микроавтобус, присланный агентством "Сохнут". Старички грузились. Им учтиво помогали два представителя агентства. - Ну, Коля Сотников, - сказал я себе, оставшись один в приобретенной квартире, - теперь ты хозяин этой развалины! Я еще раз окинул взглядом трещины, думая о необходимом ремонте. Потом подошел к книжной полочке, достал запомнившуюся большим форматом книжку и раскрыл ее. Под переплетом меня ожидал сюрприз. Способом, известным мне из шпионских фильмов, в книге был вырезан тайник, в котором, однако, не было ни золота, ни оружия. Внутри, в аккуратно вырезанной нише лежала другая книга, более позднего года издания - "Кобзарь". Удивленный, я вытащил ее и, думая, что и тут под переплетом скрывается нечто неожиданное, раскрыл. Но в этот раз книга оказалась настоящей, не превращенной в шкатулку. Пролистав несколько страниц, я собирался уже было сложить эту книжную матрешку и поставить ее на место, с тем, чтобы когда-нибудь удивить своих будущих гостей, но тут взгляд мой упал на написанные острым карандашом по краям книги комментарии. Держа раскрытый "Кобзарь" в руках, я подошел поближе к лампе и прочитал несколько аккуратных строк: "Патриотизм Т. Г. воспринимал как любовь к женщине и ненависть к армейской службе и особенно к бездумной муштре". "Уж ни какой-нибудь ли диссиденствующий учитель литературы делал эти заметки?" - подумал я, вспомнив про свой собственный учительский опыт. После пединститута я сам отработал положенные три года "историком" в сельской школе, но за все это время мне так и не удалось привить здоровым, краснощеким детям доярок и трактористов ни интерес к истории, ни желание разгадать многочисленные исторические загадки и тайны, выуженные мною из массы проработанных с карандашом в руке книг. На Григория Марковича как на автора этих комментариев было грешно подумать. Он сам был отставным военным и весьма этим гордился. Я как-то застал его за упаковкой своих медалей - он разложил их на столе и заворачивал каждую в отдельный носовой платок, которых у него, похоже, было множество, куда больше, чем медалей. Показывая мне одну из медалей, он сказал: - Я брал Прагу! "Заметила ли это Прага?" - подумал я в тот момент, едва сдержав улыбку, глядя на этого сухого, маленького и до сих пор юркого девяностолетнего старичка. Грязная кухня тоже нуждалась в ремонте. Ее надо было отмыть от старых хозяев - вещам, да и самим стенам почему-то передается возраст их владельцев, и поэтому, чтобы не ощутить себя вдруг постаревшим, надо менять поверхности и цвета, добавлять свежести. Может быть, вовремя сделанный ремонт продлевает жизнь не только квартире, но и ее жильцам? Я поставил чайник на закопченную газовую плиту и снова стал листать книгу, думая об этих странных записях. На одной из страниц попалась мне замечательная и созвучная моим размышлениям мысль: "Патриотизм голодного - это попытка забрать ломоть хлеба у инородца, патриотизм сытого - великодушие, вызывающее уважение". Мне очень хотелось понять - что за человек писал эти комментарии к "Кобзарю", хотелось найти свидетельства времени, когда все это было написано. Моя нынешняя работа - ночным сторожем по гуманному принципу "ночь-через-две" - не требовала использования мозгов. И мозги скучали. А тут такой загадочный "подарок", лучше любой головоломки или кроссворда! Я листал и листал, как листают книгу перед тем, как решиться ее не просто прочитать, а проштудировать с тетрадью и ручкой. Промелькнула еще одна мысль: "Абсолютный патриот не признает ни национального большинства, ни национального меньшинства. Его любовь к женщине сильнее любви к родине, потому что женщина, отвечающая взаимностью, и есть символ родины, идеал абсолютного патриота. Защита женщины, отвечающей взаимностью на любовь, и есть высшее проявление патриотизма". В другом месте, под одним из стихотворений, была чисто дневниковая запись: "16 апреля 1964 года. Встретил Львовича в пивной напротив ломбарда. Рассказал ему о подготовленной рукописи. Он захотел прочитать - но обойдется. После провокации в кинотеатре даже его рука кажется слишком влажной для рукопожатия. И потом эта привычка все время оглядываться по сторонам". Я сидел до полуночи, потом сложил "книжную матрешку" и поставил обратно на полку. Глава 2 На следующий день я заехал к знакомому скульптору, человеку, знавшему Киев последних тридцати лет почти поименно. - Пивная напротив ломбарда? - переспросил он. - Конечно, там теперь кафе "Русский чай". Нет, извини, уже не "Русский". Или просто "Чай", или... Там уже все не то, и кругом не те... - А ты не знал в то время какого-нибудь "Львовича". Скульптор задумался. Его двухэтажная мастерская была заполнена громадинами еще необработанных камней, макетами, небольшими скульптурами и множеством фотографий, приклеенных к стенам, будто вместо обоев. К этим фотографиям он и подошел, встав из-за низкого обеденно-журнального стола. - Здесь есть многие из той пивной, но я не помню... Львович... Львович... Не думаю, что это кто-то из завсегдатаев компании. Туда приходило много "разовых" и хоть они появлялись довольно часто, но "своими" не стали. Может, это один из них? Я еще попробую вспомнить, но не сегодня. Нужна очень дождливая погода или гроза - тогда отлично вспоминается... - Я позвоню и напомню при первой же грозе, - пообещал я на прощанье. Ремонт новой квартиры тянулся медленно и, можно сказать, бестолково. Знакомые, обещавшие помочь мне покрасить стены, неожиданно пропали, и остался я один на один со стенами и с множеством банок матовой белой краски. Сам начинать красить я боялся, поэтому и занимался разной мелочевкой, отдиранием лоскутов старой краски с труб в ванной и прочей чепухой. Неожиданно позвонил скульптор. - Ты знаешь, он умер вчера, этот Львович, если это, конечно, он. Мне позвонил какой-то старый знакомый, просил помочь на похоронах - некому гроб нести. Если хочешь, поехали вместе! Предложение было и неожиданным, и странным. - Но ведь я его не знал... - вырвалось у меня. - Но ты ведь его разыскивал! Я тоже, кажется, его не знал, - сказал скульптор. - Больше того, я не мог вспомнить этого Алика, который мне позвонил. Он уверяет, что мы знакомы по той пивной... Ехать на свидание с покойником, к которому у меня оставались незаданные вопросы, казалось делом по меньшей мере глупым. Но я согласился. Хоронили его на Берковцах. Точнее не хоронили, а "подхоранивали" к уже устроившимся там навечно родственникам. Желтое высохшее лицо ни о чем не говорило. И скульптор, наклонившись к моему уху возле могилы, прошептал: - Что-то я его не узнаю. Однако Алик, организовавший эти похороны, напомнил скульптору несколько эпизодов из далекого прошлого. И скульптор кивнул. Потом они в моем присутствии упомянули пару имен. Я набрался смелости и спросил у пожилого Алика о человеке, интересовавшемся творчеством Тараса Шевченко и вопросами патриотизма. Объяснил ему, что это был знакомый покойного Львовича. Алик почесал за ухом. Помолчал. Пожал плечами. - Потом, - наконец произнес он. - Ты ж на поминки идешь? Я кивнул. Глава 3 Поминки, как выяснилось очень скоро, организовал скульптор у себя в мастерской. Человек семь сидели вокруг обеденно-журнального стола. Скульптор на стоявшей в углу электроплитке смачно жарил говяжью печенку. Остальные, не дожидаясь закуски, пили водку. Молча пили, без тостов, даже без вздохов. Ожили немного, когда первая порция жареной печенки появилась на столе. Скульптор высыпал на стол вилки. Положил хлеб. Трапеза приобрела более живой характер, и кто-то первым заговорил о покойном, тут же перейдя на живых и закончив полубессвязную речь мыслью о том, что раньше было лучше. - Да, - согласился кто-то другой. Поминки прошли как положено. Все разошлись пьяные. О покойном худого слова сказано не было. О нем вообще, один раз упомянув, больше не говорили. Когда встали из-за стола размяться, один из гостей узнал себя молодого на одной из старых фотографий. - О! - воскликнул он и недоуменно выпятил губы, словно был в обиде на себя тридцатилетней давности. Я подошел и задал ему тот же вопрос, о человеке, увлекавшемся Шевченко и вопросами патриотизма. - Ну да, - сказал он - тогда многие увлекались такими вопросами. - А рукописи об этом кто-то писал? - Писали, конечно писали, а как же. Самиздат! А толку? Вот кто не боролся, тот и не проиграл. Он что-то еще нес и нес, пока вдруг не сказал: - А были и мистификаторы, одного такого помню - Клим, делал вид, будто что-то философское пишет. Все у него просили почитать, а он рукопись достанет, перед носом пролистает и снова в портфель спрячет. А сам сидел дома на кухне и стихи Пушкина от руки прозою переписывал, ну так, чтоб не столбиками, а сплошной строчкой... - А где он сейчас? - спросил я, подумав, что это вполне мог быть автор комментариев к "Кобзарю". - Клим? Черт его знает. Видел я его как-то в скверике возле университета. Там, знаешь, собираются и в шахматы на деньги играют. Года два назад. А больше не встречал. Каждое общество закрыто по-своему. Пчеловоды собираются и говорят о только им одним понятных вещах. И, наверно, еще долго будут решать - принять кого-то в члены своего общества или нет. Шахматисты - тоже не исключение. Те, что играют около университета, друг друга знают, а с остальными на аккуратном "Вы" разговаривают. И играют с чужаками только на деньги. Я несколько раз обошел кружки шахматистов и шашечников, облепивших скамейки скверика. На меня никто не обратил внимания. Каждый кружок неподвижно следил за доской, находившейся в центре. На играющих не смотрели, их присутствие было словно какой-то досадной необходимостью. Не было понятно - кто за кого болеет и болеет ли вообще. Изучалась в таинственном молчании сама ситуация на доске, и именно она была главным действующим лицом. Климу сейчас должно было быть шестьдесят с лишним, и большинство членов неформального шахматно-шашечного клуба отвечали этой характеристике. Игра проходила молча и поэтому даже случайно услышать, как кого зовут, не представлялось возможным. И я просто прильнул к одному кружку и стал терпеливо ждать развития событий, пытаясь "втереться" всем телом в доверие к этим фанатикам доски. Странное состояние необъяснимого транса вдруг овладело мной и я, видимо, действительно стал на время частью этого шахматно-шашечного живого организма. Просуществовав в таком состоянии около часа, пока игра не закончилась, вместе с остальными охваченными шахматным трансом фигурами, я вдруг выдохнул свое оцепенение и, расправив позвоночник, понял, что часовое коллективное стояние сроднило меня с этими людьми. Я плохо играл в шахматы и вряд ли бы смог даже элементарно прокомментировать закончившуюся партию, но зато другие могли, и я оказался благодарным слушателем. Правда, сначала два старичка чуть не передрались между собой, споря о якобы ошибочном ходе слона. Мое неучастие в их споре сыграло положительную роль, и они основательно взялись за меня, повторив на память основные ходы партии. - А кто играл-то? - спросил я под конец, чувствуя, что уже имею право на вопрос. - Филя с Мишей... - ответил один из них, повыше и посутулее. - Они из новых, недавно тут. Я спросил, а играет ли еще Клим. - Ну, Клим! - Второй старичок сделал одесский жест, подняв руками огромный невидимый арбуз. - Клим играет, но когда он играет - такие глупости, - и он кивнул в сторону опустевшей скамейки, - не случаются. Через пять минут я уже знал, что Клим живет в коммуналке на Шота Руставели, в скверик приходит иногда по пятницам, больше не пьет из-за больной печени и перестал разводить аквариумных рыбок, а поэтому неизвестно, на что он теперь живет. Уходил я чувствуя, что уже стал членом этого клуба. Оставалось только научиться нормально играть в шахматы или в шашки. Но мне это не грозило. И времени было жалко, да и вообще не любил я медленные игры. В пятницу с утра я снова листал "Кобзарь", упиваясь карандашными комментариями. "Мягкость родной земли не отличается от мягкости чужой земли, потому как любая земля была предосновой человечества и не могла распределяться между нациями соответственно качеству этих наций". Удивляла меня даже не сама ясность формулировки, а именно предмет мысли, словно человек, это писавший, только отталкивался от чувств и рифм Тараса Шевченко для того, чтобы сказать о собственном наболевшем. Хотя почему его это так волновало в те благополучные шестидесятые годы? Националистом он не был, иначе и записи были бы на украинском. Русский шовинизм здесь тоже отсутствовал, так как кроме собственных мыслей присутствовало здесь и уважение, сострадание, а может быть, даже и любовь к Шевченко. В какой-то момент я подумал, что его мысли могли быть близки мыслям Ленина - особенно о полном отсутствии наций и национальностей в будущем. Но тут же представил себе, что сказал бы Ленин по поводу того, что любимая женщина и есть Родина? Нет, не думаю я, что согласился бы Великий Картавый с этим утверждением, какой бы красивой в юности Крупская ни была. Но время шло, и я, отложив книжку, но помня о ней, стал собираться в университетский скверик на дальнейшие поиски автора этих комментариев. Интуиция подсказывала мне, что Клим сегодня там будет. И не только интуиция - за окном светило солнце, пели птицы. Было бы глупо сидеть в такую погоду дома, особенно если дом - это комната в коммунальной квартире на шумной от трамваев улице Шота Руставели. В скверике я его и нашел. Сначала разыскал двух старичков, которые меня уже знали. Они мне и показали пальцем на одну из скамеек, где шел бессрочный шахматный чемпионат университетского скверика. Определить, кто из игроков был Клим, труда не составило, так как второму было не больше сорока. Подождав окончания партии, за которой Следило не меньше двадцати членов "клуба", я подошел к Климу. Нелегкая победа, очевидно, принесла ему ощущение сытости, и хотя все болельщики сразу после окончания партии рассосались к другим игровым скамейкам, даже не поздравив его, сам победитель торжествовал - его впалые глаза на худом скуластом лице горели молодостью и задором. - Хорошо вы его! - сказал я Климу вместо приветствия. - Да, неплохо, - согласился он. - Но Витек тоже способный!.. А я его измором!.. Вдаваться глубже в шахматные разговоры я побоялся, дабы не быть посрамленным, и сразу же перешел к делу. - Вы Львовича помните? - спросил я у все еще счастливо улыбавшегося Клима. Улыбка на его лице замерла. - Конечно, помню... - сказал он, прищуренно глядя на меня. - А вы что, его родственник? - Нет. - А немного похожи... Разговор покатился под откос и надо было его или заканчивать, или же взять под контроль. - Мне кажется, ко мне случайно попала одна ваша рукопись... - сказал я. - Да ну? - удивился старик Клим. - Это какая же? - Ну не совсем рукопись, а комментарии к "Кобзарю" Шевченко... кстати, очень интересные. Старик дотронулся до своего плохо выбритого подбородка и снова пристально глянул на меня. - Комментарии?.. - повторил он вслух. - Это не мое... Я писал другие комментарии... А этот "Кобзарь" тоже к вам попал? - Да, комментарии ведь на его полях... - А что за книга? Обычная? Какое издание? - осторожно спросил старик. - Не совсем обычная... Вроде матрешки. Вложенная в том Толстого. Старик кивнул и снова улыбнулся, глядя на асфальт под ногами. - Ишь ты, выплыла! - тихонько проговорил он. Потом снова поднял голову, посмотрел на меня уже не пристально, а как-то спокойно и расслабленно. - Если у вас есть деньги на бутылочку сухого, приглашаю вас в гости! Деньги у меня были, так что после недолгого следования по маршруту: скверик - гастроном - ул. Шота Руставели, мы оказались в просторной комнате с высоким потолком, утяжеленным лепниной и зигзагами трещин. В комнате стояли два шкафа - книжный и платяной, оба старые, добротных пятидесятых. А вот маленький столик, скорее годный для кухоньки какой-нибудь микрометражной квартиры, смотрелся в этой комнате карликом-уродом. Старик вручил мне ножик. - Вскройте "сухарик"! - сказал он и вышел в коридор. Вернулся с двумя стаканами. - А вы, как порядочный человек, меня в гости позовете? - спросил он вдруг с улыбкой. - Конечно, - пообещал я. - Тогда я вам кое-что покажу! - Старик отошел к книжному шкафу, открыл дверцу. - Вот. - Он вытащил с нижней полки толстенный том. Глава 4 Я взял книгу в руки - это было академическое издание "Кобзаря". Приятная шершавость коленкора порадовала руки - есть вещи и вещества, прикосновение к которым приносит чуть ли не физическое удовольствие. - Вы откройте. Откройте! - проговорил старик. Я открыл. Передо мной снова была книга-матрешка. В вырезанном нутре "Кобзаря" лежала другая книга, поскромнее, хотя тех же лет издания: Достоевский, "Идиот". Я поднял вопросительный взгляд на Клима. Он улыбался, но не мне, а скорее своему прошлому, внезапно потревоженному моим появлением. Какая-то смутная догадка заставила меня вдруг вытащить книжку Достоевского из ее удобного тайного лежбища и пролистать. И - догадка оказалась правильной - на полях "Идиота" замелькали карандашные комментарии, только почерк здесь был покрупнее. - Это вы писали? - спросил я Клима. - Ну, я, - сказал он, усаживаясь за маленький прямоугольный столик. - А "Кобзарь"?.. - Я потянулся рукой к бутылке и принялся разливать рислинг по стаканам, одновременно выстраивая свои мысли в некий логический порядок. - "Кобзарь"? Нет, по "Кобзарю" писал другой... - протянул старик, беря в руку стакан. - Львович? - спросил я, провоцируя его на более активные воспоминания. - Почему Львович? Львович выбрал "Мертвые души". - Послушайте, - заговорил я, ощущая, как голова моя тонет в сочном ту

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору