жичонка зачуханный? Вроде нет, не  помню.  Карзубый
заходил, а этот нет. Зачем он тебе?
   - Так... Стихи брал почитать и все никак не вернет.
   - Чего-чего? Стихи? - Чапа выглядел обескураженным.  -  Этот  чухонец
читает стихи?
   Не отвечая, Валентин вышел.

***

   "Зачуханного мужичонку" он обнаружил в щитовой. А перед этим еще  раз
побывал в кладовых, заглянул в пустующий душ. Именно в таких местах Гоша
прятался от людей. Забитое  существо,  вызывающее  у  одних  жалость,  у
других смех.
   Костлявый и нелепый, он  был  обряжен  в  такую  же  нелепую  одежду:
мышиного цвета брюки, боты на металлических молниях, вельветовая  куртка
времен шестидесятых и лыжная шапочка, не  покидающая  головы  в  течение
всего года. Разнорабочий стадиона  скрывал  под  ней  лысину  -  главный
объект насмешек. "Шмурики, откуда у нашего Гоши  плешь?  Червонец  тому,
кто  расколется!.."  Обычно  не   раскалывался   никто,   зато   все   с
удовольствием хохотали. Гоша работал на стадионе уже  пятнадцать  лет  и
все это время неизменно числился в категории разнорабочих. Его  посылали
за пивом и сигаретами, под  плохое  настроение  награждали  оплеухами  и
пинками. И Гоша выполнял все безропотно,  умудряясь,  однако,  сохранять
при этом толику достоинства. Он играл роль отзывчивого малого, не  желая
признаваться ни себе,  ни  окружающим,  что  мало-помалу  превратился  в
забитого  раба.  Именно  эта   несостыковка   кажущегося   и   реального
подтолкнула  Валентина  взять   над   Гошей   опеку.   Опека   оказалась
обременительной, и тем не менее от Гоши постепенно отступились.
   Разглядев в полумраке скрюченную угловатую фигуру, Валентин  повернул
тумблер и шагнул в щитовую.
   - Привет, пролетарий!
   С радостной суетливостью Гоша  соскочил  с  лавки,  пожав  протянутую
руку, неуклюже  поклонился.  Он  действительно  был  рад  Валентину,  но
улыбался смущенно и неестественно. Жизнь крепко поработала над ним, коли
отучила делать такие простые вещи. Встречаясь с Гошей, Валентин  нередко
испытывал   приступы   раздражения.   Согбенная    фигура    несчастного
разнорабочего вызывала в нем слепую безадресную ярость. Он с трудом брал
себя в руки. В жизни мириться приходилось не только с этим, но именно  в
случае с Гошей он сознавал полное свое бессилие.
   - Садись. - Валентин кивнул на скамью, а то Гоша так бы и стоял перед
ним, словно рядовой перед генералом. - Садись и рассказывай.
   Что-то пробормотав, Гоша зачем-то обошел скамью кругом и только потом
неловко присел на самый краешек. Шагал он тоже нелепо - точно  балерина,
выворачивая  носки  наружу,  покачивая  при  этом  костлявыми   плечами,
опасливо косясь по сторонам. Словом,  недотепа  из  недотеп.  Смешной  и
жалкий, добрый и надежный.
   Прежде чем заговорить, Гоша помолчал, собираясь  с  мыслями,  плавным
движением, словно пианист перед игрой, выложил на колени кисти.
   - Сегодня я прибирал в коридорах, - низким медлительным голосом начал
он.
   - Чужих вроде не было. Начальники дважды  собирались  в  кабинете,  о
чем-то там ругались. Потом пили. Степчика заставили нырнуть с  вышки,  а
потом еще несколько раз, пока он не наглотался воды, Яша его  вытаскивал
шестом... А с  утра  суетились  с  сауной:  меняли  деревянную  обшивку,
вызывали техников.
   - Вот! А говоришь, чужих не было!
   Гоша виновато заморгал.
   - Техники тоже из  наших,  -  несмело  промямлил  он.  -  Обслуживают
котельную.
   Одного Павел зовут, другой - седенький такой...
   - Ладно, продолжай. - Валентин успокаивающе махнул рукой.
   - В общем, сауну отладили. Сейчас там Яшины ребята, ну и... некоторые
из  гимнасток.  -  Гоша  густо  покраснел.  -  А  Сулик  с  Малютиным  в
бильярдной. Играют на деньги.
   - Стало быть, вся гоп-компания, кроме Алоиса? Жаль.
   - Ну да. - Гоша неуверенно пожал плечами. Он словно ощущал некую вину
за все сказанное.
   - Больше ничего?
   На Гошином лице отразилась тихая паника.  Плечи  его  снова  поползли
вверх.
   Он искренне переживал, что не может ничего добавить к рассказу.
   - А то, о чем я тебя просил?
   Разнорабочий испуганно встрепенулся. Голова его часто закивала.
   - Да, это я сделал! Батарейку вставил, как вы просили.
   - Никто тебя не видел? .
   - Нет, все было тихо. - Гоша заволновался. - Вчера ведь что было?  Ну
да!
   Они как раз ушли в бильярдную.  А  я  взял  совок  и  веник,  как  вы
советовали! Ну и пробрался туда.
   - Вот и отлично. - Валентин похлопал его по плечу. -  Ты  все  сделал
правильно. Главное - спокойствие и  осторожность.  Если  кто  рядом,  не
рискуй...
   Как там наш Коля-Николай? Зубы по-прежнему не вставил?
   - Он хотел, но туда надо днем, а Степчик не пускает.  Днем  -  уборка
территории, надо сжигать ящики, мусор, а тут еще новые дела навалились.
   - Ясно. Значит, приятель по-прежнему шепелявит. Зря.
   - Я ему тоже говорил. Конечно, надо сходить! - Губы у Гоши задрожали.
Он и тут ощущал себя виноватым, хотел  оправдаться,  но  не  получалось.
Коля-Николай  шепелявил,  и  факт  этот  перевешивал  все  его,  Гошины,
старания... Приглядевшись к нему внимательнее, Валентин нахмурился.
   - А ну-ка повернись, дружок!.. Еще немного. Так... Кто же это тебя?
   Левая щека у Гоши выглядела чуть припухшей. Синева еще не проявилась,
но догадаться о случившемся было несложно.
   - Кто-нибудь из Яшиных орлов?
   Гоша понурил голову. Обстоятельства своих многочисленных избиений  он
предпочитал скрывать. Валентин вспомнил недавнюю усмешку Чеплугина.
   - Не Чапа, нет?.. Ну, слава богу. Тогда кто? Степчик, что ли?
   Гоша не ответил, но по дрогнувшим плечам Валентин понял, что угадал.
   Степчику многое сходило с рук. Помощник директора слыл первостатейным
хамом и частенько пускал в  ход  кулаки.  Кое-кто  поговаривал,  что  он
гомик, и Валентин не видел причин не верить этому. Что-то в  Степчике  и
впрямь виделось инородное, и даже то, с каким пылом утверждал  он  всюду
свое мужское начало, скорее доказывало обратное.
   - Подожди! Он что, приставал к тебе?
   Гоша опустил голову. Пальцы его стиснули худые колени.
   - Вот, значит, как... - Валентин невидяще уставился в пространство.
   Мерзкий холодок прокрался в грудь,  стало  больно  дышать.  Подобного
бешенства Валентин не испытывал уже давно. Заставив себя разжать кулаки,
глухим голосом спросил о совершенно постороннем:
   - Там на главном складе какие-то ящики. Не видел, что в них?
   Гоша заерзал на лавке, робко пролепетал:
   - Какие-то банки... Ребята вскрывали, но я не видел. Может, тушенка?
   - Наверное, она и есть. - Валентин хлопнул Гошу по  плечу.  -  Ладно,
гляди бодрей, машинист! Не век нам кочегарить! - Поднявшись, спросил:
   - Ты посидишь еще здесь?
   - Нет, я ведь только на  минуту.  Отдохнуть.  -  Гоша  с  готовностью
вскочил.
   Не зная, куда девать руки, сложил их на животе, тут же перепрятал  за
спину.
   Смешное горемычное существо. Подвергни его пыткам, и тогда бы Гоша не
признался, что часами просиживает в подобных закутках. Иногда в темноте,
иногда при свете, с клочками читаных-перечитаных газет  на  коленях  или
вперившись в темноту глазами забившегося в нору мышонка.
   - Что ж, тогда выходим, - решил Валентин. - Ты первый, я за тобой.
   Покачивая плечами, Гоша  покинул  щитовую.  Выключив  свет,  Валентин
немного помедлил и тоже вышел.
   Николай ему так  нигде  и  не  попался.  Стадион  пестрел  людьми,  и
разобрать, кто из них кто, представлялось абсолютно  невозможным.  Шагая
по коридору, Валентин  время  от  времени  закрывал  глаза  и,  проверяя
память, мысленно прорисовывал схему поворотов и лестничных маршей. Он  и
впрямь успел выучить это чертово здание наизусть! Можно  ли  представить
себе более бессмысленные знания?!
   На этаже, приютившем администрацию, мимо с хихиканьем продефилировала
группа крепконогих конькобежек. С  улыбкой  на  тонких  губах  шаркающей
походкой за ними проследовал  красавчик,  похожий  на  евнуха.  Валентин
ничуть  бы  не  удивился,  узнав  о  том,  что  в  штате  спорткомплекса
предусмотрена и такая должность.
   Остановившись,  он  бегло  огляделся  и,  решительно  толкнув  дверь,
оказался в кабинете Степчика. Увы, здесь тоже никого не было.  Вхолостую
работал огромный  вентилятор,  и,  прижатый  пресс-папье,  трепетал  под
набегающим  воздухом  незаполненный  бланк.  На  мраморном   подоконнике
высился давно высохший аквариум,  единственной  обитательницей  которого
была толстая синяя муха. Шагнув к  столу,  Валентин  глянул  мельком  на
бумаги, но ничего интересного здесь, разумеется, не  лежало.  Интересное
жгут в каминах и прячут в сейфы. Не мешкая, он повернул назад  и  уже  в
дверях столкнулся с секретаршей Степчика - той  самой  Зоей,  о  которой
упоминал Чапа, "дамой ненасытной и цепкой, как осьминог". Было этой даме
лет тридцать с хвостиком, с хвостиком достаточно  длинным.  Однако  этой
анатомической особенности своего возраста Зоя по-прежнему  не  замечала,
как в дни отдалившейся  молодости  уважая  крепкие  сигареты  и  крепких
мужчин.  Тот  же  Чапа  уверял,  что  Зоя  успевала  дружить   со   всем
руководством стадиона одновременно. Возможно, он  ничего  не  выдумывал.
Энергии у секретарши хватило бы и на большее число  обожателей.  Замужем
за одним-единственным мужичком ее просто невозможно было представить.  И
по этой же самой причине  Валентин  избегал  Зою,  не  испытывая  к  ней
решительно ничего, кроме  смутной  брезгливости,  хотя  и  вынужден  был
признать, что, несмотря на свои тридцать с лишним, секретарша  сохранила
великолепную фигурку, а в манерах и в голосе ее присутствовало  то,  что
непонятным образом завораживало и влекло к ней мужчин.
   - Ой! - Зоя испуганно вскинула голову и тут же осветилась приветливой
улыбкой. - Боже мой! Какой гость!
   - Уже ухожу. - Валентин кивнул  в  сторону  стола.  -  Хотел  застать
твоего, но не вышло. Где он, не знаешь?
   - Бегает, - небрежно произнесла она. - Растрясает  пузо.  Оно  ему  в
постели мешает.
   Глаза ее,  широко  расставленные,  бессовестно  красивые,  не  мигая,
смотрели на него. Валентин натянуто улыбнулся:
   - Слышал, вчера неплохо погуляли?
   - Сегодня продолжение. - Она лопатками толкнула  дверь,  заставив  ее
захлопнуться. - Ты ведь, кажется, дежуришь?
   - Вот именно, дежурю.
   Вероятно, такой сухости она  не  ожидала.  На  лице  ее  промелькнула
неуверенность.
   - Если хочешь, забегай. - Покачивая бедрами, Зоя обошла его  стороной
и на ходу сообщила:
   - Степчик привез из столицы целую фильмотеку. Будет весело,  так  что
подумай.
   Не ответив, Валентин вышел в коридор.

Глава 6

   Чапа сидел в том же кресле  и  в  той  же  позе.  Этот  слоноподобный
человек решительно не терпел каких бы то ни было перемен. Уже много  лет
он  тщетно  боролся  с  собственной  ленью  и,   кажется,   окончательно
капитулировал. Порой, начиная фразу, он уставал уже где-то на  середине,
и получалось у него нечто невразумительное, вроде: "Э-э! Мужики,  а  как
бы нам?.." - остальное показывалось вялыми движениями. Ему и  часы  было
лень купить. В кармане он носил маленький будильничек  "Слава",  который
он вынимал, словно часы на цепочке.
   Временами будильник звонил у него прямо в кармане, давая  команды  на
побудку,  заставляя  вздрагивать  несведущих   соседей.   А   все   свои
немногочисленные ботинки Чапа шнуровал с  таким  расчетом,  чтобы  можно
было снимать и надевать их на манер галош. Примерно так же обстояло дело
и с рубахами,  которым  в  конце  концов  Чапа  предпочел  простецкий  и
всепогодный свитер. Летом  ему  было,  разумеется,  жарко,  но  изменять
привычкам сторож стадиона не собирался. Пройдя в комнату и не обращая на
Чапу внимания. Валентин достал из тумбочки  старенький  радиоприемник  и
принялся крутить ручку  настройки.  Сквозь  шипение  и  треск  прорвался
дрожащий тенорок певца, который тут же сменился частушечным речитативом.
И снова все смолкло.  Валентин  внимательно  проверил  цифры  настройки,
щелкнув тумблером, поставил приемник на стол.
   - Что ты таскаешься с этой рухлядью? Давно бы выкинул.
   - Ни за что, - Валентин покачал головой, - он мне дорог как память. А
ты, похоже, домой не собираешься?
   - Что я там забыл? - Чапа странно посмотрел на приемник,  оторвав  от
газеты лист, свернул кулечком и сплюнул в бумажную глубь тягучей слюной.
   - Смотреть на тебя - одно удовольствие.
   -  Смотри...  -  великодушно   ответствовал   Чапа.   Шумно   зевнув,
пробормотал:
   - Вот же скуку люди выдумали! Живешь и живешь, как таракан какой.
   Валентин  удивленно  покосился  на  него.  Некоторые  фразы   коллеги
озадачивали похлеще журнальных ребусов.
   - Тебе-то на что жаловаться?
   - Всем есть на что жаловаться. Жизнь, падла, замучила. -  Чапа  шумно
завозился в кресле. - Пиво, коньяк, водяра -  никакого  разнообразия.  И
башка смурная все время. На войну, что ли, на какую отправиться.
   - Накаркаешь, ворона!
   - И пусть. Пострелял бы  вволю!  Хотя...  Конечно,  ничего  хорошего.
Кинут туда сопляков  стриженых,  а  после  слезу  выжимать  будут  перед
экранами.
   Рука Чапы закончила монолог вялым поворотом кисти.
   - Словом, миру - мир... - Валентин не договорил.  Раскатистой  дробью
ударил телефон. Чапа со вздохом поднял трубку.
   - Ну?..  Что?..  А,  ясно.  -  Хмыкнув,  сторож  кинул  на  Валентина
оживившийся взгляд. - Передам, не волнуйся.
   Положив трубку, Чапа довольно сообщил:
   - Это Сазик. Велел передать, что ты трепло и самое разное. Ждет  тебя
в зале. Хочет биться не на жизнь, а на смерть. Пойдешь?
   Валентин с досадой  покосился  на  часы.  Не  вставая,  дотянулся  до
шкафчика, пошарив, вытащил трикотажную пару, перчатки и полотенце.
   - Значит, пойдешь? - Чапа обрадовался. - В прошлый-то раз я  проспал,
а сейчас - хренушки. Значит, не зря задержался. Этот цирк я всегда люблю
смотреть.
   Валентин сумрачно пронаблюдал, как с грохотом и со скрипом выбирается
слоноподобный человек из тесного закутка за столом.
   - Смотреть все любят, - пробормотал он.

***

   Усевшись в кожаное седло тренажера, Чеплугин расположился  поближе  к
рингу.
   В кулачных потасовках он слыл  знатоком  и,  созерцая  бои,  по  всей
видимости, вспоминал молодые годы и былые возможности.  Других  зрителей
не ожидалось. Все были заняты собой, и  зал  по-прежнему  сотрясался  от
звона блинов, скрипа пружин и  хлестких  ударов.  Каучуковый  человек  с
растопыренными руками метался на эластичных растяжках, пытаясь избегнуть
прицельных атак. По живым человеческим нормам он был давно мертв.  Мертв
от множества переломов, вывихов, сотрясений и внутренних  кровоизлияний.
Однако  резиновая  оболочка  продолжала  жить,  темнея  от   времени   и
неласковых прикосновений. Трещины змейками извивались по  гуттаперчевому
телу, обозначая морщины и приближающуюся старость.
   Лоснящийся от пота Сазик зазывно махал руками. Он уже провел  в  зале
целое утро, однако Валентин не сомневался, что через три-четыре часа тот
же Сазик, отдохнувший и вкусивший двойной порции шашлычка, отправится  с
другими  бойцами  на  промысел.  Мужские  разговоры,  наезды,  стычки  с
чужаками - такой диапазон развлечений  планировал  генералитет  стадиона
каждый вечер и каждую ночь. Были, разумеется, и дневные бригады, но ранг
ночных хищников значился выше.
   Быстро переодевшись, Валентин перебинтовал кисти и зубами натянул  на
руки перчатки.
   - Три по три? - Сазик добродушно улыбнулся. Зубы у него были  желтые,
но ровные и целые, глаза сияли детским азартом.
   - Идет.
   Валентин не обольщался насчет Сазика.  Подобных  миляг  ребятишек  он
знавал и раньше. Маска, скрывающая жуликоватую ловкость. Пожалуй, Сазика
нельзя было назвать законченным злодеем, но и перевоспитанию он уже вряд
ли подлежал. И про того же Сазика Валентин знал,  что  стоит  измениться
выражению глаз паренька, и эта же улыбка  начнет  по-настоящему  пугать.
Сазик дрался безжалостно, без  стеснения  пуская  в  ход  самые  грязные
трюки.  За  них-то  он  и  был  когда-то  дисквалифицирован.  Внешне   с
Валентином у него сложились приятельские отношения, однако рукопожатия с
хохмами истинной сути не  меняли.  Ринг  был  единственным  местом,  где
каждый понимал другого без слов. И пожалуй, ранее  многих  других  Сазик
заподозрил в Валентине  чужого.  Заподозрил,  потому  что  ни  разу  еще
Валентин не работал с ним в полную силу. Хорошего бойца не  обмануть,  и
Сазик это, конечно, чувствовал.
   Пара атлетов, оторвавшись от  железа,  вразвалку  двинулась  к  рингу
поглазеть на поединок. Взгляды прочих тоже нет-нет да и обращались в  их
сторону. Сазика знали многие.  Болтливый  и  языкастый,  он  пользовался
среди братков  определенным  авторитетом.  Пробравшись  между  канатами,
Валентин несколько раз присел, пободал воздух  перчатками.  Срамное  это
дело - драться после водки и неразогревшимся. Но Сазику не терпелось,  и
делать было нечего.
   - Что, попрыгали?
   Соперник стремительно скользнул навстречу и легкими нырками  ушел  от
первых неточных боковых. Тело Валентина было  тяжелым,  неподатливым,  и
противник немедленно воспользовался этим, с ходу навязав  жесткий  темп.
Обрушив серию ударов по корпусу Валентина, он провел опасный крюк  снизу
и тут же хлестнул  правым  перекрестным.  В  последний  момент  Валентин
все-таки успел увернуться,  подставив  плечо  и  откинув  голову  назад.
Спасла природная реакция, которая не раз выручала его и в более  опасных
ситуациях. Если бы еще не эта тяжесть ногах!.. Отступая,  он  встряхивал
бицепсами, гнул корпус  вправо-влево,  разогреваясь  на  ходу.  А  Сазик
атаковал и атаковал. Получив неприятную плюху  по  глазам,  Валентин  на
несколько мгновений ослеп. И  Сазик  повторил  удар.  Из  глаз  брызнули
слезы, а в следующее мгновение протестующе ойкнула печень. Вот оно!
   Вчерашняя водка и сегодняшний торт! Безе или как его там... Он  резко
ткнул в приоткрывшееся лицо и затанцевал, нажимая  на  икры.  Разойдутся
ноги - пойдет и все остальное. А что пот обильнее  привычного  -  так  и
черт с ним. Потерпим...
   Сазик дышал уже через рот. Валентин  удовлетворенно  хрюкнул.  Вот  и
славненько! Значит, имело место попадание в нос, а нос - орган нежный  и
кулаков не любит. Валентин по дуге обошел ринг, коротко изобразил атаку.
Он знал, что последует дальше. Эти прямые джебы левой Сазика,  слизанные
у Кассиуса Клея, он изучил до мелочей.  Тычок,  крюк  и  снова  тычок...
Поэтому, позволив шлепнуть себя по макушке, тут же нырнул под  вражескую
перчатку и с выгодной позиции наградил соперника  оглушительной  серией.
Повыше подняв руки, затрусил в угол. Словно  услышав  хлопок  стартового
пистолета, Сазик метнулся за ним. Добрую минуту Валентин юлил у канатов,
выдерживая фейерверк ударов, наказывая застоявшееся тело.  Клинч  у  них
вышел вполне естественный. По шумному дыханию противника  было  понятно,
что тот подустал. Только в фильмах дерутся  часами.  Настоящий  бой  без
дураков выматывает уже через пять-шесть  минут.  Даже  самых  выносливых
мужиков.
   Тем более что Сазик провел в зале уже часа два или три, а атаки,  как
известно, выматывают быстрее, чем оборона. Сазик нуждался  в  передышке,
но этой передышки Валентин ему не дал. О  трех  раундах  было  забыто  -
дрались на измот.  Прижав  соперника  к  канатам,  он  резким  движением
высвободился. Опустив руки, насмешливо покрутил головой, дразня, поманил
перчаткой. Тоже один из жестов того же  Кассиуса.  И  Сазик  конечно  же
ринулся в бой. Сблизившись, без  подготовки  ударил  правой,  качнувшись
вправо-влево, вновь повторил удар. Кровяная клякса под носом делала  его
похожим на Гитлера. Пропустив кулак над собой, Валентин применил жесткий
крюк. Он целил в печень, но угодил в солнечное  сплетение.  Лицо  Сазика
побелело. Он охнул, локтями запоздало  прикрыл  живот.  Обычно  в  такие
моменты Валентин находил деликатные предлоги и  прекращал  поединок,  но
сегодня он делать эт