не  поделить, во-вторых, не исключено,  что  ему  не
хотелось расставаться с дензнаками.
     Черт, да он просто читал мои мысли!
     - А Сеня? - Нинон опередила меня.
      -  А  с Сеней, не исключено, еще проще. Я уже говорил:
коммерция, коммерция...
     Умопостроения Широкорядова выглядели если не бесспорно,
то  по крайней мере логично. Мы с Нинон были вынуждены взять
тайм-аут. И все-таки я нашла слабое звено в его стройной  на
первый взгляд теории:
     - А как же тогда та первая, неизвестная жертва, которую
нашли неподалеку от платформы?
     Поэт-песенник сразу погрустнел и признался:
      -  Вот  здесь у меня пока нет объяснения, но я уверен,
что это тоже не более чем совпадение.
      - То-то и оно, - подытожила я и скомандовала, глядя на
пустеющую прямо на глазах банку со спиртом (здоровы же  пить
отечественные поэты-песенники!):
      -  Все,  сворачиваем скатерть-самобранку, пока  еще  в
состоянии передвигаться.
      -  Ну вот, так хорошо сидели, - разочарованно произнес
Широкорядов, - так нет, обязательно надо все испортить.
      Я оставила его жалобы без ответа и целиком и полностью
переключилась  на  свою  подружку, которая,  похоже,  совсем
позабыла,  что  еще полчаса назад ломала  руки  и  причитала
подобно чеховским сестрам: "В Москву, в Москву!"
     - Эй, Нинон, нам пора.
       -   Куда?  -  Нинон  посмотрела  на  меня  совершенно
осоловелыми глазами. Неужто ее так пробрало?
      - Как куда? Мы же собирались в Москву возвращаться. Ты
что, забыла?
      -  Да?  - Близорукие глаза Нинон затуманились.  Точно,
развезло! Впрочем, чему тут удивляться. Кто же пьет спирт  с
утра и на голодный желудок?
      Я  схватила со стола бутерброд с красной икрой и стала
совать его Нинон со словами: "Закусывай, закусывай", а Нинон
отбивалась: "У меня кусок в горло не лезет!"
      Естественно, меня зло взяло: кусок у нее, видите ли, в
горло  не  лезет, а спирт, между прочим, никаких препятствий
на своем пути не встречает!
      - Нинон, Нинон, кончай глупить! - рявкнула я на нее  и
побежала  наверх за чемоданом, который Нинон успела собрать,
прежде  чем  к  нам нагрянул поэт-песенник, совративший  мою
подружку с пути истинного.
      Кроме  чемодана, я захватила и свою сумку,  приволокла
все  это  дело  в  гостиную, торпедой  влетела  на  кухню  и
остолбенела: пока я отсутствовала, Нинон успела махнуть  еще
рюмашку,  и  теперь они с Широкорядовым сидели в  обнимку  и
душевно  выводили  песенку  из  репертуара  "чернобурок"   -
"горжеток".
      -  Черт!  - ругнулась я. - Да это же просто..,  дурдом
какой-то! Пьяная вакханалия!
      - Вот именно, - с готовностью подхватил поэт-песенник,
словно только и дожидался моей подсказки, - и я предлагаю ее
продолжить! Будем пить, пока на нас не снизойдет озарение  и
мы  не  поймем,  кто  из нас маньяк! -  Широкорядов  похабно
захихикал.
      -  Ура!  - пьяным голосом подхватила Нинон, у  которой
после всех пережитых потрясений крыша съехала окончательно и
бесповоротно.

                          Глава 22

      Стоит  ли  уточнять, что мы с Нинон так  никуда  и  не
уехали.  Зато  Сенины  поминки удались  на  славу.  Нинон  и
Широкорядов допили оставшийся спирт (не без моего посильного
участия,  впрочем).  Именно посильного,  ибо  я  мужественно
приняла  удар  на  себя, все еще надеясь,  что  мне  удастся
направить  Нинон  на  путь  истинный.  Однако,  как   я   ни
старалась,  так ничего и не добилась. А примерно  через  час
Нинон   была   уже  не  только  нетранспортабельна,   но   и
практически недвижима. Зато меня - удивительное дело - хмель
не  брал,  в  отличие  от  той  позорной  истории,  когда  я
заблевала  всю машину несчастному банкиру. Мое счастье,  что
убитый горем Остроглазов не обратил на это внимания,  не  до
того  ему  было. Хотя в данном случае говорить о счастье  не
очень-то ловко.
     К моему ужасу, Нинон развезло до такой степени, что она
отключилась прямо за столом, тихо и мирно заснула в  кресле.
Я повернулась к поэту-песеннику и зло осведомилась:
     - Ну что, вы довольны? Широкорядов развел руками:
      -  Честно говоря, я сам такого не ожидал. Нинон всегда
была  по этой части очень крепкой женщиной, первый раз вижу,
gb.!k ее так разобрало...
      -  Крепкая... - прошипела я. - А стресс вы во внимание
не принимаете? К тому же она почти не закусывала!
      -  Ну  это  она зря, - изрек Широкорядов, поднялся  со
стула и направился к двери.
      -  Стоять! - заорала я так, что крепко спящая Нинон во
сне зачмокала губами.
      -  А  в  чем дело? - растерянно обернулся перепуганный
поэт-песенник.
      -  А в том, что я никуда вас не отпускаю! - решительно
заявила я. - Вы эту кашу заварили, вы ее и расхлебывайте. Вы
обязаны отвезти нас в Москву, понятно?
      -  Н-но...  Как же я вас отвезу, когда я  выпил?  Меня
первый же милиционер остановит!
     Черт, а ведь он прав!
      -  Тогда  довезете нас до платформы, тут нам никто  из
ГИБДД  не  попадется, - сказала я и покосилась на совершенно
никакую  Нинон.  - Довезете и поможете мне  загрузить  ее  в
электричку.
      -  Это  можно, - согласился Широкорядов,  хотя  и  без
особенного энтузиазма, - только... Вы уверены, что в  Москве
она пойдет своими ногами?
      - Ничего, такси поймаю, - сказала я, а сама прикинула,
как  мне  тащить  Нинон  от  электрички  до  стоянки  такси.
Носильщика, что ли, нанять?
      -  Так я за машиной пошел? - снова отклеился от  стула
поэт-песенник. - Нужно же машину подогнать.
     - Сидите, - снова остановила я его, - придется все-таки
подождать, когда она немного очухается.
      Широкорядов снова покорно приклеился к стулу.  Похоже,
он был вполне приручаемой мужской особью.
     - А что делать будем? - спросил он.
     - Ждать, - сурово сказала я.
     - Надеюсь, не до первой звезды? - усмехнулся он.
      -  Я  тоже  на  это  надеюсь, - пробурчала  я,  бросив
недовольный взгляд на спящую Нинон.
      Как  выяснилось, надеялась я зря, потому  что  события
продолжали  развиваться совсем не по тому сценарию,  который
предполагался  утром.  Едва Нинон  стала  подавать  признаки
жизни  -  а это случилось через час-полтора, - как на  кухне
возник новый персонаж. Вдовствующий банкир Остроглазов.

                             ***

     Вдовствующий банкир окинул нас тусклым взглядом и таким
же невыразительным голосом констатировал:
     - Все в сборе. Понятно.
     Что именно было ему понятно, оставалось только гадать.
     Потом они обменялись рукопожатием с поэтом-песенником.
      Нинон  успела настолько прийти в себя, что  не  только
узнала Остроглазова, но даже и поприветствовала:
      - О, нашего полку прибыло! И, прищурившись, посмотрела
на опустевшую банку:
     - Черт, да у нас уже ничего не осталось!
     - А по какому поводу праздник? - осведомился банкир.
     - Сеню убили, - жалобно всхлипнула Нинон.
      -  Я уже знаю, - вздохнул Остроглазов. - Этот следопыт
из  Генпрокуратуры явился прямо в банк и битый час  душу  из
меня вытряхивал. Где вы были от стольких до стольких?.. Где-
где,  спал  в своей кровати. А кто это может подтвердить?  А
никто!
      -  У  меня  то же самое, - поспешил его утешить  поэт-
песенник, - у меня тоже нет алиби. Я тоже спал. Правда, мы с
этой  милой барышней, - Широкорядов кивнул в мою сторону,  -
похоже, были последними, видевшими этого беднягу живым.  Или
предпоследними,  ведь кто-то побывал у  него  позже  нас,  и
кончилось это плачевно.
      -  Черт,  как  я  устал от всего  этого,  -  простонал
Остроглазов  и  рухнул на стул. - Как будто  мне  сейчас  до
каких-то  там  Сень!  Разумеется, я  против  этого  Сникерса
ничего  не имею, и мне его даже жалко, но у меня свое  горе,
между прочим, да еще какое!
       Я  сосредоточилась,  выбирая  удобный  момент,  чтобы
закинуть удочку на предмет привлечения банкира к операции по
транспортировке отяжелевшего тела пьяной Нинон, но  тут  она
сама все испортила, плаксивым тоном предложив:
       -  А  давайте  Ирку  помянем,  ребята!  Я  прямо  вся
похолодела,  в то время как безутешный вдовец отнесся  к  ее
идее  вполне  благосклонно и отправился к себе за  бутылкой.
Пока  он  отсутствовал, я напрасно взывала к разуму Нинон  и
поэта-песенника. Впрочем, зря - их разум не отозвался. Нинон
вообще  меня не слушала, только мурлыкала под нос  идиотский
шлягер Широкорядова, а этот бездарный рифмоплет твердил одно
и то же:
     - Помянуть нужно, обязательно, иначе мы его обидим...
     А Нинон мстительно напомнила:
      -  А кое-кого кое-кто, между прочим, на хорошую работу
устроил...
      Я  чуть было не лопнула от возмущения: насчет выгодной
работы  еще  бабушка  надвое сказала, я  всего  лишь  анкету
заполнила,  и  что будет дальше - пока неизвестно.  А  потом
плюнула  и  решила пустить весь этот бардак на самотек:  как
будет,  так будет. В конце концов, соберусь и уеду в  Москву
сама,   электрички  до  часу  ночи  ходят.  Так  что,  когда
Остроглазов вернулся с двумя бутылками - водки и коньяка,  -
я уже никак не отреагировала.
      Зато Нинон и поэт-песенник воодушевились, у них словно
второе дыхание открылось. В общем, водка пошла на "ура". Мне
тоже  пришлось  выпить  за  упокой души  убиенной  банкирши,
поскольку  мой  категорический отказ выглядел  бы  не  очень
дипломатично.  Еще  два  раза  по  пятьдесят  проскочили  по
инерции,  а дальше дело пошло... Остальное я помню не  очень
четко,  а  посему  цельной  картины  того  вечера,  едва  не
закончившегося  для меня самым плачевным,  даже  трагическим
образом, у меня нет по сей день.
     Например, я так и не могу выстроить логическую цепочку,
приведшую к тому, что я разоткровенничалась и выдала нашу  с
Андреем  страшную  тайну. Кажется, это случилось  уже  после
b.#.,   как   мы  прикончили  водку  и  коньяк,  принесенные
несчастным  вдовцом, и отправились к поэту-песеннику,  чтобы
вплотную  заняться его стратегическими запасами,  состоящими
из начатой бутылки виски и литрухи итальянского вермута. Еще
у   него   имелось  шампанское,  но  Нинон   его   отвергла,
авторитетно заявив:
     - Градус понижать нельзя! Видимо, вскорости после этого
я  и раскололась. Да, точно, все случилось на той знаменитой
лужайке возле дома поэта-песенника. Сам Широкорядов  в  этот
момент  в очередной раз отлучился за закуской, и мы остались
втроем: я, Нинон и Остроглазов. Последний, правда, уже давно
клевал   носом,   а  на  все  обращения  реагировал   крайне
неадекватно, странными репликами, типа:
     - Маржа? Какая маржа? Или того хлеще:
     - Срочно переводим средства на Каймановы острова!
      Вот  под  такой-то аккомпанемент мы  с  Нинон  и  вели
душещипательные  беседы  на тему,  как  же  нам,  хорошим  и
красивым,  не  везет в личной жизни. В кратчайшие  сроки  мы
сошлись  во  мнении, что все мужики сволочи и  козлы,  после
чего перешли к конкретизации, выхватывая из общего стада  то
одну, то другую паршивую особь и внимательно рассматривая ее
сквозь лупу объективности. Сначала мы пересчитали всех  блох
на  красавце  Генке, а потом переключились на  мужчину  моих
несбывшихся   снов,   который   поначалу   фигурировал   под
псевдонимом  "этот  гад", а потом..,  потом,  сама  того  не
заметив,  я  назвала  его Андреем. И  если  бы  дело  тем  и
ограничилось, а то ведь пошло дальше. Слово за  слово,  язык
мой развязался, и я сказала то, чего не должна была говорить
ни при каких обстоятельствах.
      Главное,  хоть  убейте меня, не могу понять,  как  все
произошло,  как я проболталась Нинон! Когда  я  поняла  свою
оплошность,  чуть  язык  себе не вырвала,  да  поздно  было.
Нинон, пьяненькая, разомлевшая Нинон, сразу встрепенулась  и
навострила  ушки.  Она закатила глаза и  звонко  хлопнула  в
ладоши:
      -  Ну вот, я же чувствовала, чувствовала... Сердце мое
вещее  меня  не  обмануло... Значит, это он  тебя  подобрал,
когда ты поскользнулась на банановой кожуре?
      - На какой еще банановой кожуре? - возразила я, словно
это  было так уж принципиально важно. - Не на кожуре,  а  на
льду!
       Нинон   же  принялась  пытать  меня  с  еще   большим
пристрастием.  Деваться  мне было  некуда,  и  я  продолжала
колоться, взяв с Нинон обещание держать мою тайну при  себе.
Нинон  поклялась,  что  будет  нема  как  рыба,  но  я   уже
чувствовала угрызения совести, и - главное дело - перед кем!
Перед  негодяем,  обманувшим мои надежды  на  тихое  женское
счастье,  на которое я имела полное право! Но, видно,  такая
уж я дура, и ничего с этим не поделаешь.
     Нинон требовала от меня новых и новых подробностей, а я
изнемогала    под   бременем   раскаяния   за    собственную
болтливость,  так  что  явившийся с  закуской  поэт-песенник
оказался  очень кстати. Я приложила палец к губам,  и  Нинон
послушно  замолчала,  только  ее глаза-изумруды  подернулись
"+ #.).
        Широкорядов    осклабился   и   неверной,    заметно
подрагивающей  рукой плеснул вермута в бокалы.  И  мы  опять
выпили.   И  я  при  этом  уповала  на  то,  что  увеличение
концентрации  алкоголя  в крови Нинон  сослужит  мне  добрую
службу  -  завтра она уже не вспомнит, чего я ей наплела  по
пьяной лавке.
      Итак,  повторяю, мы приступили к распитию итальянского
вермута. Это я еще помню, а вот дальше у меня пробел, вернее
даже, большая черная дыра. Следующее воспоминание: я уже  не
на  лужайке, а в доме поэта-песенника (как, интересно, я там
оказалась,  неужто своими ногами?), сижу на  краю  огромной,
как  цирковой манеж, кровати, за окном - чернильные сумерки,
автор  бездарных  виршей - рядом со мной и почему-то  гладит
мои  коленки, а я наблюдаю за всем этим как бы со стороны  и
немного  удивляюсь. Затем Широкорядов говорит:  "Минуточку",
встает и куда-то уходит, а я остаюсь одна.
     Спустя минуту я слышу шорох за спиной, хочу обернуться,
но  не  успеваю,  потому что на моей  шее  смыкаются  чьи-то
холодные пальцы...
     - Нинон, ты, что ли? - спрашиваю я. - Кончай дурить.
     Никакого ответа, только пальцы сжимаются все сильнее. Я
пытаюсь  вырваться, извиваюсь ужом, кашляю...  Я  задыхаюсь,
задыхаюсь...  Да сделайте же хоть что-нибудь!  Этот  кто-то,
совершенно  невидимый, совсем даже не собирается  униматься.
Он  сопит  и  пыхтит, навалившись мне на спину,  но  силенок
придушить меня разом у него не хватает. Он то сдавливает мне
горло  так, что в ушах у меня начинает звенеть, то ослабляет
хватку,  чтобы  самому шумно хватить воздуха ртом,  а  потом
заняться  мною с прежним упорством. Я уже не сижу,  а  лежу,
барахтаясь  и  отчаянно цепляясь руками за холодные  пальцы,
впившиеся в меня...
      Наверное,  мы боролись не так уж долго,  но  мне  этот
короткий  отрезок времени показался вечностью, в продолжение
которой я уж, конечно, успела озадачиться вопросом,  кто  же
это всерьез разохотился меня задушить.
     Ну, разумеется, не Нинон. Тогда кто, кто? Значит, поэт-
песенник.  Но почему? И тут из моего одурманенного алкоголем
подсознания  выплыла  фраза, сказанная утром  мужчиной  моих
несбывшихся  снов:  "Держись подальше от творческих  натур".
Кого  он  имел  в  виду? Ну, разумеется, разумеется,  только
Широкорядова. Кого же еще, кроме него?!
       Озаренная   этим   открытием,  я   напружинилась   и,
изловчившись,  уперлась ногами в стену, а затем  всем  своим
весом  обрушилась  на  своего  противника.  Хватка  холодных
пальцев    ослабела,   мне   удалось   вырваться.    Потная,
растрепанная, я вскочила с кровати и со всех ног бросилась к
двери.  Толкнула  ее  и.., влетела в  объятия  Широкорядова.
Тогда  кто  же  душил меня там, на кровати? Я  обернулась  и
увидела... Лизу, которая сидела на ковре, уткнувшись лицом в
колени, и что-то нечленораздельно бормотала.
      - Да что тут... - начал Широкорядов, но договорить ему
не дала зычная команда:
     - Стоять! Ни с места!
      Я посмотрела на Широкорядова, а он - на меня, при этом
мы оба застыли как изваяния.

                          Глава 23

      Дальше все было совершенно не правдоподобно. В комнату
набились  люди  в  камуфляже, причем у  двоих  иди  троих  я
совершенно  точно  рассмотрела автоматы. Ругаясь  и  грохоча
толстыми   подошвами   армейских   ботинок,   они   скрутили
Широкорядова.  Эту  процедуру они  проделали  так  быстро  и
рьяно,  что  у  несчастного поэта-песенника  слезы  из  глаз
брызнули.
      -  За  что?  -  возопил Широкорядов. Вид  у  него  был
ужасный, я старалась на него не смотреть, памятуя,  что  ему
не   очень-то  приятно  демонстрировать  слабость   в   моем
присутствии.
       -   Вы  знаете  за  что!  -  Голос,  произнесший  эту
сакраментальную фразу, показался мне до боли знакомым.
       Все   еще   потирая   шею,  я  вгляделась   в   толпу
камуфлированных людей и узнала в одном из них своего бывшего
возлюбленного.  Именно  он протягивал Широкорядову  какую-то
фотографию со словами:
      -  Так  как же ее звали, Широкорядов? Ну-ка, напрягите
память!
      Я  скосила взгляд на снимок в руках Андрея, и ноги мои
подкосились:  на  нем  была та самая девушка  с  милицейской
листовки!
     - Так как ее звали? - повторил мужчина моих несбывшихся
снов.
       -   Валентина,   -  выдавил  из  себя  поэт-песенник,
зажмурился  и  монотонно  заныл,  словно  у  него   внезапно
разболелся зуб.
     Я до такой степени ничего не понимала, что даже на свою
душительницу  Лизу  посмотрела, но  глаза  той  выражали  не
больше, чем два осколка бутылочного стекла.
      -  А  теперь  рассказывай, как ты ее  убил!  -  громко
распорядился мой "особо важный" любовник.
      -  И-и-и...  -  продолжал монотонно ныть  Широкорядов,
слезы  бежали  по  его лицу двумя мутными ручьями.  Плачущий
мужчина  -  это  жуткое  зрелище,  если  кто  не  знает.   Я
чувствовала  себя  преотвратно, ничуть  не  лучше,  чем  той
ночью,  когда нашли мертвую банкиршу на заброшенной  дороге.
Может,  все бы и окончилось, как в тот раз, если бы меня  не
отвлекли новые, достаточно неожиданные звуки. Пребывающая  в
меланхолии  Лиза  ни  с того ни с сего  принялась  хохотать,
дико, безудержно, захлебываясь слюной.
     Хотя... Кажется, это была не слюна, а белая пена.
      Все  застыли,  наблюдая эту чудовищную сцену,  а  Лиза
упала на спину и стала биться в истерике.
      -  Да  у  нее  ломка!  -  не очень  уверенно  высказал
предположение один из закамуфлированных, присел на  корточки
рядом с Лизой и перевернул ее на бок.
      Мужчина моих несбывшихся снов тоже наклонился над моей
недавней душительницей, имевшей теперь более чем жалкий вид,
( пробормотал:
      - Опять от папочки сбежала... Потом резко выпрямился и
отрывисто бросил через плечо:
     - Быстро "Скорую", а то у нас еще один труп будет.
     Ответом послужил хлопок двери.
       -  А  этого,  -  кивнул  Андрей  на  поэта-песенника,
повесившего на грудь понурую голову, - в машину.
      Команда  была  немедленно и беспрекословно  выполнена.
Прежде  чем вывести Широкорядова из комнаты, на него  надели
наручники, и их лязгание заставило меня вздрогнуть.
      Так  мы  остались  в  комнате втроем:  я,  мой  бывший
любовник и Лиза, которая подозрительно затихла.
     - Живая ли? - высказал опасение Андрей.
      Теперь уже, я приблизилась к Лизе и прислушалась:  она
дышала,  только очень тихо. Спала сном праведницы, если  так
можно  сказать о скандальной наркоманке, зачем-то пытавшейся
меня задушить.
     Андрей оглянулся на дверь и тихо сказал:
      -  Я  же  тебя  просил  держаться  подальше  от  этого
рифмоплета. И вообще, почему ты не уехала в Москву?  А  если
бы он до тебя добрался?
      - Добрался? - Я осторожно ощупала горло. - Пожалуй,  с
меня хватит и Лизы. Она меня чуть не задушила.
      - Что? - Глаза моего бывшего любовника полезли на лоб.
- Как это - чуть не задушила? Почему?
      -  Откуда я знаю, это ее спрашивать надо... Пойми тут,
разбери, что на нее нашло! Набр