оторого мы и встречаемся
в таком.., не самом подходящем месте. Я понимаю, что вы  сейчас  чувствуете,
может,  даже  жалеете,  что  согласились  участвовать  в  моей  предвыборной
кампании. Если это так, то я вас совершенно  не  осуждаю.'..  Я  бы  сказал,
такие события требуют недюжинного мужества, которого я не  вправе  требовать
от вас...
   Я догадывалась, в какую степь он клонил, но наблюдать  за  его  маневрами
было все равно  любопытно.  А  тут  еще  его  четкие,  отточенные  фразы.  В
последнее время к политикам часто приклеивают  ярлык  "харизматический",  но
пашковский случай совсем другой, заветной "харизмы" у него  нет.  Зато  есть
обаяние удава, берет он не взглядом, а завораживающе плавным потоком речи  и
приятным тембром голоса.
   - ..Я приношу вам глубокую благодарность за то, что  вы  были  с  нами  в
самые тяжелые моменты. Не сомневайтесь, мы возместим вам все потери, с  этим
связанные, в том числе и моральные...
   Ого,  да  мне,  кажется,  дают  отставку!  И   это   при   том,   что   я
"проучаствовала" в предвыборной кампании целую неделю, стала  свидетельницей
одного  убийства  и  одного  избиения  ногами  и  сама  схлопотала  пока  не
подтвержденное  сотрясение,  не  говоря  уже  о  нервном  потрясении!  Опять
идиотские шуточки, прости меня Господи, дело-то не в этом, дело в другом,  в
том, что я ничего не узнала о Наташиной судьбе, даже не выяснила, связана ли
она с Пашковым или это все мои  фантазии.  Признаться  в  этом  трудно,  но,
похоже, я как была, так и осталась при смутных догадках  и  подозрениях.  Ну
что тут делать, может, и в самом деле спросить его напрямую: "Вам что-нибудь
говорит имя - Наташа Русакова?"
   Я таки открыла рот, но задала совсем другой вопрос:
   - Вы больше не нуждаетесь в моих услугах?  -  (Если  честно,  то  с  моей
стороны было хамством рассуждать о  каких-то  там  услугах,  потому  что  по
большому счету я не выполняла и сотой доли  обязанностей,  кои  предполагала
громкая должность пресс-секретаря.) Наверное,  Пашков  думал  приблизительно
так же, потому что на его лице мелькнула тень  растерянности,  но  он,  надо
отдать ему должное, быстро нашелся:
   - Что вы, я имел в виду совсем другое, лишь то, что вам  нужно  время  на
то, чтобы восстановить силы, поправить здоровье. Все-таки это поважнее любых
выборов и любой политики. Так  что,  пожалуйста,  отдыхайте  и  постарайтесь
поменьше думать о событиях,  в  которые  вы  оказались  невольно  вовлечены.
Понимаю, это будет нелегко, у самого в голове до сих  пор  не  укладывается,
что Вениамина больше нет... Такие вот особенности национальных выборов...
   Смотри-ка, а наш кандидат тоже шутник, оказывается! Вот только явился  он
ко мне не шутки шутить и не о моем  подорванном  здоровье  справляться,  это
понятно даже мне. Что-то его томило, что-то еще оставалось у него за  душой.
Я немножко догадывалась, что именно, но  не  имела  ни  малейшего  намерения
оказывать ему помощь в поисках плавного перехода к интересующей его теме.
   - Да, вот так, Капитолина Михайловна, вот так...
   Я  приподняла  брови:  надо  же,   как   он   мучился,   бедняжка,   даже
слова-паразиты прокрались в его обычно гладкую,  без  сучка  без  задоринки,
речь, чего я за ним прежде не замечала.
   Наконец он, кажется, собрался с духом:
   - У нас осталась еще одна проблема...
   Я не удержалась - язвительно усмехнулась:
   - Это не та ли, что сейчас слева по коридору, в реанимации, с  переломами
ребер, разрывом селезенки и еще Бог знает чем?
   Серые глаза Пашкова лихорадочно заблестели:
   - Да, я имею в  виду  именно  это...  Очень  неприятная  история,  очень.
Женщина странная, с кислотой. Очень жаль, что ее дикая  выходка  закончилась
так печально, но ничего не поделаешь... Вообще какой-то  совершенно  нелепый
случай...
   - Или терроризм?..
   Пашков покраснел и отвел взгляд в сторону.
   - А вы ее разве не узнали? - спросила я. - Нападавшую?
   - В каком смысле?
   - В прямом. Вы же ее встречали  в  аэропорту,  она  была  в  аэропорту  с
Богаевской. Надеюсь, вы не забыли Богаевскую? Так вот,  странная  женщина  с
кислотой - Майя, ее концертмейстер.
   Пашков заработал желваками:
   - Честно говоря, я и саму Богаевскую сейчас не узнал бы, не говоря уже  о
ее пианистке... Допустим, это все-таки она, что из того? Что это меняет?  Вы
что же.., хотите сказать, что у нее могут быть  какие-то  личные  причины?..
Нет, это бред, полный бред...
   Я не собиралась ему уступать:
   - Значит, она террористка... Пашков скрипнул зубами, а это что-нибудь  да
значило, и сказал:
   - Откровенно говоря, об этом я и хотел с вами поговорить. С  этой  Майей,
или как там ее, будут разбираться те, кому положено, а от всех нас требуется
только единство во взглядах на последние события, в их оценке...
   - От нас всех? - перебила я Пашкова.
   - От нашей команды, -  уточнил  он,  похоже  изрядно  раздраженный  моими
придирками. - Мне бы не хотелось, чтобы... -  В  первый  раз  за  все  время
нашего знакомства Пашков откровенно испытывал трудности с подбором  слов.  -
Ну в общем, чтобы у нас не получилось, как в известной поговорке: кто в лес,
кто по дрова.  Перед  лицом  покушений  и  угроз  мы  должны  быть  особенно
сплоченными. - Ого, какой высокий штиль! - Другими словами,  команда  всегда
должна оставаться командой, и каждый  из  ее  членов  обязан  работать  ради
общего дела.
   Как только я услышала про "общее дело", язык у  меня  зачесался  с  такой
силой, что я встряла в очередной раз:
   - По-моему, это уже не команда, а мафия какая-то получается.
   - На вашем месте я бы все-таки  получше  выбирал  выражения,  -  обиделся
Пашков. - Иногда вы здорово перегибаете палку. Я, конечно,  понимаю,  что  в
вас говорит профессиональная.., журналистка... - Уверена, на  языке  у  него
вертелось "скандалистка" или кое-что покрепче, но  он  превозмог  себя,  тем
самым показав мне пример в славном деле "выбора  выражений".  -  Но  тем  не
менее существуют определенные рамки.  Впрочем,  я,  кажется,  отклонился  от
темы. А я хотел вам сказать совсем другое, касающееся недавних покушений,  в
частности, последнего... Так вот, я не оправдываю свою службу  безопасности,
на  мой  взгляд,  Федор  все  же  несколько  погорячился  там,  возле   Дома
железнодорожника, но его можно понять после того, что случилось в  последние
дни...
   Я опять его прервала, поскольку мне все  и  так  было  ясно,  причем  уже
достаточно давно. И пашковские объяснения выслушивала  только  затем,  чтобы
понять, как далеко он может в них зайти, а теперь мне наскучило.
   - Короче говоря, я должна говорить то же, что и все остальные, а  именно,
что ваш замечательный телохранитель защищал вас от нападения, а не методично
убивал не представляющую особенной угрозы женщину. Смешно думать, будто  она
могла причинить вам особенный вред, а потому не рассчитывайте,  что  в  этом
вопросе я буду солидарна с вами и вашей командой. - Я  таки  облегчила  свою
душу.
   - Ну что ж, мне все понятно. - Пашков поднялся со стула. -  Не  смею  вас
больше задерживать и желаю скорейшего выздоровления.
   И он ушел, оставив меня порядком озадаченной. По крайней  мере,  позволяя
себе высказать, что я думала на самом деле, я  надеялась  на  совсем  другую
реакцию с его стороны. По моим прикидам, Пашков должен, нет,  просто  обязан
был наконец выйти из себя  до  такой  степени,  чтобы  сболтнуть  что-нибудь
лишнее. А уж я бы за это лишнее вцепилась двумя руками и, глядишь,  вытащила
бы на свет Божий то, что у него за душой. Увы, расчет на  "откровенность  за
откровенность" не оправдался. Видно, информации,  которой  я  обладала,  для
этого не хватало. Зато Пашков теперь определенно утратит  последние  иллюзии
на мой счет, и это все, чего я добилась.

Глава 24

   В тот же  день  я  со  скандалом  покинула  гостеприимные  стены  третьей
горбольницы.  Правда,  скандал  был  небольшой  и  затих,   как   только   я
собственноручно  написала  заявление,  что   выписываюсь   под   собственную
ответственность, следовательно, никаких претензий к медперсоналу в обозримом
будущем иметь не буду.
   Больше других по поводу моего  сумасбродного  решения  уйти  из  больницы
убивалась медсестра Анечка, которой я  оставила  в  наследство  чайные  розы
Дедовского, уже успевшие привять, в дополнение к белым от аналитика.
   - Ну еще бы пару деньков побыли, - вздохнула она, - голова все-таки...
   В ответ я только выразила уверенность, что все у  меня  заживет,  как  на
собаке, а прежде чем уйти, еще раз посмотрела сквозь  окошко  реанимации  на
пребывающую в коме Майю.  При  этом  рядом  возле  двери  Майиной  палаты  я
заметила молодого человека, который сидел на стуле и читал газету,  и  легко
догадалась, что он здесь не для мебели. Если  я  еще  что-нибудь  понимаю  в
таких делах, то его наверняка Капитонов приставил. Ничего не имею против.
   А через полчаса я уже вошла в собственную квартиру. Вошла и сразу поняла:
кто-то у меня побывал, пока я "весело" проводила время в больнице. И это при
том, что конкретных признаков нарушения моего  суверенного  пространства  я,
сколько ни искала, так и не обнаружила. Впрочем, откуда бы им взяться,  если
я не натягивала ниток, привязывая их к ножкам стульев и ручкам шкафов, и  не
прилепляла волосков к дверным ручкам? Не такая уж я предусмотрительная,  как
выяснилось. Например, не могла же я предусмотреть, что загремлю  в  больницу
по милости Викинга. С другой стороны, я все еще не понимала,  что  конкретно
заставляло меня думать, будто  в  квартире  побывали  гости.  Интуиция  или?
Или... На всякий случай я принюхалась.
   Ничем принципиально новым в квартире не пахло, и вещи все  находились  на
прежних местах. Может, мне уже мерещится  или  мое  сомнительное  сотрясение
дает о  себе  знать  таким  оригинальным  образом?  Я  прошлась  по  комнате
туда-сюда, сначала глядя по сторонам, потом  под  ноги.  Даже  для  верности
провела пальцем по крышке стола и подлокотникам кресел - тонкий слой пыли на
них определенно  наличествовал,  причем  совершенно  не  тронутый.  Затем  я
переместилась на кухню и там тоже не заметила ничего,  свидетельствующего  о
чужом вторжении. Что касается ванной, то  там  по-прежнему  висели  халат  и
полотенце, а на полочке стояли мои немногочисленные парфюмерно-косметические
принадлежности. Никто на мое добро не покусился. Я немного посидела на  краю
ванны, прямо в своем красном пальто с полой, прожженной кислотой, но  так  и
не сообразила,  с  чего  это  мне  втемяшилось,  что  мою  квартиру  посетил
неизвестный визитер. Или визитеры?
   В конце концов я все-таки сняла пальто, швырнула его  в  стенной  шкаф  -
больше мне в нем не покрасоваться - и вернулась в комнату. Села на  диван  и
уставилась в пространство,  походя  заметив,  что  остановившийся  будильник
показывает половину первого то ли  дня,  то  ли  ночи,  а  за  окном  ранние
февральские сумерки, серенькие, как подзаборная кошка. Кто и зачем проник  в
мою квартиру без моего ведома? Вот именно, зачем? Что у меня искать? Никаких
секретных материалов я у себя не держу по той простой причине, что их у меня
просто-напросто нет. А если искали деньги или драгоценности (вот смеху-то!),
то зачем такая тщательность? Сколько я знаю, воры обычно не заботятся о том,
чтобы оставить ограбленную квартиру в идеальном порядке. А если я зря  ломаю
свою ушибленную голову и таинственное посещение моего жилища всего лишь игра
моего же воображения? Я и не заметила, как заснула. Заснула, сидя на диване,
поджав под себя ноги и положив голову на диванный валик.  А  разбудила  меня
протяжная, с переливами, трель дверного звонка.  Открыв  глаза,  я  зачем-то
покосилась на  будильник,  который  по-прежнему  упорно  показывал  половину
первого, при том, что в комнате  было  уже  не  сумеречно,  а  темно.  Потом
спустила ноги с дивана и  в  одних  чулках  прошлепала  в  прихожую.  Честно
говоря, меня немного знобило, наверное, потому что  я  сильно  согрелась  во
сне, а пол был прохладным.
   - Кто там? - спросила я неожиданно хриплым голосом и приникла к  дверному
"глазку". Что, интересно, я надеялась в него разглядеть, когда на лестничной
площадке было черно, как в преисподней? Время от времени  мы  по  очереди  с
соседями вкручиваем лампочки  в  плафон,  но  те  с  завидной  регулярностью
исчезают, и наша площадка вновь погружается во мрак, впрочем,  то  же  самое
происходит и на всех остальных этажах. У меня есть серьезное подозрение, что
ворует их веселое семейство алкоголиков с первого этажа, но  застать  их  за
этим занятием никому еще не удавалось.
   Поскольку из-за двери мне никто не ответил,  я  откашлялась  и  повторила
свой сакраментальный вопрос погромче.
   - Да я это, я, - ответил мне голос Дедовского. С полминуты подумав, стоит
ли его впускать вообще, я все же отжала собачку замка  и  отошла  от  двери,
уступая Дедовскому небольшой "плацдарм".
   -  Какого  черта  ты  ушла  из  больницы?  -  первое,  что   он   сказал,
протиснувшись в прихожую.
   - Какого черта тебя это заботит? - огрызнулась я.
   - Да потому, что твое пижонство тебя до добра не доведет! Я возмутилась:
   - Слушай, а тебе не кажется, что я уже достаточно большая девочка,  чтобы
знать, чего я хочу, а?
   Вроде бы я не сказала ничего принципиально нового, а  Ледовский  завелся,
что называется, с пол-оборота. Без приглашения ворвался  в  комнату  и  стал
нервно расхаживать в темноте от стены к стене:
   - Знаю, наслушался я твоих теорий... Думал, что ты  хоть  за  эти  четыре
года поумнела, черта с два! Навыдумывала себе, да ты и себя-то выдумала... Я
- такая, я - сякая, я - независимая, я - свободная,  и  заблудилась  в  трех
соснах! А ведь ты совершенно нормальная баба, и, если бы ты  могла  хоть  на
время отключать свою голову, замусоренную всякими ненужными  теориями,  тебе
бы вообще цены не было!
   Я  невольно  заслушалась:  Ледовский,  упрекавший  меня  в  склонности  к
излишнему теоретизированию, кого-то мне живо  напоминал,  особенно  в  части
целесообразности "временного отключения" моей головы.  Ну  да,  конечно  же,
одного заслуженного ветерана любовного фронта.
   - Ты же, ты же... - запальчиво продолжал чихвостить меня Ледовский. -  Да
ты просто экспериментируешь на себе и людях, которым ты не безразлична!..
   - Ага, - устало подхватила я, - но это только в связи с острой  нехваткой
подопытных кроликов, вот если бы их хватало...
   Ледовский  разозлился  не  на  шутку,  в  жизни  не  видела  его   таким.
Собственно, я и сейчас его  не  видела  -  в  кромешной  темноте,  -  но  по
интонации улавливала, что он почти взбешен:
   - Вот ответ, достойный Капитолины Алтаевой! Твоя  манера:  все  серьезное
низвести до идиотских шуточек, накрутить вокруг этого словечек и  превратить
в  клоунаду,  а  какую-нибудь  чепуху,  пустяковину  раздуть  до  вселенских
масштабов!  Знаешь,  знаешь..,  да  тебе  даже  жить   некогда   за   твоими
бессмысленными поисками смысла...
   Черт возьми, в чем-то он, конечно, был прав, но, простите за  тавтологию,
прав на эту правоту у него нет. Даже если я и схожу с ума, это исключительно
мое личное дело, по крайней мере до тех пор, пока я ни на кого не  бросаюсь.
Вот на Ледовского, между прочим, я не бросалась" он  сам  ко  мне  пришел  и
теперь обвиняет во всех смертных грехах! Главное, непонятно, с чего  он  так
раскочегарился? Неужели только из-за  того,  что  я  ушла  из  больницы  под
расписку? Ладно, послушаем, что он еще наболтает.
   А Ледовский наболтал следующее (в дополнение к уже сказанному):
   - А самое ужасное в тебе знаешь что?
   - Ну что, что? - Пусть уже выскажется до конца, если ему так хочется!
   - А самое главное, что ты из кожи вон лезешь, чтобы казаться хуже, чем ты
есть на самом деле! Ты словно заявляешь: мой  принцип  -  не  иметь  никаких
принципов.  Что,  например,  ты  собираешься   делать   дальше?   Продолжать
участвовать в предвыборной кампании Пашкова?
   - А тебе какая разница? - немедленно огрызнулась я.
   - Да такая, что тебе там больше нечего делать, потому что это не игрушки,
если ты еще не поняла! Отойди в сторону и не суйся. Слишком большой риск,  в
твоем случае еще и совершенно неоправданный. Что тебе этот Пашков? Только не
говори, что тебе близки его идеалы, я прекрасно  знаю:  с  идеалами  у  тебя
напряженка. А значит, ты просто ищешь  приключений  на  свою  голову  и  уже
нашла, причем в самом прямом смысле.
   Ну наконец-то выяснилось, с чего он вдруг на меня  взъелся!  Все  дело  в
том, что я согласилась  участвовать  в  предвыборной  кампании  Пашкова,  не
спросив его совета.
   - Это мое дело, мое, - отрезала  я,  -  даже  если  я  действительно  ищу
приключений, это касается  только  меня  и  никого  более.  -  Он  попытался
возразить, но я не позволила, хватит с него  уже  того,  что  он  успел  мне
наговорить. - И еще... Откровенность за откровенность: если я  действительно
такая, какой ты  меня  тут  изобразил,  зачем  тебе  тратить  на  меня  свое
драгоценное время, особенно если учесть, что я тебя об этом не просила?
   - Ax, так я тебе уже надоел? - вспыхнул Ледовский. Думаю, что вспыхнул, в
точности  утверждать  не  могу,  в  темноте  ведь  таких   подробностей   не
рассмотреть.
   Я ничего не ответила,  только  снова  взобралась  на  диван  с  ногами  и
уставилась в окно, за которым зависла тусклая печальная луна.
   Дедовский присел рядом и спросил:
   - Что, неважно себя чувствуешь?
   - Просто хочу спать, - произнесла я как можно  нейтральнее,  дабы  он  не
счел мои слова слишком откровенным намеком на то, что ему пора отчаливать. -
Устала, я всего лишь устала...
   Он нашел в темноте мою руку, легонько сжал и примирительно сказал:
   - Ну, извини за то, что я тебе тут наболтал, черт его знает... Я  приехал
в больницу,  чтобы  тебя  проведать,  привез  фрукты,  а  мне  говорят:  она
выписалась под расписку... Да, я  же  эти  фрукты  в  машине  забыл,  сейчас
принесу...
   - Не стоит. - Я покачала головой. Дедовский поднялся с дивана:
   - Ну ладно, тогда отдыхай, а я пошел. Завтра позвоню, узнаю, как  у  тебя
дела. И все-таки зря ты ушла из больницы...
   Я проводила его до двери, и, прежде чем уйти, он успел  выдать  еще  одну
сентенцию:
   - Ив самом деле, чего я к тебе так привязался, понять не могу...
   Дедовский кривил душой. Не думаю, чтобы в свои сорок лет он еще не открыл
элементарный, в принципе, закон, гласящий:  "Если  хочешь  кого-то  удержать
возле себя, отпусти его на все четыре стороны".

***

   Не успела я коснуться щекой  подушки,  как  по  нервам  ударил  очередной
звонок. Я твердо решила не вставать с дивана ни при каких условиях,  только,
не открывая глаз,  перевернулась  с  живота  на  спину.  Звонок  повторился.
Плевать! Пусть там хоть сексуальный маньяк или этот..,  политический.  Пусть
убивает, режет и расчленяет - все равно не встану.  Третий  звонок!  Это  уж
слишком, теперь назло не открою! Кстати, кто  бы  это  мог  быть?  Наверняка
Дедовский со своими фруктами вернулся.
   После четвертого звонка я все же приподняла голову и села, натянув одеяло
до подбородка. После пятого - открыла глаза  и  обнаружила,  что  в  комнате
светло. Белый день! Значит, я проспала не меньше восьми часов, тогда  почему
же у меня такое чувство, будто я только и успела, что смежить ресницы? И еще
меня опять знобит, а горло какое-то подозрительно  деревянное.  Я  сглотнула
комок и ощутила острую боль - ну вот, еще и это! А в дверь  снова  позвонили
самым беспардонным образом, между прочим, уже в шестой раз.
   - Иду! - проворчала я и сползла с  дивана.  Одеваться  мне  не  пришлось,
поскольку, укладываясь спать, я даже не разделась. - Кто там? - спросила  я,
подойдя к двери и дрожа от пробирающего меня буквально до костей холода.
   - Капитонов, - коротко и сухо ответили за дверью.
   Что тут скажешь, когда-то это должно  было  случиться.  Я  молча  открыла