сопровождающих и с букетом в руках твердой поступью
направился к примадонне, которая наконец позволила себе оживить бесстрастное
доселе лицо сдержанно-вежливой улыбкой. В отличие  от  брюнетки,  у  которой
по-прежнему было угрюмое, чуть ли не брезгливое  выражение.  Интересно,  кем
она приходилась нашей знаменитости?
   Пока Пашков и Богаевская обменивались приветствиями, мы все  притормозили
несколько поодаль, за исключением  Вислоухова,  разумеется.  Тот  немедленно
развил бурную деятельность и носился вокруг именитой  пары  концентрическими
кругами, успевая при этом отдавать команды оператору. Один раз он чуть  было
не умудрился  просунуться  между  ними  со  своим  микрофоном,  но  эта  его
бесцеремонность была решительно пресечена брюнеткой. Не знаю, что именно она
сказала Вислоухову, но его нахальная физиономия мгновенно приняла задумчивое
выражение.
   Пашков вручил Елене Богаевской букет, она что-то тихо сказала,  наверное,
поблагодарила, а потом, честное слово,  с  ней  стали  происходить  какие-то
совершенно непонятные метаморфозы! Что в это время делалось с лицом Пашкова,
я не знала, поскольку волею судеб имела возможность созерцать одну лишь  его
спину в хорошем черном пальто, но лицо Богаевской видела прекрасно,  и  оно,
это лицо, менялось прямо на глазах.  Спокойно-учтивое  выражение  примадонны
перешло в задумчиво-сосредоточенное, потом во встревоженное и наконец  -  не
может быть, чтобы  это  мне  пригрезилось,  -  в  испуганное!  У  меня  даже
появилось странное впечатление, что она вот-вот заплачет, по  крайней  мере,
глаза ее заблестели, а губы задрожали, как у маленькой девочки.
   Может,  ее  замешательство   было   связано   с   нахлынувшими   на   нее
ностальгическими чувствами, но примадонна растерялась до такой степени,  что
не поняла вопроса Вислоухова, который снова выскочил сбоку,  как  чертик  из
табакерки, и направил  на  нее  микрофон.  Она  даже  слегка  отшатнулась  в
сторону.
   - Правда ли, что вы пятнадцать лет не были в  родном  городе?  -  проорал
Вислоухов, фехтуя микрофоном, как шпагой.
   Богаевская вцепилась тонкой, ухоженной рукой в воротник своего  норкового
манто и ответила односложно и невнятно. По ее губам  я  прочитала,  что  она
сказала "да".
   Вислоухова неразговорчивость оперной дивы нимало не обескуражила.
   - Вы прибыли поддержать на выборах кандидата в...
   Богаевская стала беспомощно  озираться  по  сторонам,  и  на  выручку  ей
явилась брюнетка, обнявшая ее  за  плечи  и  едва  не  испепелившая  беднягу
Вислоухова ненавидящим взглядом, в котором было столько энергетики, что я бы
на месте  шустрого  Вадика  устрашилась  какой-нибудь  мистической  кары.  А
маленький человечек, тащивший за Богаевской большой  чемодан  на  колесиках,
просто взял Вислоухова за рукав куртки и негромко, но отчетливо произнес:
   - Молодой человек, Елена  Борисовна  очень  утомлена  перелетом,  поэтому
просим перенести интервью на более позднее время.
   Вислоухов дернулся было  пристать  с  расспросами  к  человечку,  но  тот
моментально повернулся к нему спиной,  одновременно  отгородив  пронырливого
Вадьку от Богаевской, и тому пришлось сматывать удочки, то бишь микрофон.
   Пашковская свита  расступилась,  образовав  коридор,  по  которому  прима
быстро пошла вперед, прикрывшись букетом. Так быстро, что  все  мы,  включая
решительную брюнетку и коротышку с чемоданом, едва за ней поспевали.
   - Не очень-то теплая встреча получилась, - прозудел слева от меня Венька.
- Говорил, нужно звать кого-нибудь попроще, без кандибоберов. Эти  всемирные
знаменитости все со сдвигом. Начнет теперь  хвостом  вертеть:  то  гостиница
плохая, то не в голосе, то тучи по случаю ее приезда не разогнали...
   - А в какой гостинице она будет жить? - спросила я.
   - В бывшей обкомовской, в люксе. Не "Шератон", конечно,  но  лучше  здесь
нет. Если только специально для нее  построить,  да  времени  маловато...  -
прошипел Венька.
   Мне лично Елена Богаевская почему-то не показалась  заносчивой,  хотя  по
первому  впечатлению  судить,  конечно,  сложно.  Зато   показалась   чем-то
подавленной. Причем произошло это  не  сразу,  сначала  она  была  настроена
вполне благосклонно и к Пашкову, и ко всей нашей  компашке.  Что  же  с  ней
случилось за каких-то десять минут и почему?

***

   С большим трудом протерев глаза, я сползла  с  дивана  и  отправилась  на
кухню - ставить на плиту чайник и заваривать кофе: если не выпью с утра пару
чашек - я вообще не человек. Отпив  первый  глоток,  включила  телевизор  на
первой  программе  и  застала  как  раз  новости.   Меланхолично   выслушала
информацию о том, что бюджет на текущий год  еще  не  принят  и  неизвестно,
будет ли принят вообще,  а  неотложные  антикризисные  меры  по-прежнему  не
утверждены. Ага, это называется "нас пугают, а нам не страшно", какой тут, к
черту, бюджет, какие меры - каждый выживает на свой манер. Потом приятный во
всех отношениях ведущий сделал небольшую паузу и объявил:
   "В  нескольких  областях  России  в  скором  времени   состоятся   выборы
губернаторов. Предвыборная гонка набирает обороты. Об этом  репортаж  нашего
корреспондента Вадима Вислоухова".
   Я  подпрыгнула  на  стуле  и  уставилась  на  экран,  а  там  уже   вовсю
раскручивалась картинка вчерашней  встречи  Елены  Богаевской  в  аэропорту.
Сначала возник общий план, на котором я только  и  успела  мельком  заметить
красное пятно собственного пальто, а потом в  кадре  появилась  пройдошистая
физиономия Вадика Вислоухова. Он открыл рот, но голос его потонул в странном
скрежете, так что первая часть фразы "сжевалась", пришлось  довольствоваться
концовкой:
   - ..каждый из кандидатов в губернаторы  изощряется,  как  может,  пытаясь
привлечь на свою сторону голоса избирателей. Так, Игорь  Пашков  организовал
приезд в область всемирно известной оперной певицы Елены Богаевской, местной
уроженки, которая давно уже не баловала вниманием свою малую родину.
   Две секунды спустя уже сам Пашков отвечал на  вопрос  Вислоухова,  правда
ли, что Богаевская приехала, чтобы поддержать его выборную кампанию. А потом
на экране возникла сама примадонна, с вежливой улыбкой принимающая цветы  от
Пашкова. Уже в следующем кадре у нее было затравленное лицо. Собственно,  на
этом репортаж и закончился, а ведущий новостей извинился вместо  Вадика  "за
неважное качество звука".
   Вот тебе и Вислоухов, кто бы мог подумать, что  он  еще  шустрее,  чем  я
предполагала!  Впрочем,  это  вопрос  второй,  а  первый  -   что   же   так
подействовало на Елену Богаевскую, отчего  она  побледнела  и  изменилась  в
лице? Может, все-таки впечатление от встречи с родиной после долгой разлуки?
Хотелось бы верить. А если паче чаяния ей  что-то  не  понравилось  в  самом
кандидате в губернаторы? Что, интересно, ведь он  же  такой  демократический
душка?! В процессе этих  размышлений  я  успела  незаметно  для  самой  себя
натянуть пальто и зашнуровать ботинки, но так и не додумалась до чего-нибудь
вразумительного.
   "Прикрепленный" ко мне  "жигуленок"  терпеливо  мерз  возле  подъезда,  а
морозец был такой, что я подняла воротник и  втянула  голову  в  плечи.  Мне
повезло,  Жорик  на  этот  раз  не   отличался   свойственной   ему   обычно
общительностью и ограничился  дежурным  "здрасьте",  а  потому  я  сразу  же
привычно уставилась в окошко. Должна сказать,  когда  "жигуль"  вывернул  на
центральный проспект, в глазах  у  меня  зарябило  от  обилия  всякого  рода
листовок, плакатов и воззваний.
   Даже подозрительно хмурый сегодня Жорик не удержался, бросив в сердцах:
   - Агитируют, так их, скоро весь лес на бумагу переведут...
   Тут мы поравнялись с бывшей  обкомовской  гостиницей,  и  я  заметила  на
гостиничной стоянке Венькин "Вольво". Черт  его  знает,  что  мне  пришло  в
голову, но я попросила водителя:
   - Остановите здесь.
   Тот молча повиновался. Я вылезла из автомобиля  и  быстренько  -  холодно
все-таки - нырнула в  стеклянное  фойе,  заставленное  пыльными  фикусами  в
керамических кадках. Тут уж с Венькой не поспоришь:  лучший  местный  сильно
уступал "Шератону", хотя мне лично сравнивать трудно. Кстати, о Веньке. Едва
переступив порог гостиницы, я услышала его вдохновенное  зудение,  исходящее
из дальнего угла фойе. Обернувшись, я его заметила за  особенно  развесистым
фикусом не одного, а с  тем  маленьким  похожим  на  Веньку  же  человечком,
который вчера таскал за Еленой Богаевской ее багаж.
   - Да что же это такое! -  горячился  Венька.  -  Так  дела  не  делаются:
захотела - перехотела...
   - Я вас понимаю, - отвечал человечек, - но я же вам сказал:  мы  выплатим
неустойку. Венька продолжал плеваться слюной:
   - Что нам ваша неустойка, когда по всему  городу  афиши  расклеены,  всей
губернии объявлено, что Елена  Богаевская  прибыла  специально  в  поддержку
Пашкова. В конце концов, вы ее импресарио или нет? Разве не  вы  подписывали
контракт?
   - Да что же я могу сделать? - жалобно  отозвался  человечек,  оказавшийся
обладателем невиданного титула импресарио. - Я ее по-всякому убеждал: и  так
и сяк. Не хочет, и все, сказала, что заплатит любую неустойку. Ну я-то, я-то
что могу? Не могу же я выйти за нее на сцену и запеть!
   - А вот выходите и пойте! - сорвался на позорный дискант Венька.
   Я еще немного  послушала  Венькину  перепалку  с  импресарио  Богаевской,
пользуясь тем, что эти  двое  были  увлечены  своей  горячей  дискуссией  и,
скрытые фикусами,  меня  не  видели.  Очень  интересный  получался  расклад:
Богаевская отказывалась выступать и тем самым оказывать  поддержку  Пашкову.
Скандал? Скандал! А если еще сопоставить эту новость с ее  вчерашней,  мягко
говоря, непонятной реакцией на торжественную встречу в аэропорту... Так и не
доведя свою мысль до конца, я двинулась в сторону  гостиничных  номеров  под
неумолкающие причитания Веньки:
   - Да что же это такое? Она что, не с той ноги встала?
   Именно это я и собиралась  проверить,  отправляясь  на  поиски  люкса,  в
котором разместилась заезжая примадонна. Эти самые люксы, сколько  я  знала,
находились на втором этаже, куда я и поднялась по лестнице, но только не  по
центральной,  а  по  боковой,  чтобы  меньше  мозолить   глаза   бдительному
гостиничному  персоналу.  Прошлась  по  коридору,  наугад   выбрала   дверь,
показавшуюся мне солиднее прочих, и постучала.
   - Войдите! - отозвался  твердый  женский  голос.  Может,  он  принадлежал
Богаевской, а может, и какой-нибудь другой постоялице обкомовского люкса.
   Я вошла, деликатно прикрыла за собой дверь и обнаружила перед своим носом
следующую, таким образом оказавшись зажатой в  узком  тамбуре,  как  котлета
между двумя кусками хлеба в  заморском  бутерброде,  именуемом  гамбургером.
Неприятное ощущение, доложу я вам. Хоть я и  не  считала  себя  подверженной
клаустрофобии, но вторую дверь я толкнула так решительно, что  она  чуть  не
слетела с петель.
   - В чем дело? Вы кто? - На меня смотрела та самая брюнетка, что  накануне
решительно сражалась с Вислоуховым.
   Я немного растерялась, не зная, как и представиться.  В  конце  концов  я
просто  вытащила  из  кармана  свое  журналистское   удостоверение   -   мою
палочку-выручалочку, к коей я прибегаю в особенно затруднительных случаях.
   Брюнетка буквально вырвала удостоверение из моих рук -  от  прикосновения
ее ледяных пальцев у меня мурашки пошли по коже, - внимательно его  изучила,
после чего небрежно вернула, почти швырнула со словами:
   - Я твердо помню, что никаким журналистам встречи сегодня не назначались,
а значит, и вам тоже. Потрудитесь очистить помещение.
   Я физически почувствовала, как заалели мои обычно  бескровные  щеки.  Что
самое неприятное, эта женщина-вамп формально была права на  все  сто.  Я  не
имела права соваться к Богаевской  без  предварительной  договоренности,  но
обстоятельства не оставляли времени для реверансов.
   - А вы, собственно, кто?  -  стала  я  позорно  торговаться,  лихорадочно
соображая, где сейчас может находиться сама Богаевская.
   - А я ее концертмейстер, - отчеканила брюнетка.
   - Но... - начала я, собираясь сказать, что концертмейстер -  это  еще  не
второе "я" Елены Богаевской, но  прервалась  на  полуслове,  потому  что  из
соседней комнаты люкса донеслось:
   - Кто  там  пришел,  Майя?  Голос  был  женский  и  очень  взволнованный.
Принадлежал он Богаевской.
   - Это горничная! - отозвалась брюнетка, оказавшаяся  концертмейстером  по
имени Майя, и пригвоздила меня тяжелым взглядом.
   Но я пренебрегла ее молчаливым предупреждением  и  громко  сказала,  так,
чтобы Богаевская в соседней комнате непременно меня услышала:
   - Не правда,  я  не  горничная.  Я  журналистка,  меня  зовут  Капитолина
Алтаева.
   Майя дернулась и сжала  маленькие,  но,  без  всякого  сомнения,  твердые
кулачки, познакомиться с коими близко у меня не было ни малейшего желания. Я
невольно отступила к двери, однако никаких решительных  действий  с  Майиной
стороны, к счастью, не последовало. Она удовлетворилась тем, что  продолжала
испепелять  меня  взором,  от  которого  при  желании  спокойно  можно  было
прикуривать, как от газовой зажигалки.
   А вот за стеной возникла пауза. Богаевская совсем не  торопилась  явиться
пред мои ясные очи, но я мысленно поклялась себе, что не сдвинусь  с  места,
пока ее не увижу. В крайнем случае свернусь у дверей, как  верная  псина,  и
буду  трогательно  поскуливать  в  ожидании,  когда  она  наконец  до   меня
снизойдет. Для себя бы я такого никогда не сделала, а для Наташки сделаю.
   Видно, мои телепатические пассы настигли примадонну  даже  сквозь  стену,
потому что она все-таки возникла в дверном проеме смежной комнаты. И я сразу
заметила,  что  со  вчерашнего  дня  она  здорово  осунулась.  Впрочем,   не
исключено, что  она  попросту  еще  не  успела  наложить  макияж,  а  потому
выглядела не так эффектно, как накануне в аэропорту.  Богаевская  посмотрела
на меня, и на лице ее отразилось замешательство.
   - Разве мы с вами договаривались? -  Она  приподняла  красиво  очерченные
брови.
   - Нет, - покачала я головой, - мы с вами не договаривались.  Просто..,  я
вчера была в аэропорту... А сегодня я узнала, что вы отказались выступать...
С чем это связано, если не секрет?
   - Это связано с тем... - Она прикусила нижнюю губу. - Слушайте, мы с вами
об интервью не договаривались и.., и вообще мне некогда, я  уезжаю!  У  меня
самолет через час!
   Если я что-нибудь понимаю в таких делах, прима была близка к истерике. Да
что же все-таки происходит?
   Снова вмешалась Майя, по-моему, вполне готовая меня растерзать.
   - Немедленно вон! - гаркнула она и указала пальчиком, в каком направлении
я обязана сверкать пятками.
   А меня будто гвоздями к полу приколотили. Я понимала, что  разумнее  было
бы уйти, вежливо извинившись, и не могла пошевелиться.
   - Пожалуйста, покиньте мой номер!  -  попросила  уже  сама  прима  слабым
прерывающимся голосом. - Понимаете, понимаете, я собираюсь...
   Я повернула голову и  увидела  сквозь  распахнутую  дверь  на  кровати  в
спальне люкса тот самый чемодан, который  накануне  тащил  импресарио,  ныне
оправдывающийся под фикусом перед Венькой за  срыв  контракта.  Чемодан  был
открыт.
   - Хорошо, - сказала я примирительно. - Вы не хотите поддерживать Пашкова,
но чем же весь город-то провинился? Я, например, очень хотела послушать  ваш
концерт. И вообще... Вы же пятнадцать лет не были на родине!
   Она побледнела еще сильнее, чем накануне в аэропорту, я даже заопасалась,
как бы она в обморок не упала.
   - Я не могу здесь выступать, понимаете, не могу! - с надрывом  произнесла
она. - И ни одной минуты здесь больше не останусь,  понятно?  Я  плохо  себя
чувствую, я больна, я разбита. Что вы все, в конце концов, от меня хотите?
   Я впилась взглядом в ее лицо и тихо, но твердо сказала:
   - Я хочу понять, что вас так испугало. Вы прежде знали  Пашкова,  не  так
ли, и у вас остались о нем не самые приятные впечатления?
   - Никого я не знала,  с  ними  вообще  договаривался  мой  импресарио,  -
ответила Елена Богаевская. - А вы-то, вы кто? На  каком  основании  вы  меня
допрашиваете? Я разорвала контракт и согласна выплатить неустойку. Все!
   Она сказала "все", но я знала, что в ее  словах  даже  не  полуправда,  а
сплошная ложь, за которой она скрывала испуг, точнее, даже  какую-то  давнюю
боль. И очень может  быть,  этой  боли  уже  пятнадцать  лет.  Поэтому  я  и
повторила вчерашний вопрос Вислоухова:
   - Вы здесь не были пятнадцать лет. Почему? Богаевская  прикусила  губу  и
отвернулась, а Майя, которая до сих пор только молча раздувала ноздри, снова
бросилась на защиту примадонны. На этот раз она  все-таки  вцепилась  в  мои
запястья своими холоднющими пальцами и зашипела прямо мне в лицо:
   - Уходи, уходи, а то...
   Не знаю, что подразумевалось  под  этим  "а  то",  но  я  повторила  свое
сакраментальное "почему", обращенное к Богаевской.
   И она обернулась и впилась мне в лицо страдальческими глазами,  и  из  их
глубин на меня выплеснулась ненависть, которая копилась в ней много  лет,  а
досталась мне:
   - Да, не была пятнадцать  лет  и  еще  пятьдесят  не  должна  была  здесь
появляться, понятно? Да по мне, что в преисподнюю, что сюда!
   Не очень-то ласково она отзывалась о своем родном городе!
   Я не собиралась отступать:
   - Дело не в городе, дело  в  Пашкове,  ведь  так?  Богаевская  больше  не
произнесла ни слова, ссутулилась и ушла в смежную  комнату,  громко  хлопнув
дверью.
   Зато Майя еще крепче сжала мои запястья и процедила сквозь зубы:
   - Вон! Немедленно вон! Иначе я вызову милицию!
   - Уже ухожу, - выдохнула я, но  у  дверей  все-таки  обернулась  и  снова
повысила голос, специально для Богаевской:
   - Вам хорошо, вы уедете и все забудете еще на пятнадцать лет, а если  вам
повезет, то и навсегда. Так ведь проще,  не  правда  ли?  Выбросить  все  из
головы, и с концами. Что вам, вы будете раскатывать по Европам, и  до  того,
что происходит в некой российской губернии, вам нет никакого дела.
   Майя захохотала мне вслед:
   - Так вы, оказывается, из противоположного лагеря! Ну вот, теперь мне все
ясно. Ищете компромат на политического противника, не так ли? А чужие  жизни
для вас - всего лишь разменная карта в политической борьбе! Так вот,  можете
передать своим хозяевам, что Елена Богаевская к политике не  имеет  никакого
отношения. Ясно?
   Неожиданно я поймала себя на мысли, что, по большому счету, Майя цитирует
меня саму, а потому мне трудно ей возразить. Я бы даже не удивилась, если бы
она обозвала политику выгребной ямой, как это люблю  делать  я,  но,  будучи
женщиной утонченной, вращающейся  в  иных  сферах,  она  предпочитала  более
высокий слог.
   Я толкнула дверь и вышла в гостиничный коридор. На лестнице  мне  попался
импресарио примы, со всех ног спешивший наверх. Ясное дело,  они  опаздывают
на самолет. Через каких-то шестьдесят  минут  Елена  Богаевская  взойдет  по
трапу и благополучно забудет про нашу затерянную в снегах губернию.

Глава 9

   - Ты где была? - так звучало Венькино приветствие.
   - А "здрасьте" где? - вежливо поинтересовалась я.
   - Какое тут, к дьяволу, здрасьте, - огрызнулся он, - когда  все  летит  к
чертям собачьим?
   - Что именно летит?  -  Я  сделала  вид,  будто  мне  неизвестна  причина
Венькиного дурного расположения.
   - Прима номер выкинула. Отказалась выступать, представляешь? Это же нож в
спину! Мы весь город афишами обклеили, а она нам такую свинью подложила. Как
чувствовал я, что с этими.., этими.., меццо, как их, лучше  не  связываться!
Вон Рябоконь не дурак  -  притаранил  каких-то  московских  "Белок"  -  пять
дебелых девок в колготках и лифчиках - чего еще народу надо?! А наш классику
захотел... Вот и  получил...  "классику"!  -  От  негодования  Венька  прямо
позеленел.
   - А чего она отказалась-то? - продолжала я разыгрыв