ать дурочку.
   - Говорит, по состоянию  здоровья,  а  там  поди  разбери,  чего  ей  там
примерещилось... Нет, это ж надо! - Венька звонко шлепнул себя  ладонями  по
ляжкам. - Да лучше бы она совсем не приезжала. Как мы  теперь  выглядим,  а?
Встретили, приветили, одних цветов на тыщу всучили,  а  она,  фьють  и  была
такова! Теперь по городу слухи пойдут,  сплетни,  о-ой.  -  Венька  обхватил
понурую голову руками. - Звонить начнут...
   Предчувствия его не обманули: на столе зазвонил телефон, а секунду спустя
к нему присоединился Венькин мобильник, в который Венька сразу же  вцепился,
приказав мне взглядом разобраться с городским.
   Я сняла трубку и услышала взволнованный женский  голос.  Моя  собеседница
сразу  же  огорошила   меня   вопросом,   не   потрудившись   предварительно
представиться:
   - Скажите, это правда, что Елена Богаевская отказалась от концертов?
   - А с кем я говорю? - осведомилась я,  уходя  таким  образом  от  прямого
ответа. Все-таки никаких инструкций я на сей счет еще не получала.
   Женщина сразу сбавила боевой напор:
   - Извините, я не представилась. Меня зовут Ирина Анатольевна Дорохова,  я
директор  музыкального  училища...  Видите  ли,  Елена  Богаевская   у   нас
училась... Правда, всего один курс, потом она уехала из города... И  мы,  мы
так рассчитывали, что она нас посетит. А тут  нам  сказали,  что  она  вчера
вечером прилетела, а сегодня уже улетает...
   - Простите, кто вам это сказал? - Я намеренно тянула резину до  тех  пор,
пока Венька перестанет трепаться по мобильнику и сам соизволит объясниться с
директрисой музыкального училища.
   -  Да  как  вам...  -  замялась  женщина.  -  В  общем,  у  одной   нашей
преподавательницы муж в аэропорту работает. Он десять минут назад позвонил и
сказал, что видел, как Богаевская садилась в  московский  самолет.  Так  это
правда?
   Венька  уже  отнял  от  уха  пластмассовый  брусок  мобильника,  поэтому,
предварительно прикрыв ладонью мембрану,  я  сунула  ему  трубку  городского
телефона:
   -  На,  объясняйся.  Директриса  музыкального  училища   спрашивает   про
Богаевскую.
   Венька сделал кислую мину, но трубку принял, тут же рявкнув в нее:
   - Концерты отменяются, Богаевская заболела. Билеты сдавайте в кассу.
   Он уже дал отбой, когда я  наконец  сообразила...  Господи,  подумала  я,
выходит, Наташа и Елена Богаевская  учились  в  одном  музыкальном  училище?
Может, конечно, не одновременно. Хотя, постой, постой... Ведь Богаевская  не
была в городе пятнадцать лет, ровно столько же времени прошло с тех пор, как
пропала Наташа. Совпадение? Возможно, но  уж  очень  символическое.  А  если
добавить к вышеперечисленному то обстоятельство, что  Пашков  покинул  город
четырнадцать лет назад, то есть  через  год  после...  А  сегодняшний  побег
Богаевской, именно побег, а не отъезд, причем спешный. И ее странные слова в
гостиничном люксе. Вы как хотите, а мне все это  кажется  в  высшей  степени
подозрительным!
   - Ну что я говорил? - Венька посмотрел на меня мученическим  взглядом.  -
Уже началось!
   Словно в  подтверждение  Венькиных  слов,  городской  телефон  разразился
очередной трелью. С полминуты мы с Венькой препирались на тему, чья  очередь
поднимать трубку. Потом я сдалась.
   Бодрый и подозрительно знакомый басок прокашлялся прямо мне в ухо:
   - Могу я поговорить с Капитолиной Алтаевой?
   - У аппарата, - отозвалась я, прикидывая, кто бы это мог быть.
   - Это Вислоухов, - отчитался басок.  -  Сегодняшний  репортаж  по  первой
программе видели?
   - И не дожидаясь ответа:
   - Я слышал, Богаевская уже отбыла в обратном  направлении.  Можно  узнать
причину?
   До чего же быстро распространяются по нашему городу  слухи!  Слава  Богу,
эта предвыборная чехарда меня лично касается постольку поскольку, а что было
бы, если бы я принимала ее близко к сердцу! Как Венька,  например.  Впрочем,
этот, если верить его откровениям, уже успел закалиться  в  двух  предыдущих
ристалищах.
   - Ну так что там с Богаевской? - не унимался Вислоухов.
   - Богаевская  заболела,  так  что  с  билетами  обращайтесь  в  кассы,  -
повторила я слово в слово Венькино заявление и хотела уже бросить трубку.
   Тут Вислоухов заорал как резаный:
   - Я же чего звоню: у нас сегодня прямой эфир Крутоярова, а послезавтра  я
приглашаю вашего Пашкова. Так сказать, на словесную дуэль...
   - Это что еще за хренотень?
   - Это не хренотень, а цикл предвыборных передач в рамках предоставляемого
кандидатам бесплатного эфира. Бесплатно предоставляется  только  сорок  пять
минут, а если он захочет больше, то за счет вашей  фирмы.  Понятно?  Короче,
пусть готовит речь, а если что непонятно, можете перезвонить. - И юный нахал
первым бросил трубку. Ничего не скажешь, крепкая поросль пробивается  сквозь
асфальт, хоть и невзрачная на вид.
   - Вислоухов звонил, - доложила я Веньке - Послезавтра Пашкову  предлагают
бесплатный эфир на телевидении.
   Венька ровно на одну минуту задумался, а потом изрек:
   - Это кстати. До послезавтра  скандал  с  Богаевской  немного  утрясется,
Пашков  объяснит  недоразумение  слабым  здоровьем  примадонны,  подорванным
гамбургерами и заграничными вояжами... Опять же до послезавтра мы  придумаем
народу  новую  развлекуху...  Да,  у  нас  же  еще  благотворительная  акция
намечается, будем дарить телевизор местному детдому.
   Услышав про телевизор, я вспомнила Валентина из "Вечерки" и  начала  дико
хохотать.
   - Ты чего? - уставился на меня Венька. Я не сразу смогла ответить:
   - Ты хотя бы знаешь, сколько им телевизоров уже надарили? У нас же каждая
благотворительная акция начинается и заканчивается тем,  что  детдому  дарят
телевизор.
   - Да? - Венька почесал затылок. - Тогда подарим видак!

***

   После обеда Венька облачился в свое горчичное пальто и  куда-то  отчалил,
оставив меня на хозяйстве и строго-настрого наказав отвечать  на  телефонные
звонки. В его отсутствие я проторчала  в  кабинете  минут  десять,  а  потом
тихонько, по боковой  лестнице,  смылась.  С  какой  радости  я  должна  тут
торчать, когда мне покоя не дает то, что я  узнала  о  Елене  Богаевской!  Я
торопилась в музыкальное училище, ибо в нем, если верить  звонившей  недавно
директрисе, капризная оперная дива отучилась год, прежде чем покинуть родной
город на долгих пятнадцать лет.
   Музыкальное училище, в котором я пару раз бывала,  давным-давно,  еще  до
Наташиного исчезновения (это она  звала  меня  на  так  называемые  отчетные
концерты), находится достаточно близко от центра города, в  глубине  глухого
двора.  Приземистое  двухэтажное  здание  в  виде   подковы   до   революции
принадлежало богатому купцу и с тех пор изрядно обветшало. Оно выглядело  не
ахти уже пятнадцать лет назад, а что говорить про  его  нынешнее  состояние?
Сейчас  оно  производило  впечатление  тяжело  больного  человека,   который
держится из последних сил, исключительно на чувстве долга.  Даже  вывеска  у
двери "Музыкальное училище имени Глинки" и та потускнела и потрескалась. Уже
взявшись за дверную ручку, я медленно оглянулась, кое-что вспомнив. Когда-то
во дворе  был  роскошный  фонтан,  все,  что  осталось  от  него  теперь,  -
полуразрушенный каменный "ободок", теперь к тому же еще и занесенный снегом.
   Внутри училище выглядело еще  более  убогим,  чем  снаружи:  выщербленный
кафельный пол, обшарпанные стены, пыльные потолки. Если что и скрашивало эту
сиротскую обстановку, то только звуки музыки  и  хорошенькие  мордашки  юных
музыканток, снующих по сумрачным коридорам,  совсем  как  Наташка  когда-то.
Женское царство, ребят в музыкальных стенах по-прежнему не наблюдалось.
   "Куда идти?" -  подумала  я,  посмотрев  по  сторонам.  Потом,  повинуясь
наитию,  свернула  налево  и,  как  всегда,  ошиблась.  Пришлось  остановить
розовощекую  блондинку  с  флейтой  и  спросить,   где   находится   кабинет
директрисы.
   - На втором этаже, - тряхнула она очаровательными кудряшками.
   Я поблагодарила ее и побрела  по  коридору  к  лестнице.  Сердце  у  меня
странно сжималось, как мячик в руках ребенка; у меня было такое чувство, что
сейчас из какого-нибудь класса выбежит Наташка со скрипкой в руках.
   У директрисы был малюсенький  кабинетик,  чуть  больше  прихожей  в  моей
квартире, которую Венька обозвал шкатулкой, и никакой секретарши. Маленькая,
невзрачная, в круглых старомодных очках на переносице, директриса  встретила
меня   настороженным   взглядом   руководителя,   измученного   бесконечными
проверками.
   - Здравствуйте, - сказала она первой.
   -  Здравствуйте,  Ирина  Анатольевна,  -  ответила  я   и,   оглядевшись,
опустилась на стул у двери. - А мы сегодня с вами разговаривали.
   - Да? - недоверчиво переспросила она.
   - По телефону,  -  уточнила  я,  -  когда  вы  звонили,  чтобы  узнать  о
Богаевской.
   - А-а-а, - протянула  она,  но  выражение  ее  лица  все  еще  оставалось
озадаченным. Она ждала, когда я ей все объясню.
   -  Вы  сказали,  что  Богаевская  была  студенткой  вашего  училища...  -
выдохнула я.
   - Да, была, - подтвердила Дорохова, - поэтому мы очень надеялись, что она
к нам заглянет. Хотя у нас тут, сами видите, какая разруха. Живем тяжело, но
ученики у нас, выходит, талантливые, даже всемирно знаменитые. - Она тронула
указательным пальцем дужку очков. - Конечно, Елена Богаевская  у  нас  всего
год проучилась, но нам все равно приятно,  и  гордость  у  нас,  знаете  ли,
такая. - Она тихо улыбнулась. -  Вы  не  знаете,  может,  она  все-таки  еще
приедет?
   - Я тоже на это надеюсь, - дипломатично ответила я. - А вы, простите,  ее
знали, когда она была студенткой?
   Директриса отрицательно покачала головой:
   - Нет, к сожалению, я здесь тринадцать лет работаю, муж у меня военный, и
нас сюда перевели из Казахстана, с границы. Вот с тех пор здесь  и  работаю.
Но, вы знаете, у нас ее  многие  помнят,  у  нас  ведь  есть  преподаватели,
которые закончили наше училище. Вот они ее знали. А вообще, мы очень,  очень
расстроены, что нам не удалось ее к себе заманить. Чтобы студентки  наши  на
нее посмотрели, да и.., что там греха таить, рассчитывали,  может,  она  нам
хоть какую-нибудь помощь окажет. Материальную, конечно. Видите, в  каком  мы
состоянии, буквально на грани выживания. Помощи никакой  ниоткуда,  работаем
на голом энтузиазме, зарплата маленькая, и ту задерживают, так что  мы  уже,
как профессиональные нищие, все время с протянутой рукой. Вот до чего дошло,
на бывших учениц чуть не облавы устраиваем...  Впрочем,  это  у  нас  первый
случай такой, вообще-то с музыкантов много не возьмешь. Не каждому  все-таки
удается во всемирные знаменитости выбиться, большею частью  наши  выпускники
мыкаются вроде  нас  самих.  Одни  в  музыкальных  школах  работают,  другие
хормейстерами по клубам, малоимущие и скромные труженики культурного фронта.
Или бойцы, если хотите. Так что мы на Богаевскую большие надежды  возлагали,
думали, может, она хотя бы поможет нам приобрести новый концертный  рояль  в
актовый зал, но, увы, ничего нам не удалось.
   Бесхитростная исповедь Дороховой меня тронула.  Я  даже  попыталась  себе
представить,  как  она   стала   бы   наводить   Богаевскую   на   мысль   о
благотворительности: намеками или, как мне, напрямую.
   - Жаль, - снова вздохнула директриса, - очень жаль,  что  так  вышло,  но
ничего ведь не сделаешь. Звезды, они высоко, а мы здесь, внизу.
   - Мне тоже очень жаль, - сказала я, причем совершенно искренне. И мы  обе
замолчали. В кабинете Дороховой  было  прохладно  -  похоже,  в  училище  по
причине тяжелого материального положения и топили неважно, - а за окном  шел
крупный, какой-то сказочный, будто из ваты, снег.
   Потом я все-таки нарушила затянувшуюся паузу:
   - Ирина Анатольевна, а сегодня, сейчас, можно поговорить с кем-нибудь  из
ваших преподавателей, тех, что знали Богаевскую?
   - Думаю, можно, - пожала она плечами, - только зачем вам?
   Я опять  достала  свое  "пожарное"  удостоверение  с  надписью  "пресса".
Дорохова развернула его, глянула мельком и тут же вернула:
   - Значит, это вы и есть Капитолина Алтаева? Приятно познакомиться, читать
вас читали, а видеть ни разу не приходилось. Только... Я  что-то  не  пойму,
разве я сегодня в газету звонила?
   - Вы звонили в предвыборный штаб Пашкова, - нехотя сообщила я и соврала:
   - Я там как бы случайно оказалась.
   - Понятно, - кивнула доверчивая директриса, - значит,  вы  хотите  писать
про Богаевскую?
   - Ну-у... Про Богаевскую и ваше училище.
   - Да про училище зачем же? - Дорохова приятно зарделась. -  Нам  особенно
похвастать нечем. Кадры, правда, у нас хорошие, надежные, но все  остальное,
сами видели. Тут обваливается, здесь сыплется... Тянемся, можно сказать,  из
последних сил, чтобы быть не хуже других. Правда, не совсем мы  и  отсталые.
Вот Богаевская у нас начинала... И кроме того, только за мою бытность восемь
наших выпускниц в консерваторию  поступили.  И  хор  наш  в  области  хорошо
известен...
   - Ну вот, а вы говорите, что вам похвастать нечем, - подбодрила я ее.
   -  Да  как-то  при  этой  разрухе  хорошее  уходит  на  задний  план,   -
пожаловалась Ирина Анатольевна и поднялась из-за стола. - Пойдемте, я вас  в
учительскую провожу, познакомлю с преподавателями. Только  с  теми,  у  кого
сейчас нет занятий, остальных, вы уж меня простите, я отрывать  от  учебного
процесса не буду. Это святое.
   Я покорно кивнула, у меня не возникло ни малейшего  сомнения  в  святости
"учебного процесса".
   Учительская была тоже на втором этаже,  только  в  противоположном  конце
коридора. Такая же сырая, сумрачная комната, только побольше - в  три  окна.
Из обстановки - столы, стулья да пианино у стены. Возле него  на  вертящемся
табурете сидела полная женщина, укутанная в большой пуховый платок. У окна о
чем-то разговаривали еще две: одна совсем молоденькая, другая  постарше,  но
из тех, что всегда и при любых обстоятельствах тщательно  за  собой  следят.
Что бы ни случилось, они всегда при маникюре, и прическа у них -  волосок  к
волоску. Поскольку сама я из другого теста, такие женщины  для  меня  просто
загадка мироздания. Случается, я даже неожиданно робею в их присутствии, как
какая-нибудь школьница, но стараюсь не подать вида.
   -  Здравствуйте,  Зоя   Леонидовна,   здравствуйте,   Надежда   Петровна,
здравствуйте,  Нина  Пантелеевна!  -  Директриса   поприветствовала   каждую
поименно. - Знаете,  кого  я  к  вам  привела?  Это  Капитолина  Алтаева  из
"Губернского вестника". Она пишет статью о Елене Богаевской и нашем училище.
   Женщины  посмотрели  на  меня  по-разному.  Та,  что  в  пуховом  платке,
подслеповато-равнодушно,  молоденькая  -  с  непосредственным  интересом,  а
ухоженная - со скрытым вызовом во взгляде: "Значит, это та самая Алтаева? Ну
и что в ней такого особенного!" А я  подумала,  что  беседовать  мне  скорее
всего придется с закутанной в пуховый платок, поскольку, как  мне  казалось,
она   была   наиболее   подходящей   кандидатурой    на    роль    старейшей
преподавательницы училища. Даже не по возрасту, просто все  в  ней,  включая
пуховый платок, свидетельствовало о  постоянстве  натуры,  такие,  как  она,
обычно имеют немного записей в трудовой книжке и в отличие от меня не бегают
с одного места работы на другое.
   Однако мои психологические опыты, к которым я имею давнишнюю  склонность,
на этот раз завели меня в тупик. Потому что директриса сказала о той, кого я
уже намечала в собеседницы:
   - Зоя Леонидовна у нас только год, поэтому о Елене Богаевской  рассказать
вам ничего не сможет, Надежда Петровна тоже, а вот Нина Пантелеевна...  Нина
Пантелеевна, Богаевская при вас училась?
   - При мне, - ответила подтянутая и молодящаяся, на которую я меньше всего
рассчитывала, и предупредила:
   - Только у меня через двадцать минут урок.
   - Я вас долго не задержу, - пообещала я.
   -  Тогда  я  пошла,  -  объявила  директриса,  посчитавшая  свою   миссию
выполненной,  -  а  вы  поговорите.  Может,  еще  кто-нибудь   подойдет   из
преподавателей, которые давно работают.
   Нина Пантелеевна, которая, оказывается, учила саму Богаевскую, посмотрела
на часы и заметила:
   - Скоро Рогозина должна быть. Она у Богаевской  специальность  вела,  она
побольше моего вам  расскажет.  А  я  преподаю  сольфеджио,  и  мой  предмет
студентки не очень любят. И меня тоже, кстати, за строгость.
   И она рассмеялась. В глазах у нее была "чертовщинка", которая даже  самую
старую женщину делает лет  на  десять  моложе.  Она,  несомненно,  следовала
золотому  правилу:  настоящая  женщина  в  тридцать  должна   выглядеть   на
восемнадцать, в сорок - на двадцать семь, а в сто - на девяносто девять. Мне
это правило тоже хорошо известно, но я им преступно  пренебрегаю  и  в  свои
тридцать три на них же и выгляжу, а когда хвачусь, поди, поздно будет.
   -  Значит,  хотите  писать  про  Богаевскую,  которая  не  захотела   нас
осчастливить   своим   меццо-сопрано?   -   поинтересовалась   мудрая   Нина
Пантелеевна. - Надо же, такие ожидания были, мы уже своим студенткам все уши
прожужжали, хотя, если на то пошло,  какое  отношение  она  имеет  к  нашему
училищу, а мы - к ней? Ну, проучилась один год... У нас столько таких  было,
только мы других не очень вспоминаем, потому что с них взять нечего. И  она,
видно, тоже не считает, что чем-то обязана училищу, да и городу тоже.  И  то
верно: она же сама всего добилась, как теперь говорят,  сама  себя  сделала.
Так, может, и тяжелее, зато вернее.
   - А какой она была пятнадцать лет назад, когда училась здесь, вы помните?
- спросила я.
   Нина Пантелеевна сунула руки в  карманы  хорошенького  пиджачка  в  стиле
"Шанель" и передернула плечами:
   -  Да  обыкновенная!  Абсолютно  ничего  особенного,  училась  по  классу
фортепьяно, в хоре, правда, солировала. Атак... Ничего особенного. Выйдите в
коридор и посмотрите на наших студенток, она точно такая же была.
   - Зато сейчас какая!  -  мечтательно  протянула  вмешавшаяся  в  разговор
молоденькая Надежда Петровна.
   - А вот это феномен, -  задумчиво  произнесла  Нина  Пантелеевна.  -  Как
простенькая девочка превращается в роковую красавицу? Все очень просто: дух,
одухотворенное лицо. Она не ходит ежедневно на  опостылевшую  службу,  чтобы
заработать гроши, она творит!
   Ход ее рассуждений мне нравился, но, признаться, мало что объяснял.  А  я
хотела знать, почему  Богаевская  сбежала  из  города,  наотрез  отказавшись
выступить с запланированными концертами.
   - Но она проучилась у вас только год... - напомнила я.
   - И правильно сделала, что уехала, - отрезала Нина Пантелеевна, - за  нее
тогда, конечно, родители решали, но, значит, они люди неглупые. Ну закончила
бы она наше училище, и что дальше? Пошла бы в музыкальную школу преподавать,
в лучшем случае у нас бы осталась - и все, больше ведь  никаких  перспектив.
Погубила  бы  талант.   Для   таланта   нет   ничего   губительнее   скучной
невежественной провинции. - Этот ее прочувствованный тон свидетельствовал  о
том, что она проецировала историю Елены Богаевской  на  себя.  Не  исключено
даже, казнилась, что когда-то сама не  поступила  столь  же  решительно,  но
сейчас это было ни к  чему,  только  уводило  разговор  в  сторону.  Эмоции,
сплошные эмоции, а фактов никаких.
   Прямо у  меня  над  головой  что-то  отчаянно  зазвенело,  будто  миллион
хрустальных рюмок разбили одновременно. Я  вздрогнула,  а  Нина  Пантелеевна
сказала:
   - Ну вот, это звонок, мне пора на занятия. Взглянула в  зеркало,  висящее
на стене, чуть-чуть подправила локон в прическе, взяла в руки папку  и  была
такова. Немного же я узнала. Кстати, у молоденькой Надежды Петровны  и  той,
что куталась в шаль, на лицах было написано разочарование, не меньшее, чем у
меня.
   Но тут дверь распахнулась, и на пороге возникло новое  действующее  лицо:
искусственная блондинка лет сорока пяти с добрым, но болезне