, - отвечаю я с искренней убежденностью.
     Но если бы Галя знала,  как далеко я в этот миг от нее.  И лишь усилием
воли я заставляю себя вернуться в эту комнату.
     - Ах,  как это чудесно, - мечтательно и томно шепчет Галя. - Женщине от
мужчины больше ничего не надо, чтоб ты знал, милый.
     О да!  Я себе представляю, как легко и быстро соблазнил ее Зурих своими
деньгами и подарками и сделал еще хуже,  чем она была до этого. Он втянул ее
в свои темные дела,  сделал из нее ловкую спекулянтку,  а может быть, что-то
еще более опасное. И теперь эта маленькая хищница, видимо, собирается надуть
его самого,  крупно надуть,  на золоте.  А  заодно прибрать к рукам и партию
кофточек. И тут нужен ей я.
     Вот кем стала эта женщина.  А раньше,  я уверен,  была просто дурочкой,
хорошенькой,  сверхсоблазнительной дурочкой, вокруг которой вились всякие, и
свою долю в ее жалкую судьбу они,  эти "всякие", тоже внесли. Спросить бы ее
о той, прежней ее жизни.
     Но  в  какой-то  момент Галя  вдруг  становится серьезной и  собранной.
По-видимому,  она решает,  что я  достаточно выпил и лукавить с ней уже не в
состоянии.
     - Ты  можешь сделать ради меня одно колоссальное дело.  Да  или нет?  -
спрашивает она и умоляюще смотрит мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них
что-то.
     - Могу, - твердо объявляю я. - Какое дело?
     - Я говорю... за того человека. Он грозит меня тоже... убить.
     Голос у  нее прерывается и дрожит.  Кажется,  она и в самом деле боится
этого человека.
     - За что? - спрашиваю я.
     Вопрос поставлен быстро,  напористо и  как-то неудобно.  Галя,  я вижу,
слегка смешалась и говорит первое, что ей приходит в голову:
     - А я ему отказала во взаимности.  Он давно до меня добивается.  И убил
он из ревности, я знаю.
     - Я ему покажу взаимность, - с угрозой говорю я.
     - Покажи.   Покажи  обязательно,  -  горячо  и  умоляюще  шепчет  Галя,
прижимаясь ко мне и как бы ища защиту. - Ты такой сильный...
     Фу ты!  Ну и сценка.  А еще говорят,  что в жизни такого не бывает. Мне
становится смешно, но я держу себя в руках. Ничего не поделаешь.
     - Будь спокойна, - распаляюсь я. - Где этот тип?
     - Завтра,  -  говорит Галя.  -  Ах нет. Завтра праздник. Послезавтра мы
пойдем в одно место, и я тебе его покажу.
     - Что еще за место? - грубовато спрашиваю я.
     Но сейчас это можно, я все-таки выпил и к тому же взволнован.
     - Есть у нас одно такое местечко,  -  улыбается Галя. - "У господа бога
за пазухой". Не слыхал?
     Я  с изумлением смотрю на нее.  Галя понимает мое изумление по-своему и
звонко смеется.
     ...Поздно вечером я ухожу домой. Во дворе мне уже совсем по-приятельски
бросается в ноги Шалун и тихо урчит. Я запускаю пальцы в его густую шерсть и
бормочу:
     - Ну, приятель, и выбрал же ты себе хозяйку.
     На следующий день внезапно и  резко холодает.  В воздухе носятся редкие
снежинки.  Солнце лишь  изредка выглядывает между черно-лиловыми тучами.  Но
одетая в  красные полотнища и  флаги Одесса все  равно веселится и  радуется
празднику.  Многоголосый шум,  музыка,  песни  вливаются в  окна  гостиницы,
бередят и торопят нас.
     Мы с  Леной залезаем в  свои свитеры и куртки и отправляемся бродить по
городу.
     Мы идем по Приморскому бульвару,  откуда виден весь порт и расцвеченные
флагами  белоснежные корабли,  по  знаменитой Дерибасовской,  где  шумный  и
пестрый людской поток льется прямо по  мостовой.  На пальто и  куртках алеют
кумачовые ленточки праздничных значков, над головами плывут флаги, портреты,
транспаранты, разноцветные воздушные шары.
     Потом мы с Леной выходим на Пушкинскую,  пожалуй самую красивую из всех
улиц, и в праздничном людском потоке двигаемся в сторону вокзала. Кругом нас
столько веселых,  смеющихся,  удивительно славных лиц.  И  я  чувствую,  как
влюбляюсь,  по-настоящему влюблюсь в  Одессу и  сам же  усмехаюсь над своими
сентиментальными мыслями.
     Неожиданно перед нами  вырастает Гога.  Он  в  черном кожаном пиджаке и
ярком кашне.  Он  выскакивает из  толпы,  как черт из  коробочки,  и  мне на
секунду становится неприятно. Я сейчас настроен совсем на другую волну.
     - Салют! - кричит Гога, размахивая красным флажком.
     Гога подскакивает ко  мне чуть не вплотную и,  задрав голову,  шепчет в
ухо:
     - Следуйте за мной.  Я покажу один дом. И ша! Вопросы потом. А пока "мы
только знакомы, как странно". Народная песня.
     Затем он галантно раскланивается с Леной и даже целует ей руку.  Делать
нечего, мы сворачиваем в какую-то тихую улицу и идем вслед за Гогой, который
с независимым видом следует впереди нас.  Очевидно, по каким-то соображениям
он  не хочет демонстрировать свое знакомство с  нами.  Я  стараюсь запомнить
улицы, по которым мы идем.
     Наконец Гога  сворачивает в  подворотню какого-то  большого и,  видимо,
старого здания с высокими стрельчатыми окнами и каменным львом у подъезда.
     В  большой  полутемной подворотне Гога  поджидает нас.  Когда  мы  туда
заходим,  он берет меня под руку,  отводит в  сторону и  указывает в глубину
двора, где стоит небольшой деревянный домик.
     - Вон  в  той доходяге,  -  тихо говорит Гога и  опасливо озирается,  -
временная резиденция этого  типа.  Предупреждаю,  бандит.  Он  будет  делать
Галку.  -  И, словно спохватившись, торопливо добавляет: - Ша. Я исчезаю. Вы
после меня. Ясно? И не сразу.
     Мы возвращаемся к Лене. Гога, обольстительно улыбаясь, прощается с ней.
     - Вы разрешите вечерком вас сфотографировать?  - галантно осведомляется
он.
     Я незаметно киваю Лене.
     - Заходите, - весело соглашается Лена.
     Гога довольно поспешно и с явным облегчением ретируется. Неужели он так
рисковал, приведя нас сюда?
     Мы с  Леной,  обнявшись,  словно влюбленные,  нашедшие наконец укромный
уголок,  стоим  еще  некоторое время  в  подворотне.  Через  голову  Лены  я
внимательно изучаю двор и одинокий домик вдали.
     - Интересно,  кто этот тип... - задумчиво говорю я. - Откуда он приехал
и кто его позвал.
     - Позвал его Зурих,  -  убежденно отвечает Лена,  пряча лицо у  меня на
груди. - А вот приехал... может быть, тот самый, из Пунежа, как ты думаешь?
     - Возможно,  -  соглашаюсь я.  -  Вполне возможно.  Эх,  хоть  одним бы
глазком на него взглянуть.
     - Ничего. Взглянут другие.
     - А может быть,  зайдем во двор?  -  предлагаю я. - Он же нас не знает.
Хотя бы поближе рассмотрим эту доходягу.
     - Не надо,  -  решительно возражает Лена.  -  На всякий случай не надо.
Мало ли что.
     И, к счастью, я ее слушаюсь.
     Мы не спеша возвращаемся в  гостиницу.  Адрес дома я немедленно сообщаю
по телефону Стасю.
     - Все будет сделано,  - говорит он. - Вечером жди Леву, как условились.
Ты меня понял?
     Лева  приезжает  к  нам  под  вечер.   Одет  он  подчеркнуто  небрежно.
Перепачканное в  чем-то пальто,  мятая старая кепка,  под скрученным в  жгут
сереньким кашне  виден  расстегнутый ворот заношенной рубашки.  Физиономия у
него заросла черной щетиной. Словом, Лева выглядит довольно жутковато.
     - Тебе надо соорудить такой же туалет,  -  застенчиво улыбаясь, говорит
он.
     Мы  с  Леной принимаемся за дело.  Этот вариант предусмотрен нами еще в
Москве.
     - Велено  передать,  -  говорит между  тем  Лева,  -  по  этому  адресу
действительно живет приезжий. Пока только установлено, что он из Москвы.
     Вот тебе и раз!  Кто же это может быть?  Как хорошо, что мы не зашли во
двор.
     Когда мы  собираемся наконец уходить,  на город уже опускаются сумерки.
Напоследок Лева критически осматривает меня.
     - Тебе бы еще роста убавить, и полный порядок, - усмехаясь, говорит он.
- Чтоб не бросаться в глаза. Первая заповедь в нашем деле.
     - Трудновато, - отвечаю я. - Но если ты велишь...
     - Ай, бросьте, - машет рукой Лева. - Калеки мне тоже не нужны.
     - Мальчики,  только будьте осторожны,  -  говорит Лена и,  обращаясь ко
мне, добавляет: - Мне еще не хватает, чтобы что-то случилось с тобой.
     - Сестренка, у тебя, кажется, сдают нервы, - ласково говорю я и, словно
ребенка, глажу ее по голове. - Ну, ну. Все будет в порядке.
     А Лева,  наш застенчивый, немногословный Лева, вдруг выдает целую речь,
весьма, кстати, удачную.
     - Чуть не забыл,  -  говорит он.  - Мы сегодня звонили в Москву, в ваше
хозяйство. Майор Цветков велел поздравить вас с праздником и передать, чтобы
работали спокойно.  Ваш друг,  капитан Откаленко,  чувствует себя нормально.
Тоже просил передать вам привет.  Через два дня его транспортируют в Москву,
к его старикам. Вот так.
     Мы с Леной переглядываемся, и она чуть вымученно улыбается.
     Мы  выходим из нашего шикарного номера и  торопливо сбегаем по широкой,
выложенной ковром лестнице,  мимо удивленного нашим видом швейцара в золотых
галунах и  говорливой толпы иностранных туристов.  У подъезда нас дожидается
машина.
     Когда мы усаживаемся, Лева говорит:
     - Теперь я тебе обрисую, куда мы идем, - он на секунду умолкает, словно
набираясь сил для такого длинного рассказа,  потом,  закурив,  продолжает: -
Вообще-то говоря, довольно-таки неказистый пивной бар на Пересах. Но! - Лева
предостерегающе поднимает палец.  -  Директор вполне  надежный человек.  Это
раз! Очень удобное помещение, выходы, подсобки. Это два! Сейчас все увидишь.
Но главное -  это три!  Кое-кого там поят в  долг.  И  кормят тоже.  Мировые
музыканты.  Бывают  и  "королевы",  умереть какие!  Ну  и  всякие  нужные  и
интересные встречи. Словом, реклама идет. Среди этой публики, конечно. Никто
из приезжих не минует этой точки.  А из своих и подавно. Появляются и весьма
опасные.  И  это их последний загул.  Мы между собой так это место и  зовем:
"Точка,  и  ша!"  Но  ни  одного мы  там не берем.  Что ты!  Там все чисто и
безопасно.  Мы  их  берем далеко и  совсем в  других местах,  когда они  уже
забыли, что провели вечерок в той точке. Ведь есть и другие места, где они у
нас "отметились",  - в голосе Левы звучит больше злости, чем лукавства. - Но
вот что имей в виду. Между собой они там толкуют и счеты сводят.
     - Галя хочет завтра пойти туда со мной, - говорю я. - Показать кого-то.
     - Во,  во. Где же и показывать, как не там, - кивает Лева. - Но сначала
мы сами все посмотрим и ты маленько освоишься.  - И с ударением добавляет: -
Сидеть будем отдельно. Мы не знакомы.
     - Понятно.
     Машина между тем  все  петляет и  петляет по  ярко  освещенным,  шумным
улицам.  Кругом много народа.  И конечно же, всюду смех и веселье. Одесса не
может праздновать тихо и чинно, у одесситов не тот темперамент.
     Наконец машина останавливается.
     - Дальше пойдем пешком,  - объявляет Лева. - Нам рекламы не надо, мы не
пижоны.
     Мы  проходим  два  или  три  тихих  квартала,  поворачиваем за  угол  и
неожиданно попадаем на довольно людную площадь.
     На  противоположной  стороне  я  вижу  широкие,  задернутые  шторами  и
освещенные  изнутри  окна  в  полуподвале  какого-то  дома,   красно-зеленую
неоновую вывеску над  ними,  слышу доносящуюся оттуда музыку и  догадываюсь,
что это и есть та самая "точка".
     Неширокие каменные ступеньки ведут с тротуара вниз,  к дверям бара.  Но
Лева ныряет в соседние ворота, проходит через темный двор и толкает какую-то
незаметную дверь. Я как тень следую за ним.
     Мы  оказываемся в  узком  коридорчике.  Следующая дверь  выводит нас  в
большое помещение.  На полу бочки,  мешки, вдоль стен протянулись полки, они
завалены какими-то ящиками,  пакетами,  коробками.  В нос бьет специфический
запах продуктового склада.
     - Главное подсобное помещение, - говорит Лева.
     Он ловко лавирует среди бочек и  мешков,  и мы оказываемся около другой
двери.  Снова небольшой коридорчик, и вот мы уже в другой комнате, поменьше.
Здесь довольно чисто,  на окне занавеска,  она плотно задернута, стоит стол,
несколько стульев и застекленный старенький буфет.
     - Для коротких производственных совещаний,  -  усмехается Лева. - И для
ожидания тоже.
     Мы выходим в  коридор,  и Лева показывает мне дверь,  ведущую в зал,  и
напротив другую, в кухню.
     - Там сейчас аврал, - говорит Лева. - Слышишь?
     Да,  я  прекрасно слышу  за  этой  дверью  громкие  возгласы,  какое-то
шипенье, грохот кастрюль и сковородок.
     - А  мы  пойдем туда,  -  Лева  указывает в  другой конец  коридора.  -
Запоминай.
     Там я  вижу еще одну дверь.  Толкнув ее,  мы снова оказываемся в темном
дворе.
     - Отсюда можно попасть и на площадь, и на другую улицу, - говорит Лева.
- Двор проходной.  Так вот. Я возвращаюсь, а ты выходи на площадь и, как все
смертные, заходи в бар. Там меня увидишь. Пока.
     Лева исчезает.  Некоторое время я стою в темноте, чтобы привыкли глаза.
Надо исследовать на  всякий случай этот двор и  все  его выходы.  И,  только
поплутав по нему и запомнив каждый закоулок, я осторожно выхожу на площадь.
     Медленно спускаюсь по щербатым ступенькам и толкаю широкую застекленную
дверь бара.  В  гардеробе мое пальто принимает какой-то  худенький вихрастый
паренек в  тужурке с  золотыми галунами.  Остренькие его  глазки внимательно
ощупывают меня. Все понятно, ведь я здесь впервые.
     Я  прохожу  в  зал.  Он  довольно большой,  с  низким,  потемневшим уже
потолком, беспорядочно заставлен красными и серыми пластиковыми столиками на
тонких металлических ножках.  Народу здесь много,  и свободных мест почти не
видно.  Шумно,  накурено, жарко. В глубине на маленькой эстраде расположился
оркестрик, азартно наяривает что-то залихватское.
     Наконец замечаю свободное место  у  окна  и  пробираюсь между столиками
туда.  Переступаю через чьи-то ноги,  кто-то толкает меня,  пьяно хохочет. Я
спотыкаюсь,  невольно хватаю кого-то  за  плечи.  Извиняться тут не принято.
Окружающих все это лишь веселит.
     А  я уже разваливаюсь на свободном стуле,  словно пришел к себе домой и
стесняться мне тут некого.
     За моим столиком сидит еще какая-то парочка.  Он норовит ее поцеловать,
обнимает  за  шею,  притягивает к  себе,  она,  оглядываясь на  меня,  шумно
отбивается и заливается смехом.  На столике перед ними пустые пивные кружки,
на  дне  которых  скопилась пена.  Края  обеих  кружек  почему-то  испачканы
помадой. Тут же растерзанная пачка дешевых сигарет.
     Ко  мне  подходит молоденькая официантка в  помятом  белом  переднике и
кокетливой белой  шапочке на  пышных  волосах.  Подведенные глаза  ее  бойко
стреляют по сторонам.  Меня она окидывает быстрым и цепким взглядом. Да, тут
с новыми людьми знакомятся внимательно и запоминают, конечно, тоже.
     Я  небрежно заказываю две кружки пива,  бутерброды с сыром и закуриваю.
Длинные мои ноги не  умещаются под столиком и  вылезают в  проход.  Вся поза
выражает благодушие.
     Но  внутренне я  очень  напряжен  и  весь  словно  собран  в  комок.  Я
внимательнейшим образом изучаю всех вокруг и вхожу в обстановку.  Интересные
типы окружают меня,  молодые и пожилые, бородатые и совсем безусые, девчонки
и  парни,  пьяные  и  трезвые,  веселые  и  чем-то  обозленные,  развязные и
скромные, они беседуют, спорят, ссорятся и обнимаются, смеются и визжат. Шум
и гам вокруг порой даже заглушают звуки оркестра.
     Вдали,  за  одним из столиков,  я  замечаю Леву,  он с  кем-то чокается
пивной кружкой.
     В  зал  заходят все  новые  люди,  шумно присоединяются к  компаниям за
столиками.  Один  из  вошедших мне  вдруг кажется знакомым.  Где-то  я  его,
по-моему,  видел. Коренастый, невысокий, с вытянутым бледным лицом, в очках,
с  короткими усиками и  лысым яйцевидным черепом.  Но  вот где именно я  его
встречал,  почему-то вспомнить не удается.  Странно.  Ведь память у  меня на
такие вещи хорошая.  Я  вижу,  как  этот человек внимательно оглядывается по
сторонам и вдруг исчезает на миг за портьерой у гардероба, словно его кто-то
резко и неожиданно утянул туда. Потом он снова появляется, пробирается между
столиками и усаживается недалеко от меня.
     Человек этот  сидит скромно,  потягивает пиво  из  кружки и  беседует с
кем-то  из  соседей.  Но  я  время от времени ловлю на себе его мутноватый и
равнодушный,  пожалуй,  даже слишком равнодушный взгляд.  Почему мне  знаком
этот человек?
     А он между тем рассказывает,  видимо,  что-то интересное. К его столику
подсаживается еще  трое или  четверо парней,  в  том  числе и  Лева.  Оттуда
доносится смех  и  чьи-то  запальчивые выкрики.  Потом  компания  постепенно
рассасывается. Уходит и тот человек, лениво уходит, не спеша.
     Больше  за  весь  вечер  ничего особенно интересного не  происходит.  Я
медленно допиваю третью кружку пива.
     Наконец  Лева  подает  мне  знак  уходить.   Я  подзываю  официантку  и
расплачиваюсь. Девица за моим столиком провожает меня любопытным, нагловатым
взглядом.
     В  гардеробе Лева шепчется о  чем-то с  пареньком-швейцаром,  когда тот
подает ему пальто.
     Я  выхожу первым.  Лева  догоняет меня,  когда я  успеваю уже  пересечь
площадь и  углубиться в  темный переулок,  откуда мы  с  ним  вышли часа три
назад.
     - Ну как? - спрашивает он. - Море удовольствий?
     - Пожалуй.
     - Скоро мы изведем всю эту шушеру,  увидишь,  - зло и убежденно говорит
Лева.  -  Кто сам на правильный путь не встанет,  того заставим. А кого и...
отправим подлечиться. Чтобы людям дышать легче было.
     - Не скоро еще.
     - Ого!  Учти,  Одесса очень терпелива, но когда она рассердится... И не
таких бандитов она душила. Это я тебе говорю.
     Лева возбужден и на время теряет свою обычную молчаливость.
     - Между прочим,  мне тут шепнули,  -  говорит он. - Слушай внимательно.
Пришли двое. Один сунулся было в зал и сразу назад. Говорит другому: "Старый
кореш сидит.  Я  его,  гада,  сразу срисовал,  хоть он и перетырился.  Иди и
открой моргалы!  С  ним надо посчитаться.  А  мне сюда путь закрыт".  И тот,
второй, пошел и, по-моему, смотрел на тебя.
     - Это такой в очках, с усиками и голой головой?
     - Он самый.
     - Знакомая какая-то личность.
     - Именно...
     - А второй какой?
     - Второго  срисовать  не  успели.   Пальто,   кепка,   здоровый  такой.
Завтрашний твой визит сюда с Галей надо подготовить,  - обеспокоенно говорит
Лева.  -  Этого-то  мы  возьмем на  крючок сразу,  как появится.  И  второго
постараемся.  А вообще чтоб ты знал. Это тебе не парк культуры и отдыха. Тут
можно потерять здоровье, понятно?


                                Глава IX
                           ЧЕГО ЭТО ВСЕ СТОИТ

     На следующий день я звоню домой Богдану Теляшу.
     Голос его ласков и вкрадчив.
     - Все сговорено в лучшем виде,  -  сообщает он.  -  Интересуюсь за ваше
предложение. Увидимся или что?
     И мы уславливаемся о встрече. Через час, в кафе на Дерибасовской. Теляш
берется заказать столик.
     Я  вешаю трубку.  И  тут же снова звоню.  На этот раз Стасю.  Мы с  ним
приходим к  выводу,  что Зурих вряд ли будет присутствовать на этой встрече,
хотя сама она, конечно, произойдет с его ведома и даже согласия.
     Я забыл вам сказать, что мы еще в Москве проверили Зуриха по всем нашим
учетам  и  очень  удивились,  обнаружив  его  предыдущую крупную  судимость.
Удивились не потому,  естественно,  что считали Зуриха непорочной и  светлой
личностью,  а  потому,  что наше открытие свидетельствовало об  удивительной
самоуверенности этого травленого волка,  о его наглости даже.  Видимо, Зурих
решил,  что  на  этот раз он  уже неуловим,  и  потому можно действовать под
прежней фамилией. Словом, тут он зарвался.
     Так,  кстати,  часто бывает со всякого рода людьми с нечистой совестью,
когда  они  полагают,  что  все  концы  в  их  неблаговидном прошлом надежно
спрятаны и никогда не всплывут прежние их темные дела и поступки.
     Об этом я и думаю после разговора со Стасем и по дороге в кафе.
     Кафе на Дерибасовской я нахожу довольно быстро.  В праздничный день оно
забито до  отказа,  на  дверях