я.
  - Вроде того... - хмурясь, отвечает Леха, и мне кажется, что он сам
недоволен тем, что сотворил.
  А я внутренне невольно напрягаюсь. Неужели убийство? Где, кого? Но такие
вопросы уже не положено задавать в лоб. А мы пока ничего не знаем.
Возможно, это попадет только в завтрашнюю суточную сводку по городу. И
конечно, немедленно задерживать бесполезно, он тут же откажется от своих
слов и уже через час нам придется его отпустить, ничего доказать мы все
равно сейчас не сможем. Немедленно хватать Леху не только бесполезно и
глупо, но еще и вредно. Как только мы его отпустим, он тут же скроется,
исчезнет из Москвы. И когда мы наконец узнаем о совершенном им
преступлении, когда соберем хоть какие-нибудь улики, сам Леха будет уже
далеко. Да и совершил ли он вообще это самое убийство? Может, похвастать
решил, "для авторитета" выдумал, "деловым" хочет казаться, "серьезным".
Такое тоже довольно часто бывает. Но что-то мне на этот раз подсказывает,
что Леха не врет, что он и в самом деле мог нечто подобное сотворить. Ох,
мог. Как говорят, "печенкой чую".
  - Откуда ж ты к нам залетел? - интересуется Илья Захарович.
  - Где тепло, где урюк растет, - усмехается Леха.
  После очередной рюмки, когда взгляд у Лехи слегка затуманивается, Илья
Захарович снова подступает к нему.
  - Счеты, соколик, сводил или деньга большая светила? - спрашивает он, с
заметным усилием прожевывая колбасу.
  - Надо было, значит. - неохотно гудит в ответ Леха.
  Я зло ощериваюсь:
  - Темнишь?
  В такой компании этого не любят. Леха должен знать. А если не любят, то
бьют. Но драка Лехе невыгодна. Не потому, что он не надеется взять верх.
Тут он, кажется, не сомневается. Но он боится снова очутиться на улице.
Это его состояние я ощущаю каждым своим нервом. Боится, боится. И, видно,
не зря боится. Видно, он и в самом деле натворил что-то серьезное. А раз
так, он ссориться ни в коем случае не будет, и на него можно нажать. Во
всяком случае, следует попробовать. Надо непременно узнать хоть какие-то
детали, обстоятельства совершенного им преступления и подержать его у Ильи
Захаровича хоть сутки, пока мы не получим сообщение о каком-либо похожем
преступлении и не "примерим" его к этому Лехе, к бандитской его роже, к
явно бандитским повадкам, судя по которым от этого парня можно ждать чего
угодно.
  - Ты номера-то брось, понял? - добавляю я угрожающе. - Отвечай человеку,
когда спрашивают. Закона не знаешь? Хозяин он.
  А добродушный Илья Захарович улыбается при этом так многозначительно, что
Лехе становится явно не по себе.
  - Счеты свели, - бормочет он.
  - Ты в Москве много бывал? - вкрадчиво шепелявит Илья Захарович. - Порядки
тут знаешь или как?
  - Первый раз залетел. Больше не сунусь.
  - И умно сделаешь, - кивает Илья Захарович. - Потому порядки здесь, паря,
особые, чтоб ты знал. Вот я на них зубы все съел, видал? - Он оскаливает
зубы, и я на секунду столбенею, но тут же вспоминаю, как он мне перед
приходом Лехи жаловался, что уже неделю ждет новый протез и даже
стесняется выходить на улицу.
  А Леха в усмешке кривит толстые губы, но в узеньких глазах его появляется
тревога. Ох, и неуютно же ему в Москве, даже страшно.
  - Чем кончал? - небрежно спрашиваю я. - Перышком?
  И, продолжая жевать, лениво и равнодушно закуриваю.
  Между тем вопрос очень важен. Если он ударил свою жертву ножом - это одно.
Нож можно выбросить, можно якобы случайно найти. За него не зацепишься. Да
и не всякий нож считается холодным оружием. Но если у Лехи пистолет, то
все меняется. С пистолетом его можно брать хоть сейчас, и надо брать. Это
слишком опасно. И прокурор немедленно даст санкцию на арест. А как же? У
нас это ЧП, преступник, вооруженный пистолетом.
  - Не все те равно чем? - угрюмо и недовольно отвечает Леха.
  Я пожимаю плечами.
  - Думал, может, тебе маслята нужны, а ты небось при капитале.
  Леха в ответ подозрительно щурится и, решившись, говорит:
  - При себе, робя, ничего нет. Вот, три сотни, и все.
  Он достает из кармана брюк деньги, красные десятки рассыпаются по столу.
  А Леха между тем выворачивает карманы. На столе появляется расческа,
кошелек, небольшой перочинный нож, которым убить человека никак нельзя,
грязный носовой платок. На Лехе толстый старый свитер и, кроме как в
брюках, карманов у него больше нет. Но в задний карман брюк он почему-то
не лезет. И я коротко приказываю:
  - Там чего? Покажь!
  Это все в порядке вещей. На это Леха обижаться и сердиться не должен.
Церемониться в таких случаях не принято. Надо знать, с чем пришел
незнакомый человек, что от него можно ждать и можно ли ему довериться. Все
тут обычно насторожены; за каждым что-то тянется и всем что-то грозит, а
кое-кого, бывает, и ищут уже. Поэтому чужака встречают подозрительно,
настороженно, и проверка неминуема. Это Леха знает, и кажется, к этому
готов. При моем напоминании он поспешно хватается за задний карман,
вытаскивает оттуда измятый, замызганный паспорт и небрежно швыряет его на
стол.
  - Вот там чего, - усмехается он. - Глядите.
  К сожалению, глядеть нельзя. Паспорт тут не пользуется уважением.
Наоборот, малейший интерес к паспорту может вызвать подозрение. И я, даже
не взглянув на него, с легким разочарованием говорю:
  - А я думал, тебе маслята нужны.
  - Пригодятся, - неожиданно заявляет Леха.
  При этом он хитро и многозначительно усмехается. Но мне почему-то кажется,
что он хочет казаться хитрее, чем есть. Какая-то в нем ощущается
прямолинейная грубость, ограниченность какая-то, неповоротливость мыслей,
часто свойственные тяжелым и очень сильным людям. Но в то же время он
недоверчив, насторожен и подозрителен, поэтому с ним надо быть очень
осторожным и следить за каждым своим словом, за интонацией даже.
  - Сколько тебе их требуется? - спрашиваю я.
  - А у тебя что, склад? - ухмыляется одними губами Леха, в то время как его
черные глазки за припухшими веками подозрительно буравят меня и пьяной
поволоки в них словно и не было, а ведь выпил, подлец, в два раза больше,
чем мы с Ильей Захаровичем.
  - Твое дело сказать сколько, - отвечаю, - а уж склад у меня или полсклада,
мое дело. Интерес у тебя нехороший. Дошло?
  До Лехи дошло, я вижу.
  - Ну, к примеру, полсотни можешь? - спрашивает он, поколебавшись.
  Почему-то он поколебался, прежде чем сказать.
  - Посмотрим, - отвечаю. - У тебя пушка-то какая?
  - Пушка?.. Как ее, заразу... - Он скребет затылок и неуверенно говорит: -
Кажись, "вальтер", что ли...
  - "Кажись"! - насмешливо передразниваю я. - А с какого конца она стреляет,
заметил, голова?
  - Твое дело достать что заказано, - озлившись, теперь уже пытается
передразнить меня Леха. - А что я заметил, мне знать. Дошло?
  Последние слова он произносит явно многозначительно. Что бы такое
особенное он мог заметить, интересно?
  - Ты, Леха, не сомневайся, - миролюбиво вставляет Илья Захарович. - Витек
что пообещает, то железно. Завтра все будет как штык. Верно, Витек?
  - Само собой, - киваю я. - Маслята мои, хрусты твои. Счет три один в мою
пользу. Сговорено?
  - Пойдет, - охотно соглашается Леха.
  Где же, интересно, у него пистолет? И почему он сразу не назвал систему?
Не такой уж он темный малый, чтобы не разбираться, что у него в кармане
лежит. Недавно приобрел? Все равно, система - это же первый вопрос. Тем
более, если стрелял уже из него. А может быть, это не его пистолет? И даже
не он стрелял? И в Москву он приехал тоже не один? Тут надо разобраться,
внимательно разобраться и не спешить. И не упустить этого Леху, не
упустить пистолет.
  Уже темнеет, и я начинаю прощаться. Напоследок говорю Лехе:
  - Не сомневайся, все будет в лучшем виде. Готовь хрусты. Будет надо, чего
хочешь достанем. Мы тут все дырки знаем. Главное, за дядю Илью держись.
  - Я в своем городе тоже чего хочешь достану, - говорит Леха.
  - Это какой такой? Вдруг залететь придется.
  Леха хмурится.
  - Придет время, скажу.
  - Ну, гляди. Как знаешь, - усмехаюсь я. - Голову, значит, доверяешь, а как
город звать - нет? Ну, чудик.
  - Голову я тебе тоже не доверяю и ему, - возражает Леха, кивая на Илью
Захаровича, потом, оглядевшись, многозначительно добавляет: - Если что тут
не так окажется, вон он первый с двенадцатого этажа через окно навернется.
  И нехорошая усмешка кривит толстые его губы.
  - А ты за мной? - мягко спрашивает Илья Захарович.
  - Ладно, замнем для ясности, - вмешиваюсь я. - До завтра.

  Утром, на работе, я первым делом просматриваю суточную сводку происшествий
по городу. Ничего, однако, что можно было бы "примерить" к Лехе, не
случилось. Убийств по городу одно, причем в пьяной драке, и убийца тут же
задержан. И все остальное тем более не имеет к Лехе никакого отношения.
Три квартирные кражи совершены днем, когда Леха обедал в ресторане или уже
сидел с нами. Два уличных грабежа произошли вечером; у мужчины сорвали
шапку и у женщины отняли сумку с деньгами, - в это время Леха уже был у
Ильи Захаровича, да и ждать от него таких мелочей не приходится. Одно
изнасилование случилось поздно, когда Леха небось уже спал, а та женщина
сначала пила с полузнакомыми мужиками в котельной, пьяная плясала там, ну,
а потом побежала в милицию. И уже, конечно, не относятся к Лехе три
автомобильных наезда на пешеходов, угон мотоцикла, два небольших пожара и
пропавшие дети.
  Я сижу в кабинете Кузьмича, и мы просматриваем суточную сводку
происшествий по городу. Тут же и Валя Денисов. Он осторожно замечает:
  - Может быть, они убили тоже приезжего и труп спрятали?
  - М-да... Вполне может быть и так... что приезжий... - недовольно ворчит
Кузьмич, откидываясь на спинку кресла, и трет ладонью седоватый ежик волос
на затылке. - Надо, милые мои, вокруг этого Лехи чертова поработать.
Кажется, какая-то неприятная перспектива тут для нас все-таки откроется.
  - Но ведь ни одной зацепки пока, ни одной! - досадливо восклицаю я. - Если
бы хоть с пистолетом его прихватить.
  - Надо узнать, где вообще его вещи, - замечает Валя. - Приезжий все-таки.
  - Да, - соглашается Кузьмич. - Нужна какая-то комбинация, чтобы он привел
на тот адрес, где ночевал. И вторая комбинация, возможно, потребуется,
чтобы к пистолету привел. Но патроны ему при этом давать ни в коем случае
нельзя.
  - Но показать? Только показать из своих рук - можно? - с улыбкой спрашиваю
я. - От этого ничего не случится?
  - А что это тебе даст?
  - Пока не знаю, - честно признаюсь я.
  - Он плохо знает пистолеты, - напоминает Валя. - И калибры, конечно, тоже.
  И тут меня осеняет. Валя, сам того не подозревая, подал блестящую идею. Я
торопливо развиваю свой план. Кузьмич ухмыляется в усы.
  - Что ж, попробуй, - говорит он. - Вообще-то неплохо придумано. Одна
слабинка только есть. Продумай, откуда все взял. И еще помозгуйте-ка
вдвоем пока над первой комбинацией. Адрес надо узнать непременно.
  - Может быть, и пистолет там? - как всегда, неуверенно, полувопросительно
даже, предполагает Валя.
  - Может, там, а может, и не там, - качает головой Кузьмич. - Даже, скорей
всего, не там, мне думается. И третье, что надо узнать, это все, что
возможно, о совершенном убийстве.
  - Если это вообще убийство, - вставляет Валя.
  В нем сидит "ценнейший дух сомнения", как высокопарно выразился однажды
мой друг Игорь Откаленко. Но меня этот "дух" иногда раздражает.
  - Уверен, что они все-таки что-то совершили, - упрямо возражаю я.
  - Вот именно, что "они", - многозначительно замечает Кузьмич. - И я так
думаю. Один он навряд в Москву заскочит. И вот это, - он грозит мне
очками, которые, как обычно, крутит в руках, - это четвертое, что надо
узнать: один он или нет и где остальные. Всех подобрать надо, всех до
единого, помни.
  Итак, предстоит выяснить четыре обстоятельства, которые назвал Кузьмич:
где пистолет, где Леха скрывался все предыдущие дни в Москве, что и где
он, в конце концов, совершил, и, наконец, последнее - один ли он приехал в
Москву, и если не один, то где находятся его сообщники.
  Что касается пистолета, то я, кажется, придумал неплохую комбинацию, идею
которой подал Валя Денисов. Когда мы выходим от Кузьмича, он по поводу
моего плана замечает, как всегда, негромко и полувопросительно:
  - Может быть, пистолет приведет и к тому адресу, и к преступлению, и к
соучастникам. Не думаешь?
  - Надо бы так сделать, - отвечаю я.
  Но как это сделать, я пока не знаю, и это не дает мне покоя. Ведь других
зацепок у нас пока нет.
  Мы с Валей заходим ко мне в комнату. Стол Игоря пуст. Игорь уже неделю как
в командировке, и, когда вернется, неизвестно.
  - Я думаю, его надо испугать, - предлагает Валя. - Чтобы растерялся,
понимаешь? Чтобы совета попросил, помощи. А для этого ему придется и
кое-что о себе рассказать, никуда не денешься. И тогда...
  Валя не успевает закончить. Звонит телефон. Я поспешно хватаю трубку,
потому что все время жду каких-то звонков, из разных концов города, от
самых разных людей. Одновременно у меня крутится с десяток самых
разнообразных, неотложных дел. Будьте спокойны, мы зря деньги не получаем.
Ну, а звонок может означать и появление нового срочного дела. Вот такая у
меня сумасшедшая, проклятая и любимая работа, без которой я уже не проживу.
  - Лосев слушает, - говорю я в трубку.
  - Здорово, Витек, - усмехаясь, отвечает знакомый голос. - Привет от Лехи.
  - Здорово, дядя Илья, - смеюсь я в ответ. - Чего он делает?
  - Спал как убитый. А сейчас меня с хлебом ждет. Завтракать будем. Звонил
при мне бабе какой-то. Видно, на работу. Зовут Муза Владимировна.
  - Что он ей говорил?
  - Ничего не говорил. Ее на месте еще не было. Боюсь, как бы без меня не
дозвонился. Ты когда приедешь?
  - Часа через полтора.
  - Придумали кое-чего?
  - Не без того. А Леха ничего по делу не говорил?
  - Нет. Опасается, я вижу. Очень насторожен.
  - Ладно. Вы номер, который он набирал, не заметили?
  - А как же? Пиши.
  Илья Захарович диктует мне номер телефона. Экий молодец. Глаза такие, что
молодой позавидует.
  Мы прощаемся. Я передаю номер телефона Вале.
  - Уточни, что это за учреждение и кто такая Муза Владимировна, где живет,
ну, и все прочее, что требуется.

  Через час я уже мчусь в машине к Илье Захаровичу, по дороге лихорадочно
соображая, как себя там вести.
  Врываюсь я в маленькую квартиру как буря, не то испуганный, не то
обозленный, это пусть уже Леха сам решает. И, едва успев поздороваться,
накидываюсь на него:
  - Что ж ты, дурила, наделал? Ведь труп-то нашли.
  Леха, опешив от моего напора, секунду смотрит молча на меня, потом
неуверенно говорит:
  - Не...
  - Вот тебе и "не". Приметы же сходятся!
  - Какие такие приметы? - не понимает Леха.
  - Да твои, дурья голова, твои!
  - Ну да?
  Леха пугается. Он даже меняется в лице. А маленькие черные глазки под
припухшими веками продолжают зло и недоверчиво буравить меня.
  - Уж будь спокоен, - говорю я. - В Москву небось попал. Это тебе не под
алычой пузо греть... - И деловито спрашиваю: - Где ты его хоть завалил,
какой примерно район?
  - А я знаю ваши районы? - пожимает широченными плечами Леха. - Почем я
знаю какой?
  - Ну, ты хоть примету дай. Я Москву всю обегал.
  - А тебе зачем?
  - Во, доска! - призываю я в свидетели Илью Захаровича и снова обращаюсь к
Лехе: - Ты соображаешь, куда попал? Да если тебя ищут по мокрому делу, то
целый ты отсюда не выберешься, понял?
  - Сам - нипочем, - подтверждает Илья Захарович. - Если только кто поможет.
  - А что он, к примеру, сделать может? - довольно нервно спрашивает Леха,
торопливо закуривая и, словно на улице, прикрывая спичку ладонями, потом
откидывается на спинку стула и испытующе смотрит на меня.
  - Что может сделать? - переспрашиваю я. - Да все, что потребуется. К
примеру, скажем, маслят добыть, как договорились. Не передумал?
  - Ты что? - оживляется Леха. - А ну, давай.
  - Нет, милый человек, - спокойно качаю я головой. - Связываться с тобой
таким делом я погожу. Мои маслята небось не в лесу растут. И мне еще
свобода не надоела. А за такие дела знаешь что отламывается?
  - Чего же ты ждать собрался?
  - А вот охота мне, понимаешь, знать, в самом деле тебя ищут или тут
ошибочка вышла.
  - Ты же говоришь, ищут, - хмурится Леха. - Или брешешь?
  - Брешет пес! - огрызаюсь я. - А твои приметы вроде бы те самые, что мне
шепнули. - Я вглядываюсь в Лехину круглую рожу. - Но все дело в трупе. Где
ты его завалил?
  - Говорю, не знаю.
  - Темнишь, Леха? - угрожающе говорю я. - Ну, гляди. Сам все равно теперь
из Москвы не выберешься. Захлопнуло тебя здесь.
  И я энергично сжимаю перед его носом кулак.
  Лехе становится явно не по себе, он нервно затягивается и яростно мнет
недокуренную сигарету в стеклянной пепельнице.
  - Ладно, - решается он. - Сейчас вспомним.
  Леха морщит лоб и энергично скребет затылок.
  - Значит, так, - говорит он. - Здоровущая церковь там недалеко. Видно ее с
того двора даже. Потом, вокзалы рядом. Вот в том дворе мы его... вечером.
  "Мы"! Леха впервые сказал "мы".
  - Неужто пальнули? - пугается Илья Захарович.
  - Еще чего, - самодовольно усмехается Леха. - Мы его - чик! И не кашляй. А
потом Чума камнем по лампочке. И тикать.
  - Так, может, вы его не до смерти? - спрашиваю я и с трудом подавляю даже
малейшую нотку надежды в своем голосе.
  - Все точно, - отвечает Леха. - Не дышал уже.
  - Да ведь вы утекли, - настаиваю я.
  - Вернулись потом. В сарай чей-то затащили. И за доски спрятали. Теперь до
весны, это точно, - словно сам себя успокаивая, говорит Леха.
  - А сарай-то чей был? - продолжаю расспрашивать я.
  - Хрен его знает. Мы петлю вывернули, а потом на место поставили. Так что
ничего они не нашли, брехня все, - убежденно заключает Леха.
  И лениво тянется снова к сигаретам.
  - А что, Леха, не страшно тебе было убивать, а? - спрашивает Илья
Захарович, и я вижу, как чуть заметно задрожали вдруг толстые Лехины
пальцы, в которых он уже зажал сигарету.
  - Чего ж тут страшного? - храбрясь, отвечает он. - Чик и... готово.
  - Много страшного, - вздыхает Илья Захарович. - Если в первый раз,
конечно. Человеческая жизнь, Леха, чего-нибудь стоит. Что твоя, что
другого. Как считаешь? Охота тебе, скажем, помереть?
  - Кому ж охота?
  - Ну вот. А ты говоришь, отнять ее нестрашно.
  - Пьяный я был, - хмуро говорит Леха, отводя глаза и стараясь не смотреть
на свои руки.
  Нет, совсем не спокойно у него на душе, мутно там, тошно и страшно, я же
вижу. И это больше, чем любые его слова, свидетельствует о том, что Леха и
в самом деле замешан в таком жутком преступлении, как убийство. И замешан,
оказывается, не один. Но мы, однако, ничего об этом убийстве не слышали.
Неужели они на самом деле спрятали труп в каком-то сарае?
  - Ну, кое-чего я вспоминаю в том районе. Ты меня поправь, если не так, -
медленно говорю я, словно в самом деле роясь в своей памяти. - Двор этот
проходняк... Оттуда как раз Елоховская церковь видна... Ворота железные,
на цепи, но пройти можно...
  - Прямо в доме ворота, забора нет, - вставляет Леха.
  - Точно, - соглашаюсь я. - Двор небольшой такой, тесный, - продолжаю как
бы вспоминать я. - Детская площадка посередине, а справа сараи, штук
шесть, так, что ли?
  - Точно, - удивленно таращится на меня Леха. - Только сараи прямо будут,
за площадкой. А справа дом.
  - Ага. Трехэтажный, кирпичный...
  - Не. Пяти. А с третьего этажа тот шел, ну которого мы...
  Леха вдруг запинается, решив, что сказал что-то лишнее, и, усмехаясь,
добавляет, надеясь, видимо, отвлечь мое внимание:
  - Лопухи! Среди зимы надумали ворота красить зеленью какой-то.
  - Да ладно, - небрежно машу я рукой, словно и думать мне надоело над всей
этой ерундой.
  Что ж, теперь пожалуй, можно попробовать отыскать тот двор. Вполне можно
попробовать.
  Мне, однако, не дает покоя пистолет. Я ни на минуту о нем не забываю, пока
веду разговор с Лехой. Это дело нешуточное. Если я этот пистолет не найду,
если он останется у кого-то из бандитов, страшно подумать, что может
случиться. И все, что случится, будет цел