Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
жение, его попытку сбить
нас со следа.
- Ну конечно, - говорю я насмешливо, - такой мелкой шавке не положено
знать, где что лежит. Ее дело кусать кого прикажут и тявкать на ветер.
Совко резко поворачивается в мою сторону. Узкое лицо его вспыхивает,
заливается краской, кривятся, дрожат пухлые губы, и пустые глаза сейчас
полны злобы. Здорово, кажется, я его задел, самолюбивый он парень, с
гонором.
- А ты... - еле сдерживаясь, говорит он. - Ты помалкивай. Еще увидим, кто
из нас тут шавка.
- Давай, давай, - подстегиваю я его. - Но на дачу тебя все-таки не
пустили, выходит. Ты небось и зеленые "Жигули" тоже ни разу в том дворе не
видел.
Я помогаю Кузьмичу "кольцевать" слабый пункт, на который мы так неожиданно
наткнулись.
- Какие еще "Жигули"? - раздраженно спрашивает Совко, но тут же,
спохватившись и не желая, видимо, выступать в роли мелкой шавки, которой
чего-то не доверяют, добавляет: - Меня на солому не купишь. Фиг я тебе
чего скажу, заруби это себе.
Странно, но у меня такое ощущение, что он ничего об этих "Жигулях" не
знает. Неужели у них так поделены роли? Что-то не верится. Тем не менее на
"Жигулях" Совко оступился. Уловил это Кузьмич? Наверное. Во всяком случае,
он переходит к новой теме.
- Учтите, - говорит он Совко, - Музу мы пока отпустили.
- А если бы и захотели посадить, то не смогли бы, - усмехается Совко. -
Нет за ней ничего, не прицепитесь.
- Да, не успели вы втянуть ее в свои дела, это мы знаем. А верно, что вы
жениться на ней собрались?
- Не ваше дело, - снова начинает грубить Совко.
- Ошибаетесь, - терпеливо, не повышая голос, возражает Кузьмич. - Я уже
вам сказал: теперь все, что касается вас, касается, к сожалению, и нас. А
Музе вы только искалечите жизнь. Куда например, вы хотите ее увезти?
Домой, где жена с дочкой вас ждут?
- Увез бы - не нашли, - нагло говорит Совко, - сколько бы ни вынюхивали.
Такими бабами не бросаются, когда они сами в руки идут.
- Еще бы, - усмехаюсь я. - Она же по глазам гадает и своя до смерти, так,
что ли? Еще и завалить обещал, когда надоест, чтобы другому не досталась.
И тут Совко резко поворачивается, готовый, кажется, кинуться на меня,
светлые глаза его странно вспыхивают и заметно бледнеют покрытые
золотистым пушком щеки. Он стискивает кулаки и, захлебываясь, кричит:
- Не цапай!.. Убью!.. Моя Музка, понял?!. Моя!.. С Гвимаром не пошла, на
миллионы его плюнула!.. А на тебя, копеечника, гниду, и не посмотрит!.. Ни
с кем не пойдет!.. С Ермаковым даже не пойдет! Понял?! Ни с кем! А со мной
на край света!.. Пальцем только поманю!..
- Чтобы ты ее там завалил? - насмешливо осведомляюсь я.
- У-у!..
Совко по-тигриному, стремительно кидается на меня. Я даже не успеваю
вскочить и бью его двумя ногами, когда он уже совсем близко и защиты от
этого удара нет.
Он валится на пол и истошно орет. Это уже симуляция. Я ударил его в
четверть силы, это, скорее, был даже не удар, а толчок, который лишь
свалил его. Но Совко орет истошно, симулируя боль и истерику.
Я по-прежнему сижу на диване. Кузьмич невозмутимо крутит в руках очки. Мы
терпеливо и равнодушно ждем. Совко постепенно затихает и настороженно
поглядывает на нас, продолжая лежать на полу.
- Так, - говорит наконец Кузьмич. - Ну, вставайте, Совко. Чего уж там.
Но Совко продолжает лежать, неудобно подвернув под себя ногу и закрыв
локтями лицо; мне виден только один его глаз, в нем настороженность и
злоба прямо-таки волчья.
- Решил отдохнуть, - насмешливо говорю я. - Собраться с мыслями хочет,
чего бы такое еще выкинуть.
Совко меняет позу, нога, видно, затекла. И это движение заставляет его
невольно сделать еще одно, потом еще. В конце концов он медленно
поднимается и, ни на кого не глядя, усаживается на стул, машинально
поддернув на коленях брюки. Ишь ты, навыки какие заимел.
- Ну вот, - удовлетворенно говорит Кузьмич. - Если не возражаете, то
продолжим наш разговор.
К такому обращению Совко, кажется, не привык. Он недоверчиво взглядывает
на Кузьмича и усмехается.
- Можно и продолжить, - снисходительно соглашается он.
- Тогда перейдем от людей к фактам, - говорит Кузьмич. - Как договорились.
Напомню только, что о половине из названных мною людей вы нам ничего еще
не успели рассказать. Так будем считать.
- Не последний раз видимся, еще успею, - приходит в себя и пытается
острить Совко.
- Уж это конечно, - спокойно соглашается Кузьмич. - А мы не забудем
спросить. Так вот, факты. Первый из них - это убийство Семанского. Вы не
будете отрицать, что присутствовали при нем?
- Во, во, - удовлетворенно подхватывает Совко. - Присутствовал. Это точно.
- Так и Красиков говорит, - замечает Кузьмич.
При этом он словно не замечает ошарашенного взгляда Совко. Как это так,
"Леха говорит", если его тут нет и никогда не было.
- Он же сказал и про лампочку, и про сарай, - как ни в чем не бывало
продолжает Кузьмич. - Между прочим, вы с того двора сначала бежать было
собрались, а потом вернулись. Почему?
- Леха его в сарай уволочь захотел.
- Леха? - переспрашивает Кузьмич. - Стоит ли в этом пункте путать, Совко?
- Леха, - упрямо повторяет тот.
- Давай, давай, вали на него все, - говорю я. - Он тебе пока ответить не
может. Но мне он сказал, что ты велел вернуться.
- Врет.
- Кто врет, это мы скоро разберемся, будь спокоен.
- А может, и не он, и не вы? - спрашивает Кузьмич. - Может... Лев
Игнатьевич велел, ну-ка, получше вспомните.
- Не было его там, - твердо говорит Совко.
- Но спрятать он мог велеть. Днем-то он в том дворе бывал, сараи видел.
- Откуда взяли, что бывал?
- Откуда, - усмехается Кузьмич, - про это мы друг друга пока спрашивать не
будем.
Это звучит у него вполне миролюбиво, даже деловито и располагает к
спокойному разговору. А Совко, видимо, уже устал от напряжения, от
необходимости все время быть начеку, все время что-то придумывать и что-то
скрывать. Ему сейчас страсть как хочется поговорить спокойно, как бы
доверительно и тихонько попытаться выяснить, что же мы в конце концов
знаем, чем располагаем. Я же вижу, сейчас у него в голове от наших
разнообразных и неожиданных вопросов полный ералаш. И это больше всего его
волнует.
- Так правильно я говорю насчет Льва Игнатьевича? - спрашивает Кузьмич. -
Мы ведь договорились очевидные вещи не отрицать.
Ничего тут, конечно, очевидного нет, но фраза эта толкает на
откровенность. И Совко сейчас не до ее точного смысла.
- Да не влезает он в такие дела, - машет он рукой.
- Ладно, - соглашается Кузьмич. - Не влезает так не влезает. Кстати, где
он сейчас находится, вы, конечно, не знаете?
- Само собой, - нахально улыбается Совко.
- Напрасно. Впрочем, подумайте. Может быть, он тоже подтвердит, что не вы
совершили убийство. Одних ваших слов мало, сами понимаете. И на Красикова
надежды тоже мало, ему себя надо будет спасать. Словом, я вас не тороплю.
Подумайте. Ничего страшнее этого обвинения вам не грозит. И тут каждый
свидетель важен. Кстати, с какого этажа спускался в тот вечер во двор
Семанский?
- Черт его знает, с какого, - рассеянно отвечает Совко.
Похоже, он всерьез задумался над словами Кузьмича, и ему не до пустяковых
вопросов.
- Красиков сказал, с третьего...
- Ага. Вроде с третьего.
- Кто там живет, не знаете?
- Деятель какой-то. Гвимар к нему все шастал.
- Как этого деятеля зовут?
- А хрен его знает.
- Ты же его квартиру обчистил, - насмешливо замечаю я со своего дивана. -
Хоть бы узнал, кого грабишь.
- Пошел ты к... - Совко мгновенно вскипает. - Не знаю никакой кражи. Понял?
Смотри-ка, убийство признает, а квартирную кражу признавать не желает.
Интересное кино. Впрочем, от убийства он надеется отвертеться, а от кражи
не удастся. Кроме того, кража - это немалая добыча, и в ней немалая его
доля, которую он надеется, видно, получить, когда выйдет на свободу.
Интересно, дожмет его сейчас по этому пункту Кузьмич или отложит.
- Ладно, - говорит Кузьмич. - И это тоже оставлю вам для размышлений.
Только имейте в виду, по краже мы имеем в отношении вас прямые улики. Так
что отрицаете вы сейчас тоже очевидную вещь. И еще, - многозначительно
добавляет Кузьмич, - впереди у нас с вами разговор о Ермакове.
- Чего?! - ошеломленно спрашивает Совко и таращит свои светлые, пустые
глаза на Кузьмича.
- О Ермакове, - властно повторяет Кузьмич.
Совко уже, конечно, забыл, что в припадке ярости случайно назвал эту
фамилию: "Даже с Ермаковым", по его мнению, не уйдет Муза. "Даже"! И вот
сейчас, когда эту фамилию называет Кузьмич, на Совко такая осведомленность
действует, конечно, ошеломляюще.
В таком состоянии и уводит его конвой.
Допрос окончен.
Теперь Совко будет мучительно соображать, в какую ловушку он угодил, что
нам еще известно и что ему грозит теперь. Не позавидуешь его состоянию.
Но и нам тоже не позавидуешь. Дело все больше осложняется, все новые люди
появляются в нем, все загадочнее их роль, все запутанней связи.
- Давай-ка, милый мой, подведем кое-какие итоги, - предлагает Кузьмич,
когда мы остаемся одни. - Кое-что мы до конца все-таки не довели, как
считаешь?
- И кое-что новое нам открылось, - добавляю я.
- Именно что, - кивает Кузьмич. - Словом, давай, разберемся, пока все в
памяти свежо. И кое-какие пункты себе запишем. Возьми-ка листок, - он
достает из ящика стола лист бумаги, протягивает мне, потом придвигает к
себе стопку остро очиненных карандашей и продолжает: - Значит, первое.
Кое-какие пункты мы не дожали, их запомнить надо и потом Виктору
Анатольевичу передать. Например, об этом самом Семанском. Раз уж Совко
признал, что знаком с ним, надо было поглубже копнуть: чего он про него
знает? Вот, допустим, он сказал, что тот шастал часто к Купрейчику. А
зачем? Случайное знакомство ведь.
- Это по словам самого Купрейчика, - с ударением подчеркиваю я. - И якобы
исключительно из-за интереса обоих к живописи.
- Вот, вот. Словом, пункт этот остается открытым. До следующего допроса.
Так. Что еще?
- Еще неведомый Лев Игнатьевич, - напоминаю я. - Кроме имени мы,
по-видимому, и приметы его знаем.
- М-да... - задумчиво соглашается Кузьмич. - Фигура, кажется, интересная.
Это с ним Совко приходил обедать в ресторан к Музе. И его видели во дворе.
Но тут... Да, тут, пожалуй, рано подступать к Совко. Тут, милый ты мой,
надо будет чуток подготовиться. Для начала сделаем-ка мы о нем запрос в
Южноморск, а? Запиши-ка это вторым пунктом, запиши.
Я добросовестно записываю.
- Сейчас и позвони, - добавляет Кузьмич. - Прямо по спецсвязи. Может, у
них что и есть на этого Льва Игнатьевича. Тоже небось оттуда. Вот так, -
он удовлетворенно вздыхает. - Ну-с, что там еще у нас?
- А еще Ермаков, - говорю я, - если пока по людям идти. Это и вовсе для
нас темное место.
- Да уж. Прямо удивительно, как это у него сорвалось. Ты его, между
прочим, довел, чего уж там говорить.
И непонятно, чего больше в этот момент в голосе Кузьмича - удовлетворения
или укоризны. Поэтому я предпочитаю на реплику не реагировать.
- Может, и о нем заодно запрос сделать, о Ермакове этом? - предлагаю я.
- Давай попробуй...
Но в голосе Кузьмича сквозит какое-то сомнение.
- Думаете, его там не знают? - спрашиваю я.
- Думаю я другое... - качает головой Кузьмич.
В который раз он начинает выравнивать карандаши, лежащие перед ним на
столе. У Кузьмича прямо-таки страсть к остро отточенным карандашам.
Я молча жду, стараясь угадать, что он думает.
- Видно, это еще тот судак, - говорит наконец Кузьмич. - Голыми руками его
не возьмешь. Тут, милый мой, очень осторожно надо идти. Очень. Чтобы чего
не испортить. Понятно тебе?
- Так не запрашивать пока?
- Здравствуйте! Кто же это говорит? - почему-то вдруг сердится Кузьмич. -
Пиши, пиши. Пункт третий это будет.
Он недовольно следит, как я делаю очередную запись, и, когда кончаю,
добавляет сварливо:
- И, чтобы с людьми кончить, заметим себе, что парня с зеленым кашне и
этого самого Купрейчика он, видите ли, и вовсе вроде бы не знает.
- Вот именно, что "вроде бы", - говорю я. - Врет он.
- То, что врет по этому пункту, тоже интересно. Запиши, будь добр.
Кузьмич уже не сердится, он даже как будто извиняется за невольный срыв. Я
понимаю, ему тоже нелегко дался этот допрос.
- А теперь чего мы не дожали с тобой по фактам? - говорит Кузьмич. - Как
думаешь? Что-то ведь не дожали.
- Насчет зеленого "Жигуля". По-моему, он эту машину ни разу не видел, -
говорю я. - А с другой стороны, быть этого не может.
- Да, - соглашается Кузьмич. - Странный момент. Как только подобраться к
нему, пока неясно.
- Надо подумать, Федор Кузьмич. Стоит подумать.
- Именно что. Запиши пока. - Он делает паузу, пока я записываю, потом
спрашивает: - Что у нас еще по фактам осталось неясным?
- Убийство признает, а кражу нет, - напоминаю я.
- Ну, это, пожалуй что, понятно. С убийством, с кражей. Тут только... Да,
вот что! Мотив убийства остался неясен. Ведь это только наше
предположение, что добычу не поделили. А на самом деле? Вот о чем мы с
Совко еще не поговорили. Ну-ка, запиши.
В голосе Кузьмича чувствуется досада. Действительно, это важный момент, и
мы чуть было его не упустили. Я так, честно говоря, просто упустил.
- Да, запиши-ка, - повторяет Кузьмич и заключает: - Вот теперь, я думаю,
все. Как считаешь?
- Вроде бы да, - соглашаюсь я, проглядывая свои записи.
- Тогда двигай, - говорит Кузьмич и смотрит на часы. - Вон уже четвертый
час. Быстро время как идет. Поторапливайся, пока они все на месте в
Южноморске, пока рабочий день там не кончился. И погляди, Денисов
вернулся? Что-то он не звонит. Ну, давай, давай. Я пока в госпиталь
позвоню, как там сегодня наш Петр.
Я торопливо выхожу из кабинета Кузьмича, закуриваю и уже не спеша иду по
длиннейшему коридору в дежурную часть. Оттуда я звоню в Южноморск. К
аппарату зову знакомого сотрудника уголовного розыска.
За эти годы у меня появилось бесчисленное количество знакомых коллег в
самых разных уголках страны. То я туда приезжал по служебным делам, и эти
люди помогали мне выполнить задание; то приезжали в столицу они, и тогда
помогал им я. Это один из главных законов нашей непростой и не совсем
обычной работы: взаимопомощь, быстрая, четкая, заинтересованная. Без нее
мы как без рук. При современной технике, которой ведь пользуется и
преступник - телеграф, междугородный телефон, поезд, самолет, автомобиль,
- только быстрота принятия и выполнения решений может обеспечить успех
любой операции. Если вчера нельзя было отложить что-то на день в наших
делах, то сегодня это нельзя отложить даже на час, в таком темпе мы теперь
живем.
На другом конце провода меня отлично понимает Давуд Мамедов, давний мой
приятель. Я ему как-то здорово помог в Москве, и он до сих пор не может
успокоиться, горит желанием ответить мне тем же. Кажется, это ему скоро
удастся.
- Значит, приедешь? - радостно переспрашивает он. - Ай как хорошо!
Непременно приезжай. Пусть зима, пусть снег, у нас его ай сколько в этом
году! Все равно приезжай. Все сделаем. Правда приедешь? - словно не веря
собственным ушам, снова спрашивает он. - Или нет, а?
- К тому идет, - отвечаю я. - А пока ты мне тех двоих побыстрее установи.
И незаметно, Давуд. Совсем незаметно. Лучше ничего не узнавай, только не
засветись. Ты меня понял?
- Как не понять? Понял, конечно.
Я отправляюсь к себе. По дороге выясняю, что Валя Денисов еще не появился.
У Вали важное задание, и я жду его тоже с нетерпением.
У себя в комнате я устало опускаюсь в кресло и снова смотрю на часы.
Половина пятого. Вроде ничего особенного сегодня не сделал, но чертовски
устал. А ведь дел еще уйма. И они почему-то не убывают. Даже наоборот.
Прямо как гидра какая-то сказочная. Выполнишь одно дело, а на его месте
появляются два новых. Вот и крутись как хочешь. Кстати, обедать тоже надо,
и я машинально опять смотрю на часы.
Звонит городской телефон. Я снимаю трубку:
- Слушаю. Лосев.
- Здравствуйте, Виталий Павлович, - раздается незнакомый мужской голос,
солидный, скрипучий, немолодой, вполне спокойный и уверенный. - Вы меня не
знаете. Но я могу быть вам полезен. По телефону всего, конечно, не скажешь.
- Понятно, - говорю я, не очень удивляясь такому звонку: в нашей работе
нечто подобное случается нередко. - Что ж, заходите, потолкуем.
- Нет. Желательно встретиться в городе, - говорит незнакомец.
Ну что ж. И к таким встречам я тоже привык.
- Где именно? - спрашиваю я.
- Допустим, в центре. На улице Горького. Перед Центральным телеграфом.
- Когда?
- Через час, если вам удобно. Сейчас... половина пятого.
- Да. Сейчас половина пятого, - подтверждаю я, взглянув на часы. -
Согласен. Через час. Как мы узнаем друг друга?
- Узнаю вас я. И подойду, если... все будет тихо вокруг вас.
- Не беспокоитесь, - усмехаюсь я.
Ишь ты! Какой осторожный господин. Мне только не очень нравится, что он
меня знает, а я, видимо, его нет. Это уже, выходит, кое-какое у него
преимущество. А я люблю начинать игру во всяком случае на равных условиях.
Но это, к сожалению, не всегда удается.
Я мысленно перебираю все законченные и незаконченные дела, по которым
может произойти такая встреча, и, конечно, прихожу к выводу, что она может
произойти по десятку поводов. Остались, например, некоторые неясности по
недавно законченному нами делу, а на свободе кое-какие личности продолжают
суетиться, и некоторые из них меня знают. То же происходит и еще по одному
непростому делу, даже я бы сказал, неожиданному, в области, как мы
полагали, вовсе не "криминогенной", то есть не чреватой преступлениями.
Как-нибудь я об этом деле расскажу. Наконец, мы сейчас вместе с уехавшим в
командировку моим другом Игорем Откаленко подбираемся к одной потенциально
весьма опасной группе и, увы, только что сделали крайне неосторожный шаг.
И теперь подобный звонок вполне может последовать и оттуда. Вот это было
бы очень неприятно.
Словом, гадать бессмысленно, проще всего подождать час. Кстати, может
быть, вернулся наконец Денисов?
Я звоню ему, но никто не отвечает. Досадливо бросаю трубку и тут же снова
хватаюсь за нее и набираю новый номер. Нет. Кузьмич тоже куда-то ушел.
Интересно, он дозвонился в госпиталь? Впрочем, я это могу превосходно
сделать и сам, даже лучше его. Ох, у меня уже немало знакомых в этих
безрадостных местах, и в частности, в нашем госпитале.
Набираю длинный городской номер и, когда мне отвечает мелодичный девичий
голосок, осведомляюсь:
- Это Лена?
- Да. Кто говорит?
- О, как я удачно попал, - вполне искренне радуюсь я. - Это Лосев, такой
длинный-длинный, несчастный пижон из угрозыска. Может быть, остался в
памяти?
Лена смеется.
- Чего это вы на себя наговариваете? Кавалер что надо. Вы, конечно, насчет
Шухмина интересуетесь?
- Нет. Я насчет Пети. Знаете такого? Толстого-толстого, несчастного...
Лена снова смеется. И по ее беззаботному смеху я уже догадываюсь, что Петя
в порядке, в относительном, конечно, порядке, но все же.
Так оно и оказывается.
- На той неделе встречайте, - говорит Лена.
- Непременно. С цветами. Конечно, для вас.
- Придется с этим подождать до весны, - вздыхает Лена.
- Леночка, вы недооцениваете нашу фирму. Мы все можем, если захотим.
Некоторое время мы еще болтаем, и Лена сообщает мне всякие дополнительные
сведения о Пете, которыми справочная обычно не располагает. Мне ясно, что
Лена сегодня сама забегала к нашему другу. Кроме того, она охотно берется
передать от меня привет и всякие туманные слова, из которых Петя поймет,
что дела развиваются нормально и даже есть кое-какие успехи. Очевидно,
Лена собирается еще раз посетить Петра. С ее стороны это очень чутко.
Мы заканчиваем разговор, и я смотрю на часы. Пора, однако, двигаться. До
телеграфа я, пожалуй, пройдусь пешком, и еще останется минуты три, чтобы
приглядеться со стороны к месту встречи.
На улице холодно и вьюжно. Правда, таких сумасшедших холодов, как в