я. - Но вот к краже у вас этот
человек какое-то отношение, видимо, имеет. И возможно, к убийству тоже.
  - Тут я вам плохой помощник, - машет рукой Виктор Арсентьевич и указывает
на вазу. - Да возьмите же что-нибудь.
  - Спасибо.
  Я машинально беру апельсин и начинаю его чистить.
  Виктор Арсентьевич после некоторого колебания все же интересуется:
  - А почему вы решили, что он имеет отношение к убийству?
  - Кто?
  - Да этот... Лев Игнатьевич.
  - Потому что он серьезно поссорился с Гвимаром Ивановичем и знал одного из
убийц.
  - Что вы говорите?! Значит, и вы этих убийц знаете?
  - Знаем.
  - И не задержали?
  Я усмехаюсь.
  - Пресс-конференцию по этому делу проводить еще рано.
  - Да, да. Извините. Я не должен вам задавать такие вопросы, понимаю.
  - А я не должен был вам на них отвечать.
  - И все-таки ответили, - улыбаясь и как бы с упреком говорит Виктор
Арсентьевич.
  - Да. По слабости характера, - я тоже улыбаюсь. - А вот вы наоборот -
должны были ответить, но не ответили.
  - Так я же вам уже...
  - Да, да, - киваю я. - Вы его не знаете. Я понимаю.
  Однако понимаю я совсем другое. Поведение Виктора Арсентьевича мне не
нравится. Что-то он все-таки от меня скрывает, что-то не договаривает.
Почему? Возможно, он боится, что все эти знакомства конечно же запачкают
его. А тут еще и убийство. Что ж, это вполне возможно. И все же он должен
мне довериться, и все рассказать. Вот как только этого добиться? Но, в
конце концов, он же сам заинтересован, чтобы все распуталось.
  - Я хочу, Виктор Арсентьевич, обрисовать вам ситуацию, в которой вы
оказались, - говорю я. - До конца вы ее, по-моему, не оценили. Это и
понятно. Мне все же как-никак виднее. И я вам помогу.
  - Что ж. Слушаю вас.
  - Так вот. Ситуация, конечно, малоприятная. Вокруг вас, а точнее, вокруг
вашей квартиры, крутилась целая шайка. Наблюдали, изучали, составляли
план. Но предварительно им надо было убедиться, что игра стоит свеч, то
есть что в квартире, грубо говоря, есть что брать. Кто-то дал такую
информацию, и игра началась. По всему видно, что готовились умело и
тщательно. Интерес к вам, а точнее, к вашей квартире...
  - Почему вы все время в этом пункте сбиваетесь? - подозрительно, даже
нервно спрашивает вдруг Виктор Арсентьевич. - Лично я для них интереса,
надеюсь, не представляю?
  - Я тоже так надеюсь.
  - Но не уверены? - продолжает цепляться Виктор Арсентьевич.
  - Пока дело не раскрыто, ни в чем нельзя быть уверенным, - спокойно
отвечаю я. - Так вот, повторяю, интерес к вам, а скорее, конечно, к вашей
квартире, был так велик, что в какой-то момент пошли даже на убийство. То
ли что-то не поделили, то ли решили убрать конкурента.
  - Это уже коммерческий термин, он тут не применим, - прерывает меня Виктор
Арсентьевич.
  - Коммерческий? - машинально переспрашиваю я и добавляю: - А ведь Гвимар
Иванович имел отношение к коммерции.
  - То есть? - настораживается мой собеседник. - В каком смысле?
  - В прямом. Он в прошлом был директором магазина.
  - Ого! Так вы уже изучили его биографию, оказывается?
  - Пришлось. Но я пока вот на что хочу обратить ваше внимание. Для вас из
возникшей неприятной ситуации желательны, мне кажется, два, ну,
результата, что ли. Первый - это возвращение украденных вещей. Не так ли?
  - Да, конечно, - соглашается Виктор Арсентьевич. - А какой второй?
  - Второй результат скорее, так сказать, моральный, а не материальный. Что
ни говорите, а вы сейчас, наверное, жалеете, что дружили с Гвимаром
Ивановичем. Некую тень это все же на вас бросает, не так ли?
  - Жалеть я, конечно, жалею, - твердо говорит Виктор Арсентьевич. - Но
никакой тени это на меня, извините, не бросает. Разве мог я предположить,
что он... жулик!
  - При некотором желании могли бы.
  - Не понимаю.
  - Да очень просто. Вот вы сказали, что он вам никогда не рассказывал о
своей работе, словно и вовсе не работал. Так?
  - Ну, так.
  - Но ведь вам ничего не стоило выяснить, что командировки к вам на фабрику
ему никто не давал.
  Тут впервые в глазах Виктора Арсентьевича мелькает испуг.
  - Но позвольте... - лепечет он. - Вы куда-то в сторону уходите... Ну,
допустим, я не догадался это выяснить... Допустим... Но кража у меня...
  - Вы правы, - перебиваю я его. - К краже это отношения не имеет. И мы
действительно ушли несколько в сторону. Но к личности Гвимара Ивановича
все это имеет прямое отношение, согласитесь. И ее не украшает, не правда
ли?
  - Безусловно, - с явным облегчением соглашается Виктор Арсентьевич.
  - А потому и дружба с такой личностью, так сказать, не украшает вас. И вы
об этой дружбе, по вашим словам, жалеете.
  - Да, конечно, - вздыхает Виктор Арсентьевич. - Но кто бы мог подумать.
  - Так вот второй результат, которого вы хотите, это избавиться от
пятнышка, которое эта дружба на вас все же бросила.
  - Ну, пожалуй...
  - Но чтобы достигнуть этих двух результатов, Виктор Арсентьевич,
необходимо, чтобы вы были с нами полностью откровенны. Полностью. А
сейчас, простите, я в этом не уверен.
  - Вы считаете, что я что-то скрываю? - вспыхивает Виктор Арсентьевич. -
Ну, знаете... у вас... у вас нет оснований!
  - Точнее сказать, что-то недоговариваете. Такое, простите, у меня
ощущение. Видите, я с вами вполне откровенен. Больше того, я искренне хочу
вам помочь. Хочу добиться и первого результата, и второго. Но и вы, в свою
очередь, мне помогите.
  - Но... в чем же, по-вашему, я недоговариваю? - растерянно спрашивает
Виктор Арсентьевич.
  - По крайней мере, в двух пунктах, - отвечаю я. - Первый - насчет Льва
Игнатьевича. Мне все же кажется, что вы его знаете. Просто вы боитесь
второго пятнышка. Так ведь, согласитесь?
  Я его уговариваю, как заупрямившегося мальчишку, и он, именно как
заупрямившийся мальчишка, капризным тоном возражает:
  - Нет, не так. Я его действительно не знаю.
  - Ладно, Виктор Арсентьевич, отложим этот разговор, - предлагаю я. -
Подумайте. Все-таки лучше всего, если вы будете со мной до конца
откровенны.
  - Как угодно. Только...
  Я наклоняюсь и кладу свою руку на его, как бы призывая не продолжать.
  - Подумайте, - повторяю я. - Мы еще увидимся. И тогда я вам скажу о втором
пункте, где вы со мной не откровенны.
  Я поднимаюсь. Разговор окончен. Совсем нелегкий разговор. Я вижу, как
утомлен Виктор Арсентьевич. И сам я утомлен не меньше. Хотя время я провел
с пользой, однако кое-какие детали состоявшегося разговора пока от меня
ускользают.

  Я возвращаюсь на работу только к середине дня. Рюмка коньяка и апельсин
обед заменить, естественно, не могут. Когда же я узнаю, что и Кузьмич
отправился перекусить, то уже решительно направляю свои стопы в сторону
столовой. Кстати, столовая у нас очень неплохая, возможно потому, что над
ней взяли своеобразное шефство сотрудники ОБХСС. Поэтому я стараюсь, когда
возможно, обедать здесь. К сожалению, это далеко не всегда удается.
  Сегодня здесь народу совсем мало, все-таки суббота. В основном обедают
сотрудники нашего управления. Картина, в общем, обычная. Я подсаживаюсь к
знакомым ребятам из другого отдела, и за интересным разговором обед
пролетает быстро. Я даже не успеваю узнать все подробности одного ловкого
мошенничества и обсудить вчерашнюю газетную заметку об одном нашем
сотруднике, очень нас развеселившую своей розовой наивностью.
  Когда я наконец поднимаюсь к себе, Кузьмич уже на месте. Прежде всего я
ему подробно докладываю о своем разговоре с Купрейчиком, очень подробно.
Это уже вошло у нас в привычку. Кузьмич слушает молча, не перебивая, то
крутя в руках очки, то выравнивая на столе свои карандаши.
  - Так, - наконец говорит он, когда я заканчиваю свой доклад. - Совсем
неплохо поговорили. Хотя и не все прояснилось. Не все.
  - Но хоть видно, что еще надо прояснить.
  - Именно что, - соглашается Кузьмич. - Вот к примеру. Семанский, выходит,
чуть не год дружил с Купрейчиком и вдруг решил навести на него шайку.
Значит, и сам с ней недавно связался, так, что ли? А чем он промышлял до
этого? Ведь он года два как работать бросил. Неясно. Еще более неясен этот
Лев Игнатьевич, уж как хочешь. Пожилой, солидный человек, вон какой
философ, и занимается квартирными кражами, шайку организовывает?.. Не
верю. Что-то тут не так. Да и сам он отрекомендовался тебе, как... ну,
делец, что ли, коммерсант, представитель чей-то. Предложение деловое
сделал. И вдруг квартирная кража за ним. Не бывает так, милый мой.
  - Да, - соглашаюсь я. - Странно все это с Львом Игнатьевичем, не спорю.
  - Боюсь, не ошибаешься ли ты, - качает головой Кузьмич. - В кафе с тобой
сидел не Лев Игнатьевич. Не может такой солидный человек квартирные кражи
совершать. Он вот там, в кафе, на своем месте был, когда философствовал и
деловые предложения делал. А Лев Игнатьевич с квартирной кражей у
Купрейчика связан накрепко, через Чуму и Семанского.
  - И с убийством, видно, тоже, - добавляю я.
  - Именно что, - кивает Кузьмич и, вздохнув, заключает: - Нет, милый мой,
скорей всего, ты ошибся. Бывает.
  - Уж очень похожи.
  - Тем более. Ну да поглядим еще. Если повезет, то ты с тем Павлом
Алексеевичем еще встретишься. Он в понедельник звонить должен?
  - Да.
  - Ну вот. А пока пойдем дальше. Не нравится мне твой Купрейчик. Ты прав,
что-то он недоговаривает.
  - Что знаком с Львом Игнатьевичем.
  - Это во-первых. А потом насчет Семанского. Проверим-ка на фабрике,
появлялся там Семанский или нет и у кого. Ведь Купрейчик испугался, когда
ты сказал насчет командировки этого Семанского, что не могло ее быть.
Испугался или нет?
  - Точно, испугался, - подтверждаю я. - Сказал еще, что мы, мол, в сторону
уходим от кражи... Федор Кузьмич! - вдруг вспоминаю я. - А ведь в сторону
от нее просил не уходить и этот... Павел Алексеевич, там, в кафе.
  - Ишь ты, - довольно усмехается Кузьмич. - Чего увязать вздумал.
  - Так само вяжется.
  - Ну, ну, не торопись. Этот Купрейчик чем на фабрике у себя занимается, не
узнавал?
  - Да нет.
  - Когда насчет Семанского туда поедешь, этим тоже поинтересуйся. Осторожно
только. Он для нас пока лишь потерпевший, жертва, так сказать.
  - Он и в самом деле потерпевший.
  - Ну, а я что говорю? Поэтому особая осторожность нужна. Но проверить тут
кое-что надо, милый мой, как уж ни крути. Непременно надо. Помни навсегда:
самая малая неувязочка в деле, малейшая неясность должна быть прояснена,
не забыта. Как в школе учили, - приводит свой любимый пример Кузьмич. -
Один малюсенький уголок не совпадает, и два громадных многоугольника уже
не подобны. А тут у нас не одна такая неувязочка, вот ведь что.
  Да, многовато неясностей в простом, казалось бы, деле о квартирной краже,
даже слишком много. Что-то не складывается цельной картины, наоборот, все
разваливается. Чем дальше, тем больше. Точнее, за квартирной кражей
вырастает другое дело - убийство, а за этим другим расплывчато, неясно
начинает как будто бы маячить что-то еще. Вот ведь какая странная история.
И главное, не один я, оба мы чувствуем, и Кузьмич, и я.
  - Что там у Денисова? - спрашиваю я.
  - Час назад звонил с вокзала, - досадливо говорит Кузьмич. - Видно, ушел
Леха из зоны активного поиска. Выпустили его. Вот уже... - он смотрит на
часы. - Ну да. Как раз сутки прошли, как розыск объявили. И ни слуху ни
духу.
  - Могли недавно взять, а сообщить еще не успели.
  - Посмотрим. Денисов там шарит по всем дорогам.
  Звонит один из телефонов. Кузьмич снимает трубку.
  - А-а, ты. Привет... Ну, давай, давай. Ждем... Тут, тут, - он кладет
трубку и сообщает: - Паша Мещеряков. Сейчас зайдет.
  Наш "небесный Паша" в своем неизменном синем костюме и голубой рубашке
появляется почти мгновенно. Он, как всегда, сосредоточен и неулыбчив. В
руках у него дерматиновая зеленая папка с металлическим замочком. Паша
раскрывает ее и вынимает всякие бумаги. На каждой почти стоит знакомый
гриф "секретно". Бумаг немало, ребята успели, видно, поработать.
  - Двое граждан из красного "Москвича", - хмурясь, говорит Паша, - нами
установлены. Один - Шершень Степан Иванович, второй - Гаврилов Иван
Степанович. Под наблюдением двое суток, с момента наезда на Шухмина. Но
сначала о них самих. Оба давно нигде не работают. Шершень, тот широко
живет, деньгами кидается, рестораны, девки, шмутки заграничные. Одинокий.
Имеет "Жигули" зеленого цвета. Последнее место работы - техник-смотритель
в жэке. Веселый, контактный, многочисленные связи, все больше по части
выпивки. А когда выпивает, становится агрессивен и подозрителен. Боится
только одного человека - Гаврилова. Тот замкнутый, молчаливый, всегда
подозрительный. Никого к себе не подпускает. Внешне живет скромно. Жена
работает в аптеке. Есть дочка, во второй класс ходит. У Гаврилова свой дом
под Москвой. Солидный дом. На тестя записан.
  - Это куда Петр ездил? - спрашиваю я.
  - Нет. То дача. Сейчас расскажу - упадешь. Но сначала кончу об этих двоих.
Гаврилов слесарь, тоже в жэке работал. Там они с Шершнем и познакомились.
От этого жэка, видимо, и интерес к чужим квартирам. Насмотрелись, как люди
живут, а заодно и как двери запирают, какие замки ставят, что как в
квартирах лежит, хранится. Гаврилов, надо сказать, слесарь первоклассный.
Для него вообще нет замков, которые нельзя открыть. Однажды английский
сейф в соседнем учреждении открыл, позвали его, ключи куда-то затеряли. И
вот даже после такого дела он к нам в поле зрения не попал. Я считаю,
серьезная эта наша недоработка.
  - Правильно считаешь, - кивает Кузьмич. - На заметку надо было взять.
  - Значит, в кепке и зеленом шарфе это он, Гаврилов? - спрашиваю я.
  - Он самый.
  - И красный "Москвич" его?
  - Тоже на тестя записан. Водит по доверенности.
  - Да что это за тесть такой?
  - Граф, - деловито сообщает Паша.
  - Чего, чего?.. Граф? - удивленно переспрашиваю я.
  - Самый настоящий. Вернее, потомок. Его мать из крепостных была, приз по
красоте в Париже получила. А отец подлинный граф, младший отпрыск, правда.
После революции пошел работать. Вот теперь сынок, то есть тесть этот
самый, говорит, что ему якобы от предков кое-что перепало. На это, видишь
ли, все и приобрел. Сам он сейчас пенсионер уже.
  - Ну и ну, - улыбаюсь я. - И не подкопаешься. Хитер Гаврилов. С графом
породнился. Не всякому такое привалит.
  - Точно, - соглашается Паша. - Но вот с этими двумя рядом, так сказать,
третий человек есть. Неожиданная фигура. До конца мы пока с ним не
разобрались. Вернее, только начали разбираться. Вчера на него вышли.
  - А почему ты говоришь "рядом"? - интересуюсь я.
  - Видимо, в их группу непосредственно не входит.
  - Кто ж он такой?
  - Зовут Олег, фамилия Брюханов.
  - Брюханов? - недоверчиво переспрашиваю я. - Это что же, однофамилец
покойного академика или...
  - Вот именно. Сын, - угрюмо подтверждает Паша и добавляет: - Сначала сами
не поверили. Ну, а потом пришлось поверить.
  - Он-то, во всяком случае, квартиру отца, надеюсь, не грабил?
  - Тоже надеюсь. Но с Шершнем знаком, выпивают вместе.
  - А что этот Олег Брюханов делает, где работает?
  - Ассистент в одной из лабораторий института, где отец был директором.
Спирт оттуда тащит. Алкаш немыслимый. Где выпивают, там и он. Магнитом
тянет. В любую компанию. Если не зовут, сам втирается. И принимают.
Болтун, добряк, безобидный парень.
  - А с сестрой судился, - говорю я. - Все отцовское добро себе тянул,
говорят.
  - Так это, видимо, жена его накрутила.
  - Во-во. Третья, говорят, она у него. Пьяница, проститутка, - вспоминаю я
рассказ Софьи Семеновны во дворе. - Так, что ли?
  - С женой мы еще познакомиться не успели. Вчера только на него самого
вышли. Все возможно, между прочим.
  - И где она работает, неизвестно?
  - Известно. В том же институте, лаборантка. Сегодня мои ребята туда
поехали. Вот-вот вернуться должны. Разрешите? - обращается Паша к Кузьмичу
и указывает на телефон.
  - Давай, - кивает Кузьмич.
  Паша, обойдя стол, снимает трубку, набирает короткий номер и говорит:
  - Волков?.. Уже прибыл?.. Зайди к подполковнику Цветкову, я здесь. Все
сразу доложишь... Да, захвати, - он кладет трубку и говорит нам: - Сейчас
придет.
  Через минуту появляется Витя Волков, ладный, белобрысый паренек с
университетским значком на лацкане модного пиджака. Он в белоснежной
рубашке с красивым полосатым галстуком.
  - Что ты такой нарядный? - интересуюсь я.
  - Сознательно, - приосанивается Витя. - В институте Академии наук был
все-таки. Пусть не думают, что сыщики некультурный народ. Престиж фирмы,
так сказать. Ну, и в смысле контакта тоже, - туманно добавляет он.
  Но мы его прекрасно понимаем.
  - Давай, - говорит Паша. - Докладывай.
  - И садись, садись, - добавляет Кузьмич.
  - Значит, так, - Витя располагается возле столика, придвинутого к
письменному столу Кузьмича. - Беседовал я с заведующим лабораторией, с
замсекретаря партбюро, с одной лаборанткой и одним доктором наук,
профессором.
  - Аккуратно, надеюсь? - сурово спрашивает Паша.
  - Ясное дело. Никто из них не понял, что мне на самом деле надо. Словом,
так. Все они Олега Брюханова отлично знают и супругу его тоже, конечно.
Насчет Олега мнения не расходятся. Выпивоха, лентяй, добряк, воли никакой,
принципов тоже. Все пропил. Из института с третьего курса его вышибли. А в
лаборатории его держат только из уважения к памяти отца.
  - Самого ты его видел? - спрашиваю я.
  - Под конец. Метнулся в коридоре пугливым зайцем и пропал. Сильно чем-то
был взволнован. Моим приездом, возможно. Узнал от кого-нибудь.
  - Вполне возможно, - кивает Кузьмич, выравнивая на столе свои карандаши.
  - Ну, а супруга что собой представляет? - с нетерпением спрашиваю я.
  - Кобра. Ее все там так и зовут. И даже показывают. Вот так.
  Витя поднимает руку, сгибает ее в локте, а пальцы складывает вместе, как
змеиную головку. Рука удивительно напоминает приподнявшуюся кобру, когда
она высматривает добычу.
  Мы все смеемся.
  - Вертит Олегом как хочет, - продолжает Витя. - Говорят, даже бьет. Полна
на всех злости. И всем на мужа жалуется. Ну, и жадна, говорят, до
невероятия.
  - Видел ее? - спрашивает Паша.
  - Ага. Издали.
  - Боялся приблизиться? - смеюсь я.
  - Ты сам попробуй, - отшучивается Витя.
  - А почему и не попробовать? - я смотрю на Кузьмича. - Змей я не боюсь.
Алкашей тоже. Разрешите, Федор Кузьмич?
  - Решайте, - говорит Паша. - Дела по краже и по убийству объединяем и
передаем вам. Вот, последние мероприятия провели.
  В этот момент дверь кабинета приоткрывается, и на пороге появляется Валя
Денисов.
  - Разрешите, Федор Кузьмич? - вежливо осведомляется он.
  - Заходи, - кивает Кузьмич.
  А я тем временем напоминаю Паше:
  - Ты еще ничего не сказал насчет дачи, где наш Петр был.
  - Тьфу ты! - хлопает себя по лбу Паша и загадочно улыбается. - Эту дачу
надо непременно осмотреть. Если они там что-то с кражи спрятали, то это, я
вам скажу, просто гениальный ход.
  - Почему же сразу так уж и гениальный?
  - А потому, что эта дача академика Брюханова.
  - Чья?!
  Мы все на секунду даже немеем от изумления.
  - Академика Брюханова, - торжественно повторяет Паша, теряя даже на момент
свою обычную суровую сдержанность.
  - Вот это финт, - наконец говорю я. - Интересно, чья голова это придумала.
  - Скорей всего, Гаврилов, - отвечает Паша. - Он и не такое придумает.
  - Как знать, - говорю я. - Там и похитрее твоего Гаврилова головы есть.
Один этот Лев Игнатьевич небось кое-чего стоит. Да и Чума тоже.
  - Гаврилов, мне кажется, другое дело, - качает головой Кузьмич, выкладывая
по росту карандаши и не отрывая от них глаз. - Это мастер, специалист. Он
небось и убийство Семанского не одобрил. Учесть это надо будет.
  - Но все добро они на даче не спрячут, - говорю я. - Тот же Лев Игнатьевич
не разрешит. По разным местам небось рассовали. Думается мне, что, в
лучшем случае, эти двое, Гаврилов и Шершень, свою долю там спрятали, на
даче этой.
  - Как они про нее вообще узнали, интересно, - замечает Валя. - И как туда
проникли.
  Ему объясняют, кто такой Гаврилов