пациента.

- Ну-с! И когда же почувствовали боль?

- Четыре дня назад...

- Почему сразу не обратились за медицинской помощью?

Шабанов чуть не сказал, что не знает даже где находится, в какой
географической точке, в каком государстве, не то, чтобы искать врача...

- Вот, обратился, - проронил он. - Первая возможность...

- Слишком поздно, молодой человек! - будто уже справку о смерти выписал. -
Вы что, сами не чувствуете дурной запах?

- Откуда дурной запах?

- От вас! Из вашего уха! - доктор принюхался. - Я сразу же почувствовал,
идет процесс разложения тканей...

Герман обоняния не терял и дурного запаха от себя не чуял. Иное дело,
воняла "Принцесса" в НАЗе, и этот плут и хитрец сейчас на нее и намекал. А
может, вообще явился проверить, жива она или нет...

- Это очень серьезно, молодой человек! Вы можете потерять не только слух,
но и жизнь. - Иван Ильич застрожился, видно, припугнуть хотел. - Я с такими
случаями вообще не сталкивался! Такое страшное заболевание! И как вы
допустили? Сейчас придется сделать компресс... А ну, покажите ноги!

Разувшись и подтянув штанины, Шабанов поставил пятки на соседний стул и
принялся разматывать бинт. Доктор увидел лодыжки, покачал головой.

- У вас еще и ожог! А это откуда?

- Тоже от катапульты, - сдержанно сказал Герман.

- Да что же это такое - катапульта?! Вы же изуродовали себя!

- Сам виноват, ботинки не зашнуровал... Пулевые ранения доктор осмотрел
молча, так же быстро и вынес вердикт:

- Нужна срочная госпитализация! Собирайтесь! Шабанов откинулся на спинку
стула, сказал определенно:

- В госпиталь не поеду! Лечите здесь.

- То есть как - не поеду? Вам необходимо очень серьезное и долгое лечение,
под постоянным наблюдением, - он достал из саквояжа аэрозольный баллончик,
опылил раны и ожоги на ногах. - Одевайтесь!

"А ху-ху, не хо-хо, доктор? - усмехнулся про себя Шабанов. - Может,
поговорим о молекулярной оптике?"

Но вслух сказал:

- Если можете помочь - помогайте здесь.

- В этих условиях? - возмутился Иван Ильич. - Без специального оборудования
и препаратов?.. Даже извлечь пулю нечем! Впрочем, и в лазарете нечем... Я
никогда не видел пулевых ранений... Мне сообщили, обыкновенное воспаление
среднего уха. Я практически ничего не взял с собой!

- Кто сообщил?

- Лев Алексеевич!.. А его! - он сделал страшные глаза, словно сообщал
великую тайну. - А его просила сама Агнесса!.. Что я отвечу им? Бросил вас
с таким тяжелым заболеванием?

- Спасибо за заботу, Иван Ильич. - Шабанов натянул ботинки. - Мой поклон
Льву Алексеевичу... ну и вашей Агнессе. Я остаюсь.

Он сломался, стал растерянным и беспомощным, чем опять пробудил сомнения.

- Хорошо... Ваша воля... Попробую доставить сюда кое-что... А сейчас могу
сделать лишь согревающий компресс... Право же, ничего с собой нет!

- Компресс так компресс, - согласился Герман. - Если он поможет...

Доктор вынул листок промасленной бумаги, положил на нее большой клок ваты,
обильно смочил ее спиртом, затем покрыл серой, марлевой салфеткой и
пленкой; делал все со старанием, любовью, и Шабанов непроизвольно пришел к
мысли, что он скорее всего даже не врач - фельдшер, и ничего, кроме
компрессов да лечения насморка, не может.

- Послушайте, Иван Ильич... Может, мне и внутрь принять? - Герман кивнул на
спирт. - В честь праздника!

- Внутрь? - испугался тот. - Это же спирт!

- Самый чистый напиток! К тому же, если медицинский...

- У вас бред, молодой человек! - умоляюще проговорил доктор. - Не знаю,
удастся ли мне вылечить вас в таких условиях? Если бы вы согласились на
госпитализацию!..

Наконец он приляпал изготовленный бутерброд к уху, привязал полотенцем.

- Посидите немного, - предупредил. - Через минуту начнет греть.

Пока он собирал и укладывал в саквояж свои причиндалы, Герман почувствовал,
как затихает головная боль и волна легкого, приятного жара катится от уха к
горлу и темечку.

И в следующий миг понял, что теряет сознание! Дернулся за НАЗом, и вроде бы
ухватил ее, поднял на колени, но пузырящийся огонь лавой хлынул вниз и
обездвижил тело...

То, что он находится в операционной, или в палате реанимации, Шабанов
определил сразу, по стенам и потолку, выложенными белой плиткой, и все-таки
спросил:

- Где я?..

И лишь потом обнаружил, что лежит на кровати, стоящей посреди комнаты,
совершенно голый и даже ничем не накрытый. В ухе еще чувствовалась
болезненная пробка, но при этом он слышал свой голос, шорох и скрип постели
под собой. Ощущения его были такими, словно он только что катапультировался
и сейчас благополучно приземлился, вернее, завис на деревьях: все
окружающее плыло, мягко качалось, но была уверенность благополучного
исхода. Земля рядом, он жив, и пока еще не так важно, куда упал...

Шабанов оперся руками и сел. Ожоги на лодыжках практически зажили, краснела
молодая кожа, и пулевые раны в икроножных мышцах затянулись, оставив
неглубокие, сморщенные ямки.

- Сколько же я тут лежал? - спросил он, озираясь.

В комнате окон не было, прямо от ног на стене виделся прямоугольник двери
и, на что он сразу же обратил внимание, - никакого медицинского
оборудования, никаких приборов, обычных для операционной, нет даже ламп или
светильников, просто голая, стерильно чистая палата, и не понятно, почему в
ней так светло.

И тепло...

Сознание было совершенно ясным, без всяких провалов памяти. Герман отлично
помнил, что произошло до того, как доктор привязал к его уху коварный,
наркотический или наркозный компресс. Все, до мельчайших подробностей!
Значит, с ума его не свели, а этот Иван Ильич против воли его усыпил и
переправил в госпиталь.

Он еще раз осмотрел стены, потолок и сделал вывод, что находится в какой-то
районной больнице: плитка мелкая, старая, положена неровно, бурый плитчатый
пол хоть и чист, однако же вышаркан от двери к кровати, и сама кровать,
грубовато покрашенная белой краской, узкая и старенькая, а постель под ним,
то есть подушка и простыня, покрыты целлофаном, клетчатым, армированным,
который используют для теплиц. Но пахнет отчего-то не больницей, а летним
лугом, когда скошенная утром трава подвялится на жарком солнце и к вечеру
начинает источать запах нектара. Этим духом заполняется все пространство,
воздух, сама земля и даже вода в реке Пожне напитывается сладковатым,
вездесущим ароматом, и с сумеречной прохладой, вместе с выпадающей росой
все это усиливается, пахнет до головокружения, и лишь к утру медовые
испарения тяжелеют, иногда становятся приторными и, наконец, выпадают на
листья деревьев, на траву, и даже на случайно оставленную материну косынку
липкой, сладкой падью.

В этом одиночном, стерильном боксе запах пади источался откуда-то вместе со
светом...

В следующий момент он напрочь отмел предположение, что это операционная. И
даже не реанимация: в изголовье стоял старенький, какой-то столовский,
железно-деревянный стул и на нем одежда - его высотный комбез, свитер,
майка, трусы с носками, ботинки и самое потрясающее - пистолет-пулемет
"Бизон" висит на спинке. Шабанов вскочил, разгреб одежду...

"Малямбы" на стуле не было!

- Звезда прилетела! - сказал он и сел на кровать.

Колечко на пальце, разумеется, тоже отсутствовало, как и часы на руке, и
офицерский медальон на шее.

Перехитрили, сволочи, не хватило змеиной натуры, чтобы их обдурить.
Понадеялся на свои силы, на гены, унаследованные от бати или бабушки -
теперь расхлебывай кашу! Ведь и пистолет повесили, наверняка прежде
разрядив магазин! Как издевку, мол, давай, парень, попробуй, даем тебе
шанс...

Герман снял "Бизон" со стула, отсоединил магазин - на месте патроны! И один
так и сидит в патроннике, все как было. Нет, изменения есть, пистолет
почищен и смазан. Значит, боек спилили, боевую пружину прослабили, патроны
сварили, наконец! Чтобы поиздеваться, посмеяться, если дернется...

Еще раз оглядев себя голого, Шабанов стал одеваться и неожиданно отметил,
что вся одежда отстирана или так хорошо очищена, что на комбезе, прошедшем
огонь и воду, нет даже пятнышка, ботинки вымыты, а дыры от пуль на штанинах
аккуратно заштопаны. Офицерский жетон оказался в карманчике, и часы там
же...

- Ненавязчивый сервис, - пробурчал он. - Забота о человеке... А "Принцессу"
умыкнули!

Часы показывали полдень, девятое мая...

Он не поверил, приложил к уху, понаблюдал за секундной стрелкой - идут!
Выходило, что он пробыл в палате каких-нибудь пять часов, а было чувство.
будто лежал тут недели две...

К двери он подошел, как к роковой черте: могли оставить даже оружие, но
запереть на замок! Уж очень этот бокс похож на камеру... Медная,
старомодная ручка легко опустилась вниз, массивная дубовая дверь с шорохом
начала растворяться; за ней оказался небольшой казенный коридор с большими
окнами, откуда падал яркий, обильный солнечный свет. И пусто!.. Шабанов
выглянул на улицу - зеленеющий дворик, свежие, недавно вскопанные и
засаженные цветочной рассадой клумбы, посыпанная песком дорожка, а за
стальной изгородью - старый, плотный от деревьев, непроглядный и чуть
зеленеющий по-весеннему парк. На сельскую больницу не похоже, скорее,
какой-то пансионат.

И решеток на окнах нет, открывай и беги...

Ну да, теперь-то зачем его держать, коль "Принцессу" захватили? Сунули в
палату, вернули одежду и пистолет, очнешься и гуляй себе на здоровье. И
благодари, что жизнь сохранили!

- А балалайку вам! - Герман толкнулся в соседнюю дверь и увидел точно такую
же палату. На кровати лежал человек, сложив руки на груди, словно покойник.
Это был наверняка умирающий старик, с иссохшим, синеватым телом, костлявый,
немощный, жалкий, но живой. Дышал медленно, с хрипотцой, на проваленных
щеках топорщилась седая двухнедельная щетина, а сквозь износившиеся,
тончайшие, как промасленная бумага, веки просвечивались глаза.

В этом боксе пахло совершенно иначе - отстиранным в бане, отполосканным в
проруби и высушенном на морозе бельем.

Шабанов попятился к двери, но старик вдруг поднял свою пергаментную руку и
поманил к себе.

- Сестричка... Позови доктора, не могу уснуть.

- Я не сестричка, - сказал Герман, озираясь: бокс точно такой же, как у
него, и так же ничего нет - шаром покати.

Умирающий приподнял веки.

- Кто ты?

- Да я тут... Лежу в соседней палате.

- А-а... Значит, сестрички нет?

- Я вообще тут никого не видел, - у Шабанова родилась идея. Этот на ладан
дышащий человек уж никак не мог быть связан с охотниками за "Принцессой",
подвернулся первый случай, когда можно поговорить и выяснить хотя бы свое
местонахождение.

- Слушай, дедушка, мы где сейчас находимся? - спросил он.

- В лазарете, - пролепетал старик.

- Это я знаю. Как называется селение?.. Или это город? Где стоит лазарет?

Тот поднял веки, посмотрел мутным, отстраненным взглядом - не понимал
вопроса. Или вспомнить не мог...

- Ну хорошо, мы сейчас находимся в России? Или в Китае? Где?

- России нет, - вдруг обронил умирающий. - А так хотелось перед смертью
взглянуть на родные места...

- Погоди, дедушка. А здесь-то что? Кругом русские люди...

- Здесь лазарет.

- Ладно. Чья это территория? Какое государство?

- Разве это государство?.. Государство, когда есть государь. А в империи -
император... Кажется, старик давно впал в детство...

- А здесь кто управляет? - спросил Герман.

- Здесь Иван Ильич...

- Иван Ильич это доктор! А кто всеми людьми являет? Кто стоит во главе?

- Господь Бог...

- Да это понятно! - Шабанов терял терпение. - Я хочу выяснить, где я сейчас
нахожусь! В какой стране?

Старик поморгал, слегка разогнав муть в глазах, посмотрел более осмысленно
и вдруг спросил:

- Ты не летчик ли, мил человек? Это не твой самолет упал возле Данграласа?

Герман хотел немедленно уйти - кажется, он стал здесь популярной личностью,
если даже этот божий одуванчик слышал о нем, да еще и узнал!

Но старик расцепил пальцы на груди и протянул сухонькую, блеклую ладонь.

- Дай руку... Дай, хочу подержаться за тебя. Скажи, что там теперь? В том
пространстве, где была Российская империя? Люди еще есть?.. Нет, не
животные в образе человеческом, не строители коммунизма... Обыкновенные
грешные люди?

- Есть. И очень много! Их всегда было много...

- Какая хорошая рука... Крепкая... Я слышал, большевики первыми в космос
полетели? Это правда?

- Правда...

- А ты большевик?

- Нет, не успел...

- Что не успел?

- В партию вступить. У нас же перестройка была. Коммунисты разбежались,
теперь демократия.

Старик помолчал, опустив свои бумажные веки, затем приподнял их, проговорил
дрожащим тенорком:

- Заблуждение, химера... Россия жива, если есть имперский дух. Нет империи,
нет России... Ну, теперь ступай. И позови сестричку.

Мысль, что он попал на территорию некой русской общины, у Шабанова
появлялась и раньше. Теперь же умирающий старик подтвердил догадку:
безусловно, это иммигранты первой волны и их потомки, проживающие компактно
в иноязычной среде, зарубежные соотечественники. Но это им не помешало
заманить русского летчика в ловушку и захватить "Принцессу". Конечно, им
самим она не нужна, сделали это по чьей-то заявке. Подослали слабоумную или
напротив, очень опытную в таких делах девицу, усыпили бдительность духовым
мылом, мясом по-французски и взяли как пацана...

Теперь и он иммигрант, потому что без "Принцессы" или ее колечка
возвращаться домой, значит сразу же угодить на тюремные нары. Наверное,
дадут много, выйдешь стариком...

- А во вам! - уже в коридоре показал Шабанов. - Оставаться тут с продажными
скотами... Да лучше сяду!

Он пробежал по всем шести палатам, в одной нашел мальчика-подростка на
кровати и никого из обслуживающего персонала. Ни врачей, ни дежурной
сестры, и даже нянечки нет! Оказавшись на лестнице в конце коридора, он
спустился на первый этаж и увидел дверь с надписью "Ординаторская". Иван
Ильич спал на кушетке между двух стеклянных шкафов, укрывшись белым
халатом, а рядом, на тумбочке, стоял его дурацкий старомодный саквояж.

Герман сунул ему пистолет под нос.

- А ну, встать!

Тот вскинул голову, сонно похлопал глазами и внезапно обрадовался.

- О! Вы уже здесь? Отлично! Кто вам помог выйти из анабиоза?

- Где НАЗ? - Шабанов вздернул стволом подбородок доктора.

- Что? Какая НАЗ?

- Не надо прикидываться, Иван Ильич! Моя котомка!

- Не знаю... Право же, я и не могу этого знать!

- Сюда ты меня привез с котомкой?

- Минуточку... Точно не помню. Вы были в плохом состоянии!.. Да, кажется, с
вами что-то было. Возможно, и котомка.

- Так где она?!

- Погодите. Надо подумать.... - он не очень-то боялся оружия, скорее, оно
просто доставляло ему неудобство. - Я сделал компресс, потом собирал
саквояж...

- Не компресс - наркоз сделал!

- Помилуйте - компресс! Самый обыкновенный, спиртовый. Вы еще попросили
употребить его внутрь! И хорошо, что я сразу понял, что у вас бред... Вы и
так упали в обморок... Да-да, припоминаю! На коленях оказалась котомка! Все
верно! С ней вас и доставили. Значит, ваши вещи в кастелянной!

- Где?!.

- В кастелянной. Там хранятся вещи больных!

- Веди, показывай! - Герман поднял его, как мешок, толкнул к выходу.

Доктор на ходу обернулся и снова засиял от радости.

- Нет, скажите! Как вы сами вышли из анабиоза? Невероятно!..

- Сейчас самого отправлю в анабиоз! Если не найдешь НАЗ!

- У вас превосходный организм! Редчайший случай. В моей практике второй...

- Хватит болтать! Веди!

Иван Ильич рассеяно покружился, вспомнил, что от него требуется и негромко
позвал:

- Анна Лукинична? Больной интересуется своими вещичками... Не могли бы вы
показать?

Не то что в коридоре, но и за окнами, во дворе, никого не было - к стене он
обращался, что ли...

- Сами посмотрим! - Шабанов пихнул его в спину. - Какая дверь?

- Это невозможно! Без сестры-хозяйки мы ничего не найдем. Она очень строгая
женщина...

В тот момент Герман увидел, как через двор степенно и чинно вышагивает
пожилая женщина с манерами старой барыни. Через минуту она вошла в коридор,
на ходу протягивая руки для поцелуя, заговорила снисходительно и
царственно:

- Звали меня, Иван Ильич?.. Я прогуливалась сейчас в парке и смотрела на
птиц. К нам прилетели перелетные птицы! На озере сели черные лебеди! Ах,
какие они прекрасные, Иван Ильич! Зря вы сидите в больнице, когда на улице
такая чудесная пора. Скоро же снова придет осень...

- Этот молодой человек, Анна Лукинична, уверяет, что поступил к нам с
котомкой, - целуя руки сестре-хозяйке, ласково проговорил доктор. - Вы не
припомните, так ли это?

- Котомка?.. Ах, да, я принимала заплечный мешок! - словно оперная певица,
запела она. - От него так дурно пахло!

- И верно! - подхватил Иван Ильич. - Теперь и я вспомнил! Еще вначале
подумал, дурной запах идет от уха, но позже выяснилось - из котомки. Он
преследовал всю дорогу и приходилось зажимать нос! У вас что-то
испортилось!

- Верните немедленно! - потребовал Шабанов, негодуя на эти жеманные
отношения. - Где она?

- Ах, молодой человек! - воскликнула сестра-хозяйка. - Вы так волнуетесь!..
У меня ничего не пропадает. Ступайте за мной!

В узкой, тесной кладовой Герман сразу же увидел НАЗ, сдернул с полки и
вытряхнул на пол. Все оказалось на месте - продукты, нож, аптечка и
запасные магазины. Все, кроме "Принцессы"...

- Здесь находился прибор!.. Тот самый, что издавал неприятный запах! Где?

Доктор с сестрой-хозяйкой переглянулись, пожали плечами.

- Вероятно, была комиссия, - проговорила она. - Все дурно пахнущее
изъяли...

- Да! Была комиссия! Припоминаю! - подхватил Иван Ильич. - Проверяли
санитарное благополучие. Возможно, решили, что это у вас испорченные
продукты... И выбросили на помойку.

Кажется, они в самом деле переживали за случившееся или искусно валяли
дурака. Шабанов взял боеприпасы, рассовал по карманам.

- Где помойка?

- Помойка - это относительно, иносказательно, - затараторил виноватый
доктор. - Весь мусор уничтожается в специальных печах, чтобы не загрязнять
среду обитания...

Герман тупо походил взад-вперед, унимая клокочущее недовольство и отчаяние.
Это был приговор! Окончательный, не подлежащий обжалованию...

- Сударь, сударь! - вдруг всполошилась сестра-хозяйка. - Вы летчик? Я вас
узнала! Тот самый летчик! Ваш самолет упал близ Данграласа!.. У нас так
редко падают самолеты, и каждый становится целым событием!

Эта стареющая барыня радовалась, как девочка, и рассматривала Шабанова с
таким видом, как будто сейчас начнет ощупывать или проверять на зуб.

- Вы разочарованы, молодой человек? - участливо спросил доктор. - У вас
будут неприятности?

- Неприятности?! - чуть ли не взревел Герман, уже презирая этих слабоумных
иммигрантов. - Да лучше бы у меня голова отгнила! Чем потерять "Принцессу"!

- Принцессу? - устрашилась сестра-хозяйка. - У вас в котомке сидела...
принцесса?

- Лежала, а не сидела!

- Уф, как напугали!.. У нас тоже есть принцесса. Ее зовут Агнесса!
Очаровательная Агнесса!

- Она что, на самом деле принцесса?

- Нет, но мы так называем ее! Она очень умна и царственна, хотя совсем еще
дитя!

- Кто сжигает мусор? - спросил Шабанов. - Я должен убедиться, что
"Принцесса" уничтожена.

- У вас бред, молодой человек, - определил доктор. - Вы самостоятельно
вышли из анабиозного сна и это дало осложнения. Вам необходимо срочно
вернуться в палату.

- С дороги! - он повел стволом пистолета.

- Анна Лукинична, голубушка, проводите больного на свое место, -
невозмутимо попросил Иван Ильич. - И отнимите у него одежду.

Шабанов дернулся к двери, через которую вошла сюда сестра-хозяйка, однако
натолкнулся на незримую стену, упругий, спрессованный воздух толкал его
назад, словно впереди был натянут прозрачный батут. Тогда он сделал
отчаянную попытку пробиться с разгона, ударился всем телом и, отлетев,
оказался в руках Анны Лукиничны.

- Я провожу вас, - ласково проговорила она. - Не волнуйтесь, найдется ваша
принцесса и все образу