нужны такие люди.

- Спасибо, не надо, - не раздумывая, обронил он.

- Не говорите мне "нет". Подумайте.

- Уже подумал...

Хакер посчитал, что Шабанов переживает неудачу, решил, что такой разговор
пока не к месту и удалился.

Герман же сидел и ждал, когда солдатики сварят обед на костре, потому что
испытывал нестерпимый, как в детстве, голод. А они едва шевелились, хотя
время близилось к полудню, и еще только кипятили воду в котле и продували
макароны.

В это время на недорубленную площадку стал садиться военный вертолет.
Солдатики разбежались по сторонам, ветром от лопастей подняло и частью
разметало легкие обломки самолета, чуть не опрокинуло котел, однако залило
костер, и повара принялись раскочегаривать и раздувать его вновь, вызывая
еще большее недовольство Шабанова.

Из вертолета вышел один товарищ Жуков, после чего машина вновь взмыла в
воздух. Кадет плелся, будто пьяный, держась за деревья, оружие и
разгрузочный жилет он или потерял, или отняли, безрукавая фуфайчонка была
изодрана в клочья, отовсюду торчала вата, а босые ноги разбиты и изодраны
так, что нет живого места. Он сел рядом с Шабановым, скрючил израненные,
кровоточащие ступни и долго молчал, не поднимая глаз.

Потом сказал в землю:

- Ты меня обманул.

Герман не ответил, поскольку не знал, что говорить. И тогда Олег вскинул
голову, облизнул запекшиеся губы и проговорил отчетливо:

- Зачем ты меня обманул?

- Ты же не барышня, чтоб обманывать, - сказал Шабанов миролюбиво. - Вот я
девушку одну обманул. Знаешь, Магуль с почты...

- При чем здесь девушка?! Ты мне наврал!

- А ее обманул. Пообещал тигровую шкуру достать и привезти...

- Какую шкуру?! - чуть не задохнулся он. До взрыва оставались считанные
секунды. Кадет уже выдернул предохранительную чеку и в душе его догорал
замедлитель.

- Обломки моей машины видишь? - Шабанову хотелось остановить или хотя бы
приглушить этот взрыв.

- Ну! Обломки!..

- Вот мой гермошлем с места приземления.

- Ну и что?!.

- Вертушки всю ночь гонялись за охотниками! Это что, не аргумент?

- Да в звезду все твои аргументы! Где?.. Где хутор? Где хлеб с молоком? Где
город в парке с озером и лебедями?!

- Ладно, остынь, горячий Парамоша, - Герман хотел его приобнять - кадет
вывернулся. - Хакер предлагает тебе работу, независимо от диагноза,
летчиком-испытателем в НПО. Ему такие люди нужны.

- Пошел ты со своим хакером!! - громыхнул товарищ Жуков. - Ну зачем ты
наврал?!. Я же поверил! Поверил, что он есть, этот мир! Каждому слову
поверил! А ты наврал, как последний!.. Зачем?! Зачем ты все это придумал?!.
И обманул! Я обрадовался, поверил, у нас есть будущее. Не у нас с тобой - у
всей цивилизации! Но его - нет. Нет!

Он орал, бесслезно плакал и давился невидимыми слезами. А Шабанову не
хотелось утешать - наоборот, подкатывало какое-то ярое, мстительное
озлобление.

- Зато мы теперь квиты! - сказал он. - Ты первый меня обманул!

- Я?! - взревел Олег. - Я обманул?!

- А помнишь клетку с медведем?!

Товарищ Жуков вскочил, выпучил глаза, вытянул губы трубочкой.

- Ничего себе - вспомнил! И сравнил!.. Да я уверен был - медведя там нет!

- А он оказался в берлоге!

- Но я-то не знал! И был уверен!

- И все равно! Медведь оказался в клетке!

Он сел и замолчал, уставившись на свои побитые ноги. Шабанов выждал минуту
- солдатики уже спустили в котел макароны и теперь валили туда тушенку из
банок, забросил на всякий случай автомат за спину и подошел к ним, выбрал
миску из посудного ящика побольше и подставил.

- Наваливай!

- Дак еще не сварилось, - сказал солдатик, осматривая Германа. - Погодите
немножко...

- Жрать хочу, наваливай! И побольше! - достал две ложки.

Повар удивленно хмыкнул, взял половник и зачерпнул макарон.

- А вы откуда? - спохватился. - Из какого подразделения?

- Вон из того! - Шабанов кивнул на обломки.

- Из спецназа, что ли?

- Из спецназа, наваливай!

- Дак мы не кормим спецназ. Вы отдельно!..

- Я кому сказал?!.

Солдатик навалил миску до краев, она палила руки, но Герман вытерпел, донес
и поставил на бревно. Товарищ Жуков демонстративно отодвинулся, отвернулся
и стал смотреть, как воин с мотопилой пытается завалить толстую ель.

- Бери ложку и давай! - сказал Шабанов. - А то не останется.

Обманутый, насмерть обиженный кадет и ухом не повел. Макароны действительно
не доварились, клейкое тесто приставала к зубам и комом становилось в
горле, но он все равно ел и не выбирал мясо, черпая все подряд. Когда в
миске заметно поубавилось, Олег все-таки взял ложку, но вдруг бросил ее и
заматерился.

- Ну кто так пилит, а? Ну кто так тебя учил?! - побежал к солдатику. - Ты
же сейчас на нас елку завалишь! Надо же сначала посмотреть, в какую сторону
наклон кроны, остолоп!.. Руки тебе оторвать!

Выхватил пилу, глянул вдоль ствола, зашел с другой стороны и в полминуты
уложил дерево на землю. Сунул воину инструмент, подтолкну в спину:

- Вперед, служивый!

Пошел было назад, но тут заметил сучкоруба, поглядел, как тот неумело
тяпает по ветвям, покачал головой и направился к нему, отнимать топор...

Назад в инфекционное отделение его не взяли. Дежурила та же самая халда в
приемном покое и, едва заметив на пороге Шабанова, вскочила, выставила
руки:

- Куда? Назад! Ты здесь не лежишь!. Тебя выписали! Иди, иди!

- А здорово я тебя тогда? - он рассмеялся и сдернул с нее повязку. - Ты
проверила? Ну что меня... это?..

Сестра отскочила, покраснела от возмущения - не привыкла к такому хамскому
обращению - и стала красивой. Герман сделал ей "козу" и подался на улицу.

В хирургическом пропустили на этаж, однако тут его остановила постовая -
опять та объемная, что уводила в особняк с решетками: менялись через двое
суток, и как раз подоспели к его возвращению.

- Больной! А ты у меня переведен! Ты у меня в списках не значишься!

- Моя палата! Там моя генеральская палата! - он постучал гермошлемом по
столу. - Я там лежу!

- Ничего не знаю! От нас ты выписан.

- Записывай снова!

- А больше ничего не хочешь?

Герман понял, что канителиться с ней бесполезно, прорвался сквозь заслон и
побежал в холл - сестра за ним.

- Ты что? С ума сошел? А ну вернись, больной!

- Вот именно - больной! - Шабанов погрозил гермошлемом и рванул дверь. -
Значит, должен лежать!..

Место оказалось занятым. В его кресле сидел пожилой человек, уютно
завернувшись в его же стеганый барский халат. И компьютер сняли...

Постовая извинилась перед ним и захлопнула дверь, оглядела Шабанова.

- Что у тебя под фуфайкой? А ну - покажи!

- Казенная пижама! - он распахнул полы.

- А под пижамой?

- Тело!

- Не про тело спрашиваю! Что у тебя там выпирает?

- Это?.. Не скажу!

- Ну-ка иди отсюда! - зашептала грозно. - Сейчас охрану вызову! Может, ты
бомбу принес?

- Ну и дура...

- Все равно иди! Ты же из инфекционного! Там карантин по гепатиту!
Натаскаешь заразы!..

- У меня постельный режим! - он показал ногу. - А не понос!

- Ничего не знаю! Где был - туда и иди! Немедленно убирайся!

Он выскочил на лестничную площадку и кинулся в ординаторскую. Хирург
оказался на месте, оторвался от рентгеновских снимков, снял очки.

- Товарищ подполковник, как это называется? - пошел в атаку Шабанов. - Я
после операции, а меня - в инфекционное! Запирают на замок с гепатитными!

- Садись, Шабанов, и успокойся, - хирург демонстрировал свое хладнокровие.
- Ты что, с полетов и сюда?

- Я из инфекционного сюда!

- Зачем же гермошлем?

- Чтоб микробы не доставали! - выразительно проговорил он. - Очень удобно!
Вместо марлевой повязки.

- Это я понял... Покажи-ка ногу!

Почему-то они все стали называть его на "ты", а еще недавно были вежливыми,
обходительными, будто и впрямь с генералом обращались. То ли они
действительно поставили ему диагноз, то ли история, приключившаяся, стала
общеизвестной и потерялась всякая таинственность вокруг его фигуры,
прозрачный стал, свой в доску.

- Видишь, операционный шов у тебя зажил, - умиротворяющим тоном заговорил
хирург - будто колыбельную пел. - Никаких последствий не наблюдается, мышца
работает отлично. Так что ты годен к строевой! Можешь плясать в присядку. И
у меня нет никаких оснований держать тебя в отделении...

- Нет, погоди! - оборвал его Шабанов. - Ты сам недавно был в шоке! Рана за
сутки заросла! Тебе что, неинтересно? Это же феномен!

Фамильярное обращение хирургу явно не понравилось, но он стерпел, развел
руками.

- В практике встречаются такие случаи... Один на десять тысяч.
Физиологические особенности организма.

- Ну ты даешь!.. Значит, науке неинтересно, почему у одного быстро
заживает, другой месяцами лежит?

- Мы не занимаемся наукой. У нас лечебное учреждение, чистая практика.

- Понял!.. А где этот, козлобородый? Бегал тут такой, с востренькими
глазками?

- Не знаю такого...

- Психотерапевт! Елынский, фамилия.

- Здесь хирургия, ищи в другом месте... Что ты под одежду спрятал? - он
указал на живот. - Что там у тебя?

Герман вытащил из-под куртки ручку управления, развернул тельняшку,
показал:

- Музейный экспонат... Так куда же мне идти?

- Думаю, стоит обратиться к начальнику медслужбы.

- Тогда уж лучше к козлобородому!

- Дело твое, как хочешь!

Шабанов встал, однако передумал, сел на стул верхом, придвинулся к хирургу.

- Нет, ему ничего не расскажу. Он же шарлатан, по глазам видно. А по
бороде, так сила нечистая, как моя бабка говорила... Лучше я тебе открою
секрет. Ты еще умеешь удивляться, значит, не пропащая душа... Это
совершенно оригинальная методика лечения огнестрельных... да любых ранений.
И болезней! Между прочим, без всяких лекарств и оперативного вмешательства.

- Что же ты раньше не хотел открывать секретов? - усмехнулся доктор. - Я же
спрашивал.

- Изменились обстоятельства, - уклонился от прямого ответа Герман. - Теперь
я принял решение... Короче, должен поделиться всем, что знаю, что увидел
там.

- Где - там?

- Ты же знаешь, я попал в мир... Нет, это не параллельный мир, реально
существующий... В общем, был в Питере такой ученый, Забродинов Лев
Алексеевич, не слышал?

- Доктор?

- Да нет, не доктор - ученый! У него еще есть монография о солнечном ветре.
Не читал? Должен был прочитать. Ты похож на человека, читающего монографии!

Видно было, хирург суетится в мыслях, внешне пытаясь сохранить спокойствие.

- Больше всего - на медицинские темы...

- Так вот Забродинов попал в поезд к Колчаку вместе со своими коллегами и
лабораторией. В Иркутске ссадили, покровителя, как известно, расстреляли, а
ученых просто вышвырнули в голое поле...

- Вы хотели открыть новую методику лечения, - вдруг зауважав собеседника,
напомнил хирург.

- Я помню, но если не рассказать предысторию, будет не понятно, откуда что
взялось, - возразил Шабанов. - Можно подумать, что они какие-нибудь
пришельцы с другой планеты. Дело в том, что человечество настолько
разуверилось в собственных силах, что теперь день и ночь ждет помощи или
неких откровений только от космических цивилизаций. Или от Бога. Но увы, мы
одни во Вселенной, и надеяться можно только на себя. А быть на вечном
иждивении у Господа - не достойно человека, рожденного по его образу и
подобию.

- Позвольте мне на минуту удалиться? - попросился хирург. - Дам указание
хирургической сестре... а потом продолжим. У меня сегодня еще одна
операция...

- Да, пожалуйста! Не возражаю, - сделал широкий жест Шабанов.

Он вернулся через две минуты уже и с порога на его лице отразился
пристальный интерес.

- Итак, на чем мы остановились?.. Мы одни во Вселенной?

- Нет, на том, что люди... Одним словом, небольшая, дружная община, в
гостях у которой я побывал, - земные люди. Оторванные от нашего мира,
избегнувшие все его пороки и заблуждения, они сумели сохранить человеческое
лицо и совершенно иное представление о мире...

- Какое, например? - уточнил хирург, поглядывая на часы.

- Детское.

- То есть, неразвитое?

- Мне вначале так и показалось, - признался Герман. - Когда приходишь к ним
неожиданно, это шокирует. Я подумал, сумасшедший дом какой-то. Взрослые
люди, а бегают, как дети - вприпрыжку, играют в прятки, в догонялки и
смеются, веселятся над такими пустяками! Они умеют искренне радоваться!
Радуются вещам, которые у нас вызывают по крайней мере безразличие...
Знаешь, я недавно выбросил телевизор. Пытаются рассмешить, но вместо
веселья вызывают только омерзение и ярость. Нет, раньше я смотрел, и
ничего, а как вернулся оттуда - ужаснулся! Как же можно смеяться над
пошлостью, над извращениями? Это же совсем не смешно, плакать надо, однако
люди смеются... Вот ты иногда чувствуешь желание сделать глупость,
несуразность, нелепость?

Хирург пожал плечами.

- Мы же взрослые люди, капитан... Что за детский сад?

- А попробуй! И увидишь мир другими глазами... Я знаю, у тебя тяжелая
профессия, даже страшная. Человеческие страдания, кровь, живые,
пульсирующие органы перед глазами... Работа не для слабонервных.

- Да, надо иметь соответствующий характер. Ну и хладнокровие, не меньшее,
чем у пилота.

- Но если при этом будет детское сознание...

- Мне еще рановато впадать в детство, - как-то натянуто усмехнулся хирург.
- Хотя можно на пенсию.

- Положение не позволяет? Окружение!.. А в том мире все можно! Там
настоящая свобода. Это когда не нужно прятать свои чувства! И они выражают
их, как дети, или как пьяные: что на уме, то и на языке...

- Вы намеревались открыть какие-то тайные рецепты, - напомнил хирург и
снова посмотрел на часы.

- Я к этому и подвел тебя, - Герман взял со стола фонендоскоп, вставил
наконечники в уши и послушал собственное сердце, улыбнулся. - Стучит!..
Итак, рецепты. Меня сначала усыпили. Иван Ильич называл такой сон
анабиозом. Я действительно не просто спал, как всегда, а находился... в
особом состоянии, что ли. Будто замер, все во мне замедлилось, почти
остановилось. Сердце стучало, кажется, и не билось... Но дело не в этом.
Сознание оставалось ясным... Нет, даже наоборот, прояснилось, будто жил все
время в темных очках, а тут снял. И почувствовал себя ребенком, лет
шести-семи... Это не сон! Все реально. Земля, трава, вода, запахи, вкус
незрелой черемухи - одним словом, во сне так не бывает!.. Я был с
родителями на покосе, за Пожней сено косили. Они молодые, отец косит, а мы
с матушкой вчерашнее ворошим. Потом я купался в речке, переплыл на ту
сторону, в черемушник, и наелся ягоды. Она еще не черная - бурая... И у
меня... короче, когда очнулся, произошел запор.

- И что же, черемуха помогла? - хирург снова поерзал, видно, тоже едал
незрелых ягод.

- И черемуха тоже, - ничуть не обиделся Шабанов на его явно подковыристый
тон. - Скошенная трава, воздух, купание... Одним словом, возврат в детство,
когда все внутренние органы, система кровообращения, мышечные ткани - все
находилось в идеальном состоянии. Но ведь одновременно я лежал в палате, в
анабиозе, с воспаленным ухом и простреленными ногами. Я лечил сам себя!
Детское сердце качало кровь по больному телу, а рост клеток был настолько
стремительным, что раны зажили за несколько часов. Возможности детства
неисчерпаемы! Остается лишь научиться уходить в это состояние. И не нужно
операций, трансплантаций внутренних органов... Ничего не нужно! У человека
все есть, все находится в нем - антибиотики, транквилизаторы... В общем,
все вещества. Но если осталась крохотная тропинка в детство. Или нет, само
детство! Если оно еще живо. Ведь смерть наступает не от старости или
болезней. Человек умирает, когда в нем умирает ребенок, и никто его не
спасет...

- Что же вы раньше об этом молчали? - вдруг озабоченно спросил хирург. -
Даже скрывали?

- Были определенные обстоятельства.

- Теперь все изменилось?

- Да, и кардинальным образом. Что имеем - не храним... Хочется помочь
человечеству стать здоровее, а значит, лучше, благороднее...

- То есть, решили переделать человечество? Наставить на путь истинный?

- А разве ты в детстве не мечтал об этом? И в ранней юности?

Ответить он не успел, потому что в это время на пороге вырос человек в
белом халате, переглянулся с хирургом, остановил взгляд на Шабанове.

- Товарищ капитан, за вами прислали, - сказал озабоченно. - Велят прибыть
немедленно.

- Погоди ты! - отмахнулся Герман. - Сейчас!.. В преклонном возрасте многие
будто бы выживают из ума, впадают в детство. А знаешь, отчего это
происходит?

- Нам пора, пора, капитан! - пришедший взял под локоть. - Потом расскажешь.
Нас ждут очень важные персоны. Нельзя опаздывать, не солидно!

- Подумай! - собираясь уходить, посоветовал Шабанов хирургу. - Только
хорошо подумай, с чего это вдруг одни умирают в здравом уме, другие к концу
жизни теряют рассудок и долго живут. Тело дряхлое, а разум детский? Может,
старость - это время знать, а не рассуждать?

Он спрятал ручку под куртку, подхватил гермошлем и ушел следом за
посыльным. Наконец что-то прояснилось, о нем вспомнили! Этот умный санитар
больше походил на конвоира, поскольку норовил идти сзади и по дороге не
хотел разговаривать. Шабанова привели в "веселое" отделение и посадили в
очередь, образовавшуюся в коридоре перед кабинетом с простенькой надписью
"дежурный врач", где сидели тихие, задумчивые солдатики. Один все время
гримасничал, шевелил ушами, перекашивал нос то на одну сторону, то на
другую и до скрипа стискивал, сдавливал пальцы. Эти его движения оказались
настолько заразительными и навязчивыми, что Шабанов ощутил, как и ему тоже
хочется - вернее, неукротимо тянет пошевелить ухом или носом. Другой часто
вздыхал, сидел, согнувшись пополам, подперев большую, лобастую голову
руками, и если чуть расслаблялся, то голова падала. Был еще один,
худенький, тонкорукий, с глазами огромными и печальными, а по соседству с
Германом сидел младший сержант, бурят с желтым, каменно-спокойным, ничего
не выражающим лицом. По коридору расхаживал старшина-срочник с полевой
сумкой, и когда от дежурного врача вышел пациент, скомандовал с бравой
иронией:

- Так, косилы! Всем встать и к врачу шагом марш!

Должно быть солдатикам тоже хотелось полежать в "веселом" и отдохнуть от
армейских будней. Выстроившись друг за другом, они вошли в кабинет, однако
старшина через минуту вернулся, сел и стал наблюдать за Шабановым. Больше
всего разглядывал гермошлем, стоящий на коленях, видно было, нравился ему.

- Слышь, земеля, а ты тоже сюда? - спросил, кивнув на дверь.

- Куда же еще? - Герману не очень-то хотелось разговаривать с ним.

- А шлем этот где взял?

- Нашел.

- Слышь, подари на дембель? Я его вместо мотоциклетного шлема надену.
Класс! Все байкеры будут в отпаде!

- Без высотного комбеза не наденешь, - объяснил Шабанов. - На макушке будет
висеть.

- Это ерунда! Главное, видуха! Давай! - потянул руку.

Герман спрятал гермошлем назад.

- Не могу, музейный экспонат. Читай, что написано?

Кровь засохла и будто въелась в стекло, три буквы теперь были черными.
Старшина прочитал, глянул в оба конца коридора, чуть склонился к Шабанову.

- А ну, быстро отдал! - замахнулся растопыренной пятерней.

И тотчас же получил в ухо - отскочил, совсем юное лицо вытянулось, губы
побелели, однако же в гневе не забыл о безопасности. Еще раз стрельнул
глазами по коридору.

- Н-ну, козел!..

В тот момент дверь распахнулась и солдатики гуськом вышли из кабинета
дежурного. За ними выступил сам врач, огрузший, толстозадый человек с тремя
подбородками и недельной небритостью на щеках.

Старшина мгновенно сориентировался, сделал вид, что ничего не происходит,
но за ухо держался, вероятно, там звенело.

- Кто сопровождающий? - доктор говорил с прибалтийским акцентом. - Бери
свою гвардию и на гауптвахту. Все симулянты. Я заключение написал.

Когда и успел, не понятно, однако же подал бумаги. Старшина сунул их в
полевую сумку, глянул на Германа с ненавистью.

- Лучше не открывай рот, - предупредил тот. - И не попадайся мне больше.
Иначе полетишь на де