Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Детективы. Боевики. Триллеры
   Детектив
      Алексеев Сергей. Удар "молнии" -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  -
ая жена опомнилась, с трудом натянула маску покорности. - Хорошо... муж. Возьми карточку. Назавтра она обязательно побежит к опекуну Бауди, все расскажет, потребует вернуть ею заработанные деньги... - С этой минуты из дома ни шагу! - предупредил он. - Все, что требуется, принесут слуги. Увижу дальше двора - вышвырну, как блудливую кошку! - Слушаю и повинуюсь, - не без сарказма произнесла она и удалилась на свою половину. Саня разделся и упал на кровать; чтобы до конца отработать мужа-деспота, через некоторое время требовалось призвать в постель законную жену и заставить ее любить. Он лежал и тянул время, не в силах самого себя заставить любить, пробудить к этому хотя бы не душу, а тело. Но ощущал только ноющую, болезненную пустоту... За три часа до общего подъема в лагере он встал, переоделся в американский камуфляж, новый, необмятый и потому неприятный для тела, взял полученный вчера автомат "узи" - кусок металла без всякой эстетической формы, придающей обычно притягательный вид оружию, и заметил, что все вокруг начинает медленно раздражать. Это было сейчас кстати... У порога вспомнил о часах и вернулся в спальню. Валя-Лариса не проснулась даже от стука ботинок, спала крепко, с мраморно-холодным лицом, со стиснутыми зубами. Несколько секунд он смотрел на нее и боролся с желанием склониться и поцеловать в сомкнутые, выцветшие за ночь губы. Отвернулся, взял часы и вышел осторожно, на цыпочках... В доме-казарме, где жила элита центра "Шамиль", Грязев приказал дежурному сыграть тревогу. Разоспавшиеся перед утром курсанты хоть и повскакивали сразу, но собирались медленно, бестолково - роняли оружие, бегали с незашнурованными ботинками и спотыкались, наступая друг другу на шнурки, путались в бронежилетах и снаряжении. Саня терпеливо выждал, когда диверсанты встанут в строй и их командир, лейтенант-эстонец, доложит по форме. - Очень слабо, - заключил он, вживаясь в роль инструктора. - Придется, господа, начинать с азов. Лейтенант, командуйте "отбой". На четвертый раз диверсанты поднимались уже удовлетворительно, однако инструктор услышал ропот недовольных хохлов, пока еще незлой, с намеком, дескать, порядочки будут, как в Советской Армии. - Советской Армии больше нет, - спокойно заключил он, внутренне наливаясь яростью. - А порядочки будут такими, как я захочу! Лейтенант! "Отбой"! На седьмой раз у курсантов лишь поблескивали глаза. Грязев распорядился взять двойной боекомплект, горное снаряжение и "малямбы" - специальные корпусные вещмешки, имитирующие взрывчатку. Диверсанты уже имели дело с подобным снаряжением, возможно, и марш-броски бегали с полной выкладкой, потому теперь тихо страдали от предчувствия тяжелого дня. Разве что эстонцы, бывшие офицеры, и татарин из Крыма оставались невозмутимыми и готовыми на все. Грязев поставил задачу командиру, указал на карте маршрут движения и сам побежал налегке, позади курсантов. От брошенного курдами селения в горы уходило множество овечьих троп, пропадающих где-то вверху. Диверсанты с места взяли довольно резво, лейтенант-эстонец, нагруженный чуть меньше остальных, подгонял, покрикивал, и его прибалтийский акцент звучал в этих горах как-то неестественно, и вообще все пока тут было непривычно, странно, словно на экране огромного телевизора. Русскоговорящие мужики, обряженные в американские доспехи, навьюченные, как верблюды, тяжело топали по чужим, незнакомым горам в глубине арабских земель, пыхтели, обливались потом, хватали воздух разинутыми ртами. И во имя чего? Почему?! Вся эта мешанина напоминала дурной сон, картину-абстракцию, спектакль абсурда. И сам он, Александр Грязев, которому Богом была отпущена судьба плясать и веселить людей, сейчас гнал их по крутым горам, как диких животных, играя в этом сатанинском спектакле. Гнал и тихо изумлялся, насколько послушны эти взрослые мужики, насколько безмолвны, испытывая муки! И то было удивительно, что повиновались они не ему, наемному инструктору, конкретному человеку, а тоже некой абстрактной, реально неощутимой величине, некоему духу, ибо сейчас, обливаясь потом, стирая шеи о воротники, будто посыпанные мелкой белой солью, невозможно почувствовать цену денег, зеленых бумажек с тупым зеленым лицом. Она всегда будет меньше, чем собственные страдания, дешевле, чем мучительный бой сердца, стук крови в ушах, разбитые о камни ноги. А сколько всего еще было впереди у этих людей, восходящих на Голгофу со смертными зелеными лицами?.. Первый привал инструктор объявил после трех часов непрерывного бега, когда уже высоко поднялось солнце и развеялась горная утренняя прохлада. Уронил их на солнцепеке, на сухой каменной осыпи, белой от пыли, среди сверкающих снегом высоких вершин. Во фляжках не осталось уже ни грамма воды - выпили, вылили себе за шиворот еще в начале броска, не умели экономить ни средства, ни силы для выживания. И шелестели теперь пересохшими языками, сухо откашливались, выпутывались из лямок, из бухт страховочных канатов, избавлялись от тяжелых "малямб", чтобы облегчить плечи. И едва лишь выпутался последний, Грязев подал сигнал к движению. Кто-то снова потянул вещмешки, ружейные ремни, но большинство лежали, распластавшись на щебенке. Саня молча поднял автомат и дал длинную очередь возле разбросанных рук и ног, брызнула каменная крошка, всклубилась пыль. Мгновение они таращили глаза на короткий ствол "узи", потом резко зашевелились, стали торопливо завьючиваться: сейчас они ненавидели и инструктора, и эти зеленые бумажки с портретом смерти, и руку, подающую их... Сначала сломался молдованин. Через полтора часа после привала он стал было отставать, и командир-эстонец взял палку, подгонял, как обессиленного быка, хлестал его по спине, по бокам, но не мог пробить из-за магазинов с патронами, растолканных по карманам бронежилета, и поклажи. Изловчившись, врезал по ногам и сбил на землю. Молдованин закатил глаза, ноги сводило судорогой, изо рта засочилась липкая пена. Разъяренный лейтенант успел трижды сходить палкой, прежде чем Грязев коротким ударом в лицо опрокинул его и уложил рядом. Пользуясь случаем, курсанты повалились на камни, кто-то взялся вскрывать банку с тушенкой, надеясь наскрести оттуда бульона. Инструктор снял свою фляжку, сунул горлышко в рот молдованина, дал пару глотков, брызнул в лицо. - Снаряжение с него снять! - приказал он командиру. - Раздать по частям каждому. Двоим взять под руки и - вперед! Пока молдованина освобождали от поклажи и разбирали ее между собой, бритый, тонколицый хохол будто бы между прочим заметил: - Сам-то порожний бежит! Толику бы взял - не разломился... Грязев мгновенно схватил его за плечо, резко развернул к себе, дыхнул в расширенные блестящие глаза: - Положено, сынок! Я свой груз оттаскал бесплатно, понял? За любовь к Отечеству! А за то, что вякнул, бери молдованина один. И при хоть на горбу! - Не возьму, - слабея, воспротивился он, чувствуя, что не выдержит такой нагрузки. - Простите... господин! - Тогда прикончи его! - рявкнул Саня и дернул автомат хохла. - Пристрели! Курсанты замерли, переглядывались, в один миг успокоилось надорванное дыхание. Горбоносый рыжий татарин что-то визгливо выкрикнул, рывком поставил молдованина на ноги, сунул его в руки бритому: - Неси давай! Выполняй приказ! Упавшего взяли под руки двое хохлов, потянули за собой, а Грязев догнал командира, сказал ему, чтобы слышали все: - Не смей бить курсантов! Это не в Советской Армии! После следующего пятиминутного привала не смог встать еще один - русский из Прибалтики: у этого был просто тепловой удар. На сей раз без суеты и разговоров с него сняли груз, привязали к рукам ремни и потащили за собой, как лошадь. Русский едва держался на ногах, упирался, не видел ничего вокруг себя и часто падал, разбивая локти и лицо. Давным-давно кончились овечьи тропы, скорость резко упала, группа не укладывалась во временной норматив, поэтому тридцатиминутный привал возле горного ручья инструктор сократил до десяти. Курсанты бросились к воде, пили, набирали во фляжки, спешно раскупоривали сухой паек. Полюбовавшись на полубезумную эту жадность, Грязев неожиданно выпустил очередь по руслу ручья, сверху вниз. - У настоящих псов войны делается так! - отчеканил он. - Вначале поят и кормят тех, кто ранен или вырубился. Между прочим, точно так же принято делать у людей. Курсанты, у кого оставались свободными руки, доедали сухпай уже на ходу, выцарапывали руками безвкусную тушенку итальянского производства, пихали в рот вместе с кусками сахара, давились и кашляли: какой-то идиот учил их есть на марше, на бегу - из соображений скорости и чтобы постоянно поддерживать силы. Но вся эта самодеятельность была совершенно напрасной, поскольку существовало веками проверенное правило - пища любила покой, хотя бы пятиминутный, чтобы успели выработаться желудочный сок и желчь. Иначе она усваивалась плохо, лежала камнем и, наоборот, отнимала силы, вызывала расстройство и "медвежью" болезнь - резкий понос... Грязев решил не переучивать - по этой незначительной причине вряд ли заподозрят во вредительстве, а выполнять боевые задачи с этой командой он не собирался. В горах уже смеркалось, когда группа наконец-то вышла на финишную прямую к лагерю, но инструктор всего лишь пересек дорогу и увел курсантов вдоль по склону. Там уложил их среди камней, приказал установить приборы оптической разведки и ткнул пальцем в татарина: - Ты!.. Спустись вниз к заставе, пересчитай, сколько там человек. Заметят - ко мне можешь не возвращаться. Тот все понял, сбросил с себя лишнее и пополз к блок-посту. Остальные же достали приборы и разлеглись отдыхать. Саня знаком подманил лейтенанта и поставил условие - если сейчас, в течение пяти минут он не доложит, сколько человек охраняют заставу, группа пойдет на новый круг, а командир - в штаб, получать расчет. Через несколько секунд курсантов невозможно было оторвать от приборов: порядки Советской Армии въелись в них так сильно, что ни о каком профессионализме не могло быть речи. Срабатывали всего две истины, не истребимые ни новым качеством наемника, ни большими деньгами: одна древняя - страх кнута, другая исконно русская - познание мира мордой об лавку. Скоро лейтенант доложил, что на блок-посту четыре человека, однако приползший от дороги татарин насчитал на два больше. - Внимание, - сказал инструктор. - Всем наблюдать. Показываю в первый и последний раз. Если через три месяца каждый из вас не сможет сделать, как я, уходите из группы сегодня, ищите другую профессию. Кто сломался на марш-броске, свободны уже сейчас. Он бросил автомат, скинул ремень с флягой, не спеша снял ботинки и плавной, кошачьей походкой двинулся в сторону заставы... 4 "Брандмайор" отыскал "генсека" в правительственных охотничьих угодьях - помог Комендант, отдав негласную команду пропустить директора ФСК. Приехал он не в самый добрый час: только что неудачно прошла королевская охота на кабанов. Егеря вместе с "опричниками" выгнали к лабазу стадо из четырех голов, удачно подставили под выстрел, но "генсек" промахнулся с первого раза и не сделал второго выстрела. Снайпер же, засевший в стороне, рассчитывал именно на этот второй выстрел, промедлил определенное время и нажал спуск. Крупная свинья закувыркалась на поляне, остальные пошли врассыпную. Подделка оказалась настолько явной и грубой, что взбесила "генсека", хотя он и не слышал выстрела, - на снайперской винтовке стоял глушитель. Разъяренного охотника спустили на землю, где он устроил разнос "опричнине", после чего, даже не взглянув на добычу, уехал в охотничий домик. Там он сел за стол в зале трофеев, выпил с горя стакан коньяку и, не закусывая, отдуваясь от гнева, притих, ссутулился, и как только хмель достал головы, ощутил приступ тоски. Тосковал в последнее время он часто и лишь по одной причине - начал чувствовать стремительно надвигающуюся старость. Пока одолевал тяжелый путь к власти, пока с упрямостью и дерзостью кабана несся напролом сквозь партийный прагматизм глубоких стариков и старцев в Политбюро, бывал не однажды бит, обруган и опорочен, но всегда чувствовал себя молодо и превосходно, как опытный, живучий вояка. Но достигнув власти и могущества, беспощадно избавившись о г всех мыслимых и немыслимых конкурентов и одновременно собрав вокруг себя мощную команду единомышленников, он не успокоился, не утратил дерзкого, вызывающего духа. Тяжелый, нокаутирующий удар пришелся со стороны, откуда в пылу борьбы он никогда не ожидал. Старость была неотвратима, неумолима, как лавовый горячий поток, и эта глухая тоска напоминала ему тяжелый, удушливый сернистый дым. Всякая неудача, связанная с возрастом, всякий промах все ближе и ближе подталкивали его К черте, за которой была лишь геенна огненная... В такие часы он презирал членов своей команды, не хотел никого видеть, поскольку реально осознавал, что его старость заметна, видима "опричниной" и эта свора только ждет мига, когда можно с яростью наброситься на хозяина, порвать на куски, и кто первым вцепится в дряхлеющее горло, тот и примет на себя его с таким трудом одержанную победу и власть. Он ненавидел команду, однако в приступах тоски не хотел думать о ней и распалять себе ослабленное сердце. "Опричнина" казалась ему недостойной даже его случайной, сиюминутной мысли, ибо он чувствовал, как вместе с горькими думами медленно вытягивается из души живительная энергия, а из дряблого тела - последние молодые клетки. "Генсек" часто вспоминал свою мать - рукастую, с грубым, обветренным лицом крестьянку и мысленно, бессловесно, жаловался ей, бесслезно плакался, не ожидая утешения. Но приятнее было думать о детстве, будто в хмель, погружаясь в прошлое. Над землей тогда стояло высокое небо со стерильно-белыми перистыми облаками, и если наплывала из-за горизонта грозовая туча, то уж обязательно была черной, страшной, несущей ураганный ветер. Да и сама гроза отличалась невероятной яркостью: ударит гром, так стекла звенят, полыхнет молния - деревья загораются. А уж ливень хлестанет - вся земля вскипит!.. Зато потом до чего же голубой и чистый воздух, до чего же яркое солнце! И лужи теплые-теплые, и грязь чистая-чистая... Он любил в детстве эти контрасты и незаметно перенес ребячью любовь на все вещи, явления и поступки, во взрослой жизни недостойные такого чувства, и тем более - в старости. И никто не мог понять его неожиданных, непредсказуемых действий, не характерных ни для возраста, ни для его высочайшего положения; его внезапных увлечений и желаний, не предусмотренных никаким этикетом. А он в подобных случаях просто тосковал и, погружаясь в детство, испытывал полузабытые контрасты. В этом состоянии и застал его "брандмайор"... Несколько минут "генсек" смотрел на него мутным, отсутствующим взором и, наконец, спросил глухо, как больной: - Ну что пришел?.. Жаловаться будешь?.. Все ходят, жалуются друг на друга... В такие минуты его нельзя было перебивать, а говорить он мог долго, с длинными паузами, потому директор ФСК молчал. - Хоть кто-нибудь бы пришел, порадовал... - он слегка оживился, будто вспомнив, кто перед ним. - Говорят, ты государственный переворот задумал? Правда или нет? Что-то вроде усмешки появилось на губах. "Генсек" прошел отличную школу партийной номенклатуры, прекрасно умел держать в напряжении своих подчиненных, однако под напором старости ему и этого уже не хотелось делать. Было ясно, о чем он спрашивал: Комендант докладывал "генсеку" о воссоздании "Молнии" для операции в Чечне. И было ясно, что интригует его государственным переворотом Участковый... - Задумал не я, но переворот готовлю, - признался "брандмайор", отвечая на шутку "генсека". - Сейчас на стадии разработки оперативного плана. - А, не верю! - тяжело махнул рукой "генсек" и уронил со стола вилку, засмеялся, отпихнул ее. - Во! Сейчас женщина придет! Что-нибудь просить... Колючая, из Думы, наверное... Ты не знаешь, кто придет? - Не знаю, - односложно ответил директор ФСК, умышленно не спеша со своим докладом: более сильный эффект будет произведен, если "генсек" спросит сам о вакуумных зарядах... - А должен знать! - серьезно сказал он. - Ты все должен знать, что происходит в государстве... Где сейчас Джохар, знаешь? - Так точно! В данный момент находится в Урус-Мартане, выехал на переговоры, ищет поддержки у старейшин. "Генсек" вскинул голову, приподнял тяжелеющие веки и брови: - Ты что, следишь за ним? - Идет разработка операции, - сдержанно повторил "брандмайор". - Агентурная информация поступает... - Да все равно не верю!.. Джохар умнее вас, настоящий генерал, горбом выслужил... А вы... Ты мне эти бомбы нашел? - Так точно, нашел. - Что?! - "Генсек" машинально привстал. - Правда, нашел? - Да, правда. Местонахождение установили оперативным путем, изъяли во время транспортировки. Сейчас вакуумные заряды находятся в специальном хранилище ФСК. Он на некоторое время забыл о стальном катке старости, распрямился, приподнял плечи - обдумывал услышанное - и ощущал отдаленную, как эхо, радость. - Ну вот, хоть от одного дождался!.. Не зря я тебя за уши вытащил. А Джохара наказать сможешь? Только давай без вранья... Сможешь? - Смогу, но требуется время, - твердо ответил директор ФСК. - Три-четыре месяца. Максимум - полгода. - Много! Много! - "Генсек" пристукнул кулаком. - Три месяца! - Постараюсь, но нужно политическое обеспечение... - Ладно, верю, - перебил он. - Работай!.. Кто там у тебя отличился? С бомбами? - Полковник Сыч с группой оперативных работников, - доложил "брандмайор". - Сычу подготовь документы на генерала, подпишу... Хотя у тебя там генералов развелось!.. Но этому подпишу. А тебе... Тебе пока ничего не дам, так много получил... Хотя дам! - "Генсек" налил стакан коньяку. - Пей, молодец!.. Порадовал! Пей, генерал! Отказываться было не принято. Коньяк с государева стола провалился в пустой желудок - позавтракать было некогда, а закусывать у "генсека" на аудиенции не полагалось. Иное дело бы - в общем застолье... - А я вот сегодня промазал, - вспомнил он неудачную охоту и почувствовал, как слабеют плечи. - Стрелял близко, а будто кто под руку толкнул... Да я знаю, кто толкнул! За спиной стоит, толкает... Надо было уходить - промедление могло все испортить. - Разрешите идти? - откозырял директор ФСК. - Иди, иди... А Джохар еще молодой, усы черные, глаза черные, горят... Красивый мужик! Пока "брандмайор" ехал до ближайшего магазина, чтобы телохранитель купил какой-нибудь закуски, совсем опьянел и уже кусок не полез в горло. Тогда он откинулся на спинку и попытался заснуть, чтобы протрезветь до Москвы, однако и проспаться не успел. В свой кабинет заходил полупьяный, сжимал кулаки, держал себя в руках, старался ступать ровно, глядеть перед собой. А в приемной уже сидел нахохлившийся Сыч, ждал результатов; за ним - еще человека четыре с папками в руках, со срочными бумагами. Директор впустил одного Сыча, остальных отправил к своим замам. - Тебе генерала, мне - коньяк, - объяснил он. - Так что прими поздравления... И срок установил - три месяца. - Это нереально! - сразу запротестовал Сыч. - Поступает очень серьезная информация о вооруженных силах Диктатора... - Я сказал примерно так же, - признался "брандмайор". - Наткнулся на нетерпение... Будем искать выход! - Барклай-де-Толли не согласится! Людьми рисковать не станет... - Придется подключать "Альфу", идти на поклон в МВД, просить его спецназы. - И трупами завалить Грозный! Директор ФСК перевел дух, потряс головой - коньяк "генсека" имел какой-то липкий, неотвязный хмель, сквозь который реальность как бы скрашивалась, сглаживались углы, упрощались проблемы... - Согласен, Николай Христофорович, - проговорил он. - На сегодня решение будет одно: занимайся только оперативным планом и операцией. Вместе с командиром "Молнии". Кто из вас будет старшим - разберетесь, но за все о

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору