еси.

Ей еще не было тридцати, однако из-под шапки выбивался тонкий седой локон
возле левого виска, белеющий на фоне черного меха. Она мгновение с острым
прищуром смотрела на Глеба, потом вдруг вздохнула и, распахнув полы шубы,
принялась сдирать о траву комья налипшей на сапоги тяжелой глины.

- О Господи! - протянул Головеров. - Тебе бы по проспекту гулять, с
театральной сумочкой. Или с собачкой на шелковом поводке. А ты пудовые
сумки по грязи волочешь. Посмотри, во что шубу превратила? Что теперь муж
скажет?

- Кошмар, - неожиданно согласилась она. - Такая неудачная поездка! Едва
ноги унесли...

- Допустим, не только ноги, - усмехнулся Глеб, кивая на сумки.

- Хорошо, Башир нас перед постом высадил, а то бы всех загребли.

- Федералы? Бандиты?

- ОМОН! Почище бандитов!.. Башира забрали вместе с "уазиком".

- Башир - это муж?

- Да нет, сосед, челночили вместе. Она подняла сумки, сделала два шага и
плюхнула их в грязь.

- Сил больше нет! А идти до Умарово - пять километров...

- Что же ты в Умарово пошла этой дорогой? Можно же по асфальту?

- Здесь безопаснее, не ездят... Помоги донести? Заплачу.

В голосе не было никакой надежды: в Чечне мужчины не носили груза на себе,
оставив это занятие женщинам, как дополнение к богатым одеждам.

- А увидят? Несолидно...

- Да кто тебя тут увидит? - женщина огляделась. - Никого нет, и темнеет.

Он почувствовал азарт "съема" - знакомое состояние самого прекрасного в
мире поединка с женщиной, победа в котором всегда делится пополам. Значит,
не совсем одичал, если еще хочется не удовлетворения плотской страсти, а
игры, освежающей кровь и увлекательной прелюдии, стремления заинтересовать,
очаровать, хотя вряд ли такое возможно для грязного, завшивевшего мужика.

- А сколько заплатишь? - улыбнулся Глеб, пробуя сумки на вес. - С
тонно-километров? Или как?

- Тридцать тысяч дам, - буквально поняла она.

- Приличная сумма, - серьезно определил Головеров и вынул из кармана пачку
долларов. - Особенно когда денег почти нет, остался пустяк совсем, мелочь
какая-то.

Женщина отвела глаза в сторону, сломив гордость, попросила жалобно:

- Ну помоги! Прошу тебя, пожалуйста... Ты же русский.

- Ладно, - он взял сумки и пошел вперед. - Рассчитаешься поцелуем. Если
твой муж не пристрелит.

- Он не пристрелит, - обрадовалась она. - Он чеченец, но вполне
интеллигентный человек, учитель по образованию.

Это ее заверение сильно отдавало легендой, но Глеб не стал ничего уточнять
и молчал всю дорогу, представив реально картину, как он, давно не мытый,
воняющий потом, с тяжелым запахом изо рта полезет целовать эту ухоженную,
хотя и измученную дорогой женщину. Самого-то передергивало от омерзения...

А он любил, когда во всем, даже в безобидной, ни на что не претендующей
игре есть своя эстетика, непременно обусловленная взаимным приятным
чувством.

У околицы деревни Глеб остановился, опустил ношу на траву, но женщина
указала на белую железную крышу.

- Вон мой дом! До ворот.

Неужели заставляла отрабатывать на полную катушку? Страдать, так знать за
что...

В деревне не было уже ни огонька, впрочем, как и в ее доме из белого
силикатного кирпича. Подозрение, что муж - легенда еще больше усилилось,
пробив надеждам крошечную брешь.

У ворот она огляделась, подставила лицо.

- Ну, получай зарплату, что стоишь?

Возле своего дома она заметно осмелела, в голосе послышалась властность -
качество привычное и каждодневное.

- Извини, я пошутил, - отступил Глеб. - Мне ничего не нужно.

- Врешь, я вижу! Глаз у тебя блудливый. Ты же бабник?

- Не скрою! - ухмыльнулся он. - Расцеловал бы тебя!.. Так бы расцеловал!
Да... как говорил Паниковский, я год в бане не был. Запах о г меня... Даже
собаки нос воротят.

- Я и не почуяла. Нос заложило, - она распахнула калитку. - А ну, входи!

- Как же муж? - заметил он. - Учитель по образованию?

- Мама у меня дома, очень старенькая... Заходи. Я сейчас затоплю титан и
согрею воду.

Глеб переступил порог и притулился к косяку. Женщина зажгла керосиновую
лампу, затем скинула шубу и ахнула.

- Ой! В прах изгадила! У меня ведь такой никогда не будет!

- Поберегла бы, не таскала в грязь, - рачительно заметил он.

- Что ты? Куда я без нее... Тут же и ограбят, и... А что ты стоишь, как
казанская сирота? Раздевайся!

- Понимаешь, я человек без комплексов, - заявил Глеб. - И скажу прямо -
завшивел. Потому раздеваться могу только на улице.

- Завшивел? - то ли изумилась, то ли не поверила она.

- А что, человеку и завшиветь нельзя?

- Господи, кого я в дом притащила? - засмеялась женщина. Тебя хоть как
зовут?

- Глеб, - сначала сказал, а потом поймал себя за язык: называть своего
настоящего имени он не имел права...

Пока он мылся в самодельной, из нержавейки, ванне, Наталья приготовила ему
чистую одежду, вплоть до верхней, неведомо с чьего плеча, но почти новой, а
старую связала в узел на дворе, предварительно вынув из карманов оружие,
боеприпасы и деньги.

- Одевайся, - приказала. - А свою хочешь прожаривай, а лучше сожги.

- За что же мне такая благодать? - возликовал Глеб.

- За сумки. Садись, стричь буду наголо. Бороду сбреешь сам.

Вымытый, остриженный, побритый и хоть наскоро, однако же накормленный, Глеб
завалился в чистую постель, даже забыв принести автомат, оставшийся на
вешалке в передней.

- А поцелуи? - в темноте произнес он.

- Мы в расчете, - бросила Наталья, удаляясь, - Спи, подниму рано, чтобы
ушел по темну.

И притворила дверь.

Ощущение чистоты, новизны, близость непознанной и только потому желанной
женщины разгоняли сон, пробуждая волнующие фантазии. Глеб около часа лежал
с открытыми глазами, ощущая, как просыпается в нем притупившаяся за
последнее время энергия, яростная и веселая одновременно и потому
единственная имеющая сходство с энергией воинского духа. Он дождался, когда
в доме исчезнет последнее движение, проследил его путь и встал. Двигаясь
ощупью, прошел коридор, нашел дверь, за которой слышался ему шорох шагов
Натальи, и тихо отворил. Кровать ее смутно белела в темноте, как лилия на
озерной воде. На прямых, напряженных от энергии ногах, Глеб подошел и
приподнял край ватного одеяла.

И увидел маленькую, сморщенную старушку в белой рубахе, мирно спящую с
ангельским, чистым лицом.

Он отшатнулся, инстинктивно вскинул руку, словно защищаясь от наваждения, и
в следующий миг вылетел вон. Потом он вспомнил, что в доме есть еще мать
Натальи, совсем почти глухая и потому крепко спящая. Глеб перевел дух,
чувствуя, как стремительно улетучивается энергия сексуальной страсти, и уже
из самолюбия пошел искать, где спит Наталья. Обследовал весь дом, каждый
закуток - ее не было! Должно быть, незаметно исчезла, заперев входную дверь
снаружи на внутренний замок... Но зачем?

Опасности он не чуял, или полное расслабление притупило способность
предчувствовать? На всякий случай он снял с вешалки автомат и лег в
постель, положив его под одеяло стволом к выходу.

И не уловил момента, когда уснул...

Наталья разбудила его, когда за окном сквозь занавески пробивалось солнце.
Стояла на почтительном расстоянии от кровати, чтобы не достал рукой...

- Вставай, двенадцатый час!

- Да?! - больше обрадовался, чем удивился Глеб. - Как же мне теперь уйти?
Соседи увидят! А мне бы не хотелось бросать тень на твою репутацию...

- Довольно болтать-то, - усмехнулась она и неожиданно присела на кровать у
ног. - Отмыла тебя, отчистила - теперь и отдавать жалко. Ты парень-то -
ничего, казак. Я ведь сейчас торгашка, челнок, на все смотрю взглядом
продавца...

- Так, любопытно! Кому ты собираешься меня отдавать?

- Не знаю... Отпусти тебя, так кто-то подберет. Сейчас война, одиноких
женщин хватает... Не отпускать тебя, что ли?

- А муж? - откровенно съязвил Глеб. - Учитель? Интеллигентный чеченец?

- Прекрати, - властно оборвала Наталья. - Был муж. Учитель, вместе работали
в школе. Я физкультуру вела, он - биологию. Потом ушел на железную дорогу.
Мы в Гудермесе жили... Стал хорошо зарабатывать. Промысел такой был -
добывать вещи из вагонов. Ты не местный, тебе этого не понять, а у нас это
привычное дело - ходить за добычей. Что у чеченцев, что у казаков. Рисковое
занятие, для настоящих мужчин... Погиб он, охрана состава застрелила.
Теперь чеченцы меня не жалуют, как раньше, но зато не трогают.

- Извини...

Она усмехнулась невесело, но тут же с легкостью смахнула печаль.

- Может, сам посоветуешь, что мне с тобой делать?

- Ну уж конечно не отдавать никому и не отпускать! Такой товар! А если еще
волосы отрастут? Да усы?

- Веселый ты парень! Люблю веселых!.. Да только не простой. Ты ведь
рискуешь все время, с автоматом вон спишь в обнимку... Но промышляешь не
грабежом и не разбоем. Я все вижу, Глеб. А что не вижу - чувствую.

- Как я денежки зарабатываю - не твоего ума дело, - грубовато оборвал он. -
По крайней мере, не челнок, чтоб сумки таскать.

Глеб мысленно перебирал легенды, более подходящие на этот случай - она же
сама подсказала.

- Наркотики, да? Такие деньги зарабатывают только на этом.

- Пожалуй, я от тебя сам уйду! - Он встал, не стесняясь наготы, а даже
демонстрируя ее, прошел к стулу и стал одеваться.

- Так я тебя и отпустила!

- Нет, ты мне нравишься. Но язык у тебя!.. И особенно, нос!

Он медленно надел трусы, майку и только потянулся за брюками, как Наталья
подошла сзади и обняла за плечи, прижалась к спине.

Глеб услышал короткое, отрывистое дыхание.

- Не уходи... Я терская казачка... Меня с детства учили... где язык должен
быть... и где нос...

Развернувшись к ней, он увидел перед собой только приоткрытые губы. И
больше ничего...

Наталья же уклонилась, спросила с надеждой:

- Только скажи? Ты - удачливый? Везучий?.. А то мой муж был... Никого даже
не царапнуло, а ему четыре пули досталось. Смелый, но невезучий!

- Еще раз услышу о муже!..

- Смотри! - перебила она, показывая седую прядь. - Хочешь, чтобы я
поседела? Этого хочешь?

- Я тебя хочу. - Глеб взял ее на руки. - А что касается удачливости...
Разве мне не повезло? Какую красавицу добыл! Без выстрела взял. И почти без
риска!

И ничего в тот миг не испытывал, кроме безотчетного, лихого счастья и
переполнявшей его энергии, сходной с энергией воинского духа...


Теперь надо было уходить от всего, что успел построить за этот год и как-то
незаметно обжить. Он потом много раз пропадал надолго и возвращался
грязным, завшивевшим, заведомо зная, что опять испытает обновление,
потрясающее чувство чистоты и неги. Только совсем не осознавал тогда, что
всякий раз вкладывает еще один кирпичик в здание, которое хоть и с
натяжкой, но можно было назвать семьей.

Глеб, еще не расставшись, испытывал чувство потери. И не только потому, что
Наталья, не ведая того, вслепую, помогала ему, собирая информацию на рынках
городов, часто весьма ценную, не зная истины, по-женски аккуратно отводила
от него подозрения, а то и прямые угрозы, когда поддерживала легенду о нем
как о человеке, промышляющем поставкой наркотиков в Россию.

Однако, даже в минуты ощущения чистоты после очередного похода Глеб
понимал: их отношения не соответствовали представлению о семье, ибо
замешаны были на грязи. Только и разговоров было в доме: как перетащить из
России вагон украденного где-то товара, сбыть фальшивые деньги, партию
которых предлагают, - одним словом, семейка-то получалась бандитская,
преступная, а он - глава ее - вообще из "наркомафии"!

Разумно было бы, сделав свои дела, уйти и не вернуться...

После казни Кастрата и двухнедельной отлежки в уютном временном пристанище
Глеб все-таки решился.

- Собери самые необходимые вещи в маленькую сумку, - распорядился он. -
Сегодня ночью уйдем... за границу.

- Надолго? - только спросила она, давно предчувствуя такую развязку.

- Навсегда.

Она давно уже не проявляла своей властности, с детства наученная жить под
волей мужа, и могла "расслабиться" только когда оставалась одинокой. Слово
Глеба имело силу закона, что особенно ему нравилось и отвечало мужскому
духу.

- Навсегда уйти не могу, - заявила Наталья. - Мать одну не оставлю и дом не
брошу.

С точки зрения Глеба, все они здесь жили не по совести, воровали, грабили,
продавали, мошенничали - короче, занимались привычным для этих мест и
имеющим давнюю традицию промыслом. Но у этого жулья и ворья было
обостренное чувство любви к родственникам, может, оттого, что жили в
постоянном риске, ступали по грани и избавлялись от опасности лишь в кругу
семьи.

Она подумала, попробовала поискать компромисс.

- Скажи, куда поедем. Если недалеко, матушку можно взять.

Старушка по дому-то едва передвигалась, изработавшись за долгую колхозную
жизнь, а ехать сейчас на машине, когда ушли войска и на дорогах полный
произвол - практически невозможно. Не прорываться же с боями до Моздока!

Если бы рядом с ним ехал чеченец - а погибший муж Натальи был из одного
тейпа с Масхадовым, - можно колесить повсюду, еще и помогут в дороге. Но
если вдова учителя-разбойника с железной дороги подцепила себе русского и
норовит улизнуть из Ичкерии - это команда "фас".

- Я же сказал, за границу, далеко. - Он не имел права и не хотел
раскрываться. - Мне здесь оставаться нельзя.

- Что случилось? Может, я смогу уладить?

- Уладить ничего нельзя. Для этого нужно... перекроить всю жизнь или вообще
перечеркнуть и начать сначала.

- Поздно начинать сначала, - с тоской проговорила она. - Все это сказки...

Он видел, как Наталья не хотела ломать устоявшейся жизни, привычек и
обычаев, но все-таки пыталась найти выход.

- Есть надежный человек, чеченец... Он вывез бы нас на своей машине. Куда
ты хочешь. Это большой человек, все может.

Попадаться на глаза большому человеку в Ичкерии не было никакой охоты. Тем
более, Глеб собирался вытащить отсюда своего человека - солдатика, беглого
из Моздокской комендатуры из-под следствия. Этот паренек с золотыми руками
и талантом снайпера ничуть не меньшим чем у Славки Шутова около года уже
работал в паре с Глебом и теперь сидел в условленном месте и ждал сигнала.
Одному, без покровителя и заступника, ему было не вернуться в Россию: снова
бы арестовали и накрутили еще несколько статей. Конечно, этот вояка был
пока еще необработанным алмазом, но - алмазом, и самая подходящая оправа
для него, - естественно после "огранки", - была "Молния". Дед Мазай
расцеловал бы за такую находку...

Как ей сказать, что уходить придется с довеском? К тому же, в целях
конспирации, паренек не был посвящен в личную жизнь Глеба и его легенду. А
подготовку и натаскивание проводить некогда, раскрываться - нельзя, пока
они на территории Чечни. Не подсадишь же его в машину, как случайного
попутчика...

План выхода со снайпером был согласован до мельчайших подробностей: уходить
следовало на север, только по проселкам, через казачьи станицы и в ночное
время суток. Напарник должен был двигаться впереди на расстоянии
возможностей радиостанции, а Глеб с Натальей - замыкающими, по
"проторенному" пути и без всякого непосредственного контакта. Любая стычка
- это провал, и уходить придется с боями, что вообще было
непрофессионально. Расстояние в триста верст надлежало проткнуть, как масло
горячим ножом, сохранив у главарей сепаратистского режима полную
уверенность, что он остался здесь и возмездие неминуемо. Пусть живут под
домокловым мечом...

Кроме того, Глеб, как всякий волк-одиночка, не любил стаи.

Какая тут машина, бабушка, всемогущий надежный чеченец...

Она перебирала варианты - он отвергал, и оба никак не хотели согласиться с
мыслью, что пришло время прощаться. Тем более, до выхода оставалось менее
двух суток...

И всего одна ночь.

Этой ночью, очень похожей на первую их ночь, наполненную сомнениями,
затаенным страданием и любовью, Глеб внезапно получил от напарника сигнал -
непредсказуемые обстоятельства, срочно требуется встреча.

В душе трепыхнулась призрачная надежда...

3

"Ковбой" привел его в места пустынные, удобные для скрытной жизни, но
отчего-то неприятные: горный ландшафт напоминал развалины гигантских
строений; здесь царил дух гибели, тлена, разложения...

Обещанного спецназовского снайпера в потаенном укрытии не оказалось, хотя
были следы его пребывания, тщательно замаскированные - консервные банки,
кости животных, старое солдатское тряпье. Ни продуктов, ни боеприпасов -
будто ушел, прихватив с собой все имущество, причем, буквально несколько
часов назад.

- Придет, - уверенно заявил "ковбой". - Он всегда уходит так, в случае чего
чтобы не возвращаться.

Прождали весь день, потом чуть ли не всю ночь и лишь к утру, когда Саня
разоспался, дежуривший напарник толкнул в плечо.

- Кажется, идет... Вроде, шаги слышно. Несколько минут Саня прислушивался -
ничего, кроме ветра в "развалинах" гор...

А потом вдруг тихий, простуженный голос из ниоткуда:

- Лежать. Не двигаться.

Вроде, рядом! Руку протяни - достанешь. Грязеву показалось, это Славка
Шутов, даже голос похож. Или потому, что рассчитывал встретить здесь
суперснайпера?..

- Слава, здорово, - сказал он. - Хочешь, барыню спляшу? С присядкой?

- Сейчас вкачу гранату - спляшешь, - спокойно пообещал невидимый хозяин
убежища.

- Это он! - шепнул "ковбой" и позвал. - Анатолий Иваныч? Это я, Андрей...

Минуту висела тишина, граната не катилась, значит, напарник угадал.

- Ты с кем? - спросил Анатолий Иванович.

- Свой мужик, тебя искал.

- Если свой, пусть положит оружие и тихохонько становится на четвереньки. Я
выйду.

- Да у него нет оружия...

- Как это - нет?

- Так вот, нет, пустой.

Вдруг от земли, в полутора метрах, отделился и нарисовался невысокий
человечек с длинной винтовкой за плечами и коротким автоматом в руках. Над
вид - едва ли шестнадцать дашь, хотя крепенький, мягкий в движениях и
обряжен в самодельный камуфляж - нашиты веревочки, тряпочки, лоскутки, лицо
размалевано полосами, как у индейца. Только перьев не хватает...

- Какой красавец! - неподдельно восхитился Грязев, заметив, что за плечами
у снайпера - "винторез", оружие, редкое по нынешним временам даже в
спецназах.

- Ну, и что ты меня искал? - невозмутимо спросил он и безбоязненно уселся
напротив, цепким взглядом обшаривая Саню.

- Не тебя искал, - вздохнул тот. - Твой товарищ обманул, сказал, снайпер из
спецназа. Оказалось...

- Ты, курвенок. - Анатолий Иванович толкнул прикладом "ковбоя". - Язык
отрежу, понял? Салага...

- Да ладно, Анатолий Иваныч, - виновато замялся сержант. - Он свой мужик, я
проверил - надега... Натасканный - высший класс. Потому и ходит пустой.

- У духов тоже натасканные есть...

- Не сердись, Анатолий Иванович, - примирительно сказал Грязев. - Пойдем
пошепчемся? Снайпер глянул на "ковбоя".

- Это можно.

Они отошли за камни, присели по-чеченски, на корточки.

- Скажи мне, брат, где "винторезик"-то добыл? - спросил Саня.

- В горах нашел, - отмахнулся хитрец. - Иду - валяется...

- Ладно, не ври. "Винторезы" в горах не валяются. Кто дал?

- У чеченца выменял, за мешок гороха, - дурачился Анатолий Иванович. - Что
у тебя за интерес? Странный ты мужик...

- Своих ищу, - признался Грязев. - Второй месяц брожу по Чечне.

- Ты что, отстал, потерялся?

- В другом месте работал. Попутно сюда заглянул. Следы нашел, а на людей
выйти не могу. Если вывели моих, придется в Москву выбираться.

- Тебя как зовут? - усмехнулся снайпер.

- Петя Иванов.

- А, понял! Так вот, Петя, если ты не знаешь, где твои, откуда же мне-то
знать?

- Да ты много чего знаешь. И я про тебя - кое-что. Это же ты бьешь волков в
ухо? Или по тазобедренным суставам, то есть в задницу, для памяти?

- Волков бьют по корпусу! - засмеялся Анатолий Иванович. - Медведей и
кабанов в ухо... А по заднице только ребятишек дерут. Знаешь, Петя, мне не
нравится, когда много знают, особенно про меня. Не люблю. Валика ты своей
дорогой, а?

- Да я свалю, конечно, - согласился Саня. - Только будь другом, выполни