и что-то в этом роде.  Или  наоборот  -
кто-то сделал так, чтобы навести на них подозрение. Уж очень сильно убийство
напоминает театральный  трюк.  Кинжал!  У  преступника  должно  быть  сильно
развито воображение.
   - Вам  не  кажется,  что  в  убийстве  можно  подозревать  некоего  Арифа
Гусейнова, двоюродного брата Рауфа?
   - Да, я знаю его, - кивнул Камаев. - Он по делу об убийстве проходил  год
назад, но там все чисто оказалось.
   - Не так уж  там  все  и  чисто,  -  возразила  Лариса  и  поделилась  со
следователем своими мыслями  о  том,  что  алиби  Арифа  очень  легко  можно
разрушить.
   - Да уж, - протянул  тот,  внимательно  выслушав,  и  почесал  голову.  -
Действительно, похоже на него. И  наличие  воображения  -  у  художников,  я
думаю, с этим полный порядок, - и то, что  убийство  произошло  недалеко  от
дома, где живут родители Дарьи Беловой. Возможно, что Рауф,  настоящий  отец
ребенка Даши  -  ходили  такие  разговоры  по  поселку,  -  пришел  повидать
мальчика. А наткнулся на Арифа, который поджидал его в  том  месте.  И  Ариф
заколол его кинжалом. В таком случае убийство было спланированным. И вот еще
что... - Камаев зашуршал бумажками,  которые  лежали  у  него  на  столе,  и
наконец нашел нужную. - Интересны показания  жены  Амирбекова.  Есть  в  них
маленькая деталь, на которую можно было бы даже не  обратить  внимания.  Как
оказалось, после гибели мужа Назакят  решила  по  старинному  обычаю  своего
народа раздать его  вещи  нуждающимся.  Однако  нигде  не  могла  обнаружить
дорогое коричневое пальто. Назакят сказала, что это была модная  вещь,  хотя
Рауф никогда не модничал и одевался просто, как все.
   - Как же оно оказалось у него?
   - Вот тут начинается самое интересное. Жене он объяснил, что  пальто  ему
подарил друг. Но Назакят не знает друзей мужа, которые могли бы одеваться  в
таком стиле. Хотя это не имеет  особого  значения.  Гораздо  важнее,  что  у
воротника пальто не было одной пуговицы. А пуговицы необычные, кожаные.
   Камаев взял ключ, открыл сейф и  вынул  оттуда  маленький  полиэтиленовый
пакетик, внутри которого оказалась как раз такая пуговица.
   - Вот что еще более интересно, - показав на нее,  сказал  следователь.  -
Эта пуговица была обнаружена  в  кулачке  у  маленького  сына  убитой  Дарьи
Беловой в ночь ее смерти. Причем мать  Беловой  утверждает,  что  не  знает,
откуда она. Зато супруга Рауфа, наоборот, сразу опознала  ее.  Вещица  очень
приметная. Посмотрите, здесь не просто кожа, но еще  и  особое  переплетение
ее.
   - Действительно, - кивнула Лариса, всмотревшись  в  пуговицу.  -  Но  это
означает, что Рауф находился недалеко от места преступления  в  ту  ночь?  А
точнее, совсем рядом?
   - Да, вполне может такое быть. Я тут пролистал заново  дело  об  убийстве
Беловой, и все указывает на то, что убил ее свой человек, знакомый.  Она  не
пыталась спастись бегством, ведь следов борьбы не было... Кроме того, убийца
- человек довольно сильный физически, поскольку Белова умерла после  первого
же удара. Вот, посмотрите фотографии...
   Камаев разложил перед Ларисой несколько снимков, сделанных год назад.  На
них была  изображена  комната,  которую  снимали  Ариф  и  Даша:  неубранная
кровать, детская колыбель, кухонный стол, палитра, краски на столе.
   - Видите, никаких следов беспорядка. Значит, она  сама  открыла  дверь  и
впустила убийцу. Или он зашел сам, имея ключ. А ключ мог быть как  у  Арифа,
так и у Рауфа, если принять как факт, что он был отцом ее ребенка.
   - Интересно,  знала  ли  она  еще  одного  азербайджанца...  -  задумчиво
предположила Лариса.
   - Это вы о ком? - нахмурился следователь.
   - Есть у вас здесь такой Али Нуретдинов.  По  некоторым  данным,  он  был
должен Рауфу деньги. Его алиби мне  не  удалось  проверить  в  свой  прошлый
приезд в Потаково.
   - Так можно сейчас... - с готовностью откликнулся Камаев.
   - Тогда, может быть, мы это сделаем?
   - Нет проблем, собираемся... Через  минуту  Лариса  и  легкий  на  подъем
следователь Камаев уже ехали  по  городу  Потаково  по  направлению  к  дому
Нуретдинова.
 
*** 
 
   - Кто там?  -  послышался  из-за  ворот  голос  с  явственным  кавказским
акцентом.
   - Откройте, милиция, - важно заявил Камаев.
   Калитка открылась.  На  пороге  стоял  приземистый  крепыш  в  спортивных
брюках, шлепках и стареньком  поношенном  пиджачке  поверх  белой  нательной
майки.
   - Али Нуретдинов? - грозно  сдвинув  брови,  спросил  следователь  и,  не
дожидаясь утвердительного или отрицательного ответа,  прошел  внутрь  двора,
оттесняя крепыша.
   - Мы по поводу убийства Рауфа Амирбекова, - пояснила Лариса.
   - Вай Аллах! Аллах рахмат элясин! Царство небесное! - забожился  на  двух
языках сразу Али. - А я тут при чем?
   - Вы один из подозреваемых, - входя уже на крыльцо, бросил Камаев.
   - Я? - вскричал хозяин дома. - Да вы  что!  У  нас  всегда  были  хорошие
отношения! Мы в гости друг к другу ходили, дружили! И радость, и горе -  все
пополам.
   - А вот Наза, жена Рауфа, считает вас врагом.
   - Друзья мы, друзья! - засуетился еще больше Нуретдинов, семеня вслед  за
Камаевым.
   Лариса с Камаевым вошли в дом, и следователь заговорил сурово:
   - Итак, расположение Рауфа к вам было настолько велико, что год назад  он
одолжил вам крупную сумму. Вы решили свои проблемы, но  возвращать  долг  не
собирались.  А  Рауфу,  видимо,  не  пришло  в  голову   заверить   долговое
обязательство нотариальной распиской.
   - Да, ко мне уже приходили ребята от Рауфа  требовать  денег,  -  тут  же
согласился Али.
   - Ты давай все по порядку, - нахмурившись, потребовал следователь.
   - Значит,  так.  Я  действительно  занял  деньги  у  Рауфа,  по-дружески,
по-своему... Мы, азербайджанцы, всегда  друг  другу  помогаем.  Я  занимался
тогда поставкой хлеба в район. Но водитель  несколько  дней  не  выходил  на
работу, запил. Потом машину у меня угнали, до сих  пор  не  могут  найти!  -
Нуретдинов укоризненно посмотрел на Камаева. - Короче, одна беда за  другой.
Ну, я другим делом занялся - долг надо отдавать...
   - Но вы так и не отдали, - закончил за него фразу Камаев.
   - Что вы! Как  не  отдать!  Как  можно!  -  возмущенно  вскричал  Али.  -
Мусульманин обязан отдавать. Я поднапрягся  и  отдал.  В  марте  было  дело.
Посмотрите, как я живу...
   Нуретдинов обвел руками свое жилище. Лариса и Камаев прошлись глазами  по
довольно убогой обстановке его дома и поняли, что в принципе  он  прав  -  в
роскоши хозяин явно не купается.
   - Вот, пришлось кое-что продать, чтобы долг отдать! Только, кроме  Рауфа,
никто об этом не знает. Да и зачем знать - мы с ним свои люди, зачем  лишние
свидетели, нотариусы!
   В этот момент в  комнату  вошла  жена  Нуретдинова,  полная  женщина  лет
тридцати в дешевом ширпотребовском халате, с подносом в  руках,  на  котором
стояли чайник, сахарница с кусочками рафинада  и  какими-то  печеньями.  Она
поздоровалась, молча расставила то, что принесла, на столе и удалилась.  Чай
с ломтиками лимона был разлит по изящным грушевидным стаканчикам.
   Камаев, сделав глоток, строго спросил:
   - Ты всю сумму отдал?
   - Да, все до копейки, - заверил Али. - Могу даже расписки  показать,  для
себя хранил и.., на такой вот случай, если вы придете. Лейла! - крикнул он в
соседнюю комнату, а потом что-то требовательно проговорил по-азербайджански.
   Вскоре жена принесла расписки. Это были два листка бумаги, в которых Рауф
расписался в том, что получил от Али два раза по пятьсот долларов.
   -  Осталось  еще  двести  долларов  вернуть,  -  И  неожиданно  признался
Нуретдинов. - Я их отдам Назакят. Обязательно отдам. Неужели вы думаете, что
я безбожник и негодяй? Аллах мне не простил бы такой грех! Да и потом  -  ну
неужели из-за двухсот баксов человека убивать? Сами подумайте. Тем более что
Рауф спас меня в свое время. Я и подумать не мог, что  Рауфа  кто-то  убьет.
Хороший он был человек! У кого рука поднялась?
   Лариса с Камаевым переглянулись. В принципе,  предъявленные  Нуретдиновым
косвенные доказательства - мартовские  расписки  -  убеждали.  Настораживала
странная суетливость в поведении Али, но это можно было списать на  какие-то
национальные черты или обычную боязнь милиции. И все же Камаев  решил  пойти
до конца.
   - Слушай, Али, а ты вообще где был в апреле этого года?
   - Давно было дело, - почесал голову Нуретдинов.
   - Рауфа убили, по заключению экспертов,  в  конце  апреля,  -  поддержала
следователя Лариса.
   - В конце апреля? - неожиданно просиял Али. - Так я в Азербайджане был! В
Ленкорани, на свадьбе младшего брата Фаика! Приехал только в середине мая! У
меня даже билеты сохранились!
   И Нуретдинов, продолжая торжествовать, снова позвал из  соседней  комнаты
жену Лейлу.  Спустя  некоторое  время  Ларисе  и  Камаеву  были  предъявлены
железнодорожные билеты: один свидетельствовал о том, что пятнадцатого апреля
Али выехал в Баку, а на другом стояла дата отправления обратно  в  Россию  -
тринадцатое мая.
   - Как хорошо, что пригодились эти бумаги! - прокомментировала Лейла.
   - Я всегда берегу документы,  -  сказал  Али.  -  Хотите,  фотографии  со
свадьбы покажу?
   И, не дожидаясь согласия гостей, полез за фотоальбомом. Лариса с Камаевым
глянули на печать "Ленкорань-фото-сервиса", на улыбающееся лицо  Нуретдинова
на явно нероссийском фоне из гор, минаретов и мечетей, посмотрели на  таймер
в  углу  фотографии  -  4  мая.  И  поняли,  что  версия  о  виновности  или
причастности к смерти Рауфа Нуретдинова абсолютно несостоятельна. О том, что
он как-то замешан в убийстве Даши, вообще не могло быть и речи.
 
*** 
 
   В окрестностях Потакова был обнаружен  "Москвич-412",  а  в  нем  -  Ариф
Гусейнов. Неумелый или просто пьяный водитель умудрился направить автомобиль
прямо в толстый ствол дуба, росшего у обочины.  В  результате  Ариф  получил
сотрясение мозга, а также перелом руки.  "Скорая  помощь"  отправила  его  в
бессознательном состоянии в больницу,  а  прибывшие  на  место  происшествия
сотрудники ГИБДД, обнаружив, что у Арифа  нет  при  себе  даже  водительских
прав, сообщили в милицию.
   Сообщение о происшествии поступило к Камаеву в тот момент,  когда  они  с
Ларисой ехали от Али Нуретдинова назад,  в  здание  Потаковского  управления
внутренних дел.
   - Ну вот, - обрадовался он. - Нашелся этот чертов Ариф. Едем в больницу.
   Дожидаясь, пока Ариф придет в сознание,  Лариса  вместе  со  следователем
Камаевым сидели  в  холле  больницы.  За  этот  час  Лариса  более  подробно
рассказала следователю обо всем, что стало ей известно о смерти Даши, в  том
числе насчет алиби Арифа, и тот согласился  с  ней,  что  оно,  в  принципе,
железным не является.
   Наконец из палаты, где лежал Ариф, вышел врач. Он с важным видом  подошел
к Камаеву и заявил, что, учитывая все  обстоятельства,  разрешает  допросить
пациента. Лариса вместе со следователем вошли в палату.
   Это была обычная маленькая палата, но с тяжелыми стальными  решетками  на
окне. Ариф лежал на кровати с приподнятым  изголовьем  и  хмуро  смотрел  на
вошедших. Его тяжелый взгляд  по  очереди  достался  сначала  Ларисе,  потом
Камаеву. Вид неудачливого угонщика внушал жалость: перевязанная голова,  под
глазами лиловые круги, на бледных щеках ссадины.
   - Здравствуйте, Ариф, - сказала Котова. Гусейнов не ответил, лишь  метнул
в сторону Ларисы недобрый взгляд.
   - Итак, что ты сделал с Вероникой Бураковой, где она? -  вздохнув,  начал
допрос Камаев.
   - Ничего, - зло ответил Ариф и отвернулся.
   - Последний раз ее видели в твоем обществе.
   - Ну и что?
   - Тебе лучше рассказать, как ты убил ее, - продолжил наседать Камаев.
   - Я никогда никого не убивал, - четко произнес Ариф, с ненавистью  смотря
на посетителей.
   - И жену свою Дашу Белову тоже не  убивал?  -  несколько  ехидно  спросил
Камаев.
   - Нет.
   - Да хватит тебе, Гусейнов, волынку тянуть! - вдруг  переменился  в  тоне
следователь. - У нас  же  есть  улики  против  тебя.  Ты,  конечно,  неплохо
порезвился, но жизнь твоя на свободе подошла к концу.
   Тут вступила Лариса:
   - Вот лоскут кофточки Вероники, на котором пятна крови.  Может  быть,  ты
объяснишь, откуда они там взялись?
   - Ее и спросите. Это же ее кофта,  -  глядя  на  посетителей  исподлобья,
буркнул Ариф.
   - Если бы можно было  это  сделать,  мы  бы  последовали  твоему  мудрому
совету, - продолжал ехидничать следователь. - Рассказывай  лучше,  как  убил
свою подружку, и дело с концом!
   - Не убивал я.
   - Так, понятно, хорошо. - Камаев приблизился к кровати и  наклонился  над
изголовьем Арифа. - Откуда у тебя ссадины на лице?
   - Вчера ободрался в лесу, - тут же нашелся Гусейнов.
   - После скандала с Вероникой? Ариф ничего  не  ответил.  А  на  его  лице
появилось выражение скуки и равнодушия.
   - Ну, а зачем ты Рауфа убил? - спокойно спросил затем Камаев.
   Ариф застыл. Глаза его постепенно раскрывались все шире и шире. Он сильно
побледнел и начал  медленно  приподниматься  на  постели.  Потом  неожиданно
повалился обратно на подушку и, замолотив кулаком здоровой руки по  кровати,
начал громко кричать что-то  на  азербайджанском  языке.  Глаза  его  горели
бешеным, безумным огнем.  Камаев  с  Ларисой  переглянулись,  и  следователь
быстро шагнул к постели, пытаясь успокоить разошедшегося Арифа. В это  время
в палату быстро вошел врач со шприцем наготове, оттеснил Камаева, махнув ему
рукой, и ввел Арифу какое-то лекарство - видимо, успокоительное.
   Ариф постепенно начал затихать, только бормотал что-то  на  своем  родном
языке и как будто пытался сдержать рвущиеся из  груди  глухие  рыдания  Врач
стоял рядом, внимательно наблюдая за Гусейновым в ожидании, когда закончится
истерика. Потом он повернулся к Ларисе и следователю и сказал:
   -  Я  считаю,  что  сейчас  его  лучше  оставить  в   покое,   чтобы   не
спровоцировать новый припадок.  Приходите  завтра,  он  будет  уже  в  более
нормальном состоянии.
   - Хорошо, - кивнул Камаев. Лариса, повернувшись к нему, сказала:
   - У меня есть еще один вопрос. Он может быть очень важным.
   - Давайте, - согласился тот и посмотрел на врача вопросительно.
   Молодой человек в белом халате пожал плечами и сказал:
   - Ладно, только коротко и побыстрее. Лариса подошла вплотную к кровати и,
глядя Арифу прямо в глаза, спросила:
   - Кто настоящий отец Эмиля? Ариф помолчал,  потом  вздохнул  и  четко,  с
расстановкой произнес:
   - Павел Андреевич Бураков.
 
*** 
 
   Они  познакомились  через  его  жену  -  так  иногда  бывает.   К   Ирине
Владимировне приехала в гости дочь ее бывших соседей из некогда  родного  ей
Потакова. Родители Даши были хорошие люди, но, пожалуй,  слишком  простые  и
ограниченные. Отец Даши часто помогал Бархударовым, когда что-то случалось с
сантехникой или когда требовалась физическая сила.
   Профессор Роман  Бархударов  был,  можно  сказать,  светилом  медицинской
науки. Его знали далеко  за  пределами  области,  но  в  самых  элементарных
хозяйственно-бытовых вопросах профессор был зачастую совершенно  беспомощен.
Он понятия не имел о том, как починить кран или, скажем, прибить полку. Мать
Даши была хорошей портнихой, и Ирина Владимировна постоянно обращалась к ней
с просьбой что-либо сшить, укоротить, удлинить.  Ирине  Владимировне  всегда
хотелось как можно лучше отблагодарить этих радушных и добрых людей. Поэтому
она забирала по воскресеньям их девочку и гуляла  с  маленькой  Дашенькой  в
городском парке, катала ее на качелях, водила в местный драматический театр.
   Тому, что жена профессора столько возилась  с  соседским  ребенком,  была
своя причина, к которой  она,  выпускница  хорового  отделения  тарасовского
культпросвет-училища, имела отношение. У Ирины Бархударовой было  обнаружено
бесплодие,  и  она  переносила  нереализованный  материнский   инстинкт   на
хорошенькую дочку Беловых.
   Даша постепенно стала считать Ирину Владимировну второй матерью, тянулась
к "второй маме" потому, что она  во  многом  контрастировала  с  ее  семьей.
Конечно же, мама-уборщица и  папа-слесарь,  безусловно,  не  достигали  того
культурно-образовательного  уровня,  который  был  у   Бархударовой.   Хотя,
собственно, Ирина Владимировна обладала не бог весть каким  интеллектуальным
багажом. Но девочке  она  казалась  доброй  феей  из  сказки,  загадочной  и
непостижимой. И вот случилось так, что она уехала из Потакова.
   Даша писала "второй  маме"  письма,  когда  та  после  смерти  профессора
вторично вышла замуж за полковника Буракова и переехала в  Тарасов.  В  этих
письмах Даша делилась  с  Ириной  Владимировной  своими  наивными  девичьими
мечтами.
   В ответ получала открытки к  праздникам,  которые  провоцировали  в  Даше
непреодолимое желание другой жизни. Тарасов казался  ей  воплощением  мечты,
чуть ли не столичным мегаполисом. Еще в детстве Даша сама  для  себя  решила
вырваться  из  среды,  к  которой  принадлежали  ее  родители.  Из-за  своих
необоснованных амбиций она не ладила с детьми из простых рабочих семей. Но и
так называемая потаковская "элита" не больно-то ее жаловала -  чувствовалась
разница в мировоззрении.
   С родителями тоже не складывалось. Отец, баловавший Дашу в детстве, вдруг
перестал  обращать  на  дочь  внимание,  когда  та  достигла   подросткового
возраста. Мать в принципе одобряла ее стремления,  но  не  совсем  понимала.
Ограниченность  родителей  выводила  Дашу  из  себя.  На  влюбленных  в  нее
потаковских парней девушка вообще не  обращала  внимания,  готовя  себя  для
некоего "принца".
   Когда Даше исполнилось семнадцать, Ирина  Владимировна  пригласила  ее  в
Тарасов погостить в ее роскошной трехкомнатной квартире. Город мечты оглушил
юное создание шумными ритмами дискотек, многочисленными кафе и огнями  возле
дверей шикарных ресторанов, куда вход был ей еще недоступен.
   В Тарасове Даша сразу почувствовала себя счастливой. По городу ее  водила
богато одетая дама в дорогих украшениях, стильная и красивая. И это была  ее
любимая тетя Ира. А ряд ом с нею был он...
   Павлу Андреевичу девочка  понравилась:  стройная,  с  модной  в  Потакове
завивкой гофре. Даша приехала в длинном платье, которое зрительно прибавляло
ей роста и подчеркивало стройность фигуры, в ажурной шали, бусах в индийском
стиле - кусочки сандалового дерева, нанизанные на шелковый шнурок. Просто  и
в то же время изысканно смотрелось широкое кольцо из серебра  со  сверкающим
стеклянным камешком. В общем  ансамбле  свою  роль  играли  и  металлические
браслеты под серебро.
   Все эти  незатейливые  украшения  тем  не  менее,  видимо,  произвели  на
Буракова приятное впечатление. Все в ней показалось ему хорошо  подобранным.
Да,  Даша  понравилась   отставному   полковнику.   Даже   чересчур   сильно
понравилась. В этом чувстве присутствовала ностальгия по ушедшей  молодости.
В семнадцатилетней провинциальной девочке он увидел женщин своей  мечты,  на
которых заглядывался в юности. Те, реальные женщины  уже  начинали  стареть,
все чаще и больше прибегали к косметике.  А  тут  перед  ним  была  молодая,
свежая девушка. Девушка его мечты.
   Кажется, Павел Андреевич предложил юной гостье поход в цирк, где выступал
с новой программой коллектив Валерия Леонтьева. Он спросил, нравится ли Даше
этот певец. Она ответила, что поет он красиво и со смыслом:  сразу  рисуются
страстные образы вечного сердцееда Казановы  и  полулегендарного  Августина.
Сказала, что никогда не видела, даже издали, человека такого масштаба и  что
для нее, девушки из глубинки, поход на концерт звезды российской  эстрады  -
целое событие.
   Между ними все чаще завязывались  задушевные  беседы.  Он  рассказывал  о
своем прошлом, а она - о своем городе, возвращаться в который не  желала,  о
родителях, которых любила, но чей жизненный путь повторять не хотела.
   Они стали гулять и  без  Ирины  Владимировны.  Даша  относилась  к