ть  свою
президентскую программу, однако такая возможность остается...  возможной.  И
теперь мы готовы включить...
   Появился Донован Рипли, его представительное, усталое лицо было в  центре
экрана, за спиной виднелся свернутый флаг, рядом сидели жена и дети. У жены,
красивой женщины, был  ошеломленный  взгляд,  словно  у  девочки,  увидевшей
катастрофу в шахте.
   - Сограждане-американцы, - произнес Донован Рипли, надежда  миллионов,  с
головы до ног будущий  президент,  -  сегодня  я  здесь,  чтобы  объявить  о
нелегком решении, принятом  после  долгих  молитв,  после  долгих  споров  с
любимой  женой  и  многими  друзьями,  которые  поддерживали  мое   служение
обществу...
   Клэй Макнейр нахмурился, а Байрон Риддл издал радостный вопль.
   - ...и каждый общественный деятель должен постоянно соизмерять свой  долг
перед страной с долгом перед самыми близкими людьми...
   Байрон Риддл заколотил кулаками по столу и зашелся в беззвучном смехе.
   - ...мучительное, но необходимое решение из-за  привязанности  к  жене  и
детям ни теперь, ни в будущем не быть кандидатом  в  президенты  Соединенных
Штатов...
   Риддл подскочил и как сумасшедший заплясал  по  кабинету.  На  телеэкране
творилась такая же кутерьма. Учтивый политический комментатор раскрывал рот,
как рыба, вытащенная из воды:
   - ...будто взрыв бомбы... совершенно неожиданно... глубокая привязанность
к семье... полностью меняет будущее национальной политики...
   - Все! - крикнул Байрон Риддл. - Он вышел из игры!  Раздраженный  Макнейр
встал и выключил телевизор.
   - Байрон, успокойся. Это ведь не столь уж важное дело.
   - Не столь уж важное? - повторил Риддл и снова разразился  таким  смехом,
что на глазах выступили слезы. - Послушай, это одно из самых важных  дел,  к
которым я был причастен.
   - Причастен? Как так? - Макнейру показалось, что его  компаньон  сошел  с
ума.
   - Просто оборот речи, - ответил Риддл, овладев собой. -  Я  должен  идти.
Это меняет все. Мне нужно поговорить с Эдом Мерфи. Пока, Макнейр.
   - Байрон, а как эти докладные... - начал было Макнейр, но Риддл,  хлопнув
дверью, выбежал из кабинета.
   Клэй Макнейр вздохнул  и  вернулся  к  столу.  Это  сумасшествие  слишком
затянулось. Он не знал, какие важные услуги оказывает Байрон Риддл Эду Мерфи
и другим людям в Белом доме, знал только,  что  Риддл  мешал  ему  работать.
Нужно будет поговорить с Мерфи. В крайнем случае Риддлу придется перебраться
в другой кабинет. Хватит.
   Макнейр снова потянулся к жалобе шеф-повара, и тут ему в глаза  бросилось
нечто необычное. Риддл оставил ящик стола открытым. Макнейр  был  ошеломлен.
Ведь Риддл охранял свои ящики как тигр. У  него  возникло  почти  неодолимое
желание заглянуть туда.
   Нет, сказал он себе, это недостойно; служащие не должны так поступать.
   "Однако,   -   мелькнула   мысль,   -   там   может   оказаться    что-то
компрометирующее, тогда  просьба  к  Эду  Мерфи  будет  более  обоснованна".
Макнейр был готов почти на все,  чтобы  изгнать  Байрона  Риддла  из  своего
кабинета и из своей жизни.
   Он быстро подошел  к  столу  и  выдвинул  ящик.  Там  были  блок  сигарет
"Мальборо", карта Калифорнии и два бумажных пакета. Макнейр  взял  тот,  что
лежал сверху. Пакет оказался запечатанным, на нем стояла надпись: "Пленка Д.
X.". Внутри прощупывалась круглая катушка. Пленка Д. X.?  Дэвид  Халберстэм?
Домовое хозяйство? Макнейр нахмурился, положил этот  пакет  и  взял  другой.
Набитый, незапечатанный. Макнейр заглянул  в  него  и  с  изумлением  увидел
деньги.
   Купюры были в основном стодолларовые, несколько пятидесятидолларовых.  На
глаз Макнейр решил, что там не меньше десяти тысяч.
   Макнейр глядел  на  деньги,  сердце  его  колотилось,  мысль  лихорадочно
работала. Он думал о том,  что,  перейдя  на  государственную  службу,  стал
зарабатывать меньше. О расходах, более пяти тысяч в год, на обучение детей в
частной школе. О жалобах жены, что он слишком много работает,  что  они  два
года не были в отпуске, и ему пришло в голову,  что  было  бы  очень  хорошо
съездить с семьей в Акапулько или в Кэнил-Бэй на  недельку-другую.  Если  бы
только у него были деньги! Он полез в конверт. Только  две  тысячи,  подумал
он. Двадцать бумажек. Байрон не заметит. Как прекрасно он провел бы отпуск с
семьей.
   Внезапно распахнулась дверь,  и  вошел  Байрон  Риддл.  Макнейр  охнул  и
выронил конверт.
   - Напрасно ты это, Макнейр, - прошептал Риддл.
   - Ты бросил ящик открытым, - спокойно сказал Макнейр.  -  Я  закрыл  его.
Нужно быть повнимательнее, Байрон.
   Макнейр  по-мальчишески  улыбнулся,  но  улыбка   тут   же   угасла   под
убийственным взглядом Риддла. Макнейр пожал плечами и  направился  к  своему
столу.
   - Слушай, Байрон, -  сказал  он.  -  Кажется,  нам  с  тобой  давно  пора
поговорить. Мне уже надоело...
   Кулак Риддла взлетел и угодил Макнейру под дых. Макнейр согнулся от боли,
к горлу подступила тошнота. Риддл схватил его за галстук, прижал к  стене  и
влепил сильную пощечину. Макнейр попробовал защищаться, но  получил  сильный
удар ребром ладони по шее, и руки его обвисли.
   - Байрон, ради бога! - воскликнул он. Риддл влепил ему еще одну пощечину.
   - Как ты открыл ящик?
   - Ты бросил его открытым.
   Риддл снова ударил его под дых, и  Макнейр  упал  на  колени.  "Убьет,  -
мелькнула у него мысль. - Этот псих убьет  меня  прямо  здесь,  в  цокольном
этаже Белого дома".
   - Байрон, - взмолился он, - если у нас возникла проблема,  давай  обсудим
ее, как...
   Риддл так стукнул его головой о стену, что потемнело в глазах.
   - Тебе нужны деньги, мразь? - злобно прошептал  Риддл.  -  Нужны  деньги?
Хорошо, мы дадим тебе денег.
   Он взял пакет, достал оттуда стодолларовую бумажку  и  сунул  Макнейру  в
лицо.
   - Жри, мразь!
   - Что?
   - Я сказал: жри!
   Риддл снова ударил его по лицу и сунул деньги ему в рот.
   - Жуй. Глотай.
   Макнейр запротестовал, но, когда Риддл угрожающе занес руку, стал жевать.
Деньги были грязными, он боялся, что его вырвет. И заплакал.
   -  Глотай,  а  то  убью,  -  сказал  Риддл.  Макнейр  поперхнулся,  потом
проглотил. Сполз на четвереньки и невидяще уставился в пол.
   - Что ты видел в ящике? - резко спросил Риддл.
   - Ничего, Байрон,  клянусь.  Пожалуйста...  Риддл  ударил  его  ногой  по
ребрам.
   - Врешь. Что видел?
   - Сигареты. Карту. Деньги.
   - Еще что?
   - Пакет.
   - Что на нем написано?
   - Не знаю.
   Риддл снова пнул его.
   - Что написано?
   - Клянусь богом, не знаю.
   Риддл опустился на колени и зашептал ему в ухо:
   - Скажешь хоть кому-то, что видел в ящике, убью. Понял?
   - Да, Байрон.
   - Не сразу. Буду убивать медленно. Жену и детей тоже. Думаешь, я шучу?
   - Нет, Байрон, - прошептал Макнейр. - Теперь можно встать?
   - Лежи на месте.
   - Байрон, нам теперь нельзя иметь один кабинет.
   -  Наконец-то  слышу  что-то  разумное.  Так  скажи  Мерфи,  что   хочешь
перебраться. Идет?
   - Идет, Байрон. Как скажешь.
   - Это уже лучше. Теперь можешь встать. Макнейр с трудом поднялся на ноги.
Риддл прислонился к стене и закурил.
   - Мне неприятно так обходиться с тобой, - сказал он.  -  Это  не  в  моем
стиле. Но ты должен понять, я выполняю секретные поручения больших людей,  и
никакой утечки не должно быть. Так что помалкивай. И больше не будет никаких
проблем. Договорились?
   - Договорились, - ответил Макнейр. От сильного пинка у него болел бок. Он
подумал, что, видимо, сломано ребро.
   - И вот что, Байрон... извини, что я заглянул в твой стол.  Этого  делать
не следовало.
   -  Вот  это  по-мужски,  -  сказал  Риддл  и  неожиданно  протянул  руку.
Ошеломленный Макнейр и его мучитель обменялись рукопожатием.
   - У нас с тобой не должно быть  проблем,  -  сказал  Риддл.  -  Ты  игрок
команды, Макнейр, для таких, как ты, существует свое место. А Байрон Риддл -
волк-одиночка, он действует на свой страх и риск, выполняя  тяжелую  работу,
за которую никто больше не желает браться. Впредь тебе  лучше  держаться  от
меня подальше.
   - Согласен, - сказал Макнейр.
   - Отлично! А теперь повернись лицом к стене.
   - Что?
   - Ты слышал. Лицом к стене. Быстро! Макнейр быстро повернулся и  услышал,
как Риддл открывает ящики стола и перекладывает их содержимое в портфель.
   - Пока, Макнейр, - сказал Риддл через минуту.  -  Помни,  о  чем  я  тебя
предупреждал. Помалкивай, и все будет хорошо.
   Дверь закрылась. Макнейр медленно обернулся, увидел, что  Риддла  нет,  и
торопливо запер ее. Будто какой-то замок мог защитить его от Байрона Риддла.
Кривясь от боли, он сел за  свой  стол  и  стал  думать,  как  быть  дальше.
Придется все рассказать Эду Мерфи.  Работать  и  дальше  рядом  с  маньяком,
грозившим убить его, нельзя.
   И все же... что,  если  Риддл  сказал  правду?  Что,  если  он  выполняет
секретные задания Эда Мерфи или даже самого президента? Вдруг он скажет, что
Макнейр поставил под угрозу их секретность? Что, если уволят  не  Риддла,  а
его? Тогда все планы рухнут. Ни одна корпорация  не  даст  ему  той  работы,
какую он хочет. Может, лучше промолчать,  перебраться  в  другой  кабинет  и
избегать Байрона? Даже если для этого придется ходить  через  другую  дверь?
Знать  только  свое  дело,  так,  видимо,  будет  лучше  всего.  Но  все  же
любопытство его не угасало. Почему Риддл так разозлился? Что такое важное  в
этих конвертах?
   Пленка Д. X.
   Донны Хендрикс.
   Эта мысль пришла внезапно и перепугала его. Какое отношение имел Риддл  к
убитой? Что это за пленка? Какие на ней могли быть секреты,  чтобы  угрожать
из-за них убийством? Макнейра одолевали  мысли,  над  которыми  не  хотелось
задумываться. Он хотел  только  делать  свою  работу,  угождать  начальству,
продвигаться в жизни. Но теперь почему-то имел дело с сумасшедшим,  грозящим
убить его и всю семью. Макнейр закрыл лицо руками. Ребра  болели  от  пинка,
его подташнивало. На съеденных  деньгах  могли  быть  всевозможные  микробы.
Может, пойти к врачу? Но как объяснить, почему  он  проглотил  стодолларовую
бумажку? Зазвонил телефон, но Макнейр не снял трубку. Ему не хотелось  ни  с
кем говорить. Хотелось оказаться подальше от Вашингтона. Даже,  может  быть,
умереть.
   24
   По пути в аэропорт Нортон и Энни спорили.
   - Не доверяй Гейбу Пинкусу, - сказала она.
   - Я ему не доверяю, - ответил Нортон. - Но он мне нужен.
   - Он обманет тебя, - сказала Энни. - Он думает только о своих  сенсациях.
О славе. Контролировать его ты не можешь.
   - От него есть толк. Половину сведений об этой истории сообщил мне он.
   - Ну и много ты узнал? Так много, что теперь наудачу летишь в Калифорнию?
   - Энни, это единственное, что мне остается, - устало сказал он. -  Где-то
должно быть слабое звено. Макнейр не хочет говорить со  мной.  Риддл  исчез.
Так что я попробую еще раз поговорить с Джеффом Филдсом.
   - Ты мог  бы  обратиться  к  общественности,  -  сказала  она.  -  Созови
пресс-конференцию. Выложи все, что знаешь. Заставь их объяснить  все,  а  не
бейся головой о стену.
   Нортон свернул с Белтвэя на Даллес Эксесс Роуд и упрямо покачал головой.
   - К этому я еще не готов. Так можно навредить  Уитмору,  а  я  не  сделаю
этого, пока не буду убежден, что он причастен к убийству Донны.
   - Убежден? Чего еще тебе нужно? - воскликнула она. - Ты  знаешь,  что  он
сделал ей ребенка. Знаешь, что кто-то убил сенатора Нолана. Знаешь, что  они
заставили Джеффа Филдса сказать, будто Донна забеременела от него.  Чего  ты
еще хочешь, признания?
   Их обогнало такси на скорости 80 миль в час.
   - Какой-то бедняга опаздывает на самолет, - сказал Нортон. - Послушай,  я
же вчера вечером объяснял тебе, это все может  быть  совпадением.  Пока  что
против  Уитмора  лишь  косвенные  улики.  Есть  разница  между  тем,  что  я
подозреваю и что  знаю.  Будь  я  присяжным,  я  не  смог  бы  сказать,  что
безоговорочно убежден в причастности Уитмора.
   - О господи! - воскликнула Энни. - Юристы!
   Остановив машину возле аэропорта, Нортон взял Энни за руку.
   - Вечером позвоню.
   - Отдохни там, - сказала она. - Полежи у бассейна, позагорай.
   - Постараюсь, - сказал он. - Слушай, извини меня за вчерашнее.
   Энни придвинулась и поцеловала его.
   - Вчера все было хорошо, - сказала она. - Отдохни там. Я съем тебя, когда
вернешься.
   Он торопливо поцеловал ее и поспешил к вокзалу.
   Полчаса спустя, когда самолет поднялся, Нортон подумал, что еще  ниоткуда
не улетал с таким удовольствием, как сейчас из  Вашингтона.  Даже  если  это
означало улетать от Энни. Последнюю  неделю  у  него  было  ощущение,  будто
вокруг него сдвигаются стены. Он стал приглядываться к людям на улице,  хотя
раньше не делал этого. Теперь  ему  казалось,  что  они  наблюдают  за  ним,
следят, строят заговоры. Он считал, что  все  телефоны  прослушиваются,  все
разговоры подслушиваются, все письма вскрываются.
   Последней соломинкой была прошлая ночь, когда они впервые легли в постель
и с ним произошло нечто ужасное. Казалось, импотенция -  один  из  последних
симптомов этой паранойи. Лежа рядом с Энни,  он  слышал  шорохи  за  дверью,
видел тени за окнами, ему мерещились шпики, спрятанные кинокамеры,  потайные
микрофоны. В конце концов он сдался и, надеясь, что  она  поймет,  поделился
своими опасениями. Конечно, даже когда он шептал ей о смерти Донны, где-то в
глубине души гнездился страх, что и она  может  оказаться  участницей  этого
заговора, но довериться кому-то было необходимо.
   Когда он стал рассказывать, Энни  села  в  постели,  включила  свет  и  с
полчаса расспрашивала его. Она думала, что он слишком  неосторожен,  слишком
доверчив. У нее  не  было  никаких  сомнений  в  причастности  Уитмора.  Но,
конечно, Энни была на десять решающих лет моложе. Он достиг возраста,  когда
доверяешь своему правительству, а она еще нет.  В  конце  концов,  когда  он
ответил на ее вопросы, она погасила свет, обняла его  и  притянула  к  себе.
Заснул он в ее объятиях.
   - Хотите коктейль, сэр?
   Нортон открыл глаза. Голубоглазая стюардесса держалась развязно. Вспомнив
о Пенни, он подумал, что, видимо, и эта ее коллега накурилась гашиша.
   - Две "кровавые Мери", пожалуйста, - попросил он. У него был план: выпить
два коктейля и проспать до самой Калифорнии.

   Плосколицый по-прежнему охранял ворота Филдса,  но  на  сей  раз  никаких
проблем не возникло.
   - Босс ожидает вас, - сказал он не очень приветливо. - Возле бассейна.
   Нортон поставил взятый напрокат "форд" перед особняком, рядом с блестящим
светло-желтым "ягуаром", обошел дом и спустился по широкому зеленому  газону
к бассейну. В прошлый раз в бассейне и вокруг него резвились  гости.  Теперь
здесь был только Джефф Филдс, он лежал в шезлонге, на воде чуть  покачивался
большой белый надувной матрац.
   - Привет, Нортон, - не вставая, сказал актер.
   - Привет, Джефф. Спасибо за гостеприимство.
   - Я должен был принять тебя после той истории. Только  не  повторяй  свою
чушь, будто приехал насчет работы. Выпьешь пива?
   - С удовольствием.
   - Сейчас принесу, - сказал Филдс. - У меня в кабине холодильник.
   Он пошел в кабину и через минуту вернулся с двумя холодными банками пива.
   - Ты, кажется, южанин? - спросил он Нортона.
   - Да. Из Северной Каролины.
   - Как ты говоришь - "холодильник" или "ледник"?
   - В детстве говорил "ледник". У нас в буквальном смысле  был  ящик,  куда
клался лед. И до сих пор иногда так говорю. А почему ты спросил?
   - Я как-то снимался в фильме,  где  действие  происходит  в  Миссисипи  в
тридцатые годы. И с трудом убедил режиссера, что мне надо говорить "ледник".
   - Этот фильм я видел. Ты играл там  бутлегера6.  И  притом  отлично.  Мне
надоели картины о Юге, где исполнители главных ролей говорят  с  бруклинским
акцентом.
   Филдс улыбнулся.
   - Слушай, Джефф, - сказал Нортон, - тогда,  на  Лафайет-сквер,  я  был  с
тобой очень груб. Я не поверил твоим россказням. Хочешь,  для  начала  скажу
тебе, в чем, на мой взгляд, тут дело?
   - Конечно. Валяй.
   - Прежде всего я сразу  не  поверил,  что  Донна  забеременела  от  тебя.
По-моему, в этом повинен Уитмор, и тебя принудили  явиться  ко  мне  с  этой
выдумкой. Я только не могу понять, как ты пошел на такую глупость.
   - Почему глупость?
   - Почему? Во-первых,  глупо  без  необходимости  впутываться  в  дело  об
убийстве. К тому же, изложив эту историю под  присягой,  а  дойти  до  этого
могло  бы,  ты  рисковал  попасть  в  тюрьму  за   лжесвидетельство.   Когда
выгораживаешь других, Джефф, всегда есть опасность, что они скажут правду  и
повернутся к тебе спиной.
   Актер пожал плечами и стал втирать в грудь лосьон для загара.
   - Я не мог понять, какой нажим на тебя оказали,  -  продолжал  Нортон.  -
Потом ко мне как-то заглянула стюардесса по имени Пенни. Помнишь ее?
   - Помню.
   - Так вот, в прокуратуре на нее давили, пока она не рассказала  все,  что
знает о наркотиках на твоих вечеринках. Насколько я  понимаю,  то  же  самое
проделывали и с другими, пока не набралось достаточно  показаний,  уличающих
тебя в употреблении кокаина. Все дело в этом? Так они и скрутили тебя?
   - Я вот что скажу тебе, Нортон. Просто теоретически.  С  такими,  как  я,
правительство может расправиться и без суда. Мне даже могли  не  предъявлять
обвинения. Достаточно было кое-что сообщить в газеты.  "Актер  обвиняется  в
распространении кокаина". "Дикие оргии в усадьбе актера". Кокаин  сгубил  бы
мне карьеру, как марихуана Бобу Митчему тридцать лет назад.
   - Значит, по-твоему, ты полностью в их руках?
   - А по-твоему, нет?
   - Нет. Я считаю, что ты совершаешь большую ошибку.
   - Послушай, Нортон, если ты сошлешься где-то на мои  слова,  я  буду  все
отрицать. Но ты недалек от истины. Меня попросили о небольшом  одолжении,  я
отказался, и тут же целая армия агентов по борьбе с наркотиками  кинулась  с
расспросами к моим знакомым. Я поговорил со своим адвокатом. Совет  его  был
очень краток: "Делайте, что вам говорят". Я сделал. И расследование  тут  же
прекратилось. Так что, видимо, я был не так уж глуп.
   - Эй, босс! - окликнул с террасы плосколицый. - Я еду в город.  Поручения
будут?
   - Привези еще пива! - крикнул в ответ Филдс. Тот помахал рукой и скрылся.
   - Сейчас здесь только ты и он, Джефф? - спросил  Нортон.  -  Ни  шикарных
девочек? Ни муэьп.и? Ни вечеринок?
   - Вечеринка окончена, - сказал Филдс. - Теперь объясни, в чем, по-твоему,
не прав мой адвокат?
   - Не прав он в том, что напрасно позволил тебе влезть в неприятности. Что
недооценивает твое положение. Конечно, Уитмор может навредить тебе, но и  ты
ему тоже, а потеряет он больше, чем ты.
   - Это - гиблое дело.
   - Гиблое дело - это то, чем ты занялся. Послушай, я думаю, тебе  известно
кое-что о связи  Уитмора  с  Донной,  почему  она  отправилась  в  Вашингтон
повидать его и, может, как она погибла. А если ты знаешь хоть что-нибудь, то
незачем поддаваться им. Это они оказались в беде, а  не  ты.  Ты  не  убивал
никого. Зачем тебе покрывать их?
   - Потому что они могут испортить мне жизнь, черт возьми.
   - Испортить жизнь можно не  только  тебе.  Ты  знаешь,  кто  такой  Фрэнк
Кифнер?
   - Знаю.
   - Это он грозил тебе преследованием за наркотики?
   - Один из его помощников.
   - Хорошо. По возвращении в Вашингтон я повидаюсь с Кифнером.  Скажу,  что
знаю: на Пенни он давил лишь из-за политического нажима Белого  дома.  И  на
тебя тоже.  Они  не  имеют  на  это  права,  Джефф.  Нельзя  попирать  людей
безнаказанно. Нельзя использовать судопроизводство для шантажа. Фрэнк  умен,
честолюбив и прислушается ко мне. Он вынужден блюсти свои интересы, а я хочу
внушить ему,  что  в  его  интересах  выяснить  истину  об  убийстве  Донны.
Посоветую побеседовать кое с кем,  в  том  числе  и  с  тобой.  Надеюсь,  ты
поумнеешь и скажешь ему правду.
   Филдс медленно, словно под бременем нерешительности, поднялся.
   - Выпье