дие за грех, мой друг. Мне предлагали за него  четверть  миллиона
на той неделе.
   Не так уж давно Гвен с Донной были начинающими журналистками и  лезли  из
кожи вон, чтобы расплачиваться за квартиру, но Гвен не любила лезть из кожи;
ее сжигал  азарт,  гораздо  более  свойственный  молодым  вашингтонцам,  чем
вашингтонкам, и она  быстро  добилась  успеха  примечательным,  быть  может,
единственным в своем роде способом. Сперва она удивила всех, выйдя замуж  за
очень богатого старика конгрессмена. Ее подруги не  воспринимали  этот  брак
всерьез и предсказывали, что он продлится  примерно  год.  Но  продлился  он
всего четыре месяца, по истечении которых конгрессмен очень кстати скончался
от сердечного приступа. ("Это было  умышленное  убийство,  -  сообщила  Гвен
Нортону сценическим шепотом на вечеринке через три недели после похорон. - Я
загоняла его до смерти".)
   За  смертью  конгрессмена  последовали  юридические  осложнения   с   его
взрослыми детьми, но Гвен вышла из них, заполучив особняк в Спринг Вэлли  и,
что, возможно,  еще  более  важно,  впервые  вкусила  известность.  Вкус  ее
пришелся Гвен по душе, в погоне за дальнейшей известностью она написала  для
"Космо" несколько злоречивых статеек о сексе в Вашингтоне, и это открыло  ей
двери в таинственный круг людей, которые выступают  по  телевидению,  потому
что они знамениты, а знамениты потому, что  выступают  по  телевидению.  При
всем  при  том  Гвен  находила  время  для  "романтической",  как  деликатно
выражаются светские хроникеры,  связи  со  знаменитым  (и  женатым)  молодым
сенатором, с одним из наиболее известных космонавтов и  тремя  или  четырьмя
бейсболистами команды "Вашингтонские краснокожие". Гвен была знаменитостью и
упивалась этим. Отношение Нортона к ней  было  двойственным.  Он  считал  ее
правдивой, но не доверял ей. Он знал, что они  с  Донной  подруги,  и  часто
думал, что она дурно влияет на  Донну.  Но  главное,  по  осведомленности  в
Вашингтоне мало кто мог сравниться с Гвен, падкой на сплетни, как  некоторые
женщины на драгоценности, и Нортон надеялся, что она расскажет ему  о  Донне
то, что вряд ли мог знать кто-то другой.
   Гвен привела его в громадную, с темными  стенами  библиотеку,  там  горел
камин. Нортон был здесь однажды, тогда над  каминной  доской  висел  портрет
матери конгрессмена. Теперь его сменила картина Ларри Риверса с изображением
мусорной кучи.
   - Налей нам выпить, - сказала Гвен,  указав  на  бар  в  углу.  -  Хочешь
посмотреть новости?
   - Нет, - ответил он, налил в два стакана шотландского виски  и  подсел  к
ней на длинный зеленый диван. Взяв стакан, Гвек чокнулась с Нортоном.
   - Больше плакать не буду, - пообещала она. -  Никаких  орхидей  для  мисс
Блендиш. Никаких слез по мисс Хендрикс. Она была крепкой, Бен,  крепче,  чем
ты думал. Крепкой и славной. Быть крепкой и  стервой  легко.  Но  крепкой  и
славной - почти невозможно. Ладно, она мертва, но знаешь что? Донна  прожила
за последние пять лет больше, чем многие женщины за всю  жизнь.  Большинство
женщин рождается мертвыми. Они  вырастают  куколками  снаружи  и  бездушными
внутри. Донна разгадала их мелкую грязную игру и отвергла ее. Встала на свои
маленькие ножки и заявила: "Мир, ну тебя к черту. Я это я, и мы будем играть
по моим правилам". Так и вышло. Покойся с миром, дорогая, покойся с миром, и
пошли все к черту.
   Гвен снова заплакала, глядя  на  Нортона  в  упор,  словно  запрещая  ему
усомниться, в том что она любила Донну не меньше, чем он. Из-за Донны  между
ними всегда было скрытое соперничество. Такой уж была Донна; люди относились
к ней по-собственнически, и  конечно  же  она  неизменно  восставала  против
этого.
   - Помню вечер, когда мы  только  прилетели  в  этот  проклятый  город,  -
продолжала Гвен. - Ни я, ни  она  не  бывали  здесь  раньше.  Я,  едва  став
совершеннолетней, выскочила  из  кливлендского  отделения  ЮПИ,  отправилась
завоевывать Вашингтон и сманила ее с собой - она  не  рассказывала  тебе  об
этом? - так как знала, что иначе она выйдет замуж за какого-нибудь идиота  и
всю жизнь провозится с пеленками. Едва самолет взлетел, мы немного выпили  и
тут же уснули, но над Вашингтоном  проснулись.  Никогда  не  забуду,  как  я
глянула вниз и увидела ночной  город,  машины  на  Мемориальном  мосту,  эти
проклятые прекрасные памятники, купол Капитолия вдали. И заплакала. Мне  так
хотелось туда, так хотелось, чтобы весь этот проклятый город был у моих ног.
Один актер как-то сказал мне, что ощутил то же самое, когда  впервые  въехал
на голливудские холмы и увидел огни Лос-Анджелеса. Наверно, такое испытывают
все, когда молоды и уверены, что могут добиться всего. Самолет  снижался,  я
плакала, а Донна не поняла почему. Она решила, что от страха, взяла меня  за
руку и сказала, чтобы я не пугалась, что как-нибудь  не  пропадем.  Господи,
какой доброй она была. Или я уже говорила это?
   Нортон понимал, что говорит Гвен от чистого сердца, но  все  же  какое-то
время ощущал к ней одну только ненависть за то, что она  притащила  Донну  в
этот жестокий город, за то, что она жива, а Донна убита.
   - Что ж, ты добилась своего, не так ли? - негромко сказал он. - Весь  мир
у твоих ног.
   - Ерунда, - огрызнулась Гвен. - Я известна, ты это имеешь в виду? Плевать
на знаменитостей и болтовню с  ними  по  телевидению.  Велика  важность.  Ты
знаешь, я пишу мемуары. Один идиот-издатель выдал мне сто тысяч аванса.
   Гвен провела  рукой  по  волосам,  засмеялась  и  допила  виски.  Нортону
показалось, что она слегка опьянела; ему  это  было  на  руку,  так  он  мог
выведать у нее побольше.
   - Ладно, -  сказала  она.  -  Хватит  о  приятных  материях.  Ты  приехал
поговорить. Давай поговорим.
   - Отлично, - сказал Нортон. - Вот в чем  дело,  Гвен.  Вернулся  я  вчера
утром. Я считал, что Донна в Калифорнии. Но прошлой ночью она была  в  одном
доме на Вольта-плейс, и кто-то ее убил. Это все, что мне  известно.  Я  хочу
узнать, чей это дом, что она делала в Вашингтоне и как жила,  пока  меня  не
было.
   - Насчет дома я могу тебе сказать, - ответила Гвен. - Только  помалкивай,
что узнал от меня. Это дом Джеффа Филдса. В начале января он арендовал  его.
Теперь уже, может, и купил.
   - Актер? Для чего ему дом в Вашингтоне? И как Донна могла оказаться там?
   - Джефф любит покупать дома. Может, он считал, что  будет  много  времени
проводить в Вашингтоне. В  избирательную  кампанию  он  очень  подружился  с
Уитмором. Или так ему показалось.
   - Подружился с Уитмором?
   - Джефф добыл им кучу денег; через него Уитмор был  связан  с  типами  из
зрелищного бизнеса. Но когда Уитмор пробился в Белый дом, ему стали не нужны
шикарные  голливудские  типы.  Так  что  теперь  Джеффа  не  приглашают   на
официальные обеды, как он ожидал.
   - Почему он включился в избирательную кампанию?
   - Кое-кому кажется, что он идеалист и хочет помочь в строительстве лучшей
Америки. Большинство из нас считает, что ему была нужна реклама.
   - Как только выяснится, что тот дом принадлежит ему, рекламы у него будет
хоть отбавляй. Но как там оказалась Донна? У них был роман?
   Гвен покачала головой.
   - Донна была не пара Джеффу. Или наоборот. Джефф увлекается  сексом,  как
твой друг Уитмор политикой. Ушел в него с головой.  Изучает  это  искусство.
Донна не стала бы играть в те игры, что он и его друзья. Познакомилась она с
ним во  время  предварительных  выборов.  Джефф  ездил  с  ней  к  некоторым
основателям избирательного фонда, но просто  повеселиться.  Однако  если  он
знал, что  Донна  собирается  в  Вашингтон,  то  вполне  мог  предложить  ей
остановиться в своем доме.
   - Как мне найти Филдса?
   - В Палм-Спрингсе у него есть контора -  "Филдс  продакшнз",  там  всегда
знают, где он. Он  даже  может  оказаться  в  Палм-Спрингсе  -  у  него  там
маленький дом развлечений.
   - Выпьем еще? - спросил Нортон.
   - Конечно. Может, хочешь гашиша?
   - Сегодня не хочу. - Он наполнил стаканы и снова подсел к ней. -  Слушай,
Гвен, давай перейдем к главному. Как тут шли дела у Донны с ее дружком?  Для
меня это важно, и узнать я могу только у тебя.
   - С какой стати? Та история давно  уже  в  прошлом.  Нортон  заколебался,
говорить ли ей. Но она сказала ему о Филдсе, кроме того,  он  знал,  что  от
Гвен безвозмездно ничего не получишь.
   - Во-первых,  один  человек  сказал  мне,  что  недавно  Донну  видели  в
Джорджтауне с Эдом Мерфи. Так что насчет "давно в прошлом" я сомневаюсь.
   Гвен пристально оглядела Нортона, в глазах у нее мерцали холодные  искры,
и ему стало интересно, что она в глубине души думает  о  нем.  На  одной  из
вечеринок она обозвала его  тупым  южанином,  недостойным  коснуться  подола
Донны, и, похоже, искренне.
   - А как обстояли дела, когда ты уезжал во Францию? - спросила Гвен. - Тут
все очень сложно.
   Нортон решил, что она хитрит, пытаясь выведать, что известно ему,  но  не
отвечать было нельзя.
   - Все дошло до точки накануне предпрошедшего рождества, - сказал он. -  Я
хотел жениться на ней. Мы жили вместе месяцев пять или шесть,  и  я  считал,
что наш брак - просто вопрос времени. Думал, что продержимся при Уитморе  до
конца избирательной кампании, потом поженимся, я займусь частной  практикой,
разбогатею, и мы заживем счастливо. Но она все отказывалась,  говорила,  что
никак не может решиться. Потом перебралась на свою  квартиру.  Я  ничего  не
понимал. Спрашивал: "Почему? Зачем?", - а она не могла  объяснить.  Потом  в
начале февраля, когда мы собирались в Нью-Хемпшир на предвыборное  собрание,
призналась во  всем.  Расплакалась,  сказала,  что,  может,  было  бы  лучше
промолчать, но оставить меня,  ничего  не  объяснив,  подло,  взяла  с  меня
несколько клятв не разглашать тайну, а потом бросила свою бомбочку.
   Я чуть с ума не сошел. Мне хотелось тут же убить этого гада. Но, конечно,
она меня утихомирила, сказала, что должна довести эту историю до конца,  что
я должен ее понять, что, может быть, мы сойдемся снова и так далее.  Словом,
я никого не убил, но и не остался возле нее. Ушел из Капитолия и, как только
представился случай, уехал за границу. Мне было очень  тяжело;  я  не  хотел
быть в одном городе с ними и даже в одной  стране.  Потом  в  июле  она  мне
написала, что у них все кончено  и  она  уезжает  в  Калифорнию,  хочет  там
поразмыслить над жизнью. Я ответил ей, написал, что пусть она едет ко мне  в
Париж, или я приеду к ней, но ответа не получил. Тогда я сдался. Вот и  все,
что я знаю, кроме того, что вчера утром я вернулся, а  вечером  кто-то  убил
ее.
   Пока Нортон  говорил,  Гвен  неотрывно  смотрела  на  него;  он  внезапно
подумал, что она кажется очень опасной женщиной.
   - Я не была уверена, что ты знаешь, - сказала она. -  Думала,  что  из-за
этого ты и уехал, но точно не знала. Ну, что ж. Она рассказала мне  об  этом
примерно в то же время, что и тебе. То рождество  было  у  нее  не  особенно
веселым. Она сидела там, где сидишь ты, рассказывала мне о нем, о тебе,  обо
всей истории, а потом целый час плакала. Говорила, что  хотела  покончить  с
собой. Разрываться надвое было ей не по силам. Многие женщины  на  ее  месте
легко бы вышли из положения. Жених и  любовник,  последний  загул,  пока  не
сгустилась тьма супружеской жизни, - это случается сплошь и рядом. Но  Донна
была не такой. Ей был нужен один мужчина, а ее угораздило влюбиться сразу  в
двоих. После она бывала у меня  чуть  ли  не  каждую  неделю,  просто  чтобы
поговорить с кем-то, как-то разобраться во всем. Когда ты уехал,  я  решила,
что для нее это к лучшему, но тут  начались  предвыборные  собрания,  и  все
осложнилось еще больше.
   - Почему? - злобно спросил Нортон. - Они же уезжали вместе, разве не так?
Подальше от пристального взгляда Клэр.
   - Клэр не была им помехой. Я думаю, что ей было наплевать. Другие женщины
для нее - просто шушера. Многие жены сенаторов  стали  такими.  Держатся  за
мужей лишь в надежде,  что  в  конце  радуги  окажется  большой  белый  дом.
Конечно, во время предвыборных собраний они могли больше бывать  вместе,  но
вокруг было много новых людей.  Сенаторы  легко  находят  выход  в  подобном
положении -  просто  задерживаются  в  кабинетах  или  снимают  квартиру  на
Капитолийском холме. Но когда сенатор становится. кандидатом  в  президенты,
то, хочет он того или нет, его охраняет секретная служба и вокруг  постоянно
вертятся репортеры. Секретная служба, в сущности, не  проблема,  эти  ребята
быстро приучаются держать язык за зубами. Но ты знаешь, что репортеры готовы
предположить самое худшее, если в штате у сенатора есть красивая  незамужняя
женщина. Донна как-то сказала, что хотела завести интрижку с  кем-нибудь  из
репортеров и тем сбить их со следа.
   - Может, эту функцию выполнял Джефф Филдс?
   - Может быть. Во всяком случае, когда предвыборные  собрания  окончились,
они оба сходили с ума. Ему, на мой взгляд, было хуже, чем ей. Чем  ближе  он
был к своей должности, тем больше боялся рисковать. Донна приехала ко мне  в
июле, перед тем как он уезжал на партийный съезд, сказала,  что  они  решили
расстаться, что она бросает службу и едет в Калифорнию.
   - Расстаться навсегда или только на время избирательной кампании?
   - Донна сказала, что навсегда. Окончательно. После этого она звонила  мне
несколько раз, и голос у нее был довольный. О нем не упоминала ни разу.
   - Как она жила в Калифорнии?
   - Сняла домик возле Кармела. Говорила, что понемногу  пишет.  У  нее  был
щенок. По кличке Динамит. Однажды  Донна  позвонила,  я  спросила,  чем  она
занимается, она ответила, что полдня  наблюдала,  как  Динамит  гоняется  за
бабочками.
   - Чем зарабатывала на жизнь?
   - У нее было кое-что отложено. И ждала гонорар за разработку фильма.
   - Что это такое?
   - Набросок сценария. Она говорила, что какой-то продюсер  заинтересовался
ее идеей. Или, может, это было нужно Джеффу. В общем, она писала сценарий.
   Нортон встал и помешал кочергой дрова в камине: полетели  искры,  приятно
пахнуло теплом.
   - Я не мог представить себе их  вместе,  -  сказал  он.  -  Пытался  быть
объективным, рассуждать как взрослый человек. Я знаю, что он  привлекателен,
знаю все о синдроме власти, но не мог представить,  чтобы  она  прельстилась
им.
   - Ты ребенок, Бен. Ты ничего не понимаешь.
   - Тебя я мог бы представить с Уитмором.
   - Ха! Мы ненавидим друг друга с первой же встречи. У  нас  слишком  много
общего.
   - Гвен, многие знали о них?
   - Нет. Они сами. Ты, я. Может, еще и Эд Мерфи.
   - Мерфи наверняка, - сказал Нортон. - Эд знает все. Вопрос в том, знал ли
еще кто из штата. Например, Ник Гальяно.
   - Этот болван?
   - Он такой болван, что пьет да играет в гольф со своим лучшим  дружком  и
получает за это тридцать пять тысяч в год. Ник знает многое. Нельзя сказать,
что известно ему, а что нет.
   - Не думаю, чтобы знали  многие.  Если  бы  возникла  сплетня,  я  бы  ее
услышала. Так что, возможно, знаем только мы четверо - ты, я, Уитмор, Мерфи.
И, может быть, Ник Гальяно.
   - События будут развиваться быстро. Завтра газетчики узнают ее имя и  то,
что она работала в штате Уитмора. Вскоре они узнают, что тот дом принадлежит
Филдсу. Репортеры начнут копаться.
   - Конечно, но что они обнаружат? Джефф скажет, что позволил ей  пожить  в
этом доме. А что еще?  Не  думаю,  чтобы  кто-то  раскрыл  историю,  которая
окончилась несколько месяцев назад и о которой помалкивали.
   - Разговоры еще пойдут, - упрямо сказал Нортон.
   - Ну и что? Кто станет публиковать слухи о мертвой женщине,  которую  все
любили, и президенте, известном своим почитанием семьи, дома и  материнства?
Господи, да Кеннеди водил женщин в Белый дом, все об этом знали, но никто не
печатал в газетах. Президенту можно иметь любовниц, если он не  развлекается
с ними в Розовом саду на глазах у туристов. Или не бросает жену ради них.
   -  Гвен,  я  разговаривал  с  сержантом,  ведущим   дело,   это   крутой,
подозрительный сукин сын. Он задаст нам обоим множество вопросов, отвечая на
них, ты будешь под присягой.
   - Наплевать! Какой-то наркоман вломился туда, хотел взять  стерео,  чтобы
обменять на дозу наркотика,  там  оказалась  Донна,  и  он  убил  ее.  Такое
случается каждый день. Если бы я могла помочь найти его, то помогла  бы.  Но
рассказывать в полиции старую историю я не стану, это не даст ничего, только
имя Донны замарают. И тебе тоже лучше помалкивать.
   Нортон понимал, что она права, понимал, что и сам поступит точно так  же,
как бы ни был велик риск. Не ради Уитмора - черт с ним,  -  но  ради  Донны.
Осознав это, он уже хотел  уходить.  Но  необходимо  было  задать  еще  один
вопрос.
   - Почему она так поступила, Гвен? Она пыталась объяснить мне,  но  я  так
ничего и не понял.
   - Почему? Зачем она связалась с  Большим  Чаком,  когда  могла  выйти  за
Надежного Бена? За славного  голубоглазого  юриста,  от  которого  имела  бы
детей, оплаченные счета и выходные в  Акапулько?  Да  потому,  что  ей  была
назначена эта участь. Почему ты не остался в Рингворме, штат Южная Каролина,
или откуда там ты приехал, и не завел адвокатскую практику? Потому что хотел
опробовать крылья, узнать, как высоко ты мелеешь подняться,  верно?  Так  же
поступила и она. Почему Уитмор? А почему бы не Уитмор? Донна была  красивой,
милой, избалованной, ей все  давалось  легко.  Но  кое-что  легко  не  могло
даться. Ей нужно было принимать твердые решения, пострадать, повзрослеть.  Я
хотела помочь ей, но не могла, и никто не мог. Она  была  независимой,  и  я
гордилась ею. Но тебе это все непонятно, так ведь?
   - Да,  -  ответил  он.  -  Непонятно.  И  непонятно,  почему,  приехав  в
Вашингтон, она не поставила тебя в известность. Или ты знала?
   - Нет, - ответила Гвен. - Не знала.
   Нортон встал и слегка пошатнулся.
   - Мне надо идти.
   Гвен поглядела на него.
   - Остаться не хочешь?
   Нортон засмеялся, но она его оборвала:
   - Не ради этого, самодовольный болван. Спать с тобой - все  равно  что  с
моим идиотом братом. Я просто не хочу, чтобы ты обнимал телефонный столб.
   - Я не пьян, - ответил он.
   - Что же ты намерен делать? Я имею в виду эту историю?
   - Задавать вопросы, пока не получу ответов.
   - Зачем тебе вмешиваться, Бен? Пусть этим занимается полиция.
   - Полицию интересует одно, меня - другое. - Он направился к двери,  потом
кое-что вспомнил. - Ты не знаешь, пила  Донна  сливовицу?  Такой  бесцветный
напиток, как водка, бутылка стоит двенадцать долларов.
   - А в чем дело?
   - В доме была такая бутылка. Донна выходила из дома вечером и купила ее.
   - Тебе сказал об этом тот сержант?
   - Нет, я видел бутылку в баре. Сегодня я обошел несколько винных лавок  и
нашел парня, который продал Донне эту бутылку.  Он  запомнил  Донну.  Может,
сержант тоже заглянет к нему.
   Гвен встала, подошла к нему и взглянула в упор.
   - Послушай, вот что я тебе скажу. Не болтай  об  этой  бутылке  по  всему
городу. Не знаю, многим ли это известно, но Донна говорила мне, и,  кажется,
я где-то встречала в печати. Сливовица наряду с  рубашками  Ганта,  фильмами
Богарта и книгами Марка Твена  -  истинное  пристрастие  твоего  друга  Чака
Уитмора. Подумай об этом по пути домой.
   Нортон думал об этом до самого дома и почти всю ночь.
   Нортон не бывал в Белом доме  несколько  лет  и  вновь  был  поражен  его
простой величавостью. Не как средоточием власти - власть  ощущаешь,  идя  по
длинным, голым коридорам Пентагона, - а красотой здания, его историей. Здесь
могли обитать последние сукины дети, как  и  случалось  не  раз,  но  старый
особняк  становился  лишь  все  безмятежнее,  зная,  что  они  уйдут,  а  он
останется.
   Такие сентиментальные мысли роились в голове Нортона, когда  он  вошел  в
Западное крыло, но, подойдя к кабинету  Мерфи,  он  отогнал  их,  зная,  что
входить к Мерфи в сентиментальном настроении нельзя. Мерфи  тоже  был  суки