вердили, что им никогда  не  доводилось  убирать  столь
богатый   урожай..."   Я   перевернул   несколько   страниц.   Грандиозный
исторический обзор. "В средние века по всей Франции пылали  костры.  В  то
время как человек достиг поверхности Луны, в  некоторых  местах  люди  еще
поклоняются дьяволу..." Дальше. "Взбесившиеся  коровы  танцуют  загадочный
танец во время дойки..." Коровами я не заинтересовался и продолжал листать
дальше. А, вот  наконец-то!  "...Он  вонзил  булавку  в  сердце  теленка".
Теплее. Я отложил эту вырезку, чтобы сделать с нее фотокопию, а  заодно  и
ту, где рассказывалось, как туристы  нашли  сову  с  перерезанным  горлом,
завернутую в окровавленную ночную рубашку. Идем дальше. "...Неведомая сила
сорвала ее с постели... ужас приковал  ее  ноги  к  полу...  электрические
лампочки взрывались, когда она проходила мимо... часы  останавливались..."
Мне потребовалось часа два, чтобы перерыть эту гору  хлама,  состряпанного
второсортными репортерами. И вдруг я прочел: "Магия - это  природный  дар,
передающийся по наследству от отца к сыну". От отца  к  сыну.  От  отца  к
дочери. Яблоко от яблони недалеко падает. Ищи дальше,  будь  внимателен...
А, вот как будто что-то научное: "Когда рука приближается к  конденсатору,
состоящему из двух серебряных пластин,  разделенных  тонким  слоем  слюды,
излучение этой руки - любой человеческой руки - путем ионизации превращает
слюду в проводник. На  зеркале  гальванометра  проецируется  яркая  точка,
которая движется в зависимости от электропроводности слюды. Таким  образом
можно измерять  энергию,  излучаемую  данным  субъектом".  Ланглэ,  доктор
медицины и психиатр, профессор Академии прикладных наук. Пролистав Ланглэ,
я опять погрузился в варварство. "В полнолуние, - ну, ну,  слыхали,  -  он
очертил круг и перерезал глотки трем петухам... Сосед умер  на  рассвете".
Наконец, ободряющее солнце статистики воссияло над  этим  адским  шабашем.
Статистику можно найти где угодно, и всегда она врет, но  в  то  же  время
придает вещам некую видимость правдоподобия. Во  Франции  пятьдесят  тысяч
лозоискателей, сорок тысяч религиозных целителей. Подсчитано,  что  двести
пятьдесят тысяч  человек...  А,  вот:  "Миллион  французов  и  француженок
занимаются черной и белой магией". Мне просто повезло, я имел один шанс из
пятидесяти. "Серж, ты сошел с ума, - сказал я себе. - Ты сам  превосходный
объект для заклинаний. Не надо  вареных  жаб,  заклятых  свечей,  гадючьей
крови, чистотела или взываний к Вельзевулу: только один взгляд, острый как
алмаз, пронзает твое ледяное сердце, и оно  тает,  и  все  в  нем  оживает
вновь."
   - Что ищешь? -  спросил  Канава.  Он  только  что  появился  в  архиве,
двигаясь, словно космонавт  в  состоянии  невесомости  или  марионетка,  у
которой оборваны несколько нитей.  В  зубах  у  него  торчала  итальянская
сигара.
   - Я - жертва колдовства.
   - А я  -  жертва  недосыпания,  -  заявил  он.  -  Почему  другие  спят
нормально? Можешь мне дать вразумительный ответ? Почему я должен всем этим
заниматься в нашей газете? Он получил у девушки большой квадратный ящик  с
этикеткой "Дворы Европы" и сел рядом со мной. - Еще вопрос,  Серж.  Почему
эта сучка испанская принцесса пошла и сделала аборт?  В  семь  утра  Берни
позвонил мне и вел себя так, будто его подключили к высоковольтной  линии.
По моим данным, прошлой ночью в Мадриде эта глупая шлюха была доставлена в
клинику. Выскоблили, и все дела. Это мне один приятель сообщил.  Заголовок
пойдет такой: "Принцесса и судьба испанского трона". Как тебе? Или  лучше:
Альфонсо XII, гемофилия и так далее. Будет ли продолжена линия  Монтойя  и
Кортес и Фабьенезе и моя задница? Тебе наплевать? Мне  тоже.  К  черту,  -
сказал он, закрывая папку. - Я  и  так  знаю  об  этих  делах  достаточно.
Профессиональная честность - вот от чего я умру!
   Он опять зажег свою сигару, которая то и  дело  гасла,  и  взглянул  на
меня:
   - А ты что тут разыскиваешь?
   - Убийство при помощи магии.
   - Посмотри раздел про хиппи из Лос-Анджелеса.
   - Никакой связи.
   -  Послушай  большого  брата.  Это  было  ритуальное  преступление.  Не
единственное. И не  последнее.  Сходи  к  Великому  Экзорцисту  в  епархии
Парижского епископа.
   Теперь я внимательно слушал - он подал мне идею.
   - Что еще?
   - На улице Сен-Жак есть специальные  книжные  лавки.  Там  можно  найти
переиздания старых книг по  колдовству.  Красный  дракон,  Альберт  Малый,
Альбер Великий и прочая братия.
   - Ты веришь во всю эту чепуху?
   - Я не верю ни во что. Я даю информацию.
   - Как ты думаешь, если сделать фигуру из воска и волос, можно ли  с  ее
помощью воздействовать на человека, которому принадлежат волосы?
   - Это и есть твоя история?
   - Возможно.
   -  Я  работал  с  подобным  делом.  Два  типа   поссорились   и   стали
перебрасываться заклинаниями - как в теннисе.
   - Кто же выиграл?
   - Газета. Мы продали в ту неделю восемьсот тысяч.
   - И что с ними потом стало?
   - Ничего. Один всегда носил при себе амулет - утащил с кладбища  гвоздь
от гроба. А второй знал формулу.
   - Какую формулу?
   - Для освобождения от заклятий. - Он начал быстро креститься,  бормоча:
- Ласгарот, Афонидос, Пабатин,  Врат,  Кодион,  Ламакрон,  Фонд,  Арпагон,
Аламор, Бурсагасис, Вениар Сарабанис.
   - Серьезно?
   - Вполне. Мой гений состоит из отсутствия терпения и чудесной памяти.
   - Мишель, ты знаешь всех в Париже. Кто  настоящий  специалист  во  всех
этих вещах?  Должен  быть  кто-то  один.  Я  не  имею  в  виду  всех  этих
шарлатанов.
   - Я сказал тебе: Великий Экзорцист в  епархии  епископа.  Он  настоящий
джокер. И у него в  рукаве  полно  таких  историй,  от  которых  могло  бы
скиснуть церковное вино.
   - Нет, я имею в виду оккультиста, настоящего оккультиста.
   - Думаешь, у них это написано на визитной карточке? Сходи к Поуэлу  или
Бержье.
   - Это популяризаторы. А мне нужен тот, кто действительно знает,  о  чем
говорит. Практик.
   - Сходи к Нострадамусу, - сказал он вставая, - или к Калиостро. Сходи к
дьяволу. Сходи к Берни.
   - Мишель, пожалуйста.
   - Он все равно не примет тебя.
   - Кто?
   - Аллио. Он живет в  Париже,  бульвар  Бомарше.  Я  дам  телефон,  если
хочешь, но он не встречается с журналистами.
   - Он принимает клиентов?
   - Нет.
   - Он действительно знает свое дело?
   - Он единственный, кто его знает.
   Канава повернулся ко мне:
   - Помнишь дело Бельсерона?  Того  типа,  который  убил  троих  детей  и
заявил, что вступил в  сговор  с  дьяволом.  Аллио  давал  показания,  как
эксперт. Он спас ему жизнь.
   - Именно он мне и нужен, - сказал я. -  Эксперт  -  мне  нравится,  как
звучит. "Эксперт, - повторил я про себя. - Если  повезет,  я  спасу  жизнь
Ким".
   Он согласился принять меня в  пятницу  вечером.  История  с  книгой  не
прошла.  (Люди  говорят  об  этом  много  чепухи.  И  очень  много  чепухи
публикуется.  Моя  книга  будет   попыткой   изучить   вопрос   совершенно
объективно.  Но  я  не  могу  написать  ее,  не  встретившись   с   вами.)
Душещипательная история тоже  не  прошла.  (Невинный  человек  может  быть
осужден...) Ни один из моих трюков не сработал. Но  в  конце  концов,  то,
чего не смогла сделать ложь, сделала правда, когда  я  позвонил  в  третий
раз.
   - Опять вы? Еще не отказались от своей затеи?
   - Но это может быть вопрос жизни и смерти.
   - Тогда вам лучше прийти.
   - Когда?
   - Ну... сейчас, наверное.
   У Аллио были широкие пальцы, которыми он то и  дело  совершал  круговые
движения, словно поглаживал воображаемые хрустальные сферы, подвешенные на
невидимых нитях. У него была наголо  обритая  голова  и  лицо  того  типа,
который  обычно  называют   интересным:   изборожденное   медицинами,   но
добродушное. Он покачал свой маятник над фотографией Ким, над картой в том
месте, где я красным кружком обвел  Тузун.  Потом  перешел  к  фотографиям
Терезы,  сделанном  Феррером.   Маятник   отклонился   в   противоположном
направлении.
   - Меня бы очень удивило, если  бы  эта  девушка  сказалась  ведьмой,  -
заявил Аллио. Одну из  фотографий  он  осмотрел  более  тщательно.  -  Она
красива.
   - Да, - сказал я, - очень.
   - Вы говорите, она всегда носит на себе что-то зеленое?
   - Всегда.
   - И все вещи у нее в доме расположены косо?
   - Меня всегда удивляло, как они не падают.
   - Вы читали какие-нибудь книги, прежде чем прийти ко мне?
   - Я читал вашу и еще несколько.
   - И вы обнаружили те признаки, которые упоминаются в этих книгах?
   - Да, думаю что так.
   - Вы - жертва собственного воображения.
   - Но...
   -  Подождите...  Вы  на  девяносто   пять   процентов   жертва   своего
воображения, и на пять процентов вы правы.
   - А маятник, - вспомнил я, - почему  он  отклонился  в  противоположную
сторону?
   Аллио пожал плечами.
   - Тот маленький конвертик с фотографией и прядью волос, возможно, и  не
был у вас похищен, не так ли?
   - Возможно.
   - Не могли ли вы действительно потерять его в  амбаре?  Или  он  просто
выпал, когда вы открывали бумажник?
   - Вполне возможно.
   Он положил фотографию и долго смотрел на меня, не говоря ни слова.
   - Вы любите ее?
   - Какое это имеет значение? - спросил я, после того  как  оправился  от
изумления.
   - Большое.
   Аллио встал и прошелся по комнате. Я наблюдал за  ним,  и  хотя  он  не
произнес ни слова, я знал, что он имеет в виду: вся эта  история  держится
лишь на моих иллюзиях.
   - Но моя жена действительно больна.
   - Ну-ну, болезни бывают от многих причин. Как зовут ту девушку?
   - Тереза.
   - Тереза, - повторил он. - На таком расстоянии  магическое  воздействие
маловероятно. Видите ли, города рассеивают вредоносные  излучения,  потому
что сами полны ими, и в результате радиус действия оказывается  мал.  Если
только... - и он продолжал, словно сам не верил в свои слова,  -  если  не
произошел контакт между вашей женой и Терезой... Я имею в виду помимо вас.
   - Нет, это исключено.
   - Не могла ли Тереза завладеть каким-нибудь  предметом,  принадлежавшим
вашей жене?
   Я задумался.
   - Нет. Если только она не похитила волосы.
   - Хорошо. А могла какая-нибудь вещь Терезы прикоснуться к вашей жене?
   - Что вы имеете в виду?
   - Допустим - я не знаю - допустим, она написала вам.
   - Она никогда мне не писала.
   - Но, может, вашей жене? Она могла просто послать ей... пустой конверт.
- Внезапно он повысил голос: Запечатанный конверт!
   - Зачем?
   - Воск - лучший проводник человеческих флюидов. И  если  устроить  так,
чтобы жертва коснулась воска, на котором запечатлен образ...
   - Какой образ?
   - Изображение... Что случилось?
   Я вскочил, не в силах оставаться на месте.
   - Можно еще раз прийти к вам?
   - Приходите, когда хотите.
   Ему пришлось еще раз повысить голос, потому что я уже был на лестнице.
   Я вернулся в центр Парижа. "Пробка на бульваре Дидро  и  улице  Риволи,
избегайте Больших бульваров" - объявил звонкий девичий голос  по  радио  в
машине. Я был слишком взволнован, чтобы придумать какой-то другой путь,  и
надолго  застрял  в  массе  автомобилей,  которые,  подобно  моим  мыслям,
продвигались вперед судорожными рывками с длительными остановками.
   Когда наконец я добрался до офиса Ким - ее стол был одним из четырех  в
комнате - там сидели четверо посетителей. Двое молодых мужчин  держали  на
коленях   раскрытые   папки   и,   перелистывая   страницы,    возбужденно
разговаривали по-английски.
   Я сделал ей знак выйти - и немедленно. Моя мимика  не  терпела  никаких
возражений. Когда Ким вышла, я шагал взад-вперед перед дверью лифта.
   - Что случилось, Серж? Что с тобой? У меня самый разгар приема.
   Я положил руки ей на плечи.
   - Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, постарайся вспомнить.
   - Что вспомнить?
   - Примерно полтора месяца назад. Вскоре после того, как я  вернулся  из
Тузуна. Постарайся вспомнить одно утро... Постой, я знаю, это было,  когда
ты осталась в постели на следующий день после уик-энда у Сторков.
   - Ну и что?
   - Я, как обычно, пошел и собрал почту.
   Мои слова сопровождались  энергичными  жестами.  Я  наклонился,  словно
собирая письма с пола, как это происходило каждое утро в течение последних
четырех лет. Когда звонила консьержка, примерно  в  четверть  десятого,  я
обычно был в ванной. Потом с полотенцем на  шее  я  шел  собирать  письма,
просунутые под дверь и, возвращаясь, быстро просматривал  их.  Большинство
писем было для меня, а остальные я передавал Ким,  которая  еще  лежала  в
постели.
   - Ну? - повторила она.
   - Там был один конверт. Большой коричневый конверт для тебя, раза в два
больше обычного.
   Она смотрела на меня, открыв рот, пытаясь понять, к чему я клоню.
   - Да, - сказала она.
   - Ты припоминаешь что-нибудь?
   - Нет, но продолжай.
   - На обороте конверта было пять  печатей  из  красного  воска.  Одна  в
середине и по одной в каждом углу. Это меня особенно волнует.
   - Почему?
   - Ким, пожалуйста, постарайся вспомнить. Ведь это довольно  необычно  -
получать конверты с печатями.
   - Не знаю. Но что тут такого важного, дорогой?
   - Сейчас не время об этом. - Я почувствовал раздражение. -  Мы  никогда
не получали таких конвертов.
   - Нет, получали. Помнишь, как  прошлой  зимой  Франсуа  Патрис  устроил
средневековую вечеринку? Приглашения были в виде  пергаментных  свитков  с
восковой печатью и лентой.
   - Я не говорю о прошлой зиме. Я...
   - Я получаю целые тонны документов. Все пресс-атташе в Париже  посылают
мне свои материалы, надеясь, что я помещу их в газете.  Но  что  с  тобой,
Серж, послушай,  у  меня  важный  прием.  Это  -  представители  Брустера,
крупного лондонского  дизайнера,  и  мне  совершенно  необходимо  получить
информацию для следующего номера. Он выходит во вторник.
   Я поймал ее за локоть.
   - Одну секунду. Ты разломила печать руками, не так ли?
   - Ну ладно, - похоже, она  смирилась  с  моим  допросом.  -  Я  сломала
печати, что из того?
   - И ты не помнишь, что было внутри?
   - Мы пошли по второму кругу, - сказала она. - Да, я помню.
   - Что?
   - Приглашение на приватный просмотр.
   - Какой приватный просмотр?
   - Не знаю. Я просто предположила. Это мне начинает надоедать.
   - Что, если там не было ничего?
   - Дорогой, ты, наверное, не в себе, ты  просто  действительно  сошел  с
ума!
   - Ты не поинтересовалась, откуда оно?
   - Это мне начинает надоедать, - повторила  она.  -  Почему  ты  задаешь
такие вопросы, Серж? Послушай... - Искра иронии зажглась в  ее  глазах.  -
Будь у меня любовник, он не стал бы писать любовные  письма,  запечатанные
воском. Почему ты спрашиваешь про это?
   - О, черт!.. Ладно, не обращай внимания, - и я нажал  кнопку  лифта.  -
Возвращайся к своим англичанам. Извини меня. Я... - Мне хотелось  сочинить
хоть какое-нибудь объяснение. - Я должен был получить  из  провинции  один
важный документ для статьи, мне показалось, что я по ошибке дал  его  тебе
и... Ладно, извини, забудь об этом.
   - Мы сегодня идем в кино, дорогой?
   - Нет, - сказал я, - мы обедаем дома.
   - Ты заедешь за мной?
   - Не улыбайся, - попросил я, заходя в лифт, - ради Бога не улыбайся.
   Она наклонилась, когда лифт начал опускаться.
   - Прими валидол, дорогой. Я просто...
   Вернувшись к остановке, я долго не мог найти билет. Пришлось  выгрузить
все содержимое карманов на скамью. Наконец он нашелся, и через 20 минут  я
прибыл в офис. Мой  ум  был  расслаблен,  как  после  долгой  беспробудной
пьянки.
   Невозмутимый Феррер возился со своими диапозитивами.
   - Иди сюда, Серж, - позвал он и вручил  мне  увеличительное  стекло.  -
Вот, посмотри.
   Насколько я мог видеть, это были фотографии облаков.
   - Большая гроза пятнадцатого октября. Я ездил в  Брест  по  поводу  той
истории о пропавшем адвокате. Но больше всего меня интересовал Сен-Мишель.
Смотри...
   Гора Сен-Мишель выступала из тумана волн облаков, из  пустоты  и  моего
кошмара, словно застывшая в небе каменная молитва.  (Может,  ей  могла  бы
помочь вера в Бога?)
   - Но Берни этим не интересуется, - продолжал Феррер. - Хочу  послать  в
Имаж де Франс. Как ты думаешь, стоит?
   - Я тоже не интересуюсь.
   - Что случилось, Серж?
   - Чем сейчас интересуется  Берни?  -  спросил  я.  Вопрос  казался  мне
чрезвычайно важным. Я обратился к Фернану, составителю макета:  -  У  тебя
случайно нет вечерней газеты?
   - Только что принесли последний номер, - сказал он, протянув мне "Франс
Суар".
   Я начал читать колонку за колонкой, и на третьей странице нашел то, что
хотел, - это была настоящая удача. Сложив газету, я бросился к  стеклянной
кабинке, в которой обитала Сюзанна, секретарша Берни.
   - Шеф один?
   - Можешь зайти.
   Берни правил рукопись. Это занятие всегда выводило его  из  себя.  "Все
нужно делать самому".
   - Ты видел это,  -  спросил  я  его,  бросив  перед  ним  заметку.  Она
называлась "Героин опять убивает".  История  о  подростке,  покончившем  с
собой на пляже у Перпиньяка. Довольно заурядная история, но  я  знал  -  и
делал ставку на это, - что тема "Юность и  наркотики"  была  у  нас  самой
ходовой последние три недели.
   - Парню было всего восемнадцать, - продолжал я.
   - Я знаю.
   - У него, наверное, были отец, мать, девушка. Как он  дошел  до  такого
состояния?
   - Я мне что прикажешь делать с этим?
   - Ты удивляешь меня, Андрэ. У тебя есть дети?
   - Да, - сказал он, даже не поднимая головы, - сын, пятнадцати лет.
   -  Несмышленый,  легкомысленный  и  такой  беззащитный.  Все  вечера  с
мечтательным видом что-то наигрывает на гитаре.
   - Что ты пытаешься подсунуть мне? Берни наконец взглянул на меня. - Мой
сын играет на гитаре, но в остальном  он  такой  же  шалопай,  как  и  все
остальные.
   - Может, у него есть дневник?
   - Что?
   - Почему эти мальчишки убивают себя? Должна быть причина. Тут дело не в
водородной бомбе и не в "потребительском обществе". Андрэ, этот парень  из
Перпиньяка  интересует  меня  больше,  чем  все   события   в   Английской
королевской семье (статья, которую правил Берни,  называлась  "Маргарет  и
Ко). Он для меня важнее тех, что разгуливают по Луне.
   - Переходи к делу, - перебил Берни с  явным  раздражением.  -  Чего  ты
хочешь?
   - Я хочу написать очерк об этом юнце, опросить всех, кто его знал,  его
учителей, родителей, друзей. Мне хотелось бы знать, что он  читал,  о  чем
мечтал, я хочу сделать то, чего до сих пор не сделал никто, - понять. Хочу
найти истину. Полный портрет. И  я  хочу  показать  читателям:  это  может
случиться с вашим сыном.
   Похоже, у Берни загорелся интерес в глазах.
   - И сколько времени тебе понадобится?
   - Дней десять, может, две недели. - Он  вытаращил  глаза.  Подавая  ему
опомниться, я пустил в ход тяжелую артиллерию. - Уверен, ребята из  "Кулис
дю Монд" уже в Перпиньяке. Но они проторчат там сутки и получат  лишь  то,
что мы читали сотни раз. Черт возьми, Андрэ, давай посыплем  немного  соли
на рану. Давай возьмем под защиту этих юнцов.  В  конце  концов,  это  наш
долг. Мы - единственная газета, которая может  тут  что-то  сделать.  -  Я
знал, что мой завершающий выпад достигнет цели.
   - Две недели? О чем ты  говоришь?  Ты  мне  нужен  здесь.  Я  собирался
послать тебя в...
   - Думаешь, я делаю это для забавы? Или ради выгоды?
   - Тогда зачем?
   - Андрэ... - Я сделал очень серьезное лицо.  -  Однажды  человек  вроде
меня говорит себе: "Неужели ты собираешься провести всю оставшуюся  жизнь,
занимаясь чепухой?"
   - Я говорю себе так с девяти утра и до десяти вечера, - возразил он.  -
И не теряю от этого сон. Постарайся уложиться в пять-шесть дней.
   - Постараюсь, но обещать не могу. - Я снял телефонную  трубку  и  подал
ему. - Позвони в расчетный отдел, пусть мне дадут аванс.
   - Когда ты хочешь поехать?
   - Вчера.
   Вечером, когда я собирал вещи, Ким спросил