ло тебе на  нее спину
гнуть, а тут такой подходящий случай: завещание уже подписано. Ты и  ускорил
событие, а?
 Дядя  Осип  хватал ртом  воздух, прижимал  руки  к  груди  и  переводил
отчаянный  взгляд с  одного участника следственного эксперимента на другого.
Все осуждающе молчали.
 - Я вот что подумал, - сказал Федор. - Если бы дядя  Осип нес тело Эммы
Францевны, я бы услышал,  у него  поступь тяжелая...  Кто у нас в доме ходит
неслышно? Глаша.
 Все покосились на Глашу.
 - Господь с Вами, Федор Федорович, - махнула она рукой. - Нечто мне под
силу поднять барыню, да донести ее до боковой лестницы?
 -  Поднять - вряд  ли,  а вот  волоком дотащить - это  вполне вероятно.
Помните, Эмма Францевна была в розовом атласном  халате. Гладкая ткань легко
скользит по натертому паркету.
 - Ой, шутник Вы, голубчик, напраслину на меня возводите. А палка-то, на
которой барыня споткнулась - Ваша.
 Все посмотрели на Федора.
 - Трость я потерял в лесу несколько дней назад.  Вы, Глаша, часто в лес
ходите. Вот, за Божьим человеком приглядывали. Наверняка, Вы ее и принесли в
дом.
 -  Все-то Вы придумываете! Как же я могу барыне зла желать.  Мы с  ней,
почитай, всю жизнь  рядом, как  родные.  И пожизненная рента -  не бог весть
что. Нет у меня этого... мотива.
 - Да,  мотив...  С  этим у  меня проблема.  Давайте  вспомним, что  еще
приключилось  такого, отчего Эмма Францевна заторопилась написать завещание,
переинформатировала  компьютер  и  испытала  острую необходимость спуститься
вниз по парадной лестнице?
 -  Мы занимались спиритизмом, - напомнила Ариадна. - Но  ничего ценного
дух  нам не  сообщил. Гоша  устроил  переполох.  У Эммы  Францевны  разбился
лорнет.  А во время ужина она  рассказала забавный случай из дореволюционной
жизни.
 -  Аркадий  Борисович  попросил  меня  поведать  что-нибудь из  архивов
Бурцева-старшего, -  добавил  Влад. -  Я говорил о партийных деньгах,  об их
загадочной судьбе, о книге на ту же тему, которая недавно вышла в печати.
 - Вы еще упомянули о добровольном помощнике, который готов раскрыть Вам
тайну анонимного вклада, - уточнил отец Митрофаний.
 -  Я  имел в виду  Лизу.  Я  все еще надеялся, что  она  вспомнит  свое
обещание и сообщит реквизиты счета... Но  Эмма Францевна отрицала какое-либо
свое   отношение  к  партийным  деньгам,  сославшись   на  то,  что  все  ее
воспоминания - всего лишь отголоски работы в архивах музея Революции.
 - Эмма Францевна говорила правду, -  раздался  голос Галицкого,  и  все
повернулись в его сторону. - Я  тут расследование небольшое  провел... Вы уж
простите, Федор Федорович, сбежал я тогда... Так вот, за два дня мне удалось
узнать кое-что интересное из биографий  Эммы Францевны и Глаши. Барыня наша,
действительно, немало лет проработала в музее Революции, тема ее  докторской
диссертации  была:  "В.И.Ленин  во Франции  глазами современников  на основе
мемуарных источников". В 1996 году она неожиданно подала заявление об уходе,
не доработав до пенсии всего один год, и начала  ссужать деньгами российских
предпринимателей...  Теперь о Глаше... Она также работала в музее  Революции
гардеробщицей и  уволилась в том  же  году. Среди  сотрудников  Глаша  слыла
женщиной малоразговорчивой, однако, ходили упорные слухи,  что она из  семьи
видных революционеров, погибших во время сталинских репрессий... Я покопался
в ее документах и  вот, что выяснил... Глаша родилась в 1935 году, видимо, в
лагере, там  какая-то  сложная  номерная аббревиатура. Ее мать  проходила по
статье "враг  народа",  однако имя ее  везде  замазано цензурной  краской. В
папке   дела  сохранился  пожелтевший   листок   бумаги,  анонимный   донос.
Неизвестный доброжелатель вспоминает лето  1911 года в Лонжюмо, и пишет, что
все ценности, экспроприированные у мировой буржуазии, переправлялись куда-то
на  аэропланах,  а отвечали за  эту  операцию некий  Поэт  и  его любовница.
Доносчик  клялся,  что  ему  достоверно  известно,  что  эта женщина  писала
дневники,  и указала  в них,  где спрятаны партийные деньги...  Есть у  меня
подозрение, что Глаша нашла дневники своей матери, и из  гардеробщицы  стала
миллионершей.  А  Эмму  Францевну  она  использовала в качестве  финансового
директора, так  как  по  своей малограмотности  не  знала, как  связаться  с
зарубежным банком и возобновить работу анонимного счета.
 -  А  вот и замечательный  мотив, - продолжил Аркадий Борисович. - Влад
намекнул на утечку  информации через своего добровольного помощника, а Глаша
подумала  на Эмму Францевну,  так  как  Лиза уже была мертва. И думаю, Глаша
помогла  ей  покончить жизнь самоубийством  с помощью  своей  настойки. Ведь
именно  она передала Лизе письмо от  Влада, в котором тот просил открыть ему
тайну счета.
 Все отшатнулись от Глаши.
 - Ну вот, на бедную Глашу все шишки валить, - теребила она концы своего
головного платочка. - Коли нет других доказательств, так можно  все выдумать
про дневники и про убийство. Свидетелей-то - нет!
 - Я - свидетель, - сказал Лев Бенедиктович.
 Все опять обернулись к нему.
 - Я совсем засиделся в шкафу... Вы, Федор Федорович, в курсе... И когда
услышал звон посуды в час ночи, решил прогуляться, посмотреть, в чем дело. С
верхней площадки парадной лестницы в лунном свете мне было видно,  как Глаша
тащит по полу какой-то сверток.  Вскоре она вернулась  со свечой и  обыскала
ступеньки  и  пол фойе.  Она  подобрала  обломок  свечи и  домашнюю  туфлю с
помпоном и скрылась в коридоре. Но мне и в голову тогда не могло прийти, что
свертком было тело Эммы Францевны.  Глаша, под каким предлогом  Вы заставили
барыню спуститься вниз?
 Не дожидаясь конца фразы Галицкого, Глаша сорвалась  с места,  и хромым
вихрем понеслась к  входной  двери, распахнула створки и скрылась в темноте.
Никто  не  шелохнулся,  все  застыли  в каком-то  столбняке.  Один  Гоша  не
растерялся,  он  бросился  вслед за  домоправительницей. Он  радостно лаял и
путался у нее под ногами, думая, что с ним играют в догонялки.
 На  крыльце раздался короткий  вскрик, Гоша замолчал.  Мы  очнулись  от
столбняка и выбежали  к колоннам портика.  Внизу, у ступеней лежала навзничь
Глаша,  ее  пальцы  судорожно  царапали  землю. Аркадий  Борисович  проворно
спустился к ней и заглянул ей в лицо, приподняв голову.
 - Ну вот, -  тяжело  вздохнул  он. -  Еще один  кандидат  в богадельню.
Машину скорой помощи в такое время суток вызывать - дело безнадежное в наших
краях. Кто поможет отвезти Глашу ко мне в больницу?
 Вызвался Влад. Они  с  доктором аккуратно загрузили домоправительницу и
уехали. Ариадна и отец Митрофаний побрели в деревню в домик при церкви. Дядя
Осип  ушел  к  себе, в надежде хоть чуть-чуть  поспать.  Галицкий  предложил
отвезти нас с Федором в столицу.
 Я  решила захватить  с  собой шкатулку для рукоделия,  которая стояла в
будуаре  Эммы  Францевны на  изящном  столике.  Сундучок  имел  внушительные
размеры, стенки и крышку его украшала затейливая инкрустация из разных пород
дерева  и  перламутра. Шкатулка  была заперта,  маленький  ключик  болтался,
привязанный  шнурком,  на ручке. Федор поднял  сундучок, удивился и  сказал,
что, судя  по  весу, рукоделием мне придется заниматься всю  жизнь, а, может
быть, и дольше.
 К моему  дому мы подкатили  уже на рассвете. Лев Бенедиктович помог нам
занести  вещи  в  квартиру.  Федор с чувством пожал ему  на прощание  руку и
сказал, что с большим удовольствием возьмет его к себе в отдел на работу.
 В квартире все было в  порядке, никаких  признаков  потопа  или  других
стихийных бедствий, которые обрушиваются на жилплощадь  в отсутствие хозяев,
не наблюдалось. Мы попили чаю, и острый приступ любопытства победил меня.
 В торжественном молчании, я  отвязала ключик, повернула  его в замке  и
откинула крышку  шкатулки. Чего  в  ней  только  не  было: кольца, ожерелья,
серьги, броши,  камеи  и многое другое, применение  которому трудно найти  в
повседневной жизни. Была там и ривера из черных бриллиантов, а на  самом дне
лежали  мой  паспорт  с пустым квадратом  вместо фотографии  и  компьютерная
дискета.
 -  Я,  кажется,  догадываюсь,  что  может  быть  на  этой   дискете,  -
присвистнул Федор.
 - И что же ты думаешь по этому поводу?
 - Не было ни гроша, да вдруг - алтын.

 Один  знакомый пудель по кличке Алтын утверждает, что варварский обычай
приносить в  дом срубленные  елки,  наряжать их  игрушками и  водить  вокруг
хороводы,  связан с  тем, что люди не  до конца победили в  себе мистический
ужас перед  явлениями природы.  Украшая  деревья  и поклоняясь  им, двуногие
создания, тем самым, задабривают языческих  богов.  Слабые существа,  они не
понимают,  что  таким примитивным способом стихию  не  ублажить и счастья не
выпросить!

Глава 20

 Гоша сидел у  окна и с интересом наблюдал за полетом  снежинок.  К утру
обещали снегопад. Самая подходящая погода для встречи Нового года.
 В  оконном  фонаре  стояла  высоченная   елка   в  шарах  и  лампочках,
сохранившихся еще со времен моего детства. За  бабушкиным  обеденным столом,
раздвинутым на полную мощность, сидели Аркадий Борисович, Галицкий, Ариадна,
бывший  священнослужитель отец Митрофаний, который в миру  оказался Андреем,
Влад с очередной  фотомоделью, Федор и я. Со стороны кухни доносились рулады
на тему  арии Фигаро из "Севильского цирюльника" в исполнении дяди Осипа,  и
тянуло чем-то невообразимо вкусным.
 Диктор телевидения напомнил, что до полуночи осталось несколько минут.
 - Дядя Осип, идите скорей, шампанское сохнет! - гаркнул Федор, и у всех
заложило уши.
 Повар примчался, на ходу снимая белый фартук и колпак. Стрелки на часах
совместились,  шампанское  выстрелило и  запенилось  в  фужерах.  Все  стали
чокаться,  кричать:  "С  Новым  годом,  с  новым  счастьем",  обниматься   и
целоваться, особенно в этом усердствовали Ариадна и Андрей.
 Когда  страсти поутихли,  и гости  выпили  и вкусно закусили, дядя Осип
поинтересовался:
 - Аркадий Борисович, как там Глаша?
 - Хорошо Глаша, меня уже узнает, лечим ее, уход приличный. Еще поживет.
 - А с Трофимовкой - что?
 -  У  Елизаветы  Петровны  родственница объявилась, откуда-то из Твери.
Бойкая дамочка, думаю, она имение в свою пользу отсудит.
 - А как поживает моя лошадь? - заволновался Федор.
 - И с лошадью все в порядке. Конюх у меня хороший, с пониманием, не то,
что Мустафа.
 - Интересно, что же случилось с Мустафой, - вздохнул дядя Осип.
 - У  него  все  в  порядке,  он встречает новый год  в кругу друзей,  -
ответил Федор.
 Он насладился нашим изумлением и вышел в коридор, бросив: "Я - сейчас".
Вернулся с шапкой-ушанкой в  руках,  нахлобучил ее по  самые глаза,  зыркнул
исподлобья и буркнул: "У-у, Шайтан".
 Я  ойкнула и расплескала шампанское, Галицкий уронил вилку, а дядя Осип
не донес до рта тарталетку.
 - Федор, как же так? - пролепетала я.
 -  Все очень просто, - принял он свой привычный образ и уселся рядом. -
После того, как  Лиза позвонила мне и озадачила  призывом о помощи, каюсь, я
долго  сомневался в  срочности  вызова. Потом  стал  обзванивать  знакомых и
выяснил, что Лиза уже год ни с кем  не поддерживала связи и, вообще, куда-то
пропала. Я навел кое-какие справки о Трофимовке и озадачился еще больше: моя
подруга  детства жила в зоне радиоактивного могильника. Затем через знакомых
ребят узнал, что бывший сотрудник одного частного  сыскного бюро ищет конюха
для работы в Трофимовке.  Вот я и стал Мустафой.  Однако  скоро  понял  свою
ошибку: конюха в дом не пускают. Быстренько пропал  без вести  и  возродился
туристом.
 -  Так вот почему  Ваше  лицо показалось  мне знакомым, -  протянул Лев
Бенедиктович.
 - Федор, признайся, - заржал Влад. - Гвоздь ты принес с собой?
 Тут все повскакали с мест, принялись что-то кричать и хлопать Федора по
плечу.
 Я  посмотрела на Гошу. Теперь мне понятно, почему он не  стал облаивать
туриста на мостках.  Гоша отвлекся  от  созерцания снега за окном,  повернул
голову и, могу поклясться, подмигнул мне правым глазом.
 - Простите, я ничего не понимаю. О чем вы говорите?  - раздался звонкий
голос очередной фотомодели.
 - Ах, это довольно интересная история с назидательным  концом, - сказал
Аркадий Борисович. - А дело было так...
 Доктор принялся рассказывать о том, что  случилось летом  в Трофимовке.
Все ему помогали,  вставляли реплики,  хохотали,  помянули  минутой молчания
Эмму  Францевну,  Лизу,  Божьего  человека  и  неизвестного   страдальца  из
орехового  шкафа,  а  Ариадна  даже всплакнула  в  двух местах. Бывший  отец
Митрофаний  трогательно  ее  успокаивал,  упирая на то,  что в ее  положении
волноваться вредно.
 Новогодняя ночь  пролетела  незаметно.  Полусонные  гости  разошлись  к
девяти утра. Мы с Федором домыли посуду и побрели в спальню.
 - А хорошо посидели, - смачно зевнул он. - Давно я так не смеялся. Так,
говоришь,  Влад  полез в  светелку,  принял меня за  тебя, решил, что  ты  -
мужчина, запаниковал и вывалился из окна? А я думал, что мне это приснилось.
 - А помнишь, как Гоша во время спиритического сеанса лизнул мою ногу, а
я испугалась, решила, что дух по имени Карп балуется?
 - М-да... Жаль, что  время нельзя  повернуть вспять.  Я все неправильно
понял тогда. Я думал,  что  тебе  удалось узнать пароль, сидя на  дереве под
окном  будуара.  И  сделал вывод,  что  Влад  намекал на тебя, заявляя в  ту
роковую  ночь, что у него появился помощник.  Мне  казалось,  что  опасность
грозит тебе, и я всю ночь провел под твоей дверью. А охранять надо было Эмму
Францевну.
 - Не  расстраивайся, ты  же сам говорил, от судьбы не уйдешь... Кстати,
мне не дает  покоя  одно странное  совпадение.  Помнишь,  во  время  похорон
бабушки, я вышла из церкви,  чтобы не упасть в обморок от запаха ладана.  Ты
нашел меня около  старой ивы, у надгробного камня  с  трогательной надписью:
"Всегда  с  тобой во тьме  ночной, помни обо мне  при яркой  луне". А теперь
скажи, какие слова мы  разобрали  с тобой на плите, которая прикрывала лаз в
пещеру Божьего человека?
 - М-м... Что-то о погоде?
 - "во  тьме  ночь...  луне...". И еще  что-то похожее прозвучало, когда
Андрей, будучи еще отцом Митрофанием,  цитировал письмо монаха Авеля. Что-то
там нечисто с этим кладом... Хорошо бы проверить...
 - Неужели ты  собралась наведаться в Трофимовку? -  хмыкнул Федор. -  А
кто говорил, что больше никогда не вернется в эти проклятые Богом места, что
хватит испытывать судьбу и напрашиваться на несчастья?
 Я  вытянула  правую  руку, растопырила пальцы, полюбовалась обручальным
кольцом от Тиффани и ответила:
 - Не было бы счастья, да несчастье помогло.

 Хм-м, счастье... Да чего тут рассуждать?! И так все понятно!

 Август 2001.