сь в сумке в
поисках баллончика со слезоточивым газом.
     - Тебя-то нам и надо, - весело обнажил клыки один из них.
     Он дыхнул  на перстень в  виде  черепа  и  нежно потер его об свитер на
груди.  Мне  стало  совсем худо.  Похоже,  что  фокус  с фикусом не  удался,
фитонциды не  проявили  своей убойной  силы, и  братки  вернулись  с твердым
намерением отстоять права потребителей или потребовать гарантийного ремонта.
     - Слышь, сработало, - порадовали они меня.  -  И двух недель не прошло.
Держи, как договаривались - по факту.
     Старшенький  небрежным  жестом  вынул  из внутреннего  кармана  кожаной
куртки газетный  сверток и сунул его в  мою сумку. Потом наклонился поближе,
дернул щекой и сказал:
     - Ежели чего еще будет, звони мне на мобильник. Поняла?
     - Ага, - случайно вырвалось у меня.
     Ребятки  вскочили в свое средство передвижения  и лихо рванули с места,
расплескав половину лужи на мои сапоги.
     Баба  Вера  встретила  меня  на лестничной  площадке  в  полной  боевой
готовности: со скалкой в одной руке и свистком дружинника - в другой.
     - Ф-ух, я уж собралась бежать, тебя выручать, - воинственно размахивала
она скалкой.
     Я представила себе  щупленькую  бабу Веру, которая  и на улицу почти не
выходит по причине артрита, по-чапаевски атакующей  гориллоподобных братков,
и развеселилась.
     -  Машина  эта  уже  больше часа  под окнами  стояла.  Чего они от тебя
хотели? - суетилась она вокруг меня, пока я мыла сапоги.
     - По факту заплатили за фикус. Понравился он им очень.
     Я достала сверток из сумки  и развернула газету. Десять тысяч долларов,
как  и  было  обещано,  лежали  ровной стопкой  сотенными бумажками.  Сверху
красовался листок  бумаги из  блокнота.  Мы  с бабой Верой стукнулись лбами,
одновременно  схватив  записку.  "Виктор  Иванович"  - лаконично  сообщалось
печатными буквами, а также прилагался номер телефона.
     - Мария, - обмякла на табуретке баба Вера.  - Какой позор! Ты связалась
с мафией!  Признайся, ты  торгуешь  наркотой? Или  поставляешь студенток  на
панель? А может быть, ты - киллер? За что такие деньги?!
     - Баба Вера!  - возмутилась я. -  Нельзя  смотреть  столько детективных
фильмов!  Это деньги не мои, а Любашины... - и я  рассказала  ей всю историю
про фикус и фокус.
     Тетушка  зябко  передернула  плечами  и поплотнее  запахнула  шерстяную
кофточку, ловко заштопанную на локтях, воротнике и спине.
     - Холод  собачий, а они еле топят... - проворчала  она.  - Когда Любаша
возвращается из предсвадебного путешествия?
     -  Вчера звонила, сказала, что  после праздников.  А  там  - кто знает,
вдруг ее в Сочи пропишут?
     Баба Вера достала из холодильника бутылку кефира.
     -  Ты  вот  что,  деньги Любаше  не отдавай,  они  тебе причитаются  за
моральный  ущерб  во время  продажи фикуса, - разлила она белую жидкость  по
чашкам.  - Хорошо  бы выяснить, доллары настоящие или фальшивые?  В передаче
"Умелые  руки"  рекомендовали поджигать  купюру.  Настоящие -  горят  черным
пламенем... Нет,  не будем поджигать,  жалко... Вот,  одну  бумажку завтра в
обменном пункте поменяешь, а остальные - спрячем,  в приданое тебе пойдут...
Ну, обмоем прибыток!
     Мы чокнулись чашками с кефиром.
     - Куда бы их спрятать? - задумчиво промокнула баба  Вера губы тряпочкой
из старой наволочки, которую она  использовала в качестве носового платка. -
Во всех  фильмах бандиты не любят  расставаться со своими денежками надолго.
Ага! Неси рюкзак с нитками из кладовки!
     В  нашей  квартире  имелась  замечательная темная  комната,  попросту -
кладовка.  И  чего  там только не было!.. Баба  Вера, воспитанная в  строгих
правилах тотальной экономии,  никогда ничего  не  выбрасывала. В  чемоданах,
коробках,  ящиках и мешках хранились удивительные вещи, начиная с чепчиков и
пинеток  неизвестных младенцев и заканчивая  полотером с  ручным приводом. А
главное, тетушка помнила, где что лежит!
     В  застиранном до белесого цвета брезентовом рюкзаке, с которым ходил в
походы  на  заре  молодости ее  покойный  муж,  баба  Вера  держала клубочки
разноцветной  шерсти,  смотанные  из  тех  изделий,   которые  не  подлежали
хранению, даже по тетушкиным меркам.
     Среди клубков пряжи я обнаружила свернутую в трубочку школьную тетрадь,
скромно озаглавленную: "Мои гениальные мысли о Вечном". Баба Вера  взглянула
на титульный лист и иронично хмыкнула.
     - Петр Силантьевич, царствие ему небесное, на  закате  дней  баловался.
Вряд ли это может быть интересно. Положи куда-нибудь, я потом приберу.
     Из  любопытства   я   открыла  первую  страничку,   где  корявые  буквы
разбегались вкривь и вкось,  и прочла: "Боже мой!  Неужели никто до этого не
додумался за  две  тысячи лет?!  Непостижимо!  Стоит внимательно вникнуть  в
текст "Нового Завета" и все встает на свои  места! Я знаю, что произошло  на
Земле в тот день, когда воскрес Иисус Христос!..".
     Я отложила тетрадь  и решила при первом же удобном случае выяснить, что
же случилось на  Земле в тот  день, когда  воскрес Иисус Христос. Баба  Вера
вынула из аптечки пачку импортных горчичников и завернула их в газетный лист
из-под  долларов. "Кукла" получилась - на зависть мошенникам-кидалам. Купюры
мы сворачивали в плотные прямоугольнички и наматывали на них нитки.
     За  этой  кропотливой работой мы  скоротали вечер. Баба  Вера смаковала
подробности продажи дерева, возмущалась  нерадивости наборщиков, допустивших
досадную опечатку, удивлялась, зачем солидным людям мог понадобиться фикус с
фитонцидами убойной силы, смеялась  над  эпизодом выноса дерева, придерживая
рукой вставные челюсти,  чтоб не выпали, и  строила планы  относительно моей
гипотетической   свадьбы  с   учетом   нежданно  привалившего  материального
благополучия.
     - Как там Лаврентий? Не скучает  без  Любаши?  -  поинтересовалась баба
Вера, как всегда, неожиданно меняя тему разговора.
     - Не скучает: ест да  спит. Поправился в боках. Вот только балуется без
присмотра:  дверцы  кухонных  шкафчиков  открывает  и  шастает  там.  Пойду,
проведаю его, - распрямила я уставшую спину.
     Кот  встретил  меня  довольным урчанием. Я  насыпала ему  новую  порцию
сухого корма, размяла содержимое консервной  банки,  обновила воду в миске и
почистила  пластмассовый ящик с  песком.  Кухонные  шкафчики  были  закрыты,
Лаврентий Палыч вел  себя прилично. Я попрощалась с полосатым хозяином дома,
который почему-то не торопился набрасываться на еду, а пошел  провожать меня
в коридор. Взявшись за ручку двери, я остановилась в нерешительности: что-то
в  Любашиной  квартире  было  не  так.  Мы  с Палычем  вернулись в  комнату,
заглянули на кухню, еще раз проверили туалет и кладовку. Что-то не так!
     И  тут меня осенило: след из-под кадушки с фикусом! Его  не было! После
выноса  дерева, на полу остался черный круг, а сейчас на паркете красовалось
светлое  пятно.  Я  опустилась  на   колени  и  дотошно   обследовала  место
происшествия. Кто-то аккуратно отциклевал поврежденный участок.
     - Товарищ Берия, мы не можем мириться с такими упущениями в работе... -
уселась я на пол и еще раз ковырнула ногтем деревянные плашки.
     Кот пристроился рядом и тоже уставился на пол немигающим взглядом.
     - Лаврентий Палыч, Вы  кого в квартиру приглашали? Аккуратнее надо быть
со знакомствами.  Вот,  пожалуйста, кусок паркета вынесли... Так и остальное
упрут... Шуба!!! - вскочила я на ноги и бросилась в кладовку.
     В отличии о бабы  Веры,  Любаша использовала темную комнату в  качестве
стенного  шкафа  и  хранила там  свои  многочисленные  наряды, самым  ценным
предметом из которых была  норковая шуба  неземной  красоты: роскошное манто
жемчужного  цвета.  Шуба была  на  месте,  висела  в  чехле, как ни в чем не
бывало!
     Я  вернулась  в   комнату  и  обессилено  опустилась  в  кресло.  Палыч
воспользовался  моим  замешательством  и  вспрыгнул на колени.  Я машинально
гладила  его спину и перебирала в  голове всевозможные варианты  загадочного
происшествия. Вариантов набиралось немного. В результате долгого раздумья  я
пришла  к выводу,  что Любаша  договорилась  с мастером-циклевщиком,  а меня
забыла предупредить о предстоящих ремонтных работах.
     -   Товарищ  Берия,  поручаю   Вам   важное  задание:   проследите   за
тщательностью   выполнения   ремонта.   В   случае   необходимости   примите
соответствующие меры, но не допускайте перегибов и искажений линии партии, -
почесала я полосатого зверя за ухом.
     Лаврентий дернул головой и жалобно  мяукнул. На пальцах у меня осталась
какая-то липкая жидкость желтоватого цвета.
     - Птенчик ты мой, - расстроилась я. - Что, опять ухо загноилось?
     Палыч иногда страдал этой  труднообъяснимой  хворью. Любаша  сбилась  с
ног, таская  его по ветеринарам. Те не могли дать ответ  о причинах  недуга,
сваливали все на нервную почву.
     - Ладно, собирайся. Ко мне жить пойдешь. А  завтра после работы  отвезу
тебя в ветлечебницу.
     Лаврентий  Палыч недовольно фыркнул,  видимо, считая  обращение на "ты"
непростительной фамильярностью.
     Из комнаты бабы Веры неслись страстные вздохи и скрип кроватных пружин.
Тетушка опять смотрела эротику.  Вот удивительное дело, достигнув почтенного
возраста,  когда  количество  прожитых  лет  делает  качественный  скачок  и
переходит в разряд мудрости, баба  Вера не  утратила  романтических иллюзий.
Она  с упоением рыдала над мексиканскими сериалами  и переживала  за героинь
примитивных мелодрам  с  порнографическим  уклоном. "Ах,  какая  любовь!"  -
протирала она стекла очков, запотевших от накала страстей.
     - Мария, это ты? - крикнула баба Вера  из своей кельи. - Запри дверь на
засов. Сейчас в  "Криминале" сказали, что скоропостижно  скончался  почетный
вор в законе по кличке Куприян. Несчастье произошло в зимнем саду загородной
резиденции,  личный  врач   поставил  предварительный  диагноз:   отравление
фитонцидами.

        "Глава 2"

     Студентки  с платного  курса  совершенно отбились от рук  и  не  желали
познавать  технологию хлебопечения. Они сорвали лабораторную работу, замесив
тесто с таким количеством дрожжей, что все содержимое расстойника вывалилось
наружу, и затопило  аудиторию.  Я в  сердцах  наставила  им "неудов", за что
получила  выговор от  завкафедрой  и  наслушалась  "лестных" эпитетов в свой
адрес от уборщицы.
     Короче, день не задался с самого утра.
     Наскоро  перекусив с бабой  Верой  рассольником,  котлетой с  гречневой
кашей и компотом из сухофруктов, я затолкала Лаврентия в хозяйственную сумку
в надежде успеть в ветлечебницу до закрытия.
     Тротуар  у   подъезда   перегораживал  уже  знакомый  "Ленд-Крузер"   с
тонированными стеклами.
     Ну, вот, пожалуйста! Баба Вера как в воду глядела: братки вернулись  за
деньгами. Либо  почетный  вор  в  законе ожил,  либо предварительный диагноз
оказался ошибочным, и причина смерти незабвенного  Куприяна  выглядела более
прозаично: пуля в черепе или нож в сердце.
     Стекло опустилось, и знакомый голос позвал из поднебесья:
     - Слышь, садись, подвезу.
     Я прикинула в  уме  две возможности: меня пристрелят  на глазах у  бабы
Веры, и вызовут у нее тем самым сердечный приступ,  или сделают это в другом
месте,  и выбрала  второй вариант. На  всякий  случай,  я помахала  рукой  в
направлении  наших окон на четвертом этаже, зная, что бдительная тетушка уже
записывает номер машины, и храбро вскарабкалась на переднее сидение шикарной
"тачки".
     "Шкаф" был один.
     - Тебе куда? - галантно сплюнул он в открытое окно.
     - На Октябрьское поле, в ветлечебницу, - ответила я и не узнала  своего
голоса, такой он был писклявый.
     Браток кивнул головой и включил зажигание.
     - Как звать-то?
     - Маша.
     - Да не тебя, а кота.
     - Лаврентий Палыч,  -  солидно  представила  я  полосатого  страдальца,
усатая морда которого выглядывала из сумки.
     Водитель  уважительно  кивнул  головой  и  включил   музыку  на  полную
громкость.  Мы  двинулись  в путь  под бравурные  раскаты "Полета валькирий"
Вагнера  в исполнении симфонического оркестра. Браток вел машину  мастерски:
выезжал на встречную полосу, подрезал другие иномарки и распугивал "Жигули".
Я вцепилась  в сумку  с  котом и боялась  выдохнуть.  Лаврентий  не  подавал
признаков жизни.  Видимо,  тоже струхнул  и,  смирившись со  своей  участью,
прикинулся дохлым для профилактики.
     Как это ни  странно, до ветлечебницы мы добрались  живьем. Я вывалилась
из "Ленд-Крузера" и безвольно потащилась вслед за водителем-самоубийцей.
     К  врачу  была  очередь,  причем  безнадежная.   В  тесном  предбаннике
толпились  школьницы  с   хомяками  и  кроликами,  пенсионеры  с   собаками,
домохозяйки  с  котами  и  один мужчина с  толстым питоном.  Вокруг  мужчины
наблюдалось  некоторое  свободное  пространство.  Владельцы  разнокалиберной
живности  косились  на него  с  опаской  и крепче прижимали  к  себе  хворых
питомцев.
     "Шкаф" уверенно раздвинул толпу плечами и поплыл к кабинету.
     - Куда Вы, мужчина! Здесь очередь! - запротестовал один из пенсионеров.
     - Завянь! - вежливо извинился мой спутник.
     Пенсионер завял.
     В  кабинете сидел доктор  в несвежем  халате и  с глазами  уставшего от
жизни сенбернара. Закаленная российским бытом домохозяйка  жаловалась ему на
здоровье злобного мопса.
     - Кыш, - нежно дыхнул на свой перстень браток и дернул щекой.
     Домохозяйка схватила мопса в охапку и молча ретировалась.
     Дальше  последовала  душераздирающая  сцена  обследования больного  уха
Палыча. Мы  со  "Шкафом" держали обезумевшего кота, который издавал тигриный
рык, змеиное шипение и волчий вой. Откуда в обыкновенном домашнем коте могла
взяться  такая  дьявольская  сила,  сказать не  могу.  Но  мой  добровольный
помощник  налился   румянцем  и  вспотел  от  напряжения.  Доктор  прочистил
Лаврентию ухо, вколол в холку антибиотик и  выписал солидную пачку рецептов.
Я   расплатилась   и,  стараясь  не  встречаться  глазами   с   посетителями
ветлечебницы,  выбежала на свежий  воздух. Распаренный  браток выпал следом,
вынул из кармана сигареты и судорожно затянулся.
     - Спасибо, Виктор Иванович, - вспомнила я, как зовут моего спутника.
     - Да, Витюхой меня зови, чего там, - стряхнул он пепел  мизинцем. - Вот
садюга  этот ветеринар! Что он с  ним  творил, а? Я  понимаю, утюг  на живот
пристроить,  если острая необходимость,  или зубы выбить, если опять молчит,
ну, в сортир  мокнуть,  если совсем партизан,  но, чтобы уши выворачивать!..
Вот подлец!
     Витек исходил праведным гневом и  нервно смолил сигарету в кулак. Туман
панического страха исчез  из моих глаз,  и я смогла рассмотреть человеческие
черты на его лице: слегка перебитый крупный нос, глаза с ленинским прищуром,
мощный подбородок и короткая стрижка темных волос. Баба  Вера оценила бы его
по достоинству.
     Объединенные общими  переживаниями, мы загрузились в машину и  так лихо
вырулили  на  дорогу,  что  мелкие отечественные автомобили  прыснули из-под
колес  клопами.  Наше  стремительное  передвижение  сопровождалось  грохотом
увертюры к опере "Жизнь за царя".
     Рядом с моим домом концерт классической музыки был  прерван треньканьем
мобильника.  Витек выключил радио и с недовольной физиономией  приник ухом к
телефону:
     - Ну!
     Еще несколько раз "нукнув", он притормозил около арки моего дома.
     -  Ты Палыча  береги,  -  заботливо покрутил он пудовым кулаком у  меня
перед носом и, не дожидаясь благодарностей  с моей стороны, пришпорил своего
"коня".
     Еще  не  было и восьми  часов вечера,  а темнота  на  улице  была почти
полная. Редкие фонари, подернутые дымкой мелкого колючего дождя, отсвечивали
лунными  дорожками   в  лужах.   Окна  домов   были   плотно   задрапированы
светомаскировочными  шторами, как будто диктор с голосом Левитана объявил по
громкоговорителям  воздушную  тревогу. Только нахохлившиеся собачники упорно
выгуливали своих питомцев, оживляя урбанистический пейзаж.
     Проход  под  аркой  выглядел,  как  Абсолютно  черное  тело.  Не  знаю,
подчинялось  ли  в нем  распределение  энергии закону излучения  Планка,  но
температура  моего тела  перераспределилась  странным образом:  руки и  ноги
превратились  в  ледышки,  а  спине  стало  жарко.  Боязливо шаря глазами по
сторонам, я прижала к себе сумку с Лаврентием, и ступила под каменные своды.
Под  ногами хлюпали  лужи.  Эхо  от моих  шагов звучало гулким буханьем. Мне
мерещились гроздья летучих мышей под арочным перекрытием и коварные вампиры,
поджидающие в темноте запоздалых прохожих.
     Впереди что-то  шевельнулось, и  голос  с  ярко выраженной  алкогольной
модуляцией спросил:
     - Закурить не найдется?
     Я пискнула и рванула вперед, не разбирая дороги, но далеко убежать - не
получилось. Пьяный вампир уцепился за рукав куртки.
     - Ты куда? А поговорить?..
     Дальнейшее  помню,  как  в  тумане.   Я   вырывалась,  вампир  требовал
понимания, Палыч орал в сумке  благим матом,  то  ли  подавал голос в защиту
одиноких женщин, то ли в пылу борьбы я задела его больное ухо.
     В минуты опасности люди реагируют двумя способами: кричат от страха или
теряют  голос.  Я  отношусь  ко  второй категории. Горло перехватил  речевой
спазм,  и  зов  о  помощи  застрял на полпути. Уши  тоже  заложило,  и звуки
доносились до меня, как через подушку.
     О том, что  пришло избавление, я поняла не сразу.  Вдруг оказалось, что
пьяный вампир испарился, я сижу на асфальте, а надо мной кто-то  наклонился,
и терпеливо спрашивает:
     - Девушка, с Вами все в порядке?
     - Кажется, да... - засомневалась я.
     Благородный спаситель подхватил меня подмышки и поставил на ноги.
     - Разве  можно ходить  вечером в  одиночестве  в таких местах! - ворчал
рыцарь совсем, как баба Вера.
     - Я не одна,  а с Лаврентием, - оправдывалась я, ощупывая руки и ноги в
поисках увечий.
     -  Хорош  Ваш Лаврентий. Сбежал  с поля боя,  бросив  Вас  на  произвол
судьбы. Грош цена такому Лаврентию!
     - Ой! Он действительно сбежал! - подняла я с асфальта похудевшую сумку.
- Лаврентий Палыч! - заметалась я под аркой.
     - Лыч, лыч... - ответило мне эхо.
     Улица выглядела вымершей, кота нигде не было видно. Во дворе тоже  было
пустынно, как будто мы уже пережили третью мировую войну.
     - Может быть, он уже дома сидит, чай пьет? -  спросил рыцарь в доспехах
из джинсов и куртки-канадки нараспашку.
     Оказалось, что он тоже бегает со мной рядом, принимая участие в поисках
Лаврентия.
     - Вряд ли, у него нет ключей от квартиры, - усомнилась я. - Да и чай он
не любит.
     - Какой он на вид? Сколько лет? Во что одет? - уточнил спасатель.
     - Усатый,  с  забинтованным  левым  ухом.  Сколько лет  -  не знаю,  но
выглядит  достаточно  взрослым. Одет  в шкуру,  полосатую, -  сосредоточенно
перечисляла я приметы.
     - Он что, неандерталец? Почему одет в шкуру?
     - Да во что ж ему еще быть одетым?! - возмутилась я его бестолковости.
     - Девушка, может быть Вас  в травмопункт отвезти? - осторожно предложил
благородный спасатель беззащитных и обездоленных.
     Мы как раз прочесывали квадрат в районе детской песочницы.
     - Лаврентий Палыч! - безнадежно позвала  я в последний раз. - Кис, кис,
кис...
     - Мяу! - раздался жалобный призыв о помощи с ближайшего дерева.
     Лаврентий сидел  на  самой  верхотуре, чудом удерживаясь  на  тоненькой
ветке.
     -  О,  Господи! - проворчал  мужчина и сунул мне  в руки свою куртку  и
шарф.
     Надо признать,  героизм он проявил  до  конца, и, несмотря на отчаянное
сопротивление Палыча, снял того с насеста. Мы затолкали  упирающегося кота в
сумку, и тут настала моя очередь проявить свои лучшие качества.
     - Пойдемте, я забинтую Ваши кровавые раны, - предложила я, сочувственно
рассматривая царапины на его щеке и руках.
     Из комнаты бабы В