шей страны...



7. НАЧИНАЕТСЯ!

   Огромные старинные часы с причудливым маятником, которые весь последний
год служили обыкновенной бутафорией, вдруг замысловато пробили три раза.
   Чвиз вздрогнул, выронив карты, а Миллер недоуменно  оглянулся  на  угол
комнаты, где стоял оживший механизм.
   - Я знаю, - сказал он,  -  что  ружье  само  стреляет,  но  чтобы  били
испорченные часы...
   Профессор Чвиз, ничего не ответив, вновь углубился в  пасьянс,  который
он раскладывал на красно-буром столе.
   - Однако, - сказал Миллер, - время действительно не стоит на месте.
   - А наш выстрел, похоже, произведен вхолостую, - добавил Чвиз.
   Миллер принялся ходить по комнате из угла в угол.
   - Целых полдня страной управляют четыре президента, - продолжал Чвиз, -
и никто не обращает на это внимания, никто ничего не замечает! Не  странно
ли это?
   - Весьма, - отозвался Миллер. - Я тоже отказываюсь что-либо понимать.
   - Люди всегда были  для  меня  самой  большой  загадкой,  -  философски
заметил Чвиз, отложив в сторону  карты,  к  которым  он,  как  видно,  уже
потерял интерес. - В их поведении есть что-то иррациональное.
   - Все в мире имеет свои причины, коллега, - энергично возразил  Миллер.
- В том числе и поступки людей. Но мы не всегда их знаем.  Вот  и  сейчас.
Эти причины ускользают от нас, хотя нам, казалось бы, все ясно: еще  утром
президент в одной речи говорил одно, а спустя  час  -  совершенно  другое.
Между тем народ...
   - Наивный вы человек, Миллер, - покачал головой старый Чвиз. -  Неужели
вы думаете, что кто-нибудь всерьез обращает внимание на слова  президента,
да еще во время предвыборной кампании?
   - Но такие противоречия! Они сами бросаются в глаза!
   - Ну и что? - спокойно сказал Чвиз. - Все давным-давно привыкли к тому,
что сегодня говорится одно, завтра - другое, а делается совсем  третье.  И
если уж стоит  серьезно  относиться  к  чему-то,  так  лишь  к  тому,  что
делается. Вы-то сами, коллега, каждый день читаете газеты?
   - Как вам сказать... - замялся Миллер.
   - А радио регулярно слушаете?
   - Только музыку.
   - Так что вы хотите от других?
   Миллер в несколько раз сложил газету, аккуратно проглаживая каждый сгиб
двумя пальцами.
   - Вы знаете, в тот вечер, когда я разыскал вас в подвале вашего дома...
   - Кстати, - перебил Чвиз, - только вам могла прийти шальная мысль,  что
я там.
   - А вам - шальная мысль  прятаться  от  Дорона  на  самом  виду!  Не  в
какой-нибудь гостинице, не на вокзалах, не в катакомбах, а  в  собственном
доме!
   - Я просто учитывал их психологию, коллега, - улыбнулся Чвиз. -  Но  не
учел вашу.
   - Жалеете?
   - Откровенно? Да. Потому что вы опять втравили меня в авантюру.
   В этот момент отворилась дверь, и в комнату бесшумно вошел Таратура. Он
был  спокоен,  но  выглядел  несколько  обескураженно.   Миллер   и   Чвиз
вопросительно посмотрели на него.
   - Все тихо, - сообщил Таратура, подходя к столу и присаживаясь на  край
стула. - В городе и, судя по всему, по всей стране - все как обычно.
   - Ну хорошо, - сказал Миллер. - Предположим, большинство  действительно
ничего не видит. Но есть же в стране умные люди!
   - Не знаю, не знаю, - проворчал Чвиз.
   - Вы с кем-нибудь говорили, Таратура? Кого-нибудь расспрашивали?
   - Да, - сказал Таратура, -  прощупывал.  Разумеется,  очень  осторожно.
Ведь теперь, после  нашего  звонка  Дорону,  и  мне  надо  быть  предельно
внимательным. Уж Дорон, я это точно знаю, раскрутит всю свою машину!
   - Так с кем же вы говорили?
   - С буфетчиком, шеф, в баре. С шофером такси. Старался  навести  их  на
эту тему. Намекал. Результат - ноль.
   - Буфетчик, шофер... -  протянул  Миллер.  -  А  к  кому-нибудь  рангом
повыше?
   - Скажите, шеф, - неожиданно спросил  Таратура,  -  Честер,  по-вашему,
умный человек?
   - Да, - после некоторой паузы твердо сказал Миллер.
   - Кто этот Честер? - живо поинтересовался Чвиз.
   - Бывший журналист, -  сказал  Таратура.  -  Замечательный  парень!  Уж
этот-то все знает и все понимает. Я могу позвонить ему, шеф.
   - Ну что ж, это идея, - сказал Миллер. - Она мне нравится еще и потому,
что нам сейчас важно столкнуть хотя бы один камень, чтоб начался обвал.  И
ваш Честер - вполне подходящая фигура. Звоните, Таратура!
   - Отсюда?! - воскликнул Таратура.
   - Ничего, звоните. При всем своем могуществе прослушивать сразу  восемь
миллионов телефонных аппаратов Дорон не может. А брать на  особую  заметку
этот... С какой стати?
   И он протянул телефонную трубку Таратуре. На том конце  провода  трубку
подняла Линда. Таратура сразу узнал голос супруги Честера.
   - Добрый день, Линда, - сказал он. - Мне нужен Фред.
   - Мне он тоже нужен, - ответила Линда. - А с кем я говорю?
   - Со старым его другом, поэтому я вас знаю, но мое имя  вам  ничего  не
скажет.
   - Если вы действительно его старый друг, - сказала жена Честера,  -  вы
можете найти Фреда по количеству денег, с которыми он вышел на улицу.
   - Сколько же миллионов он взял с собой? - спросил Таратура.
   - Все мое состояние, - ответила Линда. - Пять леммов. Будьте здоровы.
   И в трубке раздался щелчок.
   - Ну? - спросил Миллер.
   - Будем искать, - ответил Таратура. - Однако  где  же  его  искать?  Он
вышел из дому, имея пять леммов в кармане,  это  значит,  на  одну  кружку
пива. Следовательно, ни в "Титанус", ни в  "Скарабей-палас"  он  пойти  не
мог. Нужно звонить в "Золотой зуб".
   Таратура извлек из кармана записную книжку, пролистал две-три странички
и вновь поднял телефонную трубку. На этот раз ему пришлось  изменить  свой
голос.
   - "Золотой зуб"? У вас нет Фреда Честера? Не заходил? Благодарю вас. Не
позвонить ли мне в "Указующий перст"? -  сказал  Таратура,  безрезультатно
набрав номера еще двух или трех заштатных кабачков. - Алло! "Перст"?  Если
вы хотите доставить мне крохотную радость,  поищите  под  столиками  Фреда
Честера.
   И ровно через три секунды Честер взял трубку:
   - Слушаю.
   - Здорово, Фред! - воскликнул Таратура. - Я  очень  рад  тебя  слышать,
старина!
   - Таратура? - удивился Честер. - Как тебе удалось меня разыскать?
   - Я звонил сначала Линде.
   - Что она тебе сказала?
   - Она сказала, что у тебя пять леммов в кармане.
   - Преувеличила ровно вдвое.
   - А потом мне пришлось покрутить телефонный диск, - сказал Таратура.
   - Что-нибудь случилось? - спросил Честер.
   - Как тебе сказать? У меня - ничего, но я хотел спросить, не знаешь  ли
ты каких новостей.
   - Ты что же, решил отбивать у меня хлеб и поступил в репортеры?
   - Мне не до шуток, Фред. Я потом тебе все объясню.
   - Ну что ж, если хочешь серьезно, так вот тебе потрясающая новость:  за
два лемма я наливаюсь пивом по самое горло.
   - Ну, у тебя же в "Персте" кредит, Фред, я серьезно...
   - Ах, как ты недогадлив, Таратура! При чем тут кредит! Знаешь,  кто  за
меня платит?
   - Знаю, - сострил Таратура. - Президент.
   - Ты что, с ума сошел? - потрясенным голосом ответил Честер. - Ты  тоже
был в "Персте"?
   - Почему - с  ума?  -  возразил  Таратура.  -  Сейчас  президентов  как
нерезаных собак.
   - А я-то обрадовался! - перебил Честер. - Понимаешь, увидел  президента
с его Кларой и думаю...
   - Подожди, Фред, - ничего не понял Таратура, - какого президента? Где?
   - Здравствуйте,  -  сказал  Фред.  -  Начнем  все  сначала.  Я  сижу  в
"Указующем персте" и наливаюсь пивом за президентский счет. А президент со
своей очаровательной супругой - рядом. Ты понял?
   - Не может быть! - воскликнул Таратура и, зажав  трубку  рукой,  быстро
сообщил Миллеру и Чвизу невероятный факт. - Старина, ты не ошибаешься?
   - Как и в том, что говорю именно с Таратурой, а не с Линдой.
   - Спросите его, что сейчас делает  президент!  -  возбужденно  произнес
Миллер. - И как выглядит!
   - Кто это у тебя там путается в разговор? - сказал Честер.
   - Я звоню от приятеля, - ответил Таратура, энергично показывая  знаками
Миллеру, чтобы тот говорил тише. - А что делает президент?
   - Боюсь, пока мы тут болтаем, он смотает удочки, тем более  что  я  уже
успел сказать ему, что он кретин.
   - Да ну?!
   - Он выдает  себя  за  какого-то  коммерсанта  Бума,  и  это  дает  мне
некоторые возможности. Но его Клара, скажу тебе, - это женщина!
   - Послушай, старина, я хотел бы взглянуть на них собственными глазами.
   - Не успеешь. Они собираются уходить. Ты на машине?
   - Задержи их, Фред, ровно на полторы минуты. Я в двух  шагах  от  тебя,
мне ходу секунд сто.
   - Ну, если так, валяй, я что-нибудь изобрету.
   Таратура бросил трубку  на  рычаг  и  стремительно  поднялся.  Но  Чвиз
сказал:
   - Если вы собираетесь туда идти, я посоветовал бы вам обдумать это.
   Таратура и сам понимал, что  предприятие  было  рискованным.  В  охране
президента могли быть люди Дорона, знающие Таратуру, и скрыться  потом  от
них будет невероятно сложно. Открывать же место,  где  прячутся  Миллер  и
Чвиз, равносильно самоубийству.
   - Кроме того, какой вообще смысл туда идти? - сказал Чвиз. -  Проверять
вашего приятеля? Я не думаю, чтобы он обманывал... Но президент - и  сидит
в  каком-то  захудалом  кабаке,  да  еще  за  одним  столом  с   отставным
репортером!..
   - Да,  да,  господа,  -  торжествующе  произнес  Миллер,  -  в  обычных
нормальных условиях  такое  решительно  невозможно.  А  если  это  все  же
произошло, значит, что-то уже нарушилось. Начинается, господа, начинается!



8. ПОЯВЛЕНИЕ ПЯТОГО

   Последней фразой "коммерсанта Бума" было:
   -   Молодой   человек!   Образ   ваших   мыслей   представляется    мне
антипатриотичным и недостойным гражданина великой страны! Но  вас  прощает
ваша молодость! (Хотя Честер, имея за плечами ровно тридцать три года, уже
давно не считал себя мальчишкой.)
   После этого президент  чопорно  выставил  локоть,  на  который  тут  же
оперлась Клара, и направился к выходу. Супруга президента тоже не  одарила
Честера своей знаменитой улыбкой, потому что, во-первых, не разделяла  его
взглядов на президента и, во-вторых, Честер, откровенно говоря, никогда не
считался красавчиком.
   А Таратуры все не было. "Вот болван! -  подумал  Честер,  так  как  ему
пришлось буквально выворачивать себя наизнанку, чтобы задержать президента
на лишние десять минут. - Метал бисер, и все, оказывается, зря!"
   Между тем негодование президента и его супруги было  отчасти  успокоено
невероятно  экзотическим  финалом  этого  невероятно  экзотического   дня:
поездкой в такси. Как и утром, они тут же остановили машину с тремя синими
шашечками на желтом  фоне  и  получили  возможность  еще  раз  насладиться
потрясающей поездкой.
   Президент, право, не мог припомнить, сколько  десятилетий  назад  он  в
последний раз пользовался такси (и пользовался ли вообще?), и  потому  вся
процедура остановки неизвестной машины с неизвестным  шофером,  посадка  в
нее, когда шофер не позволил  себе  даже  пошевелиться,  чтобы  распахнуть
дверцу,  щелканье  счетчика  -  решительно  все  сделало   поездку   жгуче
любопытной. В  своем  автомобиле  президент  ездил  обычно  с  несравненно
меньшими удобствами, потому что со всех сторон бывал зажат телохранителями
и ужасно  потел  в  тесноте.  Тут  же  было  просторно,  уютно,  не  гудел
радиотелефон, а шофер и не думал каменеть  от  ответственности  за  судьбу
главы  государства,  поскольку  не  понимал,  что  его  нога,  упертая   в
акселератор, держит эту судьбу, образно говоря, в своих руках.  Президенту
втайне хотелось, чтобы шофер узнал его, он все поворачивал к нему  лицо  и
много раз начинал  заговаривать,  но  шофер  лишь  мычал  в  ответ  что-то
нечленораздельное, явно пренебрегая разговором с этим навязчивым и шустрым
пассажиром. Короче говоря, он так и не признал  в  президенте  президента,
даже когда они подъехали к усадьбе и потрясенная охрана взяла под козырек.
   Первый человек дома, которого увидел президент, был Джекобс.
   - Добрый вечер, Джи, - бодро  приветствовал  глава  государства  своего
секретаря, поскольку дело действительно шло уже к вечеру, и вдруг  добавил
фразу, которую сегодня еще не произносил, ибо еще  не  видел  Джекобса:  -
Старина, ты преотлично выглядишь!
   Джекобс посмотрел на супругов странно туманным взглядом,  потом  светло
улыбнулся и сказал:
   - Господа, весьма польщен, но для всех вас у  меня  уже  нет  достойных
ответов.
   И, закрыв глаза, низко поклонился, чего с гордым Джекобсом  никогда  не
случалось.
   - Вы  себя  плохо  чувствуете,  Джи?  -  участливо  спросила  Клара,  и
искренняя тревога действительно прозвучала в ее голосе.
   - Я? - спросил Джекобс и приоткрыл один глаз. - Я-то что! Вы  спросите,
Клара, как чувствует себя сенат, биржа и генеральный штаб!
   Он открыл наконец оба глаза.
   - Какие-нибудь новости? - быстро спросил президент.
   - О Матерь Божия! - воскликнул  старый  слуга.  -  Он  еще  спрашивает!
Воистину родитель новости узнает о ней  в  последнюю  очередь,  поскольку,
рожая, не знает, что это - новость, а знал бы, так не стал бы рожать.
   - Кого рожать? - не поняла Клара.
   - Ларошфуко,  -  не  моргнув  глазом,  ответил  Джекобс.  -  Эта  мысль
принадлежит ему.
   - Да что случилось,  наконец?  -  не  выдержал  президент.  -  О  каких
новостях ты говоришь, выживающий из ума болван?
   - Благодарю покорно, - сказал Джекобс обиженным тоном. - Вы уже  давно,
господин президент, не обласкивали меня такими словами, но сегодня вы сами
все посходили с ума. Да, Клара, чуть не забыл! Мне  велено  передать  вам,
что сегодня господин президент не будет с вами ночевать, хотя эта новость,
надеюсь, вас не очень убивает.
   -  Кто  посмел  "велеть"?!  -  вскричал  президент,  почувствовав,  что
одновременно задета и его честь мужчины, и его честь главы государства.
   - Не горячитесь, Кен, - печально улыбнулся старый  Джекобс.  -  Я  тоже
могу погорячиться, но у нас просто неравные силы! Я - один, а вас - много.
   - Не понимаю, - вмешалась Клара, - кого - вас?
   - Кенов, - невозмутимо произнес Джекобс.
   - Он и впрямь свихнулся, - шепнул президент  супруге.  -  Иди  к  себе,
дорогая, я сам разберусь в случившемся. Впрочем, я так устал сегодня,  что
отложу-ка я дела на потом. Мы идем вместе, Клара! Джи, проводи нас наверх.
   - Простите, Кен, - сказал вдруг Джекобс, - вам не  кажется,  откровенно
говоря, что президентов слишком много даже для такой большой  страны,  как
наша? А секретарь у них всего лишь один.
   - С ним бесполезно сейчас объясняться, - шепнула Клара президенту.
   - Глав государства ровно столько,  -  официально  сказал  президент,  -
сколько положено по конституции. А ты, Джи,  пока  неплохо  справлялся  со
своими обязанностями.
   - Кен, скажите, мы с вами друзья? - грустно спросил Джекобс.
   - Конечно, Джи! - демократично воскликнул президент.
   - Тогда скажите по совести: какой вы по счету президент?
   - Что значит "какой"? - оторопел  глава  государства.  -  Это  же  всем
известно!
   - Уже?! - воскликнул Джекобс. - И Клара тоже знает?
   - Чуть ли не в первую очередь, - смеясь, сказала Клара.
   -  Я  -  тридцать  восьмой!  -  не  без  гордости  произнес  президент,
совершенно не понимая, почему Джекобс,  воскликнув:  "О  Матерь  Божия!  Я
этого не перенесу!" - вдруг повалился на пол без чувств.
   Пока длился весь этот разговор, тщетно пытающийся примирить официальную
историю государственности с теорией матричной  стереорегуляции  профессора
Чвиза, на втором этаже дома, в Круглом зале  для  заседаний,  за  огромным
круглым  столом  белого  дерева  сидели  восемь   пожилых   и   достаточно
симпатичных людей  в  скромных  костюмах  и  незаметных  галстуках  и  два
относительно молодых человека, имеющих внешность киноактеров.
   Из скорбных старческих ртов  (а  также  из  ртов  молодых)  не  торчали
тигриные клыки, из белоснежных тугих  манжет  не  высовывались  ястребиные
когти, никто из присутствующих не ел сырое мясо и не пил теплую кровь.  Но
это были самые опасные хищники, которых  только  можно  было  отыскать  на
планете. Все кровожадные твари  с  древнейших  времен,  все  ихтиозавры  и
вампиры были в сравнении с ними  плюшевыми  игрушками  из  детских  яслей,
среди которых царь Ирод мог претендовать только на место доброй нянечки.
   Эти восемь трусливых старичков, скрестивших  на  дорогих  набалдашниках
тростей свои  подагрические  ручки,  и  два  молодых  пижона,  то  и  дело
поправляющих какую-нибудь часть своего туалета, жгли  напалмом  деревни  в
джунглях, обматывали колючей проволокой черные резервации, взводили  курки
в дни военных путчей в банановых республиках и  т.д.  и  т.п.  За  дорогим
столом белого дерева  сидели  десять  самых  крупных  мировых  воров.  Они
воровали нефть в Азии, ананасы в Америке, уран в Африке, шерсть в  Австрии
и  руду  в  Европе.  Они  выворачивали  страны  и  государства,  как   вор
выворачивает карманы. Они покупали банки, газеты, министров и президентов.
Они решали, чем  должна  кончиться  предвыборная  возня,  на  которую  они
смотрели, как на возню щенят, понимая, что щенятам нужно иногда  разрешить
повозиться. Они были всемогущи, эти короли нефти, стали, ракет, нейлона  и
напалма. Они редко собирались вместе, потому что слишком  ненавидели  друг
друга. Но, когда обстоятельства требовали и они  собирались,  их  единству
могли бы позавидовать самые верные друзья. Ибо в эти минуты  их  объединял
страх. Они боялись только трех вещей на этом свете:  людей,  влюбленных  в
свободу, друг друга и смерти. Чрезвычайные обстоятельства собрали их  этим
чудесным  летним   вечером   в   усадьбе   президента,   -   чрезвычайные,
необыкновенные, фантастические,  не  поддающиеся  их  старческому  и  даже
молодому воображению, не укладывающиеся в привычные рамки  политических  и
экономических  коллизий:  в  стране  было  четыре  совершенно   одинаковых
президента!
   - ...Таково положение на двадцать часов сегодняшнего  дня,  -  объявил,
заканчивая свой доклад, министр внутренних дел Воннел. - В настоящее время
все четыре президента находятся в  усадьбе,  здесь,  на  втором  этаже,  в
соседней комнате. Они поручены моей личной охране. Вызван врач, потому что
все четыре президента, увидев друг друга, почувствовали себя плохо.
   Министр стоял  у  холодного  камина,  в  тени,  вытянувшись  по  стойке
"смирно", идеально выбритый и в идеально подогнанном френче. Воннел  днем,
в сандалиях, и Воннел вечером, у  камина,  походили  друг  на  друга,  как
деревенская дворняга на сенбернара-медалиста. Рядом с Воннелом, в  той  же
стойке "смирно", застыл и генерал Дорон. Больше в  зале  никого  не  было:
совещание было сверхсекретным и не предназначалось даже для ушей преданных
личных секретарей.
   Чарлз Роберт Пак-младший (сталь, алюминиевая корпорация, вся  добыча  и
выплавка титана, компания по использованию лазеров в металлургии,  рудники
меди в Чили, рудники олова в Малайе и  т.д.)  пожевал  потухшую  сигару  и
совсем тихо - это был не голос, а шорох - спросил:
   - Ну?
   Все молчали.
   - Может быть, вы потрудитесь отвечать на вопросы, генерал? - проскрипел
наконец Мохамед Уиндем-седьмой (нейлон, силиконы, пластмассы, химия моющих
средств, краски, специальные  химические  инертные  покрытия,  жаростойкие
эмали, промышленность синтетических пленок и т.д.).
   Дорон вытянулся так истово, что казалось, вот-вот лопнет от внутреннего
напряжения, но не проронил ни слова.
   - Институт перспективных проблем находится в вашем ведомстве,  генерал?
- прошипел "Джон Уайт и сыновья" (нефть и многое  другое).  -  Мы  требуем
объяснений.
   - Действительно, - глухо  начал  генерал,  -  установка  биологического
дублирования, точнее, матричной стереорегуляции находится...
   - Не перегружайте нас научной терминологией, генерал, - перебила Сталь.
   - ...находится в Институте перспективных проблем, - продолжал Дорон,  -
и работает...
   - ...постарайтесь не говорить уже известное нам, - сказал