ер. Он  отлично
помнит, кто он, когда родился, чем занимается и кто  у  него  друзья.  Его
биография и биография Грейчера не совпадают...
   - Наш суд разберется в этом как надо, - сказал Воннел.
   - Вы мне не доверяете, господин министр? - сухо сказал Гард.
   - Зачем же так, комиссар...
   - В таком случае поверьте мне. Тем более, что спасение Таратуры и  всех
пострадавших от перевоплощения, как  и  поиск  преступника,  -  долг  моей
совести!
   Министр поморщился, и Оскар Пун окончательно решил: премии не давать.
   - Что же вы хотите? - раздраженно спросил Воннел.
   -  Прежде   всего   продемонстрировать   вам   записи   допросов   всех
пострадавших.
   - Давайте, давайте, - оживился Воннел. - У вас в форме отчета?
   - Нет, магнитофонные записи.
   - Превосходно!
   Гард вынул из портфеля портативный  магнитофон  и,  прежде  чем  нажать
пуск, извинился за маленькое предисловие, которое был вынужден сделать:
   - Итак, господа, Грейчер выехал  из  полицейского  управления  в  своей
машине, имея внешность инспектора Таратуры.  Он  понимал,  что  его  будут
преследовать. Действительно, через  семь  минут  после  побега  все  посты
получили мою  телефонограмму  с  требованием  задержать  машину,  а  также
приметы Таратуры.  Первый  сигнал  о  невероятном  событии  я  получил  из
универмага "Бенкур и Кь". Естественно,  что  профессор  направился  именно
туда,  где  больше  всего  народа.  Там  он  привел  в  действие   аппарат
перевоплощения и поменялся телами с человеком, голос  которого  вы  сейчас
услышите. Внимание, господа!
   Гард включил магнитофон. На фоне гудящей толпы выделялся мужской голос,
истерически шептавший:
   "Умоляю вас, комиссар, умоляю! Быстрее врача! Со мной происходит что-то
страшное! Уберите людей! Врача, комиссар, умоляю вас!.."
   "Повторите рассказ о том, что  с  вами  произошло".  -  Это  был  голос
комиссара Гарда.
   "Что? - спросил несчастный. - Что? Повторить? Это невозможно, комиссар!
Он бежал по лестнице... столкнулся со мной... Я стоял вот тут...  И  вдруг
мне в глаза блеснул зеленый  луч...  О  Боже,  как  это  страшно!..  Я  на
мгновение потерял сознание, а когда пришел в себя... Комиссар, умоляю  вас
- врача!.. Это не мои руки! Не мои руки! Не моя голова! Не мой голос! Я не
в своем уме, комиссар? Мне все это кажется? О Боже!.."
   "Куда делся тот человек, что столкнулся с вами на лестнице?"
   "Не знаю, комиссар, я больше ничего не знаю! Я  взглянул  в  зеркало  и
вдруг увидел, что мой костюм сидит не на мне!.. Понимаете? Это страшно!.."
   Гард выключил магнитофон:
   - Вы слышали, господа, голос первой жертвы: студента  Джосайя  Болвуда.
Он приобрел внешность инспектора Таратуры, а с  его  внешностью  профессор
последовал дальше.
   - Как скоро вы прибыли на место происшествия? - спросил Пун.
   - Через шесть минут.
   - Профессор не мог далеко уйти.
   - Но мы потратили массу времени для того, чтобы  установить  его  новые
приметы.
   - Почему же? - спросил Воннел. - Ведь студент был с вами.
   - Но в таком состоянии, господин  министр,  что  не  мог  описать  свою
внешность. Когда же мы привели его в чувство, выяснилось,  что  мы  вообще
плохо знаем свою внешность, - во всяком случае, гораздо хуже, чем чужую. И
потому нам  пришлось  ехать  домой  к  Болвуду,  чтобы  там  добывать  его
фотографию. На все на это у нас ушло еще двадцать четыре минуты, а за  это
время...
   - Ну, ну, что случилось за это время? - с интересом спросил Воннел.
   - Вот вторая запись, господа.
   С магнитофонной ленты отделился мужской голос с приятной  баритональной
окраской:
   "Я интеллигентная женщина, комиссар, и понимаю, что, если дело дошло до
воровства наружности, мир стоит на краю гибели..."
   Министр не удержался и захохотал:
   - Это женщина?! Невероятно! Она же говорит почти басом!
   - Это печально, господин министр, - сказал Гард. - Можно продолжать?
   "Если бы я знала, комиссар, - продолжал мужской голос,  -  что  зеленый
лучик, пущенный из рук этого типа, доставит мне столько  неприятностей,  я
десять раз свернула бы ему шею, прежде чем он ко мне подошел".
   "Что вы чувствовали, госпожа Лелевр?"
   Министр вновь хмыкнул, еле сдерживая смех.
   "У меня закружилась голова, а потом я почувствовала,  что  с  моих  ног
падают туфли. Я ношу  сорок  третий  размер,  комиссар,  а  этот  паршивый
студентишка, наверное, не больше сорокового. Моя обувь  и  слетела  с  его
ног... Ну, я, конечно, сначала испугалась и заорала, а потом думаю: чего я
ору, если все это мне снится? Даже интересно досмотреть до конца.  Но  тут
явились вы, господин комиссар, и мне стало ясно, что я бодрствую. Если  во
сне приходит полиция - значит, это не сон!"
   "Что было дальше, мадам Лелевр?"
   - Да, да, что было дальше? - вставил министр.
   "Они смеялись! Я ничего не понимала, а они дико смеялись.  Еще  бы,  не
всегда увидишь мужчину, одетого в женское платье, да еще не по размеру!.."
   Гард остановил магнитофон.
   - Это мадам Мери Лелевр, продавщица. Она  получила  внешность  студента
Джосайя Болвуда,  -  пояснил  комиссар.  -  Пока  мы  с  ней  объяснялись,
профессор Грейчер в женском  обличье  вышел  из  универмага  и  исчез.  Мы
потеряли его из виду.
   - Вы же могли оцепить универмаг, - сказал Пун.
   - Для этого мне понадобилась бы вся полиция города.
   - Ну а потом? - спросил Воннел.
   - Через три часа мы узнали, что  внешность  Лелевр  отдана  парикмахеру
Паулю Фриделю. С ним случилась  истерика,  и  потому  это  стало  известно
полиции. Пауль Фридель как раз собирался на свидание к своей  возлюбленной
и вдруг сам стал женщиной! Затем  внешность  парикмахера  оказалась  у  Юм
Рожери...
   - Киноактера? - сказал Пун. - О, это известнейший актер!
   - Да, и мы вновь напали на след, хотя прошло уже свыше семи часов после
первого перевоплощения. Дело в том, что Юм Рожери не сразу узнал об  этом.
Он пришел в артистический кабачок, его не  пустили,  и  тогда  он  устроил
скандал. Доставленный в полицию, он утверждал,  что  знаменитый  актер  Юм
Рожери - это он, и так мы  узнали  об  очередном  преступлении  профессора
Грейчера. А внешность актера...
   - Очень интересно! - воскликнул Воннел.
   - ...досталась нищему Остину.
   - Поразительно!
   - Остин спал на скамейке в Притт-парке. Можете послушать его показания.
   Гард вновь пустил магнитофон.
   "Господин комиссар, я уважаю  конституцию,  но  почему  конституция  не
уважает меня?"
   "Оставим конституцию в покое..."
   "Вам легко говорить, господин комиссар, потому что четыре раза в  месяц
вы получаете жалованье, а мне приходится добывать деньги  каждый  день.  И
вот наконец, когда клиент пошел ко мне, как атлантическая селедка в  трюмы
сейнера, ваши ребята хватают меня за шиворот  и  волокут  в  полицию!  Кто
возместит ущерб? И долго ли вы будете держать меня в участке?"
   "Не надо философствовать, Остин, а  говорите,  что  с  вами  произошло,
когда вы проснулись".
   "Вы  мудры,  комиссар,  как  царь  Соломон.  Преклоняясь  перед  вашими
доводами, я готов рассказать все, что вас интересует, тем более что  через
тридцать семь минут кончится рабочий день в банке "Инрепрайс" и  несколько
тысяч служащих промчатся мимо моего места, купленного в  ассоциации  нищих
за приличные деньги. Я надеюсь извлечь из этого  людского  потока  кое-что
для удовлетворения личных нужд..."
   "Вы вновь отвлекаетесь, Остин!"
   "Виноват. Итак, когда я  проснулся  и  занял  свое  доходное  местечко,
произошло  чудо.  Мои  клиенты  превратились  в  сущих  ангелов!  Не  было
человека, который, рассмеявшись, не подал бы мне монету! Они подходили  ко
мне и клали деньги в берет с такой вежливостью, как будто я датский король
из драмы Уильяма Шекспира! Некоторые из них называли меня  Юм  Рожери,  но
какое мне дело, как меня называют, если дают  деньги,  господин  комиссар?
Если нашего президента назвать ослом, но при этом дать ему..."
   "Вы опять отвлекаетесь, Остин!"
   "Виноват. И вдруг ваши ребята хватают  меня  за  шиворот  и  волокут  в
участок, как будто я злостный неплательщик налогов! Я спрашиваю,  господин
комиссар, есть у нас в стране  конституция  или  нет?  Кто  возместит  мне
убытки..."
   Гард остановил магнитофон.
   - Итак, господа, последние данные таковы: профессор  Грейчер  сейчас  в
образе нищего Остина. Как он выглядит, мы не знаем, поскольку у нищего  не
было ни одной  фотографии,  а  описать  себя  он  не  может.  Говорит:  "Я
прихрамывал, но нарочно, а еще делал левый глаз слепым".
   - Все? - спросил Воннел.
   - Все, господин министр. Во  все  полицейские  участки  мною  разосланы
телефонограммы, требующие осторожности. Перевоплощенцев я собрал  в  одном
месте...
   - Кого? - сказал Пун.
   - Перевоплощенцев. Как их иначе назовешь?
   - Их можно вернуть в прежнее состояние? - поинтересовался Пун.
   - Вероятно, да, - ответил Гард. - Но сделать это может только профессор
Грейчер. Впрочем, во  всех  перевоплощениях,  как  туда,  так  и  обратно,
возможна путаница, и  концов  потом  не  соберешь.  В  любом  случае  надо
надеяться, что  Грейчер  когда-нибудь  захочет  вернуть  себе  собственную
внешность.
   - Зачем? - сказал Воннел.
   - У него же семья, жена и дочь.
   - Ну и что? - не понял министр.
   - Если он еще полностью не утратил человечность, он захочет их повидать
и сам им показаться.
   Воннел пожал плечами. Гард продолжал:
   - Так или иначе, но его  родные  ничего  не  знают  о  случившемся.  Мы
установили за ними наблюдение. Кроме того, приняли меры к охране Таратуры,
который носит сейчас облик профессора. Если нам удастся схватить  Грейчера
и  его  аппарат,  обратный  обмен  внешностями  возможен.  Но  если   нет,
несчастные обречены.
   - Их не так уж  много,  -  спокойно  заметил  министр.  -  Ваши  страхи
преувеличены.
   - Но ведь возможны дальнейшие превращения! Положим, к вам  приходит  на
доклад комиссар полиции, и вы, господин министр, получаете  его  внешность
и, стало быть, его должность.
   - Как это комиссар полиции может превратиться не в  моего  человека?  -
возмутился Воннел.
   - Очень  просто,  господин  министр:  с  ним  может  обменяться  телами
Грейчер... Или, чего доброго, он  может  передать  вам  тело  и  внешность
гангстера или уличной женщины, и тогда вы потеряете...
   Гард умолк, потому что Воннел стал медленно сползать под стол.
   - Что нужно, - прошептал он чуть ли не из-под стола,  -  чтобы  пресечь
дальнейшие превращения?
   - Вот список необходимых мер. - Гард протянул Пуну лист бумаги.
   Пун быстро  прочитал,  затем  передал  министру.  Они  многозначительно
переглянулись.
   - При всем желании,  -  сказал  Воннел,  -  я  не  могу  своей  властью
санкционировать такие меры. Готовьтесь  к  докладу  президенту,  комиссар!
Пун, отдайте распоряжение, что отныне комиссары полиции  освобождаются  от
личных докладов министру внутренних  дел.  Достаточно  будет  отчетов!  Вы
свободны, господа!
   Пун улыбнулся пуновской улыбкой и вместе с Гардом вышел из кабинета.



8. "КРАСНЫЕ ЛИСТЬЯ"

   Вилла  "Красные  листья",  название  которой  дал  старинный   парк   с
красавцами  кленами,   словно   вспыхивающими   огнем   каждый   сентябрь,
принадлежала полиции. Одно время там  был  стенд  для  экспертизы  оружия,
потом в парке тренировали овчарок-ищеек, но чаще  всего  вилла  пустовала.
Теперь Гард вспомнил о ней и распорядился как можно скорее отправить  туда
всех несчастных  оборотней.  Туда  же  он  отправил  и  Таратуру  с  двумя
полицейскими, попросив их позаботиться хотя бы об  относительном  порядке.
Впрочем, Таратура находился в каком-то оцепенении,  в  состоянии  тихой  и
глубокой паники, и Гард сразу понял, что толку от него будет мало. В  один
из дней он сам решил поехать в "Красные листья".
   Машина шла по шоссе, обсаженному старыми вязами, и в ровной  череде  их
побеленных стволов было  что-то  глубоко  мирное  и  успокоительное.  Гард
грустно думал о том, как он стар уже... Да, да, стар!  Дело  не  в  годах,
потому что годы - разные. Раньше годы были длинными, а теперь  они  совсем
короткие, время бежит все быстрее, завивается вихрем. Его молодость -  это
золотое  время   дактилоскопии,   качественных   химанализов   и   детской
доверчивости к фотографиям. Потом пошел ультрафиолет, рентген, ультразвук,
углерод-14, - чего только не  напридумали  люди.  Все  эти  премудрости  и
загнали его в старость. И вот дожили  -  уже  меняются  лицами,  телами...
Страшный сон. Как можно нормальному человеку разобраться в  этом  кошмаре?
Куда он годится сейчас со  своей  старомодной  логикой  и  дактилоскопией?
Неизвестно, есть ли Бог, но дьявол существует. Это абсолютно установленный
факт. Только дьявол может научить такому.
   В "Красных  листьях"  Гард  прежде  всего  попросил  Таратуру  принести
протоколы всех допросов и по ним еще раз постарался представить себе  весь
ход событий в универмаге. Итак, Грейчер в  облике  Таратуры,  спасаясь  от
преследования, обменял лицо Таратуры на лицо... как его... Джосайи Болвуда
- студента-филолога, 22 года. Значит, профессор одним махом помолодел чуть
ли не на 30 лет! А студенту он, стало быть, оставил  лицо  Таратуры...  Не
оборачиваясь, чтобы еще раз не содрогнуться при  виде  Таратуры  в  облике
Грейчера, Гард спросил:
   - Вы видели этого... ну, студента?
   - Да, комиссар, - тихо сказал Таратура. -  Это  ужасно...  Вы  даже  не
представляете... Я чуть не умер, когда увидел!
   - Очень похож на вас?
   - Да какой там похож! - в неподдельном отчаянии воскликнул Таратура.  -
Это я!
   - М-да, - потупился Гард. - Ну хорошо, пойдем дальше. Итак, из  Болвуда
этот негодяй превращается в... минутку, ага, вот  этот  протокол,  -  Мери
Лелевр:  продавщица  отдела  носков,  52  года.  А  несчастная  продавщица
становится в свою очередь...  э-э...  студентом.  Далее  парикмахер  Пауль
Фридель, 37 лет, превращается в продавщицу, а актер Юм Рожери, 59  лет,  в
парикмахера. И наконец, последнее перевоплощение: человек без определенных
занятий Уильям Остин получает лицо  актера,  а  его  лицо...  А  его  лицо
похищает Грейчер. И поскольку человек без определенных занятий, а  точнее,
просто бродяга Остин не располагает своими фотографиями, мы даже не знаем,
как теперь Грейчер выглядит.
   Уф! Гард откинулся на спинку кресла. Просто можно сойти  с  ума.  Итак,
если он сейчас войдет в холл, где сидит вся  эта  компания,  то  увидит...
Гард перевернул один из листов протокола и набросал такую таблицу:

   Я увижу... ---------- А на самом деле это...
   Таратуру ------------ Студент Болвуд
   Студента Болвуда ---- Продавщица Мери
   Мери ---------------- Парикмахер Пауль
   Парикмахера --------- Актер Юм Рожери
   Актера -------------- Бродяга Остин

   То, что он видит Грейчера, а на самом деле это Таратура, он уже усвоил.
   - Как они там? - спросил Гард Таратуру, кивнув в сторону холла.
   - Сейчас  как-то  вроде  успокоились,  -  сказал  Таратура.  -  Просто,
наверное, устали кричать. А поначалу это был сущий ад. Хватали друг дружку
и вопили, как будто их режут. Но, комиссар, я их понимаю.  Лучше  потерять
руку, ногу, чем вот так... Хуже всех было, пожалуй, парикмахеру.  Красивый
парень,  жена,  возлюбленная,  двое  ребятишек,  и  вдруг  -  бац!  -   он
превратился в эту... В даму. По-моему, он... или она - не  знаю,  кто  оно
теперь, слегка тронулось.
   - А продавщица? - спросил Гард. - Ну, я имею в виду бывшую продавщицу.
   - Понимаю, вы имеете в виду студента... Она молодец. Даже смеялась.  Вы
можете сами поговорить с ними. Вообще-то говоря, с виду ничего  страшного.
Люди как люди.
   Гард встал, сунул в  карман  заготовленную  шпаргалку,  пошел  к  двери
холла, бросив на ходу:
   - Как только привезут словесный портрет этого бродяги, позовите меня.
   Стараниями своего бывшего  хозяина  холл  виллы  "Красные  листья"  был
превращен в маленький зимний сад. Спрятанные под полом  кадушки  с  землей
создавали иллюзию леса: пальмы,  перевитые  лианами,  росли  прямо  из-под
пола.  На  искусных  подставках  и  подвесках  цвели  амариллии,   кринум,
пеларгонии, замысловатые фуксии, несколько тюльпанов и сочные,  аппетитные
гиацинты, меж цветками  которых  поблескивали  стекла  аквариумов.  Обивка
низкой мягкой мебели гармонировала с  тонами  растений.  Посередине  холла
стоял круглый столик с журналами.
   Гард вошел и быстро огляделся. Прямо перед ним, вытянув ноги и раскинув
по спинке дивана руки, сидел инспектор Таратура.
   "Так, - подумал Гард, - это  студент.  Ясно..."  В  кресле  у  столика,
лениво перелистывая журналы, развалился - о, его Гард узнал  сразу!  -  Юм
Рожери, известнейший киноактер. Он начал свою карьеру лет двадцать назад в
фильме, сделанном по какому-то  русскому  роману.  Кажется,  он  назывался
"Стальная птица". И с тех пор пошел на всех парах. "О, эти нежные, нежные,
нежные руки", "Акула завтракает  в  полночь",  "Эскадрилья  амуров"...  Да
разве можно вспомнить все фильмы, где снимался Юм Рожери!  А  этот,  ну  с
дракой на крыше монорельсового вагона... Как  же  он  назывался?..  "Едем,
едем, не приедем" - что-то в этом роде...
   - Хэлло, Юм, - кивнул Гард и улыбнулся, но в ту же  секунду  сообразил,
что ведь это же не Юм.
   - Привет! Если не ошибаюсь,  комиссар  Гард?  -  раздался  голос  из-за
пальмы, и, раздвигая острые тонкие листья, к Гарду вышел  красивый  брюнет
лет тридцати пяти в светлом, мешковато сидевшем костюме.
   - Откуда вы меня знаете? - спросил Гард и подумал: "Это парикмахер.  Да
нет же! Это как раз Юм с лицом парикмахера!"
   - Одно время ваши портреты печатали в журналах не меньше,  чем  мои,  -
сказал брюнет.
   - Чем мои,  вы  хотите  сказать,  -  перебил  человек  с  лицом  Юма  и
захохотал, давясь смехом, известным всей стране.
   "Это Остин, бродяга", - сообразил Гард.
   - Комиссар, умоляю вас, заклинаю вас всеми святыми, спасите меня! -  За
руку Гарда крепко ухватилась крупная  женщина.  -  У  меня  жена,  у  меня
маленькие дети, я не могу, это чудовищно! Я продам свою парикмахерскую,  я
все продам, только верните мне мое лицо!
   - Успокойся, садись, у комиссара, наверное, есть приятные  новости  для
нас, - сказал незнакомый молодой парень, обнимая за  плечи  женщину.  -  Я
уверена, все образуется.
   "Парень - это студент, - лихорадочно вспомнил Гард, - вернее, это  одна
видимость студента, а на  самом  деле  это...  -  Он  полез  в  карман  за
шпаргалкой. - Так, если я вижу студента Болвуда,  то  на  самом  деле  это
продавщица Мери. Поэтому он и говорит: "я уверена".  С  ума  можно  сойти!
Значит, продавщица сейчас утешает сама  себя,  вернее,  парикмахера  с  ее
лицом. М-да, я  чувствую,  что  этот  профессор  завязывает  мои  мозговые
извилины морским узлом".
   - Дамы и господа! - бодрым голосом  начал  Гард,  чувствуя,  что  снова
забыл, кто здесь господа, а кто дамы. - Рад  вам  доложить,  что  в  самом
ближайшем будущем все встанет  на  свои  места.  Вы  оказались  невольными
жертвами... как бы сказать... некой мистификации, фокуса, если угодно...
   - К черту такие фокусы, я мужчина! - заорала вдруг женщина.
   - Безусловно! - поспешно согласился Гард, обернувшись к ней. - А сейчас
мне хотелось бы  просто  обсудить  с  вами  сложившуюся  ситуацию.  Только
давайте поговорим спокойно. Мистер Болвуд... - Гард обернулся к человеку с
лицом Таратуры.
   - Ну, что же сказать, комиссар, -  сказал  студент,  поджимая  ноги,  -
история, конечно, презанятная. Как я выяснил, я стал точной копией  вашего
помощника инспектора Таратуры.  Я  всегда  уважал  полицию,  комиссар,  и,
поверьте, мне даже лестно в какой-то степени.
   - Давайте без взаимных комплиментов, - улыбнулся Гард.
   - Конечно, с такими ножищами и ручищами я бы мог стать не  последним  в
университетской команде регбистов, - продолжал Болвуд. - Но,  согласитесь,
комиссар, что такой, как сейчас, я уже  несколько  староват  для  третьего
курс