Елена БАСМАНОВА
    Мура Муромцев 1-5


    ТАЙНА СЕРЕБРЯНОЙ ВАЗЫ
    ТАЙНА ДРЕВНЕГО САРКОФАГА
    ТАЙНА ЧЕРНОЙ ЖЕМЧУЖИНЫ
    АВТОМОБИЛЬ ИОАННА КРЕСТИТЕЛЯ
    ЗАГОВОР СТЕРВЯТНИКОВ
    

    Елена БАСМАНОВА
    ТАЙНА СЕРЕБРЯНОЙ ВАЗЫ

    OCR WayFinder





ONLINE БИБЛИОТЕКА

http://www.bestlibrary.ru

Анонс

   В рождественскую  ночь  1900  года  в  витрине  магазина  обнаружен  труп
младенца, вокруг которого начинается череда странных и необъяснимых событий.
За расследование берется Мура Муромцева  -  и  неожиданно  находит  разгадку
Тайны русской истории...

Глава 1

   Если  что-то  плохое  может  случиться,  оно  случится  непременно.   Так
бесшабашно звучал вечный и верный закон - в конце века он  получит  название
"Закона Мэрфи", -  а  сейчас,  в  начале  века,  петербургский  доктор  Клим
Кириллович Коровкин безымянному закону верил не вполне. Клим Кириллович  был
молод  и  здоров  и  находил  подобные  максимы  пошлыми  и  циничными,  его
переполняли сверхоптимистические ожидания. И не только потому, что жизнь его
складывалась удачно, что частная его  практика  неуклонно  расширялась  и  в
будущем  обозначились  недурные  перспективы.  Хорошее,  пусть   и   немного
идеалистическое,  провинциальное  воспитание  плюс   блестящее   медицинское
образование, спокойствие  и  душевная  устойчивость,  а  также  необъяснимая
способность вызывать  доверие  и  расположение  любого  встречного  -  такое
редкое, благоприятное сочетание  данных,  конечно  же,  служило  живительным
источником оптимизма. Доктор Коровкин отдавал себе отчет  в  том,  что  этот
источник сулит ему прекрасное будущее. В небесах души его было безоблачно. И
тем более странным и нелогичным казалось ему ныне происходящее в квартире.
   Но можно ли вообще назвать происходящее происходящим? Собственно, никаких
событий не  наблюдалось.  В  квартире,  которую  он  снял  пару  лет  назад,
вернувшись после стажировки из Швейцарии, царили уют и  покой.  Из  столовой
доносились звуки легких шагов тетушки Полины - душевный друг и помощница  во
всех делах, она собирала праздничный стол. Еще час-другой и кликнет  его  на
рождественский ужин. Интересно, что на этот раз решила включить в меню милая
тетушка? Она, разумеется, считалась с традициями своего круга и с привычками
племянника, но, одержимая борьбой со своим возрастом  и  заботой  о  других,
неустанно выискивала рецепты здорового питания  и  во  всеоружии  популярных
знаний  бесстрашно  вставала  на  тропу  войны   с   внезапно   обнаруженным
неприятелем - то одним продуктом, то другим. Сквозь неплотно прикрытую дверь
кабинета доктор к своему удовольствию уловил запах  жареного  мяса  -  гусь?
утка? индейка? Между тяжелых  и  жирных  запахов  скользил  золотой  змейкой
щекотный аромат цитрусовых... Странно, но именно этот  запах,  прячущийся  в
волнах  теплого  дыхания  кухни  и  стеариновых  свечей,  встревожил   Клима
Кирилловича.
   Он сидел  в  кресле  и  смотрел  в  окно  -  темная  рождественская  ночь
оставалась одним из самых дорогих его детских воспоминаний,  о  чем  тетушка
Полина хорошо знала. Зачем же уже дважды за вечер она мешала ему насладиться
так трудно воссоздаваемым воспоминанием о годах, проведенных в  родительском
доме? Зачем она загадочно вздыхала, говорила, что на душе у нее  неспокойно,
ей не по себе? Что-то должно случиться - по ее предчувствиям - плохое.
   Да, конечно, должно. И непременно случится.  Но  не  плохое,  а  хорошее.
Уходящий  год  -  последний  год  старого  века  -  вспоминался,   как   год
непрекращающихся насмешек над недавними страхами. Чего только не  предрекали
умники всех мастей, но жизнь пошла поперек их смехотворных прогнозов. Войны,
эпидемии, катастрофы, революции, страшный суд и конец света -  все  миновало
человечество. И Петербург, вопреки  предсказаниям  пророков  и  ведунов,  не
провалился в болото, не был смыт грандиозной волной ни в Финский залив, ни в
Ладожское озеро - накануне своего двухсотлетнего юбилея находился на вершине
развития... Никогда прежде, как казалось доктору, не было в обществе  такого
ощущения   крепости   и   устойчивости   власти,   такого    воодушевленного
строительства и расцвета. Сколько новых идей! Сколько новых талантов!
   Клим Кириллович разволновался, встал  с  кресла  и  глянул  в  окно.  Ему
нравился  вид  из  его  кабинета.  Чуть-чуть  наискосок  располагался   ярко
освещенный перекресток Н-ского проспекта и Большой Вельможной улицы. В столь
поздний час по засыпанным снегом мостовым еще реже, чем всегда, брели хорошо
укутанные от мороза пешеходы и проезжали извозчики.  Снег  выглядел  чище  и
белее, чем  на  самом  деле,  особенно  в  той  части  перекрестка,  которая
прилегала к противоположному от дома доктора углу. Там снег казался сияющим,
но и темные пятна - мусора, конского навоза и еще невесть  чего  -  поражали
густой чернотой. Все объяснялось освещением. Угловые помещения первого этажа
занимала знаменитая булочная Ширханова.
   Когда-нибудь, мечтал доктор, все булочные Петербурга и даже  всей  России
будут так же богаты и привлекательны. Хлебушек  будет  там  дешевый.  Россия
богата, чего-чего, а хлеба, если с умом взяться,  можно  вырастить  -  всему
миру хватит. Со временем и другие научатся выпекать так  же  изобретательно,
как Ширханов. И булочные свои так же изукрасят. Над входом - с угла -  висит
огромный металлический "калач" с буквой "Ш" посередине. А с углового балкона
на втором этаже, - где живет  управляющий  и  прочая  прислуга,  -  золотыми
волнами спускаются по обе стороны от дверей гирлянды электрических лампочек.
Редко кто мог позволить себе такое дорогое новшество! А какая красота!
   В правой части  булочной  Ширханова  располагается  собственно  булочная,
магазин с превеликим выбором хлебов, булок, саек, баранок, сушек,  пряников,
печенья, пирогов, ватрушек, лепешек, калачей, кренделей... В левой  части  -
уютная кондитерская, где можно  с  горячей  выпечкой  или  пирожными  выпить
чашечку чая или кофе, поболтать с приятелем или подружкой, полистать  газеты
и журналы.
   Так выглядит знаменитая булочная Ширханова всегда, но ныне, специально  к
Рождеству - последнему Рождеству  старого  века  -  ширхановцы  придумали  и
диковинку. В открытой витрине булочной они  воссоздали  евангельский  сюжет:
поставили чучела овцы, барана, осла вокруг небольшой корзины. А  в  корзину,
выстеленную белоснежным полотном, поместили настоящее произведение пекарного
искусства   -   хлебобулочного   младенца,   протягивающего   к    прохожему
светло-золотистую  ручонку.  Глазки  -  крупные  изюминки  -  выглядели  как
настоящие, а на лице младенца играла  улыбка...  Правда,  сейчас  ничего  не
видно, удивительную картину на ночь  закрывали  ставнями  и  на  них  вешали
замок. Но какой восторг вызывала необыкновенная композиция днем - особенно у
детишек, которых приводили сюда няньки или мамаши! С какой радостью  малыши,
сняв варежки, бережно и осторожно  трогали  ручонками  гладкий  ослиный  или
кудрявый овечий бок!
   Доктор Коровкин улыбнулся и перевел взгляд вверх. Наконец-то  в  разрывах
невидимых  туч,  затмевающих  в  эту  рождественскую  ночь  звездную  сферу,
проглянула первая звезда.
   - Тетушка! - по-детски нетерпеливо  крикнул  доктор,  боясь,  что  звезда
скроется. - Тетушка! Пойдите сюда, скорее.
   Тетушка появилась в кабинете так быстро, что он понял - все уже готово  к
рождественской трапезе.
   - Ну, вот и хорошо, хорошо, - она встала рядом с  племянником,  -  вот  и
она, милая, первая звездочка. Пора к столу, Климушка.
   - И как, как он мог,  как  он  посмел  сказать,  что  Бог  умер?  -  Клим
Кириллович приобнял тетушку за  плечи.  -  Это  и  по-христиански  глупо,  и
по-человечески нехорошо.
   - О ком ты, Климушка?
   - О великом философе немецком - он умер недавно, в августе. На днях был я
с визитом у генеральши Зонберг -  переутомление  сердца.  Сердечный  приступ
снимал,   утешал,   успокаивал.   Дочь   ее,   девушка   самостоятельная   и
прогрессивная, брякнула мамочке, что венчаться не  собирается,  когда  замуж
пойдет. На философа немецкого сослалась, видно, с чужого голоса. На Фридриха
Ницше...
   Оба уже сидели за столом и продолжали беседу.
   - Не расстраивайся, - посоветовала тетушка, - это вредно для пищеварения.
Хотя как тут не огорчаться? От Ницше не вылечишь.  И  ладно,  если  подобные
случаи окажутся единичными. А вдруг они приведут к эпидемии? Нет! Да что  же
такое я говорю? В рождественский-то вечер! Чур-чур, меня, не  к  добру  это.
Недаром у меня сегодня с утра сердце не на месте.
   Племянника и тетушку связывали тесные семейные  узы  -  Полина  Тихоновна
заменила Климу Кирилловичу рано ушедших отца и  мать,  сопутствовала  ему  с
младенческих лет, учила  постигать  окружающий  мир,  и  все-таки  выводы  и
суждения тетушки часто оказывались для доктора неожиданными. Вот и сейчас он
не чувствовал готовым поддержать  разговор  о  медицинских  последствиях  от
чтения Ницше. Нервозная речь тетушки,  женщины  трезвомыслящей  и  способной
принять любые невзгоды, ее необъяснимое беспокойство в светлый  праздник  не
на шутку огорчали его... На всякий случай  он  взглянул  на  тетушку  весьма
выразительно.
   - Да что мы все о грустном, сегодня  праздник,  -  спохватилась  тетушка,
сразу же уловив тревогу племянника. -  Кушай,  Климушка.  Во  всем,  что  ты
видишь на столе, есть  чудесное  вещество  -  фосфор.  Я  прочитала  недавно
брошюрку, там написано  о  его  целебных  свойствах.  Защищает  от  чахотки,
укрепляет сердце и развивает умственную деятельность.
   Доктор собрался рассмеяться, но не  успел,  потому  что  его  потеплевший
взгляд и улыбку тетушка восприняла как знак одобрения и смело продолжила:
   - Даже, скажу тебе по секрету, водочка в графинчике - с фосфором.
   - С фосфором? - подозрительно переспросил доктор.
   - Да. И знаешь, это я сама придумала. Хрящики осетровые купила, подсушила
и столкла в порошок. На нем и настаивала.
   Доктор содрогнулся, представив себе рыбный привкус водки с фосфором.  Но,
оглядев еще раз нарядный и опрятный  стол,  покрытый  безукоризненно  чистой
белой накрахмаленной скатертью, аккуратно  сложенные  салфетки  на  парадных
фарфоровых тарелках, разложенные по блюдам кушанья  -  ровно  двенадцать,  -
отбросил сомнения. Хрустальный графинчик с прозрачным сомнительным  напитком
совсем перестал казаться опасным, когда рядом с ним любящий племянник увидел
памятную  с  детства  вазу,  в  ней  лежали  традиционные  для  их  семейных
рождественских  праздников  орехи  и  синий  изюм.  Нет!  Даже  уверовав   в
целительные свойства фосфора, заботливая тетушка не забыла,  чем  порадовать
своего единственного племянника.
   Горел верхний свет.  Уютные  теплые  отблески  от  свечей,  зажженных  на
маленькой елочке, что стояла на столике  в  углу,  едва  заметно  играли  на
свежем  лице  женщины,  чья  молодость  давно  минула,  а  старость  еще  не
наступила.  Неторопливое  течение  рождественского   ужина   располагало   к
доверительной беседе.
   - Давно ли ты видел профессора  Муромцева?  -  поинтересовалась  тетушка,
передавая Климу Кирилловичу тарелку с маленькими пирожками-ломанцами.
   "Не  добавила  ли  тетушка  в  пирожки  вместо  меда  и  мака   полезного
фосфорического порошка из осетровых хрящиков", - подумал  доктор,  но  вслух
произнес:
   - Две недели назад. Завтра нанесу ему визит.
   - Кажется мне, что тебе приглянулась муромцевская барышня.  Не  смущайся,
пора. Пора уж и о своем гнезде подумать. Не век  же  под  тетушкиным  крылом
хорониться.
   - Я не смущаюсь.  Действительно,  старшая  барышня  мне  очень  нравится.
Красивая,  кажется,  неглупая,  и  есть  в  ней   какая-то   таинственность,
загадочность.  Чего  стоит  одно  только  имя  -  Брунгильда!  Для  младшей,
Машеньки, Брунгильда, кажется, образец для  подражания.  Хоть  выглядит  это
порой комично. Они разные. И Машенька никогда не будет  похожей  на  сестру.
Конечно, она еще маленькая, ей всего-то шестнадцать, да и  домашние  ее  все
еще называют детским именем Мура. Она еще себя не знает - тем интереснее мне
как  медику,  исследователю  человеческой  натуры,  наблюдать  те  перемены,
которые могут с ней происходить. Интересно, в ком - в старшей или младшей  -
проявятся аналитические способности отца. Он по-настоящему  крупный  ученый.
Меня, правда, смущает Мурин неумеренный интерес к оккультной литературе,  по
всему дому разбросаны ее книги о спиритизме,  духах,  демонах,  привидениях,
колдовстве. Будем надеяться, это детское, пройдет.
   - Это никогда и ни у кого не проходит,  -  заметила  тетушка,  -  хочешь,
верь, а хочешь, нет, но и я этим переболела. Блюдца и столы вертеть  уже  не
стану, да и другими глупостями заниматься не буду... А все же никак ты  меня
не убедишь, что связи с иным миром - бывшим или будущим - не  существует.  Я
чувствую, что она есть. Можно называть это интуицией, ничего не меняется.
   - Благодарю вас, тетушка, ужин  был  замечательный.  -  Доктор  вложил  в
обыкновенные слова всю свою ласковость и снисходительность  к  обеспокоенной
женщине, он чувствовал себя триумфатором. - Но ваши предчувствия и  ожидания
чего-то нехорошего, по счастью,  сегодня  не  сбылись.  Пора  уж  и  ко  сну
собираться.
   - Конечно, Климушка, - ответила тетушка виновато, - прости меня,  глупую,
не сердись. И верно, пора спать. Дай, благословлю тебя перед сном.
   Племянник тетушку Полину радовал. На ее глазах из белокурого  крепыша  он
превратился в ладного юношу, мужчину. И ростом и статью выдался в  покойного
брата: сложения крепкого, но без всякой полноты, сразу  видно,  что  сила  и
энергия у него немалые, хотя и скрыты за спокойными, несуетными  движениями.
А черты лица мягкие, нос немного вздернут, уголки упрямых, четко  очерченных
губ приподняты, так и ждешь, что сейчас радостно улыбнется, в  серых  глазах
лукавые искорки появятся. Это у него уже от Софьюшки, от невестки, и светлым
лицом в нее... И кудри от матери  унаследовал:  детские  беленькие  кудряшки
ныне сменились густой волнистой темно-русой шевелюрой.
   Полина Тихоновна перекрестила племянника, поцеловала его в лоб  и  в  обе
щеки, погладила по голове и пожелала ему спокойной ночи.
   Клим Кириллович отправился  в  спальню,  дышавшую,  как  и  все  в  доме,
целомудрием и почти медицинской чистотой.
   Он встречал уже двадцать шестое Рождество в своей жизни.  Правда,  первые
он не помнил по малолетству, а другие представлял обрывочными картинками, по
рассказам родителей и тетушки. Чудесный зимний праздник всегда  казался  ему
самым  тихим,  самым  сверкающим.  Он  хорошо  знал  евангельское  предание,
мысленно перебирал волшебные слова, которые, думалось ему, написаны не рукой
человека. Между стихами Евангелий стояли незримые смысловые линзы, и  сквозь
них каждый раз с новой степенью выпуклости и  освещенности  прочитывались  с
детства затверженные события Много, уже  очень  много  рождественских  ночей
встречал Клим Кириллович Коровкин  в  уединении,  желанном  и  ценимом.  Ему
казалось, сама неизменность подобных встреч - залог того, что и  предстоящий
год  будет  наполнен  для  него  благотворным  воздухом  счастья,   радости,
здоровья.
   Часы в столовой пробили четыре раза.
   Он взглянул мельком на раскрытые страницы Библии, лежащей на прикроватном
столике. Но брать в руки ее не стал, ибо знал,  через  минуту-другую  теплая
волна, согревшая под шелковым одеялом ноги, начнет пробираться по телу вверх
- к сознанию, к рассудку, - и он скатится по чудной пологой горке в  сладкий
сугроб сна.
   Но через минуту-другую случилось совсем иное. Громкие беспорядочные звуки
электрического звонка раздались в прихожей. Перемежаемые стуком в дверь, они
мгновенно  разрушили  чудную  умиротворенную  минуту  и  заставили   доктора
вскочить с постели. Он стоял, не двигаясь с места, замерев, как будто тысячи
ледяных игл впились в его кожу. Он не слышал ни сердца своего, ни дыхания  -
только  нарастающий  грохот  ударов  в  дверь,  только  невыносимо  громкие,
истерические звонки и  торопливые  шаги  тетушки  Полины  по  направлению  к
прихожей.
   Потом все смолкло. Тягучая тишина воцарилась в мире. Доктору  показалось,
что он оглох. Он ничего не слышал.
   Слух вернулся вместе с коротким стуком в дверь спальни.  Клим  Кириллович
накинул халат, перекрестился и приоткрыл дверь.
   На пороге стояла тетушка Полина. Одной рукой она  придерживала  на  груди
накинутый на плечи плед,  в  другой  ее  руке  был  подсвечник  с  маленьким
огарком, зловеще освещающим неузнаваемое лицо с открытым ртом.
   - Климушка, - знакомый тихий голос звучал  необычно,  будто  издалека,  -
Климушка, собирайся. В ширхановской булочной  беда.  Жена  управляющего  при
смерти. Она встала ночью попить водички да заодно решила глянуть, все  ли  в
порядке в рождественской витрине. А  там,  в  яслях  -  настоящий  младенец.
Живой. Нет, мертвый. В общем, не тот, что  был.  Просят  срочно  прийти.  За
полицией уже послали.

Глава 2

   Доктор Коровкин, хотя и  знал  все  достоинства  ширхановских  булочек  и
хлебов, но с управляющим  магазина  на  углу  Н-ского  проспекта  и  Большой
Вельможной улицы никогда не встречался, тем более - с его женой. Никогда  он
не заходил и в жилые помещения второго этажа... И вот,  при  каких  странных
обстоятельствах, теперь суждено  ему  очутиться  не  только  по  ту  сторону
изобильного и всегда вкусно пахнущего прилавка, но  и  за  ним,  вернее,  за
стеной, которая скрывала хозяйственную часть магазина.
   Управляющий булочной Егор Востряков, высокий жилистый  мужчина  с  близко
посаженными темными глазами, ждал доктора  у  дверей  на  углу,  справедливо
полагая, что черный вход со двора, куда можно попасть через  арку  соседнего
здания, доктору Коровкину неизвестен.  Востряков  выглядел  встревоженным  и
даже  немного  раздосадованным,  что  не  помешало  ему  в  самых  достойных
выражениях принести доктору извинения за вызов  в  неурочный  час,  запереть
изнутри дверь и попросить господина Коровкина следовать за ним.
   Полы добротного, стеганого халата, накинутого управляющим поверх  нижнего
белья, аккуратно стягивал пояс. Халат был надет наизнанку.
   Мимо прилавка, откидываемого наверх, через дверь - ее деревянная панель с
выточенной на ней  ботанической  композицией:  гроздями  винограда,  снопами
пшеницы, яблоками и грушами, неизменно вызывала  восхищение  посетителей,  -
управляющий провел доктора в довольно просторное помещение. В  правой  части
его стояли стеллажи с корзинами, столы и  многоэтажные  ряды  коробок,  а  в
левой находилась лестница, ведущая на  второй  этаж.  Возле  лестницы  сидел
сторож - с этой стратегической позиции он мог и товар  охранять,  и  хозяев.
Он-то и разбудил управляющего, когда услышал крик и увидел упавшую  хозяйку.
Ее уже успели поднять и перенести в спальню на второй этаж.
   Оставив пальто и шапку внизу, доктор вслед за хозяином поднялся туда.
   Марфа Вострякова, женщина пышная и  округлая,  действительно,  лежала  на
диване без чувств. Ее неловко повернутая к  левому  плечу  голова  в  ночном
чепце, из-под которого выбивались светлые пряди  волос,  покоилась  на  косо
подложенных подушках... Служанка, молодая  девица,  закутанная  в  узорчатую
шаль, с босыми ногами, не могла оказать хозяйке никакой помощи:  девицу  бил
озноб,  рот  ее  был  полуоткрыт,  глаза  выпучены,  время  от  времени  она
принималась мелко и часто креститься.  Похоже,  никакая  сила  не  могла  бы
заставить ее сдвинуться с места.  Доктор  присел  на  поставленный  рядом  с
диваном венский стул, пощупал пульс в неподвижной  руке.  Пострадавшая  была
жива. Клим Кириллович достал из саквояжа пузырек с нашатырным спиртом, вынул
из него пробку. Поднеся флакон к лицу женщины, он  убедился,  что  волшебные
пары подействовали - Марфа Вострякова открыла  круглые  глаза.  Ее  поначалу
б