подин Икс с трудом выпроводил последнего из Бурбонов. Он запер  за
посетителем дверь и с сочувствующим видом  подошел  к  Марии  Николаевне
Муромцевой. Девушка, записав со слов посетителя все необходимые  данные,
убирала в ящик стола письменные принадлежности.
   - Прошу вас не беспокоиться, дорогая Мария Николаевна, дело, кажется,
простое. Человек в нервическом перевозбуждении.  Состояние  хроническое.
Вероятно, пьет. Посему не исключены слуховые галлюцинации.  Удивительно,
как ему чертики по углам не мерещатся. Видно, до белой  горячки  еще  не
дошел.
   -   Вы   сможете   как-то   уладить   эту   историю?   -   безучастно
поинтересовалась Мура.
   - Разумеется. Все хлопоты беру на себя.  А  что  касается  Орлеанской
девственницы....
   - Глупая выдумка. Для таких, как Холомков. Интересно, откуда Холомков
узнал, что я занимаюсь сыскной деятельностью?
   - Думаю, он этого не знает, - поспешил утешить хозяйку Бричкин.
   - Но почему же Холомков послал этого Бурбона в наше бюро?
   - Забавляется, наверное. О бюро узнал  из  объявления  в  газете.  Не
отправил  же  он  Бурбона  к  Фрейбергу  -  знает,  что  гонорар  король
петербургских сыщиков берет немалый, а неизвестное бюро дешевле.  Таков,
полагаю, был ход его мыслей. Когда я служил в артиллерии...
   Но Марии Николаевне  некогда  было  выслушивать  воспоминания  своего
помощника, оставившего армию по причине слабого сердца. Она  направилась
к вешалке, за шубкой.
   Бричкин на удивление  резво  подбежал,  чтобы  проявить  усвоенную  с
юности галантность.
   - Не знаю, смогу ли завтра заехать, - сказала Мура, - все так  быстро
меняется. Может, из-за войны и занятия  отменят.  Но  вы  самостоятельно
справитесь с этим Бурбоном, Софрон Ильич?
   -  Не  извольте  сомневаться.  Если  возникнет  необходимость  вашего
участия или совета, пришлю записочку. Но пока  что  завтра,  с  утречка,
когда будет посветлее, обследую жилище этого королевского отпрыска.
   Бричкин, подав Муре шубку, прихватил с вешалки и свое пальто,  считая
не лишним вывести хозяйку на  улицу.  Он  дождался  извозчика,  запомнил
номер и только тогда вернулся в бюро.
   А юная владелица сыскного агентства не долго раздумывала о  последнем
Бурбоне, затерявшемся в  российской  столице.  Она  спешила  домой,  ибо
предполагала, что там уже порядком беспокоятся из-за ее отсутствия.
   Укутанный в белые одежды город, несмотря на холод и колючий снег, как
никогда казался ей уютным. Мягкий, приглушенный свет  фонарей  рассеивал
тьму; костры на перекрестках, как островки тепла,  охраняемые  надежными
стражами в занесенных снегом шинелях, сулили приют бездомным и случайным
прохожим. Ничего не изменилось из-за того, что Россия вступила в войну с
далекой Японией, разве что народу на улице больше чем обычно в это время
суток.
   Дом на Васильевском, где квартировало семейство профессора Муромцева,
встретил ее  приветливым  подмигиванием  окон,  расчищенной  дорожкой  у
подъезда.
   В прихожей Мура испытующе глянула в  лицо  горничной  Глаше.  Помогая
барышне снимать  пальто  и  меховые  ботиночки,  Глаша  укоряюще  качала
головой.
   Действительно, к обеду младшая профессорская  дочь  припозднилась,  и
папенька, по  словам  Глаши,  изволил  гневаться,  что  из-за  нее  обед
задержали. Наскоро приведя себя в порядок, Мура скользнула  в  столовую,
походя  чмокнула  отца  за  ухом,  в  кудлатую  голову,  села  за  стол,
быстренько налила себе суп из заботливо подвинутой матерью супницы.
   - Надеюсь, ты не намерена сбежать на фронт? - сурово  спросил  у  нее
отец.
   - Зачем ты так, Николай Николаевич? - с мягкой  укоризной  отозвалась
профессорская супруга Елизавета Викентьевна. - Маша девушка разумная, не
легкомысленная.
   Профессор недовольно фыркнул:
   - Брунгильда  тоже  рассудительная.  А  собирается  с  концертами  на
Дальний Восток. Ублажать японцев моцартовскими сонатами.
   Старшая его дочь, имевшая успех как пианистка и в  Петербурге,  и  на
гастролях в Европе, густо покраснела и низко опустила пышную  золотистую
головку к тарелке с телячьей  котлеткой.  Длинные  ресницы  увлажнились,
слезинка упала на тушеную капусту.
   - Я только говорила, что наши консерваторки высказывали сегодня такое
мнение, - дрожащим  голосом  возразила  красавица.  -  Ехать  никуда  не
собиралась.
   - Николай Николаевич, молодежь у нас воспитана в патриотическом духе,
первая  реакция  ее   на   известие   о   боевых   действиях   чрезмерно
воодушевленная,  -  увещевала  Елизавета  Викентьевна,   с   сочувствием
поглядывая на дочерей и в то же время понимая крайнее напряжение  своего
супруга. - Нельзя осуждать детей за это.
   - Я и не осуждаю, - пробурчал  профессор.  -  У  нас  в  университете
молодежь тоже устроила сходку. Наслушался я пламенных речей на  сто  лет
вперед. Не пугаться желтой тучи, поднимающейся на  Дальнем  Востоке!  Не
уходить из Маньчжурии - дважды отступали перед Константинополем,  и  что
из этого вышло?  России  предназначено  выполнить  культурную  миссию  в
Восточной Азии: защитить интересы Европы на Дальнем  Востоке,  как  и  в
период монголо-татарского ига!.. Но  с  глупостями  спорить  бесполезно.
Безыдейная,  безразумная  война,  дележ  шкуры  чужого  медведя!  Ничего
путного из нее не выйдет - не обольщайтесь! Погубят только людей.
   Над столом повисла тишина. Выдержав паузу, Мура поинтересовалась:
   - А не было ли телефона от Клима Кирилловича?
   - Нет, - с готовностью отозвалась Елизавета  Викентьевна.  -  Я  тоже
беспокоилась: не отправился ли доктор в Военное министерство?  Позвонила
Полине Тихоновне.  Она  сообщила,  что  ее  Климушка  срочно  выехал  по
приглашению Карла Иваныча Вирхова.
   - На место преступления? - Мура оживилась.
   - Да, доченька, в ресторане "Лейнер" убийство, - пояснила мать.
   - Счастливый Клим  Кириллович,  -  завистливо  протянула  Мура,  -  и
господин Вирхов тоже. У них настоящие преступления,  а  у  меня...  Одни
сумасшедшие.
   - Неужели  еще  один  объявился?  -  скривился  в  усмешке  профессор
Муромцев. - Рассказывай, кто таков.
   - Бедный господин утверждает, что он последний из  Бурбонов.  Владеет
страшной тайной об Орлеанской девственнице.
   Профессор побагровел, вилка в его руке воинственно сверкнула.
   - Над тобой просто кто-то издевается! Какой-то розыгрыш! Мне кажется,
испанские Бурбоны крепко сидят на троне:  что-то  не  слышал,  чтобы  им
пришел конец! Да и остальные, хоть и без трона, благополучно здравствуют
в Европе.
   - И чего же хочет твой Бурбон? - мягко скорректировала мужа супруга.
   - Говорит, у него в доме  бродят  призраки.  Шаги  раздаются,  стуки,
звуки странные. - Мура сосредоточенно  копалась  в  тарелке  с  телячьей
котлеткой, сменившей тарелку с супом.
   -  Надеюсь,  ты  к  нему  не  отправишься,  -  утвердительно  заметил
профессор.
   - Конечно нет, папочка, - вздохнула юная владелица детективного бюро,
- Софрон Ильич сам справится. Но самое худшее - я ощущаю себя совершенно
бесполезным созданием. Кому сейчас, в такой исторический  момент,  нужна
история? Кому какое дело до Орлеанской  девственницы  и  моего  любимого
средневековья?
   Брунгильда ласково взглянула на сестру и подхватила:
   - И я, Мурыся, так же себя чувствую. Почему мы такие бесполезные?
   Дочери  профессора  Муромцева  так  жалели  себя,  что  на  их  глаза
навернулись  слезы.  Утерла  краешком  фартучка  набежавшую  слезинку  и
бесполезная для войны Глаша.
   - Прекратите истерику! - властно потребовал профессор.  -  Замуж  вам
пора. Враз о всяких глупостях забудете.
   Девушки обиделись на неожиданную реплику  отца,  грубо  пресекшую  их
патриотический порыв, и застыли с  оскорбленным  видом  над  опустевшими
тарелками.
   Но долго  предаваться  печали  им  не  пришлось:  элегическую  грусть
прервал звонок во входную дверь.
   - Может, это наш Клим Кириллович? - примиряюще предположила Елизавета
Викентьевна.
   - Наконец-то, - злорадно бросил профессор. - Избавит меня от  дамских
припадков. Да и вам брому даст.
   Но в следующую минуту надежды профессора рухнули. В  дверях  возникла
Глафира и, прикрыв за собой тяжелые дубовые створки, громко зашипела:
   - Господин Муромцев, к вам генерал Фанфалькин. Прикажете принять?
   Женская часть семейства Муромцевых растерянно переглянулась. На немой
вопросительный взгляд отца барышни пожали плечами: фамилия ничего им  не
говорила.
   - Интересно, - процедил профессор и через секунду добавил:
   - Приму. Проведи в гостиную.
   - Ты уверен, что это безопасно? - жалостливо спросила мужа  Елизавета
Викентьевна.
   - А в чем опасность? - поднимаясь и отбрасывая салфетку,  осведомился
глава семейства.
   -  Как  же,  -  торопливо  продолжила  его  супруга,   -   совершенно
неизвестный нам человек, может, самозванец, может, террорист  под  видом
генерала...
   - Собирается меня застрелить? За что? - У профессора  от  негодования
зашевелились волосы на макушке.
   -  Ты  не  знаешь  современную  молодежь!  -  Елизавета   Викентьевна
остановиться не могла, ее охватила необъяснимая тревога. - Да ныне среди
студентов столько злобных фанатиков; застрелить  могут  и  за  несданный
экзамен или кого подослать. А вдруг ты  кого-нибудь  сегодня  обидел  во
время сходки? Не сдержался, наговорил лишнего?
   - Хватит, сидите тихо, - бросил профессор, подходя к дверям.
   - Как же сидеть тихо? - В отчаянии профессорская жена прижала  пальцы
к губам:
   - Я чувствую, в наш дом вошла беда. У меня интуиция.
   Профессор прожег супругу взглядом, глубоко вздохнул, раздув ноздри, и
вышел.
   - Мамочка, не тревожься, - зашептала Мура, - у нас  просто  нервы  на
пределе.
   Елизавета Викентьевна с надеждой обратила взор к младшей дочери. Ради
успокоения любимой мамы та была готова на все.
   - Я потихоньку послушаю у дверей?
   - Подслушивать нехорошо, - автоматически заметила Брунгильда, все еще
сохраняя оскорбленный вид. Подчеркнутая надменность только  красила  ее:
строгий профиль, нежно очерченные скулы, приподнятый точеный подбородок,
полуопущенные ресницы.
   Мура не успела ответить, как в дверях вновь явилась Глафира и на этот
раз громко возвестила:
   -  Николай  Николаевич  просит  всех  пожаловать  в   гостиную.   Без
промедления.
   Предводительствуемые матерью барышни заспешили на  отцовский  зов.  В
гостиной  навстречу  им  со  стула  поднялся  мужчина  средних   лет   в
генеральской форме. Он был  невысок,  но  зато  строен,  и  генеральский
мундир  с  серебряными  аксельбантами,  тщательно  отутюженные  брюки  с
лампасами сидели на нем поразительно ладно. Генерал вытянулся в струнку,
отчего показался несколько выше, затем, щелкнув каблуками, приветствовал
дам поклоном головы. Короткая черная шевелюра, открытое худощавое  лицо.
Черные усики над верхней губой не скрывали едва уловимой иронии,  отчего
любезная улыбка казалось чуточку усталой.
   Профессор от окна внимательно наблюдал за  своими  домочадцами  и  на
редкость терпеливо ждал, пока супруга обратит взор к нему.
   - Позвольте представить вам, дорогие мои, - несколько театрально,  не
свойственным ему фальцетом  возвестил  Николай  Николаевич,  -  генерала
Фанфалькина, Эраста Петровича. В настоящее время возглавляет специальное
ведомство Главного штаба. - И так как все напряженно молчали,  профессор
помялся и добавил:
   - Да... Особо ответственное ведомство, особые миссии.
   Барышни  сделали  легкий  книксен.  Елизавета  Викентьевна  протянула
генералу руку, тот  шагнул  вперед  и  почтительно  склонился  над  ней.
Генерал вовсе не походил на террориста  -  профессорская  жена  заметила
небольшой шрам на щеке, а над левым ухом - седую прядь.
   - Прошу вас, ваше превосходительство, изложите еще  раз  цель  вашего
визита. - В голосе профессора слышалось странное волнение.
   Елизавета Викентьевна устроилась на диване, барышни  чинно  расселись
по стульям. Генерал отступил к середине гостиной и  разомкнул  уста.  От
его переливчатого глубокого баритона девичьи сердца затрепетали.
   - Прошу прощения за внезапность и  неурочность  моего  визита.  Но  я
военный и привык действовать решительно, тем более когда наступает  пора
боевых действий. Я пришел просить у вас руки вашей дочери.
   Елизавета Викентьевна от неожиданности приоткрыла рот.
   - Какой дочери? - нетерпеливо подстегнул профессор.
   - Я прошу руки вашей дочери Брунгильды Николаевны.
   Ошарашенные женщины безмолвствовали. Глава семейства был  чрезвычайно
доволен произведенным эффектом: он потер руки, заложил  их  за  спину  и
заходил от окна к дверям и обратно.
   - Вот так, дорогие мои, поступают настоящие мужчины! И в  наше  время
так же поступали. Пришел, увидел, победил!  То  есть  увидел,  пришел  и
просит руки. Чувствую родительскую  гордость.  Как  будто  я  могу  быть
вершителем судеб. Но... Времена ныне прогрессивные. Родителей  никто  не
слушает, милостивый  государь  Эраст  Петрович.  Если  кто  решил  замуж
выскочить, выскочит и без родительского благословения.  Так  что  прошу,
ваша судьба в ваших руках. Обращайтесь прямо к предмету вашей страсти.
   Профессор с ехидным любопытством воззрился на генерала.
   Тот, ни мало не  смущаясь,  перевел  взгляд  больших  серых  глаз  на
Брунгильду.  Опустился  на  одно  колено  и,  глядя   снизу   вверх   на
побледневшую красавицу, значительно произнес:
   - Глубокоуважаемая Брунгильда Николаевна! В ваших силах сделать  меня
самым счастливым человеком на свете! Предлагаю вам свою руку и сердце.
   Брунгильда молчала; ее бледные, как мрамор,  щеки  окрасились  нежным
румянцем,  между  бровей  появилась  крохотная  вертикальная  складочка,
свидетельствующая о напряженной работе мысли.
   - Отвечай же, - шепнула Мура и легонько толкнула сестру локтем в бок.
- Ты согласна?
   Елизавета Викентьевна беспомощно оглянулась на мужа  и,  не  встретив
поддержки, укоризненно обратилась к коленопреклоненному генералу:
   - Да как же она может быть согласна?! Вы нам совсем незнакомы.  Да  и
она видит вас сегодня впервые. Как же так скоропалительно!?
   - А вам не придется ехать воевать  с  Японией?  -  пришла  на  помощь
матери Мура: ей показалось диким, что ее сестра вдруг исчезнет из дома.
   - Нет, я на фронт не поеду. В первую  очередь  задействуют  Сибирский
военный  округ,  возможно,  частично  Казанский.   Маньчжурскую   армию,
Забайкальскую казачью  бригаду,  разумеется.  -  Генерал  Фанфалькин  не
отводил гипнотического взора от Брунгильды. - Я служу в  Главном  штабе,
выполняю особые поручения. - Он понизил голос:
   - Иногда они требуют скорых и неожиданных поступков. И тайны.
   - Но все-таки, дорогой Эраст Петрович, - не  сдавалась  профессорская
жена, которой взволнованный взгляд мужа придавал сил -  вероятно,  он  с
такими  же  интересом  и  страстью  наблюдает  за   своими   химическими
реакциями! - Может быть, вам следует сначала поближе узнать  э-э-э...  В
общем, познакомиться...
   - Может быть, - вежливо, но формально откликнулся претендент на  руку
и сердце многообещающей столичной пианистки. -  Так  вы  принимаете  мое
предложение?
   Брунгильда Николаевна уже преодолела минутные колебания: складка  меж
бровей разгладилась, губы  тронула  улыбка,  голубые  глаза  смотрели  с
пониманием. Она протянула узкую ароматную ручку генералу, и он тут же  с
чувством поцеловал ее.
   - Встаньте! Довольно!  Я  должна...  -  глубоким  певучим  контральто
произнесла Брунгильда. - Я согласна стать вашей женой!

ГЛАВА 5

   Доктор Коровкин не мог припомнить, видел  ли  он  когда-нибудь  такой
накал умоисступления, который явил его растерянному взору Карл  Иванович
Вирхов. Следователь Окружного суда, кажется, готов был зубами растерзать
несчастного  извозчика,  так  подробно  и  обстоятельно  отвечавшего  на
задаваемые ему вопросы.
   - Как?! - ревел  Вирхов,  тряся  мужика  обеими  руками  за  отвороты
тулупа. - Ты не знаешь, кто такой Вирхов? И ты смеешь мне это  говорить?
Издеваешься?
   Съежившийся извозчик, пытаясь  вырваться  из  цепкой  хватки  седока,
пригибал голову, видимо, боялся,  что  барин  может  и  кулаком  в  зубы
двинуть.
   - Зачем же вы безобразничаете, ваш сияство? Зачем невинных  терзаете?
- неожиданно плаксиво выкрикнул он.
   - Карл Иваныч!  Карл  Иваныч!  -  Доктор  поспешил  выбраться  из-под
полости. - Да ведь у несчастного сейчас паралич случится. А он еще может
быть полезен. Вы же не в шинели - кто же догадается?
   Доктор соскочил с саней на заснеженный тротуар и, полуобняв  Вирхова,
с  некоторым  усилием  добился  ослабления  вирховской  хватки.  Возница
дернулся и, немного отбежав, зорко следил за беснующимся барином.
   - Карл Иваныч, - шепнул доктор следователю, - все-таки  неудобно,  вы
при исполнении...
   - Вы правы, дорогой мой, - Вирхов обмяк, -  но  если  б  вы  побывали
сегодня в моей шкуре, вы бы не так взбесились. Днем оправдали - причем с
триумфом красноречия! - убийцу, которого  я  изобличил  и  арестовал.  В
ресторане на моих глазах наглый террорист застрелил какого-то китайца. И
только ниточка попалась мне в руки: вот этот субъект бестолковый, -  еще
один удар! Я-то думал в "Лейнере" передохнуть, а оказывается, убийца  не
только меня узнал, но даже бравирует тем, что совершил преступный акт на
моих глазах; издевается: извозчика посылает, чтобы я за него заплатил...
   - Наглость человеческая беспредельна, - философски поддакнул  доктор.
-  Но  все-таки  извозчик  ни  при  чем.  А   преступника   найдем,   не
сомневайтесь. Не в Пассаже, конечно, он оттуда наверняка успел  сбежать,
но через Шахматный клуб вполне реально.
   - Клим Кириллович, - взмолился Вирхов, - не сочтите за  труд  доехать
до клуба вместе со мной, а то, боюсь, прибью нехристя с досады.
   - Разумеется я не оставлю вас в таком состоянии без помощи, - заверил
доктор и сделал приглашающий жест.
   Вирхов забрался в сани, за ним последовал и Клим  Кириллович,  махнув
извозчику рукой:
   - Иди, братец, не бойся, гроза миновала.
   Когда извозчик, оглядываясь через плечо на буйного  седока,  забрался
на козлы, доктор спросил:
   - А не припомнишь ли, братец, встречал ли у Пассажа кто-нибудь твоего
злосчастного пассажира?
   Извозчик помедлил, но все-таки ответил:
   - Были дружки, один в форменной тужурке, и еще одна барышня. По  виду
студенты.
   - Дело не безнадежное, - доктор тронул  Вирхова  за  рукав.  -  Может
быть, и эта информация сгодится.
   Но  Вирхов,  скептически  скривившись,  пытался  мысленно   составить
словесный портрет преступника.
   Сани,  раскачиваясь  на  обледенелых,  занесенных   снежком   ухабах,
убаюкивали  седоков,  будто  напоминали  им  о  необходимости  покоя   и
умиротворения.
   - Бесполезная это затея, - неожиданно заявил на  подъезде  к  зданию,
где размещался клуб, Вирхов, - ходить в гражданском  платье.  Все  равно
многие из нас знакомы преступникам в лицо. А если ты  без  шинели,  даже
извозчики дерзят.
   - Разумеется вы, Карл Иваныч, известный  человек.  Не  в  извозческих
кругах, конечно,  -  подлил  елея  доктор.  -  Может,  в  следующий  раз
загримироваться? Бороду привесить?
   Вирхов не ответил; он уже стоял на тротуаре и  миролюбиво  похлопывал
по плечу кучера.
   - Как звать-то тебя?
   - Герасим Быков.
   - А по батюшке?
   - Силов.
   - Ну вот что Силыч, ты уж на меня не серчай, вины твоей ни в чем нет.
- Вирхов протянул многострадальному извозчику рубль:
   - Детишек побалуй, конфет купи, что ли... А  седок  твой  сегодняшний
дрянь человек, запомни это.
   -  Не  извольте  сомневаться,  ваш  сияство,  запомню.   -   Извозчик
поклонился.
   Доктор Коровкин и следователь Вирхов ожидали, что в  Шахматном  клубе
будет малолюдно, но, как ни странно, клуб гудел как растревоженный улей.
Доктор Коровкин усмехнулся: все  шахматисты  воображают  себя  глубокими
аналитиками, разуму которых подвластны сложные комбинации, в том числе и
политические. Председатель Шахматного клуба  встретил  В