ой погибнуть на месте!
   Впрочем,  нет,  они,  ее  подруги-эсерки,  все  великолепно  помнили!   И
завидовали тому, что именно она опередила их на  пути  к  заветной  мечте  -
умереть за освобождение народа! Завидовали и нашептывали руководителю группы
о том, что ее слабость к модным вещичкам, к ярким украшениям может  погубить
все дело... Лживые гадины! Она видела, как завистливо они поглядывали на  ее
серьги с рубинами, на  белую  полоску  ажурного  чулка,  как-то  выглянувшую
из-под подола юбки... И  эти  пошлые  мещанки,  серые  мышки,  своим  подлым
заушничаньем хотят оттеснить ее, чтобы  самим  остаться  в  народной  памяти
мученицами террора!
   Она и так почти не снимает  мерзкое  темное  платье  с  неизменным  белым
воротничком и манжетками... Нет, не откажется она от  фильдеперсовых  чулок!
Не заставят ее эти жалкие ничтожества вместо французских  шелковых  панталон
носить сатиновые портки на завязках!
   Татьяна Зонберг в полном изнеможении откинулась на спинку дивана. Осенняя
лиственная пестрядь, мелькавшая за окном поезда,  раздражала  девушку  своей
яркостью и нарядностью.  Большие  черные  глаза  были  полуприкрыты,  тонкие
нервные губы время от времени вздрагивали...
   Чтобы успокоиться, она постаралась переключить свои  мысли  на  другое  и
усмехнулась, вспомнив бесплодные усилия своей матери сломить волю непокорной
дочери страхом: матушка завлекла ее на Международный конгресс криминалистов,
где говорили об антисоциальной опасности и борьбе с ней.
   Вдовствующая генеральша Зонберг получила пригласительные билеты на первое
заседание Конгресса благодаря своим связям. И несколько дней  назад  Татьяна
имела возможность лицезреть в университетском зале  не  только  знакомые  ей
лица  высшей  российской  администрации,  но  и  физиономии  университетских
умников и практиков сыска, иностранных и отечественных. Среди мужских фраков
и мундиров светлые, роскошные туалеты немногочисленных  дам,  среди  которых
была и счастливая генеральша Зонберг с дочерью, выглядели особенно эффектно.
В залах университета, куда гостей провожали встречавшие их у входа студенты,
стояло несмолкаемое жужжание:  русская  речь  звучала  вперемешку  со  всеми
наречиями Европы. Повсюду живые растения и цветы,  эстраду  в  актовом  зале
украшена  красной  с  золотым  материей.   Перед   началом   заседания   хор
Архангельского исполнил гимн "Коль славен..."
   Татьяне Зонберг министр юстиции,  призывавший  к  единению  выдающихся  и
уравновешенных умов в ожесточенной схватке,  которую  народы  и  государства
ведут  с  восставшими  против  закона,  показался  подходящей  мишенью   для
террористической акции. Но сейчас для нее, для ее  товарищей  первоочередной
задачей являлось устранение нового министра внутренних дел,  вступившего  на
освободившуюся должность несколько месяцев назад, в апреле 1902  года.  Мать
Татьяны,  демонстрируя  свою  осведомленность,  неоднократно  говорила,  что
репутация Плеве как человека сурового и жесткого несправедлива, наоборот, он
очень отзывчив к чужому горю и  совершенно  лишен  душевной  черствости.  Но
какое дело Татьяне  до  личных  качеств  высокопоставленного  чиновника?  На
данный момент он  -  охранитель  государственной  власти,  он  заявлял,  что
прекратит террористические акты, ставшие хроническими  и  массовыми,  и  тем
самым бросил вызов эсерам.
   Из заявленных партией средств  борьбы:  пропаганда,  агитация  и  террор,
Татьяна признавала только последнее. Террор олицетворял для нее революцию, и
она готова была принести себя в жертву. Кроме того, ей  нравилась  охота  на
людей, она возбуждала ее, и Татьяна не боялась смерти, ни чужой,  ни  своей.
Втайне она мечтала разнести в клочья негодяя  Плеве  следующей  весной,  при
большом  стечении  народа,  во  время  торжеств,  посвященных   двухсотлетию
Петербурга.  Удастся  ли  осуществиться  мечте?  Или  придется  ограничиться
участием в истреблении верных шавок самодержавия - низших полицейских чинов:
приставов, околоточных, просто городовых?..
   Ее мать  назвала  приветственное  слово  министра  юстиции  Муравьева  IX
Международному конгрессу криминалистов блестящим. Отдельные фразы  из  речи,
произнесенной  министром  на  французском  языке,  -  с  учетом   аудитории,
собравшейся из всех уголков Европы, - оказывается,  прочно  осели  в  памяти
Татьяны.
   "La  realite  contemporain  presente  un  spectacle   sin-istre   de   la
criminalite  et  celui  de  vains  efforts  dans   la   lutte   centre   les
manifestations  nefastes".*  ("Современная  действительность  являет   собою
мрачное зрелище разрушительной преступности  и  часто  бесплодных  усилий  в
борьбе с пагубными проявлениями".)
   "L'objectif principal с est d ameliour de defense  qui  correspondre  aux
conceptions comtemporains de le role et les devoirs  de  la  societe  et  de
I'individu".**("Главная забота - улучшить, расширить,  оживить  репрессивные
средства  защиты  в  соответствии  с  современными  воззрениями  на  роль  и
обязанности общества и индивидуума").
   Воспоминание о выступлениях  заграничных  и  отечественных  криминалистов
действительно немного успокоило расшатанные нервы генеральской  дочери.  Она
даже улыбнулась неожиданной мысли, которая возникла в ее усталой головке. Не
напрасно она томилась на Конгрессе! Она  только  укрепилась  в  правильности
избранного пути. Они,  эсеры,  тоже  улучшат,  усилят,  оживят  репрессивные
средства, но в соответствии со своими  воззрениями  на  роль  и  обязанности
общества и индивидуума.
   Очень обрадовало Татьяну и  признание  Муравьева  о  бесплодности  усилий
государства в борьбе с разрушительной преступностью! "И  чем  дальше  -  тем
будут бесплодней", - с наслаждением подумала жертва женской зависти.
   Татьяна Зонберг бросила взгляд в окно: в  сгущающемся  сумраке  уже  едва
различались все те же надоедливые  осенние  пейзажи.  Она  чувствовала  себя
опустошенной.
   Мерное движение поезда убаюкивало. Девушка скинула ботинки, подняла  ноги
на  диван,  огладила   ладонями   маленькие   затекшие   ступни,   обтянутые
фильдеперсом, плотнее закуталась в клетчатый плед, заменявший ей  пальто,  и
решила поспать...
   "Каждому  периоду  истории   присуща   своя   преступность.   Современная
преступность отличается от предыдущего периода двумя  характерными  чертами:
преступностью пролетариата и преступностью неврастеников", - пронеслась в ее
голове фраза из выступления одного из зарубежных гостей. Ни к неврастеникам,
ни к пролетариату, ни  вообще  к  преступникам  она,  член  террористической
организации, себя не относила.
   Уже засыпая, она подумала с удовлетворением, что мать, хоть и пребывает в
постоянном шоке от высказываний и поступков дочери,  не  отказывает  тем  не
менее  в  карманных  деньгах.  И  вот  теперь  она  может   позволить   себе
возвращаться в комфортабельном  купе  с  конспиративной  встречи.  Перед  ее
мысленным взором являлись возбужденные  лица  заговорщиков,  она  вспоминала
обрывки сумбурных речей соратников, с которыми  рассталась  несколько  часов
назад. Слишком много они болтают, думала она, погружаясь в дремоту...
   Уснуть ей не удалось. Сквозь тяжелый и тревожный полусон Татьяна  Зонберг
вдруг почувствовала запах винного перегара и дорогого табака. Она недовольно
приоткрыла глаза: громадная черная тень обозначилась на  фоне  приотворенной
двери. В ту же секунду  тень  по-кошачьи  бесшумно  метнулась  от  порога  к
изголовью дивана. Свет от огней  промелькнувшей  мимо  станции  выхватил  из
полутьмы напряженное лицо рослого незнакомца. Татьяна резко села и  опустила
ноги с дивана, и тут же ее голову окутал ее  собственный  плед,  на  макушку
обрушился сильный  удар.  Потом  она  услышала  треск  разрываемой  материи,
почувствовала под левой грудью моментальное прикосновение чего-то острого  и
холодного, обжигающую боль и влажное тепло. Липкое и теплое, липкое и теплое
- ей рассказывали... Это бывает  именно  так...  Кровь...  Девушка  потеряла
сознание...
   Хлопающая дверь одного  из  купе  привлекла  внимание  проходившего  мимо
поездного служителя. Ему не хотелось беспокоить  высокую  тонкую  барышню  с
надменным и недобрым лицом - единственную пассажирку в этом темном  купе,  и
все-таки он решился подойти и постучать.  Ему  никто  не  ответил.  Кровавое
пятно,  обнаруженное  им  у  дверного  проема  на  полу  тускло  освещенного
коридора, привело его в ужас. Он побежал  за  кондуктором,  враз  ослабевшие
ноги не слушались его. Уже вдвоем они включили купейный фонарь и  застыли  у
порога. Их худшие опасения подтвердились.
   Барышня полулежала на диване в неловкой позе, опрокинувшись  левым  боком
на подушку: верхнюю часть туловища  окутывал  скомканный  плед,  в  складках
которого  утопали  неуклюже   откинутая   правая   рука   да   неестественно
запрокинутая к окну голова, так что виднелся  лишь  заостренный  подбородок.
Ноги в белых чулочках безвольно свешивались с дивана. На  постели,  рядом  с
раскрытым и перевернутым саквояжем,  валялись;  пассажирский  билет,  связка
ключей, лампочка для закуривания, мелкие деньги.  Из  спинки  дивана  торчал
глубоко вогнанный в нее нож. На  коврике  на  полу  темнели  зловещие  бурые
пятна.
   Круглолицый  кондуктор  с  вислыми  усами  сделал  несколько   осторожных
неуверенных шагов внутрь и легонько дотронулся до лба  пассажирки,  та  тихо
застонала.
   - Надо найти доктора или фельдшера, на худой  конец  акушерку,  -  севшим
голосом велел он худосочному  служителю.  -  Да  спроси  в  третьем  вагоне,
кажется, там едет военный врач.
   Перепуганный служитель бросился  по  вагонам,  и  через  некоторое  время
коренастый спокойный человек в форменном  кителе  уже  оказывал  потерпевшей
первую помощь.
   - Вам повезло, рана  поверхностная,  пострадали  кожные  покровы,  задеты
межреберные мышцы. Думаю, вас спас портсигар в кармане  вашего  жакета.  Нож
скользнул по нему, не причинив значительного вреда. Могло бы  быть  и  хуже.
Рана болезненная,  но  не  опасная.  Вы  удачно  упали,  подушка  остановила
кровотечение, - успокаивал пришедшую в себя девушку доктор.
   После перевязки  Татьяну  по  предложению  доктора  перевели  в  соседнее
пустующее купе, чтобы девушка чувствовала себя  спокойнее.  Кроме  того,  он
беспокоился об уликах, которые по возможности надо было сохранить  на  месте
преступления для следствия.
   Некоторые пассажиры, привлеченные шумом и суетой,  выглядывали  из  своих
купе, но, не увидев ничего устрашающего, удалялись к себе...
   Глоток рябиновой водки из  серебряной  фляги  доктора  и  теплое  одеяло,
принесенное  перетрусившим  служителем,   помогли   Татьяне   справиться   с
охватившим ее сильным ознобом. Она чувствовала тупую боль в голове и  жгучую
в боку, ее поташнивало, разлившаяся по всему  телу  слабость  унижала  ее  в
собственных  глазах.  Почти  равнодушно  она  прислушивалась  к   разговорам
окружавших ее мужчин.
   - До сих пор на нашей ветке было спокойно, - жаловался служитель доктору.
- Больше на южном направлении шалили. Дошло до  того,  что  пассажиры  стали
следить друг за другом и завязывать на ночь двери купе платками.
   - И все больше за респектабельными дамами охотятся, а скорее всего,  один
и тот же убийца действует, больно одинаково,  -  подхватил  кондуктор.  -  В
курском поезде прислуга решила, что в  купе  первого  класса  забыли  багаж.
Потянули платок, думали чемодан, корзина там. А под  платком  -  труп.  Тоже
дама, молодая совсем, к мужу  от  матери  ехала.  Сидит  мертвая,  в  черепе
отверстие и еще вся ножом порезана. И не первый случай.
   - Наслышан, наслышан я о железнодорожном убийце. Писали, что он и  эфиром
пользуется, чтобы привести свои жертвы в состояние беспомощности,  -  сказал
доктор и повернулся к своей  пациентке.  -  Сударыня,  а  у  вас  ничего  не
пропало?
   - Не знаю, ведь мои вещи остались там, - неохотно отозвалась  Татьяна.  -
Да у меня и не было с собой особых ценностей.
   Девушка невольно потянула руку к уху и обнаружила, что исчезли  старинные
массивные сережки с рубинами, с которыми она не  расставалась,  несмотря  на
материнские сетования, что носить рубины девушкам  не  пристало,  что  можно
подобрать более модное и современное украшение. Ей нравилось дразнить мать.
   - Золотые серьги пропали, - усмехнулась она устало.
   За окном совсем стемнело,  поезд  приближался  к  Николаевскому  вокзалу.
Татьяну никто не встречал, и она со спокойным безразличием дожидалась, когда
появится полиция, вызванная с промежуточной станции по телефону.
   Прибывшие  чины,  встреченные   поездными   служителями,   первым   делом
устремились на место происшествия.  Сквозь  тонкую  стенку  купе  доносились
глухие голоса, редкие восклицания. Слов было не разобрать.
   Через некоторое время в купе, где томились Татьяна  и  доктор,  появились
два железнодорожных жандарма.
   Один из них, гот,  что  постарше  и  поплотнее,  держал  и  руках  оружие
дерзкого грабителя - обоюдоострый удлиненный кинжал-стилет, клинок  которого
но  внешнему  виду  напоминал  укороченную  фехтовальную  рапиру.  Лезвие  и
рукоятку обвивал страшный узор:  искусная  гравировка  изображала  тоненькую
змейку, хвост которой находился на самом кончике клинка, а раскрытая пасть с
двойным жалом - у конца рукоятки.
   - Прямо хирургический скальпель, - заметил доктор, - рана очень ровная  и
чистая.
   - Преступник нагл и хладнокровен - оставил вещественное доказательство на
месте преступления. Левша, судя по наклону  удара.  Точно  такой  же  кинжал
находили и раньше. - Голос плотного жандармского  полковника  звучал  слегка
хрипло и глуховато.
   По его просьбе Татьяна сообщила свою фамилию и место жительства.  Имя  ее
отца,  покойного  генерала,  славно  проявившего  себя  во  время   Турецкой
кампании,  оказалось  небезызвестным  и  жандармам.  В   связи   с   юбилеем
Освободительной     войны,     предстоящими     Шипкинскими     торжествами,
двадцатипятилетием защиты высот газеты много писали  о  домашнем  славянском
празднике, напоминая своим собратьям о том, чего хочет и что  может  Россия,
что должны хотеть и что могут сделать славяне, не забывали называть и героев
минувших битв.
   - Сударыня, а вам  удалось  разглядеть  напавшего  на  вас  грабителя?  -
уважительно обратился полковник к дочери героя.
   По словам Татьяны выходило, что это был  весьма  привлекательный  человек
лет тридцати, высокого роста, с небольшой черной бородкой  и  почти  черными
глазами. Одежда - обычный темный костюм и элегантное длинное пальто, никаких
особых примет, кроме небольшой родинки у правого уголка рта.
   - Поздравляю, вас, сударыня, -  серьезно  сказал  пострадавшей  немолодой
офицер.  -  Это  первый  словесный  портрет  преступника,  совершившего  ряд
жестоких убийств. Благодаря вам мы, возможно,  выйдем  на  след.  Хотя  надо
сделать скидку на то, что вы видели его при плохом  освещении,  -  оно  дает
только черный цвет.
   Жандармы подробно и с пристрастием расспросили поездную прислугу, в каком
положении находилась пострадавшая, когда они ее обнаружили.
   - Бутылка вина принадлежала  вам?  -  задал  девушке  неожиданный  вопрос
молчавший до сих пор белокурый молодой жандарм.
   - Я не пью! - вспыхнула оскорбленная Татьяна.
   - Значит, он принес ее с собой. На полу и  на  пледе  пятна,  но  это  не
кровь, а красное вино. Да, такого нахальства я еще не видывал! -  возмутился
молодой человек. - У вас были с собой деньги, драгоценности?
   - Только сережки,  с  рубинами,  старинные  и  дорогие.  Они  пропали.  В
портмоне лежали деньги, но немного, - ответила Татьяна.
   - Портмоне не обнаружено. Зато под столиком мы  кое-что  наши.  Эта  вещь
ваша?  -  И  молодой   службист   протянул   генеральской   дочери   крупную
продолговатую жемчужину, под сизыми прожилками которой угадывался внутренний
почти черный слой... Черная  жемчужина  тускло  мерцала  в  свете  купейного
фонаря.
   - Ее я вижу впервые. - Голос девушки дрогнул.
   - В самом деле?  -  недоверчиво  спросил  смазливый  жандарм.  -  Но  вы,
разумеется, знаете,  что  недавно,  в  Москве,  в  Успенском  соборе  Кремля
совершена кощунственная кража. Злоумышленник  посягнул  на  древнюю  святыню
Руси - икону Пресвятой  Богородицы.  Похищена  часть  серебряного  оклада  с
черными жемчужинами.
   Татьяна Зонберг смотрела на жандармов с ненавистью.
   - Как вы можете объяснить появление краденой жемчужины в  вашем  купе?  -
грозно нахмурился старший из допрашивающих.
   Тупые царские  сатрапы  раздражали  девушку.  Терпение  ее  лопнуло,  она
усмехнулась и выкрикнула со злобой:
   - Велите доставить меня домой! Да срочно телефонируйте доктору Коровкину!
А за эту провокацию и за Плеве вы ответите!

Глава 2

   "Когда дела идут хорошо, что-то должно случиться в ближайшем будущем",  -
думал профессор Петербургского университета Николай Николаевич Муромцев,  не
зная, что в  конце  наступившего  века  эту  мысль  назовут  Вторым  законом
Чизхолма. Сейчас же, в один из сентябрьских дней 1902 года, он размышлял  не
о парадоксальных законах бытия, а о том, что лето прошло без  треволнений  и
происшествий, что установленное в лаборатории  новое  немецкое  оборудование
работает превосходно, что его собственные знания и опыт востребованы в такой
мере, о которой он не мог ранее и мечтать. А причина участившихся  обращений
к  нему,   известному   химику,   -   предстоящее   празднование   200-летия
Санкт-Петербурга. До него оставалось менее  года,  и  к  будущим  торжествам
намечалось подготовить необычные  зрелища,  да  так,  чтобы  юбилей  столицы
прогремел на весь мир,  чтобы  рассказы  о  нем  превращались  в  легенды  и
передавались из уст в уста...
   Все  шло  превосходно,   и   все-таки   маленький   червячок   нехорошего
предчувствия  шевелился  в  душе  профессора  Муромцева.   Своими   смутными
тревогами он не делился ни с женой, Елизаветой Викентьевной, ни с  дочерьми:
ему не хотелось нарушать радостный ритм их жизни. Старшая,  Брунгильда,  уже
второй год посещала Консерваторию, класс Есиповой. Прославленная пианистка и
педагог приняла ее к себе,  и  девушка  старательно  занималась  и  днем,  и
вечером. Она готовилась к  первому  заграничному  путешествию,  точнее  -  к
гастрольным концертам. Младшая, Маша, которую  профессор  мысленно  все  еще
называл по-домашнему Мурой,  училась  на  историко-филологическом  отделении
Бестужевских курсов. Его девочки не увлекались модными политическими идеями,
не торопились замуж, хотя Брунгильде  делали  предложения  уже  не  однажды.
Николай Николаевич знал, все равно  скоро,  очень  скоро  появятся  мужчины,
способные пробудить страсть в сердцах его дочерей. Пора.  Не  за  горами  то
время, когда опустеет дом Муромцевых, и редко-редко сможет видеть  он  своих
милых девочек, и будут они смотреть доверчивыми глазами уже не на него, а на
кого-то другого...
   Профессор улыбнулся дочерям, сидящим напротив него в коляске, двигавшейся
по Суворовскому проспекту. Но  те  не  заметили  его  грустной  улыбки.  Они
смотрели по сторонам - осенний город зачаровывал своей  красотой.  Последнее
тепло мешалось с легким речным ветерком, который гнал  по  мостовым  золотые
волны опавшей листвы. Сквозь ветхие кроны берез и  кленов  то  тут,  то  там
неожиданно являлись сутулые особняки, как каменные фантомы былых времен.
   Коляска свернула с проспекта и остановилась у высокого углового здания по
7-й Рождественской. Профессор помог дочерям сойти на тротуар: из-под длинных
темно-серых суконных юбок мелькнули маленькие  ножки  в  блестящих  ботиках.
Николай  Николаевич  с  удовольствием  оглядел  своих  красавиц:   тоненькую
светлокудрую Брунгильду и темноволосую румяную Машеньку. Девочки были слегка
возбуждены:  голубые  глаза  в  длинных  шелковистых   ресницах   и   синие,
окаймленные  черными  и  густыми  ресничками,  светились  радостью.  Барышни
Муромц