м  его  изъял  из  тайника?  Могло  и  такое
случиться", - черная мысль закралась в сознание  шефа  сверхсекретного  бюро
Департамента полиции. - "что ж, тогда понятно, почему агент не явился  вчера
вечером в "Семирамиду". Возможно,  он  успел  сбыть  документ  какому-нибудь
скупщику краденого или коллекционеру. Да и сам мог скрыться. Тогда  придется
искать по белу свету негодяя Холомкова. Ничего, далеко  не  убежит.  А  что,
если Холомков продался тем, кто тоже с нетерпением ждал смерти  князя?  Что,
если он нашел заинтересованных наследников, о которых никто не  знает?  Нет!
Невероятно!"
   Пановский дернул шнурок колокольчика, и метрдотель появился в дверях.
   - Вот что, братец, - обратился к нему Пановский, - нет ли у тебя  студня?
Очень хочется. Принеси, чтоб скрасить мне ожидание. Да и  водочки  графинчик
добавь.
   Шеф сверхсекретного бюро нервничал, он посматривал на  часы  -  мальчишка
уже давно должен был доставить записку по указанному адресу.  Если  Холомков
дома, то сколько же ему надо времени для того, чтобы собраться,  наглядеться
на себя в зеркало и прибыть в " Семирамиду"?
   "Вот послал Господь Бог работничков, -  размышлял  Пановский  через  пару
минут  над  тарелкой  с  ароматным  студнем  -  после   обжигающего   глотка
"Смирновской" прохладная закуска особенно успокаивала душу. - В этой  стране
все как-то расползается, все распластывается, растекается по пространству  -
и люди, и идеи, и предприятия,  и  само  время...  Казалось  бы,  при  таких
просторах и громадных расстояниях - ой как надо торопиться,  чтобы  успевать
все вовремя! Так нет же, все происходит наоборот - все делается в тысячу раз
медленнее  необходимого.  Никто  никуда  не  торопится,  никто   никуда   не
опаздывает. Слава Богу, хоть кушанья подают без промедления..."
   В этот момент дверь  кабинета  открылась,  и  на  пороге  показался  Илья
Михайлович Холомков. Мрачно взглянув на него  долгим  оценивающим  взглядом,
Пановский махнул рукой:
   - Садись.
   - Заснул вчера как убитый, господин  Пановский,  из-за  всех  переживаний
последних дней...
   Холомков говорил доверительным тоном, расстегивая пальто. Снял шапку и  с
нею в руках сел в кресло. Но тут же вскочил. Вид разгневанного Пановского не
предвещал ничего хорошего - встав во  весь  рост  и  резко  наклонив  вперед
туловище, оттягиваемое заметным брюшком, он грозно  надвигался  на  Илью,  с
грохотом переставляя длинные кривоватые ноги.
   - Ты забыл, братец, как я тебя из рук Фемиды вытащил. -  Когда  Пановский
сердился, ярко-алые губы его маленького рта  шумно  втягивали  воздух,  и  с
каждым словом энергично, вместе со словами, вылетала слюна. Вот и сейчас он,
извергая брызги, шипел на Илью. - Гнить бы тебе на каторге,  в  Сибири,  или
Кайене, - это уж  как  провидение  бы  распорядилось.  Но  неблагодарные  от
природы благодеяний не помнят. Не забывай, однако,  что  бумаги,  черным  по
белому доказывающие твое участие в умерщвлении твоей собственной супружницы,
все еще у меня. Надоела тебе постылая купеческая дочка, инсценировал  ты  ее
гибель - да не очень умело. Помнишь?
   - Господин Пановский, вы обещали мне не поминать этого несчастья...  Илья
побледнел.
   - Несчастья? - Острые глазки Пановского вонзились в трепещущего Илью, изо
рта продолжала брызгать слюна. - Преступления, братец, преступления. Ты  мог
искупить свою вину, сделав благое дело, я тебе говорил, что  дело-то  особой
важности. Ты вроде понял. И что же?
   - Я честно отслужил у князя Ордынского полгода, и протяни он дольше,  еще
дольше бы служил и с удовольствием сообщал бы вам все, что мог  сообщить.  -
Илья пытался сопротивляться натиску  своего  грозного  шефа.  -  Думаете,  я
совсем не человек? Думаете, я не могу испытывать благодарности за то, что вы
спасли мою жизнь?
   - Благодарность  твоя  липовая,  показная.  Что  полезного  ты  узнал  за
полгода?
   - Если б вы видели этого князя, вы бы и того  не  узнали.  Он  производил
жуткое, скажу вам, впечатление. Глаза  глубокие,  неприятные,  лицо  темное,
хищное - Иван Грозный какой-то...
   - Что ты мне здесь околесицу несешь? -  возмутился  Пановский.  -  Ты  за
полгода не мог узнать, кто к нему приходит.
   - Никто не приходил, Богом клянусь. Да вы и сами  знаете,  филеры  небось
стояли за углом постоянно.
   - Не твоего ума дело. Не можешь сказать и как и когда  появилась  в  доме
княгиня.
   Сам Пановский узнал о существовании княгини только вчера  вечером,  когда
слухи о ней поползли по городу.
   - Я ничего не слышал о ней ни от князя, ни от прислуги, ни разу не  видел
ее. Ведь с князем-то я проводил каждый день всего три часа. В шахматы играл,
газеты ему читал, письма под диктовку писал. Да и из слуг клещами  слова  не
выдерешь: они либо из ярославской вотчины, либо привезенные  после  Турецкой
кампании люди - все с князем своим заодно. Обитали в другом крыле дома,  мне
туда ходу не было - ничего не просачивалось.
   - Но все-таки княгиня существует.  Пановский  досадовал,  важная  сторона
жизни князя долго оставалась скрытой от него.
   - Да, и в завещании имя ее упомянуто.  И  вчера  я  столкнулся  с  ней  в
кабинете.
   - Вот как, и что - хороша ли она? Или под стать старому князю?
   - Хороша, - сказал мечтательно Илья Михайлович, - необыкновенно хороша.
   - Так, значит, молодая княгиня не фантазия, не выдумка. Но как она попала
в дом? Я знаю, никакие женщины, да и мужчины, мне неизвестные,  -  Пановский
хмыкнул с некоторым удовлетворением, - к  Ордынскому  в  дом  не  приезжали.
Может быть, она проникла по подземному ходу? Есть там потайные ходы?
   - Откуда ж мне знать, - недовольно буркнул Холомков.
   - А неоткуда, конечно, - язвительно продолжил Пановский, и, вернувшись  к
столу, сел и продолжил, - но ты можешь своей неразумной головой  сообразить,
что если в доме есть потайные подземные ходы, а они  наверняка  есть,  то  и
тайники должны быть?
   - Вообще-то, наверное, - охотно согласился Илья Михайлович, -  только  вы
же все осмотрели.
   - Повторяю тебе еще раз, - забрызгал слюной Пановский,  снова  выходя  из
себя, - там должен был быть тайник, а в  нем  важный  документ,  который  мы
ищем. Я точно знаю, что документ где-то там.
   - Никогда ни о каком важном документе князь не говорил.
   - Еще бы! Он и должен был всячески от тебя скрывать его. Он  скрывал  его
ото всех. Но ты-то мог быть и  более  наблюдательным,  для  чего  тебя  туда
направили? Или ты, дружок, вздумал меня обмануть?
   - Господин Пановский, зачем вы так?
   - Знаю я тебя, мерзавца, - гневался шеф сверхсекретного бюро,  -  ты  все
можешь. Учти, этот документ должен быть найден во что бы то ни стало - и чем
скорее он попадет в мои руки, тем быстрее настанет светлая жизнь и для тебя,
и для меня, и даже для всей страны.
   - Что вы такое  говорите,  господин  Пановский?  -  ошарашенный  Холомков
уставился на шефа.
   - Чего нервничаешь, оттого  ли,  что  плохо  справился  с  заданием,  или
оттого, что рыльце в пушку?
   Пановский сбавил накал, подошел к Илье Михайловичу, похлопал его по плечу
и сказал уже мягким доверительным тоном:
   - Ты знаешь, Илья, я, Пановский, многое могу, могу  казнить  и  миловать,
могу спасти и помочь. Признайся, так будет лучше.
   - В чем, в чем я должен признаться? - растерянно спросил Холомков,  глядя
снизу вверх на лоснящееся красное лицо Пановского.
   - В том, что ты нашел тайник и вынул из него документ.
   - Я этого не делал! - Холомков вскочил, стряхнув с плеча руку мучителя.
   - Ты на этом много не заработаешь. Это первое. Второе -  куда  бы  ты  ни
спрятал или ни сбыл документ, мы его найдем. Дом твой вверх дном перевернем.
Всех скупщиков краденного, в том числе и коллекционеров, и  библиотеки,  все
перероем. На границах заставу выставим. Но найдем. Предупреждаю в  последний
раз. Признаешься - прощу. Не признаешься - ты сам себе скоро не позавидуешь.
   Пановский повернулся спиной к Холомкову, медленно прошел на свое место за
столом. Налил в рюмку водки, залпом ее выпил и, положив в рот  кубик  слегка
подтаявшего студня, начал сосредоточенно его жевать, глядя в тарелку.
   Холомков сглотнул слюну. Он с минуту  смотрел  остановившимся  взором  на
Пановско-го, затем снова сел.
   - Ищите, перерывайте. Я ничего не брал.
   Пановскии продолжал жевать. Молчание затягивалось.  Неожиданно  Пановскии
повернулся к Холомкову и сказал как ни в чем не бывало:
   - Слушай, дружок, ты говорил, что столкнулся с княгиней. А где?
   - В кабинете князя. Она вошла немного погодя после вашего нашествия. Илья
выглядел обиженным.
   - Обыска, дружок, обыска. А что она делала в кабинете?
   - В общем-то, ничего. Да и была там с минуту.
   - Неважно. Важно, что она пришла в кабинет. Так, может, это  она  вскрыла
тайник и унесла документ?
   - При мне нет.
   - Конечно, конечно, - потирая толстые руки, забормотал Пановский,  -  она
могла это сделать и до и после.
   -  Сомневаюсь,  -  ответил  Илья  Михайлович,  -  сомневаюсь,  чтобы   ее
интересовали  какие-то  бумаги.  Обычная,  хоть  и  необыкновенно   красивая
женщина. К тому же только оправилась от болезни,  зачем  ей  бумаги?  Да,  я
сейчас припоминаю - она обратилась ко мне с удивительной просьбой.
   - С просьбой? Какой же?
   - Она просила меня вызвать полицию.
   - Так-так-так, и ты ее не вызвал? Почему? Что ты ей сказал?
   - Э-э-э, ну, я уже не помню. И полицию вызывать я не решился.  Да  просто
все это показалось мне бредом.
   - Что, что все это? Ты сможешь когда-нибудь ясно и  четко  излагать  свои
мысли?
   - Могу. И сейчас изложу. Она сказала, что кто-то похитил ее ребенка.
   - Что-о-о-о? Ребенка? Не может быть! - Пановский вскочил.
   - Вот видите, вы и сами, господин Пановский, реагируете  на  это  как  на
бред больной. Она, кажется, даже не  знала,  что  за  ребенок,  мальчик  или
девочка. А она, действительно, в ночь смерти князя была больна, да и  потом,
на оглашении завещания по причине нездоровья отсутствовала. А  она  основная
наследница - и капитал солидный получила, и, право пожизненного  пользования
всеми доходами за ней.
   - Что капитал у князя солидный, все знают. Ты, наверное,  услышав  цифры,
помешался. Тебя-то не облагодетельствовали?
   - Нет, - обиженно вытянул губы Илья, - да я и служил недавно  и  доверием
особым не пользовался. Григорию сумму немалую отписали, экономке, швейцару.
   Обществу древней письменности на поиски "Слова" целое состояние  передали
- сто тысяч.
   - А о ребенке в завещании ничего нет?
   За небрежным тоном, которым  он  задал  свой  вопрос,  Пановский  скрывал
страшное напряжение.
   - О ребенке? - Илья задумался. -  Ребенка-то  нет.  Хотя...  -  Он  вдруг
облегченно  засмеялся,  наконец-то  он   может   сообщить   нечто   полезное
Пановскому. - Сказано, если ребенок родится... Если, -  еще  раз  подтвердил
он, - то опекун - княгиня, а если княгиня умрет, а ребенка не  будет  -  все
состояние пустить на  благотворительные  нужды,  в  богоугодные  учреждения,
инвалидам-солдатам, сиротам солдатским. А если умрет княгиня, а ребенок  жив
- то вскрыть дополнительное завещание. Но ведь все если, а княгиня  жива,  а
ребенка нет. Никто не сказал, что есть.
   - Но она же говорила о ребенке? Когда он пропал?  Возраст  ребенка?  Кого
она подозревает? - Пановский засыпал Илью вопросами.
   - Да вы бы сами с ней связались, она сказала, что не уедет из Петербурга,
пока не найдет ребенка.
   Более ничего внятного  ни  на  один  вопрос  Холомков  ответить  не  мог.
Пановский забормотал, не глядя на Илью:
   - Князь был бездетным. И должен был быть бездетным. Такой старик и не мог
произвести  на  свет  потомство.  -  Пановский  помедлил  и  как  бы  нехотя
продолжил, уже повернувшись к Илье:
   - И все-таки... Если есть ребенок, а этого исключать нельзя, то и бумага,
которую мы ищем, должна  непременно  быть  с  ним.  Плохо.  Но  еще  не  все
потеряно. Ступай вон, столько времени у меня отнял  -  едва  толка  от  тебя
добился. Жди моих указаний.
   Холомков надел шапку, застегнул пальто и, не оглядываясь и  не  прощаясь,
покинул пунцовый кабинет ресторана "Семирамида".
   Спустя несколько  минут  из  кабинета  спешным  шагом  вышел  и  господин
Пановский. Он подозвал извозчика и велел  ехать  на  Большую  Вельможную,  к
особняку  князя  Ордынского,  и  ехать  быстро.  Информация,  полученная  от
Холомкова, нуждалась в проверке, и хотя у дома Ордынского  были  расставлены
надежные филеры, Пановскому требовалось самому оценить на месте  ситуацию  и
попытаться повидаться с вдовой князя Ордынского.
   Но он застал у ворот на Большой Вельможной лишь сильно  поредевшую  толпу
обывателей. Пановский походил  среди  людей,  послушал  глупые  разговоры  о
каретах, челяди, о том, кто как был  одет,  о  гробе  князя,  вынесенном  из
особняка... Потом мрачно  выслушал  сообщение  филера  о  том,  что  княгиня
выехала из особняка  и,  судя  по  всему,  следует  с  траурным  кортежем  в
Ярославскую губернию. Означало ли это, что судьба  ребенка,  если  допустить
существование такого, ей стала известна? Действительно ли она едет в родовое
имение Ордынских?
   Филер сообщил, что в толпе мелькал и известный  всему  Петербургу  король
сыщиков Карл  Фрейберг,  это  известие  Пановского  не  встревожило.  Он  не
сомневался, что Фрейбер-га привело  к  дому  Ордынских  пустое  любопытство,
никаких данных о расследуемом Па-новским деле у Фрейберга  просто  не  могло
быть. Пановский придирчиво расспросил агента, кто и как выходил из дома,  не
заметили ли в руках у  кого-нибудь  ребенка.  Нет,  поклялся  своей  головой
филер, в руках были коробки, чемоданы, узлы,  сундуки  -  все  это  довольно
небрежно грузили в повозки и экипажи, прислуга держала на  руках  собачек  и
кошечек. Но никаких детей. Пановский немного успокоился.
   "Княгиня от нас никуда  не  денется,  -  думал  он,  отправляясь  в  свою
контору, - по ее следам нужно срочно пустить  соглядатаев.  Если  ребенок  у
нее, это скоро станет известно. А если нет? Допустим худшее - мальчик, и его
украли.  Кто  же  мог  украсть  ребенка  из  закрытого,  неприступного,  как
крепость, жилища князя Ордынского? Мыслимо ли это? Потомок князя  Ордынского
выкраден? Невозможно!
   Но  вдова  князя,  потерявшая  от  горя  голову,  просит  именно  полицию
расследовать возможное преступление. Значит, она не участвовала в умышленном
сокрытии ребенка, значит, его спрятали по указанию князя и будут беречь пуще
ока. Ясно как божий день. Но что за дополнительное завещание?  Из  нотариуса
клещами не вытянешь, он тоже человек Ордынского, нечего и соваться, и особые
полномочия  не  помогут.  Но  и  своему  нотариусу  интересующий  Пановского
документ, вне всякого сомнения, князь  не  доверил  бы...  Если  же  княгиня
знает, что ее ребенок вывезен в  тайное  убежище,  зачем  она  обращается  к
Холомкову, совершенно  неизвестному  ей  человеку?  Да  еще  просит  вызвать
полицию? Может быть, при всей своей необыкновенной  хорошести  она  пытается
направить розыски ребенка на ложную дорожку?
   - Нет, здесь что-то не так, - размышлял  Пановский,  -  во-первых,  я  не
уверен вообще в существовании ребенка. Его могло и не быть. А если  он  был?
Значит, он должен был только явиться на свет, не  напрасно  же  в  завещании
говорится "если", значит, завещание составлено, когда рождения  ребенка  уже
ждали. Не связана ли  болезнь  княгини  с  родами?  Ребенка  украли?  Могли,
конечно, тайно вынести из дома. Возникает вопрос, кто и куда его отнес? Если
приложить усилия - огромные, на  которые  потребуется  длительное  время,  -
установить это можно. Неужели это те, кто пронюхал про  наследство  князя  и
претендует на него? Если они украли ребенка, то в лучшем случае его подкинут
куда-нибудь, в худшем - умертвят и выкинут.
   Но ребенок, потомок князя Ордынского, сам по себе ничего  не  значит  без
треклятого ненайденного документа. А документ  -  и  Пановский  был  в  этом
уверен - может еще находиться в особняке. Если  это  так,  то  в  дом  князя
должен, обязательно должен  кто-то  прийти.  Вот  тут-то  и  можно,  схватив
посланца, разом получить и документ, и сведения о княжеском  младенце.  Если
же младенец умышленно вынесен из дома,  то  и  документ  должен  обязательно
последовать за ним".
   Дойдя  до  безликого  невысокого  здания,  где  под  вывеской   польского
торгового представительства помещалась его  резиденция,  Пановский  вошел  в
кабинет и, немного отдышавшись от  быстрой  ходьбы,  закурил  сигару.  После
минутного раздумья он нажал кнопку электрического звонка и дал помощнику три
указания.
   Первое. Под любым предлогом проникнуть в особняк князя Ордынского, убрать
оттуда швейцара - он единственный остался в здании, установить свою охрану.
   Второе. Собрать все сведения по  полицейским  участкам  -  о  поступивших
заявлениях в связи с пропажами и находками младенцев за последний  месяц.  И
вообще всю статистику, особенно же - подозрительные случаи.
   Третье.  Откомандировать  следом  за  княгиней  Ордынской  в  Ярославскую
губернию  человека,  который  потом  перед   отъездом   получит   конкретные
инструкции из уст самого господина Пановского.

Глава 8

   На выполнение указаний Пановского его  подчиненным  потребовались  сутки.
Специально проинструктированный агент отправился следом за печальным  обозом
вдовы князя Ордынского в Ярославскую губернию. Швейцара в особняке  заменили
агентом, сам особняк окружили еще более многочисленными наблюдателями. Перед
шефом сверхсекретного бюро  лежала  на  столе  сводка  за  последний  месяц,
составленная по данным полицейских  участков,  -  о  мертвых,  потерянных  и
подброшенных младенцах. Пановский быстро пробежал глазами  длинный  перечень
новорожденных, поступивших  в  Воспитательный  дом.  Именно  туда  в  первую
очередь заблудшие матери - деревенские  Доротеи  -  несут  "плоды  запретной
любви",  оставляя  в  пеленках  записки:  "рожден  тогда-то,   крещен,   имя
такое-то", в Воспитательный дом  незаконнорожденных  младенцев  приносили  и
акушерки, и  даже  отцы;  младенцев  до  года,  найденных  в  подъездах,  на
вокзалах, у  дверей  квартир,  у  полицейских  участков  передавали  туда  и
городовые. Список был длинный,  он  включал  сотни  три  имен,  и  Пановский
отложил его на время и переключил внимание на полицейские отчеты.
   Все мертвые или найденные живые младенцы явно имели низкое происхождение,
об этом свидетельствовало  тряпье,  в  которое  были  завернуты  несчастные,
сопроводительные  записки  запутавшихся  дурех,   да   и   другие   приметы.
Единственный случай, когда в  сводке  отсутствовали  указания  на  привычные
детали, - случай в ширхановской булочной. Описанный в сводке серым  суконным
языком протокола, случай этот показался господину Пановскому забавным, но он
тут  же  обратил  внимание  на  адрес:  угол  Н-ского  проспекта  и  Большой
Вельможной улицы. "Подозрительно близко от княжеского  особняка,  -  подумал
он,  -   придется   наведаться   в   полицейский   участок.   Лучше   самому
удостовериться, что и здесь идет речь  о  какой-нибудь  бродяжке,  бросившей
своего ребенка".
   Через час господин Пановский вместе с двумя  сопровождающими  его  лицами
прибыл в полицейский участок к Карлу Иванычу Вирхову. Предъявив  следователю
свои бумаги, наделяющие его неограниченными полномочиями и заверенные личной
подписью Государя, Пановский уселся, развалясь, на стуле и скомандовал:
   -  Итак,  докладывайте,  господин  Вирхов,  о  происшествии  в   булочной
Ширханова.
   Карл Иваныч был неприятно поражен.  Всякие  мысли  пронеслись  у  него  в
сознании, пока он разглядывал бумаги Пановского, всякие мысли проносились  у
него в голове и сейчас, когда он стоял и не знал, с  чего  начать.  Ситуация
казалось ему чрезвычайно дикой - какие особые  и  неограниченные  полномочия
нужны для разговора о заурядном случае?
   - В рождественскую ночь, - начал Вирхов, - примерно