Иванович Вирхов не был таким простаком, чтобы  поверить  на
слово приличному господину, который во время  совершения  убийства  Тугарина
якобы находился в Твери,  инспектировал  свой  филиал.  Не  стал  полагаться
опытный  следователь  на  внешнюю  благопристойность  коммерсанта,  не  стал
обращаться и к зависимым от Шлегера сотрудникам тверского филиала, а  послал
своего человечка  на  Николаевский  вокзал,  разузнать  всю  подноготную.  И
выяснилось: да, покупал господин Шлегер билет  в  Тверь  и  даже  садился  в
поезд,  идущий  туда.  Но...  Глазастый  кондуктор  вагона  первого   класса
припомнил, что сошел его  пассажир  в  Любани.  А  кассир  на  этой  станции
припомнил, что ловкий коммерсант купил у него билет на Петербург.
   Зачем же внешне приличный и достойный  господин  катался-туда-сюда?  Кому
глаза отводил? Зачем вводил в заблуждение своих служащих? А потом  и  его  -
следователя Вирхова? Не был ли он в сговоре с тугаринской горничной Соней, а
скорее всего, и со  знойной  вдовушкой  Аделаидой,  которая,  верно,  меньше
вглядывалась в лицо своего  благодетеля,  чем  в  его  мужские  достоинства,
скрывающиеся под брюками? Правду засвидетельствовала госпожа Карякина или не
правду - относительно татуировки на чреслах  своего  визитера  -  даст  бог,
выяснится, если  хорошенько  поработать.  Вела  она  себя  на  очной  ставке
странно. Следователь Вирхов разослал во все петербургские бани предписание -
сообщать о посетителях с татуировками на чреслах. Может  быть,  и  господина
Шлегера там выловить удастся? Следовало заставить его  раздеться  сразу,  но
все-таки коммерсант человек солидный, да и об отсутствии у него алиби еще не
было известно.
   Эх, напрасно он не установил сразу же слежку за Шлегером! Ищи его теперь,
свищи ветра в поле. Хотя надежда выловить преступника сохранялась  -  филер,
таскающийся за подозрительной Соней, только что  сообщил  по  телефону,  что
барышня отправилась в Вяземскую трущобу. Зачем  Соню  Конфетову  потянуло  в
Вяземские  трущобы,  в  место  обитания  не  только  петербургской  бедноты:
отставных солдат с мизерной пенсией, мелких торговцев и торговок,  продающих
на Сенном рынке с рук  завалящую  снедь  и  одежду,  шарманщиков  и  уличных
музыкантов, "крючников",  собиравших  тряпки  и  кости  по  помойкам,  но  и
опасного уголовного элемента? Неужели Шлегер затаился там? Мрачные лабиринты
Вяземской трущобы скрыли не одно преступление, и не  один  преступник  нашел
там убежище от правосудия. Не помогали и многочисленные полицейские  облавы,
хотя надо отдать должное, в чайной, именуемой  также  "мышеловкой",  полиции
частенько удавалось захватить тех, кого нужно. И в Вяземской  трущобе  были,
были у следователя свои людишки, оповестят его, не подведут.
   Однако за что же мог коммерсант Шлегер  убить  несчастного  юношу?  Мотив
преступления   по-прежнему   отсутствовал,   что   больше   всего   огорчало
следователя.
   Необходимость  найти   еще   и   психические   отклонения   в   действиях
разыскиваемого преступника окончательно ставила  Карла  Ивановича  в  тупик.
Шлегер, даже  если  у  него  есть  татуировка  на  чреслах,  не  походил  на
дегенерата.
   Его размышления прервал письмоводитель, заглянувший в  дверь,  и  высокий
худощавый господин с лепным  чисто  выбритым  лицом.  Посетитель  энергичным
движением отодвинул письмоводителя и уверенно вошел в кабинет. Густые волосы
вновь  прибывшего  были  расчесаны  посередине   на   пробор,   по-английски
спускающийся на затылок.
   - А, господин Фрейберг! - просиял Вирхов, идя ему навстречу и  протягивая
обе руки. - Как я рад вас видеть. В моем кабинете все больше неприятные  мне
люди толпятся. А ваш визит - подлинный праздник.
   - Я не один, любезный Карл Иванович, - с достоинством ответил  элегантный
шатен,  частный  детектив,   прозванный   столичными   газетчиками   королем
петербургских сыщиков. - Прошу любить и жаловать: мой доктор Ватсон -  Антон
Акимович Пиляев.
   Из-за спины Фрейберга появился странный господин - старик  выше  среднего
роста, в расстегнутом сером пальто с отвислыми карманами.  Маленькие  глазки
его прятались под кустистыми черными бровями, над правым уголком рта чернела
выпуклая родинка, под нижней губой курчавилась густая седая борода не больше
пяти дюймов длиной, зато изрядно торчащая  вширь.  Маленький  острый  носик,
чуть приплюснутый в переносице, странно шевелился.
   Карл Иванович опустил взгляд ниже. Сатиновая косоворотка,  широкие  серые
брюки, огромные блестящие  галоши...  Господин  Пиляев  подал  руку  хозяину
кабинета и тот заметил, что в кармане пальто посетителя что-то шевелится.
   - Очень приятно, - пробормотал обескураженный Вирхов. - А что там у вас?
   - О, мелочь, ветошка,  не  извольте  беспокоиться,  -  высоким  юношеским
голоском пропел фрейберговский Ватсон. - Фунтик - моя любимая крыса.
   Он опустил левую руку в карман  и  достал  преотвратительное  существо  с
длинным голым розовым хвостом.
   - Не бойся, душа моя, - ласково обратился Пиляев  к  грызуну  и,  поднеся
Фунтика к лицу, поцеловал крысу в нос. - Сейчас я тебе дам сушечку.
   Отпрянувший Карл Иванович, потеряв дар речи, смотрел  на  гостя,  который
вынул из кармана маковую сушечку и стал кормить своего Фунтика.
   - Я  вижу,  вы  шокированы,  друг  мой.  -  Резкий,  металлический  голос
Фрейберга вернул следователя к действительности. - А я уж привык. Фунтик так
Фунтик. И он может пригодиться. Главное, Антону Акимовичу цены нет. И сейчас
вы в этом убедитесь. Можем ли мы присесть?
   -  Да-да,  разумеется,  -  спохватился  Вирхов,  все  еще  с  недоумением
поглядывая  на  невозмутимого  Пиляева,  нянькающегося  со  своей  хвостатой
подругой. - Впервые слышу, чтобы крысу называли душой моей. Ишь  ты,  ручная
тварь. И сушку с маком грызет спокойно.
   - А я всегда в карманах ношу съедобную мелочь  -  сушечки,  сухарики  или
печеньишко какое завалящее, - говорил за спиной Вирхова Пиляев.  -  Господин
Фрейберг меня бранит за недостаток элегантности... Да что ж поделаешь, жизнь
наша такая. Часами выслеживаешь кого-нибудь, со  скуки  умираешь.  А  тут  и
погрызть можно крошечку, да иной раз и детишек голодных угостить  -  охотнее
маленькие просьбочки мои выполняют.
   Карл Иванович  Вирхов  уже  сидел  на  диване  рядом  с  Фрейбергом  и  с
неприязнью смотрел на примостившегося на стуле Пиляева. Ему все не нравилось
в помощнике короля петербургских сыщиков, а особенно  его  маленький,  почти
женский  носик  -  приплюснутая  переносица  свидетельствовала  о  том,  что
когда-то  чья-то  неприязнь  вылилась  в  удар  кулаком  по  этому,   чем-то
напоминающему крысиный,  носику.  Еще  противнее  казалась  Карлу  Ивановичу
страсть Пиляева к уменьшительным и ласкательным суффиксам.
   - У грабителя, напавшего на Татьяну Зонберг в поезде, тоже  была  родинка
над верхней губой, - произнес Вирхов с тщательно скрываемым злорадством -  И
расстегнутое длинное пальто. И левшой он был, как и  вы.  И  рост  сходится.
Курите ли вы, господин Пиляев?
   - А как же без этого? - откликнулся Пиляев. - Позвольте угостить.
   Он вынул все из того же  бездонного  кармана,  в  котором  сидел  недавно
Фунтик, коробку папирос и протянул ее Вирхову.
   - А, популярнейшие папироски "Тары-бары", - не двинулся с места Вирхов. -
Очень дальновидно. Полгорода курит. И наши людишки любят  ими  побаловаться.
Мне же нравится только коробка - седобородый старик с посохом ходит по лесу.
Что ищет в лесу? И тары-бары в смысле общения, и тары-бары в смысле папирос.
Курить старичку хочется.
   Карл Фрейберг коротко рассмеялся:
   - Я говорю Антону Акимовичу, как можно курить папиросы, которые  пропахли
крысятиной? Не слушает. Говорит,  что  крыса  табачного  запаха  не  портит.
Боюсь, скоро выдрессирует свою тварь до того, что и она с папироской в зубах
бегать начнет.
   - Тогда пойду работать в цирк, - без смущения ответил Пиляев, - там  хоть
крыша над головой, и не надо таскаться по городу, как бездомной собаке. - Он
перевел взгляд своих маленьких острых глазок на Вирхова. -  А  что  касается
примет, о которых вы говорите, то сейчас их не будет.
   Он опустил Фунтика в один карман, недогрызенную сушку в другой  и  легким
движением сковырнул с лица родинку, затем  сорвал  брови  и  бороду,  открыв
далеко не старое лицо, туго обтянутое обветренной, красноватой кожей.
   - Так вот оно что, - ахнул Вирхов, - детали накладные, а выглядят  очень,
ну очень натурально.
   - Я же с  самого  порога  сказал  вам,  досточтимый  Карл  Иванович,  что
господин Пиляев - артист своего дела, - чванливо заявил  Фрейберг,  -  а  вы
крысой увлеклись.
   - Но, Карл Альбертович, вы никогда не говорили мне, что ваш доктор Ватсон
забавляется с крысами. И вчера вечером, когда вы заглянули ко мне домой,  ни
словечка не проронили...
   - Да что крыса! - махнул рукой Фрейберг. - Вы мне  рассказывали  о  ваших
проблемах, и я старался составить версию, которая  могла  бы  вам  помочь...
Кстати, есть ли что-нибудь новенькое?
   - Так, кое-что по мелочам. В деле поимки Рафика прогресса нет.  А  вот  с
убийством в Медвежьем почти все ясно.
   - Да? - откинулся на спинку дивана  Фрейберг.  -  Поздравляю!  И  кто  же
преступник!
   - Все-таки, думаю, Шлегер, - заявил Вирхов. - Тому есть  в  подтверждение
некоторые факты. Все сходится.
   - Вы задержали господина Шлегера?
   - Еще нет. Но непременно задержим. Надеюсь, сегодня к вечеру он  будет  в
наших руках вместе со своей сообщницей. Пока  скрывается.  -  Вирхов  бросил
взгляд в сторону преобразившегося Пиляева и усмехнулся:
   - Примерим к нему накладную родинку, уберем накладную бородку  и  усы  да
проверим чресла его. Вряд ли татуировочки накладными бывают. А вдруг  Шлегер
и есть неуловимый Рафик? Может, и опознает  его  Татьяна  Зонберг.  Вот  это
будет фокус! Всем нос утрем. Правда, кое-что меня смущает. Например,  вдова,
не опознавшая в Шлегере своего  любовника,  но  сообщившая  про  татуировку.
Женская хитрость? Сговор с  преступником?  По-прежнему  неизвестен  и  мотив
преступления. Кроме того, меня беспокоит утренний звонок Михневича.
   - О! В дело вступил таинственный ювелир! - захохотал Фрейберг. -  Что  же
его связывает с покойным Тугариным?
   - Надеюсь, вы мне подскажете. Сегодня утром к нему приходила  мадемуазель
или мадам Тугарина и предлагала для продажи черную жемчужину. Мой помощник с
минуты на минуту доставит мне описание этой мифической персоны. Если  только
убитый Тугарин не обвенчался тайно с какой-нибудь неизвестной нам женщиной.
   - Очень, очень интересно, - сказал задумчиво Фрейберг. - Чем дальше  идет
расследование, тем больше женщин оказываются впутанными в это дело. Если моя
догадка верна, то вскоре вы узнаете, что эта мифическая женщина  очень  даже
неплохо вам знакома. Потому-то мы к вам и пришли. Что же  касается  Шлегера,
думаю, вы торопитесь с выводами.
   - Да-да, простите, - спохватился Вирхов, - совсем не  даю  вам  говорить.
Слушаю внимательно.
   - Дорогой мой Карл Иваныч, - начал Фрейберг, -  когда  вчера  вечером  за
кружкой пива вы мне рассказали о висящих на вас глухих  убийствах,  я  решил
помочь вам, ни в коем случае не мешая вашим людям, приглядеть  за  горничной
Соней и попросил сделать это Антона Акимовича. Выслушайте его.
   - Охотно  повторю  свой  рассказец.  -  Тенорок  фрейберговского  Ватсона
действовал Вирхову на нервы. - Хорошо, что погодка с утра  сегодня  была  не
дождливая, солнышко даже пригревало. И отправился я на свою охоту  вместе  с
Фунтиком, занял выгоднейшую позицийку - в скверике, аккурат  напротив  дома,
где  Соня  новую  работушку  себе  нашла  у  господина  Крайнева,   человека
достойнейшего.  Гуляем  мы,  стало  быть,  по  аллейкам,  погрызываем   свои
сухарики, поглядываем по сторонушкам. Долгонько пришлось нам свою  службишку
нести. И гуляющую детвору с няньками пугать и забавлять. Впрочем, в скверике
были и другие персоночки.
   Барышня ладненькая с ридикюльчиком  на  скамеечке  сидела,  видно  дружка
своего на свиданьице  поджидала.  И  явился  ее  дружок.  Не  поверите  кто!
Известнейший талант, фотограф Булла, Виктор.
   - Покороче, Христа ради, терпение уж  всякое  кончается,  -  не  вытерпел
Вирхов.
   - Покороче не удастся, господин следователь, -  дернул  перебитым  острым
носиком Пиляев, - боюсь упустить важные детальки. При чем здесь  барышня?  -
спросите вы. И я думал спервоначалу, что ни  при  чем.  Но  заметил  я,  что
нервничает она и поглядывает все время на парадную дверь домика, где  бывшая
тугаринская прислуга изволит обретаться. Поэтому и проследил я,  как  встала
она вместе с Буллой  знаменитейшим,  как  и  его  папенька,  и  направилась,
похоже, прямиком к  этим  дверям.  Тут-то  в  них  и  появился  достойнейший
господин с рыженьким баульчиком в руке.
   - С баульчиком? - переспросил Вирхов - Маленьким, что ли?
   - Да это я так уж, для красоты слога, - улыбнулся Пиляев, обнажив длинные
белые  зубы,  которые  в  народе  принято  называть   лошадиными.   -   Баул
внушительный, тяжелый. Нес его господин Крайнев в левой руке.
   - Это ничего не значит, для удобства можно и лист с  дерева  левой  рукой
срывать, - хмыкнул Вирхов, - да и левши на каждом шагу встречаются.
   - Так-то оно  так,  -  согласился  Пиляев,  -  да  слушайте,  что  дальше
последовало. Куда вы  думаете,  устремилась  моя  барышня  с  ридикюльчиком?
Фотографа-то бросила - и прямиком за  господином  Крайневым,  а  шел  он  по
направлению к Николаевскому вокзалу.  Очень  мне  любопытной  эта  историйка
показалась, я и побежал полегоньку за ними, не выпуская  их  из  виду.  Хотя
сделать это было нелегко, признаюсь вам, народец кругом кишел, мешал чистоте
обзора перспективы. И все-таки кое-что неожиданное  я  углядел.  Этот  самый
господин Крайнев дошел до перекресточка, где  стоял  городовой,  и  тут  его
нагнал какой-то невзрачный мужичонка, из  служащих  опустившихся,  видно,  -
мелькал он во время погони моей перед глазами,  да  не  обращал  я  на  него
никакого внимания. Лица не видел, а  пальтишко  позамызганнее  моего  будет,
мятое, несвежее. - И что? Что дальше? - спросил нетерпеливо Вирхов и,  вынув
из кармана белоснежный платок, поднес его к лицу - с каждой минутой ему  все
явственней чудился крысиный запах, исходящий от артиста сыскного дела.
   - А дальше я остановился. И барышня с ридикюльчиком встала, в двух  шагах
впереди меня. И в двух шагах позади господина Крайнева. Как вы думаете,  что
случилось дальше?
   - Ума не приложу, - пробурчал Вирхов, на миг отняв платок от лица.
   - Взялся догнавший господина Крайнева мужичонка за ручку баула и отпустил
господин Крайнев свою ношеньку. Вскочил шельмец неопрятный на конку - и  был
таков. А господин Крайнев посмотрел вслед конке, спокойненько  повернулся  и
зашагал опять же к себе домой. Вот так-то.
   - А что было в бауле, вы знаете? - Вирхов ожидал продолжения.
   - Никак нет, господин Вирхов, зато я знаю другое, более важное. Проследил
я за барышней с ридикюльчиком. Она на невский омнибус изволила  сесть,  а  я
"ваньку"  кликнул  да  потрусил  за   ней,   лебедушкой,   до   пристани   у
Адмиралтейства. А там  уж  на  пароходик  "Финляндского  общества"  -  и  на
Васильевский, а оттуда прямехонько до дома ее.
   - Вы думаете, она  знакома  с  господином  Крайневым?  -  Вирхов  потерял
интерес к собеседнику.
   - Никак нет, господин  следователь.  Думаю,  и  с  прислугой  тугаринской
незнакома. Живет в другом конце города, выглядит порядочно.
   В этот момент в дверь кабинета Вирхова раздался  стук,  и  через  миг  на
пороге появился агент, посланный Карлом Ивановичем  в  мастерскую  Михневича
для снятия показаний о таинственной госпоже Тугариной. В руках агент  держал
лист бумаги.
   - Ну  что,  братец,  вырисовывается  что-нибудь  или  нет?  -  встал  ему
навстречу Вирхов. Ой взял лист бумаги, велел агенту  выйти  и  направился  к
своему столу.
   - Итак, посмотрим, посмотрим, что новенького появилось в нашем дельце?  -
пробормотал Вирхов и, пробежав глазами написанное, обратился к  Фрейбергу  и
его помощнику.
   -  Слушайте.  Приметы  таинственной  госпожи   Тугариной.   Барышня   лет
восемнадцати-двадцати, не более. Рост  средний.  Строение  нормальное.  Лицо
круглое, глаза синие. Темно-синяя густого цвета пелерина, отделана бархатом,
юбка темно-синяя. Волосы на затылке стянуты  в  узел,  брюнетка.  На  голове
шляпка с голубой шелковой лентой. В руках ридикюль.
   - Так это она и есть! - вскочил со стула Пиляев. - Все сходится! Михневич
утверждает, что это - госпожа Тугарина?
   - Утверждает, - растерянно глядя в бумагу, выдохнул Вирхов.
   - Так вот и врет он безбожно! - с неожиданной злобой хлопнул  кулаком  по
столу Пиляев. - Это - барышня Муромцева! Мария Николаевна!

Глава 20

   Клим Кириллович Коровкин, выйдя из дома генеральши Зонберг, решил немного
пройтись пешком в  сторону  Николаевского  моста  -  проветрить  голову.  Он
чувствовал,  что  сознание  его  мутится,  а  к  горлу  подступает  тошнота.
Сказывались недосыпание и нервное переутомление последних дней.
   Он  уже  выходил  на  довольно   оживленную   в   этот   полуденный   час
Благовещенскую площадь, когда  до  его  слуха  дошли  пронзительные  выкрики
мальчишки-газетчика, вплетающиеся в грохот  колес  по  мостовой.  На  медной
бляхе, прицепленной к фуражке горластого продавца, значилось: "Петербургская
газета".
   - "Загадочное убийство в Медвежьем переулке"!
   - "Кровавое преступление в ресторане "Фортуна""!
   Эту газету, хорошо расходившуюся среди торговцев и мещан, доктор Коровкин
обычно  не  покупал,  но  сейчас,  достав  монетку,   приостановился   около
мальчишки. В этот момент Клим  Кириллович  думал,  что  профессор,  пожалуй,
прав, не обращаясь в полицию, иначе по всему  городу  второй  день  в  самых
людных местах во всеуслышание  раздавалось  бы:  "Таинственное  исчезновение
красавицы-пианистки!", "С кем сбежала дочь профессора химии!"
   Свою коротенькую прогулку доктор Коровкин продолжил с газетой в руках,  а
вдогонку ему неслось:
   "Нападение на городового на Литейном!"
   "Международный  конгресс  криминалистов  интересуется  успехами  русского
сыска!"
   "Бадмаев - гений или шарлатан"?
   "Вечный союз славянских народов! Освящение храма у подножия Шипки"!
   "Государь Император посещает Балтийский завод"!
   "Боже мой, - думал доктор Коровкин, - сколько интересного  совершается  в
мире, и все проходит стороной". Он не только забросил  своих  пациентов,  но
забыл и о криминалистическом Конгрессе, и о  том,  что  собирался  писать  в
статье, посвященной критике бадмаевского целительства...
   От прохладного ветра, несущегося с Невы и порывисто бьющего прямо в лицо,
сознание его с каждой минутой прояснялось.
   Это  надо  же  такое  выдумать  -  взять  себе  в  сообщники  Платона   с
Аристотелем, вспомнил доктор издевательскую фразу Татьяны Зонберг. Права  ее
матушка, не доводит до добра общение с социалистами. И рассудок страдает,  и
количество зла в мире умножается - а что впереди? Такие вот  передовые  люди
со свихнувшимся сознанием и готовят террористические акты, как будто им  все
мало и мало пролитой крови. Не стоит  ли  и  в  самом  деле  порекомендовать
генеральше отправить дочь в  психиатрическую  лечебницу?  Всяко  лучше,  чем
ждать, пока Татьяна на  каторге  окажется  или  повешена  будет  принародно.
Переживет ли такой позор старая женщина, вдова славного генерала, воевавшего
на Шипке? Какое счастье,  что  барышни  Муромцевы  не  одержимы  страстью  к
разрушению, поражающей  несчастные,  неприкаянные  души,  не  нашедшие  себе
применения в земном мире...
   Он остановился у афишной тумбы, ему бросилась в глаза огромная аляповатая
реклама, извещавшая, что сегодня в театре Суворина антреприза "Аполлон" дает
последнее представление "Короля  Лира".  Так  и  не  увидел  он  гениального
Иллионского-Третьего на сцене! Не до него!