з вопросов,
которые  нам  предстоит  сейчас решить, - сказала она и повторила: - Один из
многих вопросов, Нина Александровна.
     - Но он самый главный.
     - Да  как  вам  сказать...  Ведь мы судим Шаблина, который обвиняется в
убийстве.  Именно  его.  Поэтому  вопрос  вопросов  -  участие подсудимого в
происшедшем, его вина.
     - У меня лично она не вызывает сомнений.
     - А  у  вас? - Степанова повернулась к Сахнину. - Что вы скажете, Борис
Прокофьевич?
     Сахнин  относился  к числу тяжелодумов. Он никогда не спешил с ответом.
И  эта  черта  его  характера  подкупала Анну Ивановну, которая считала, что
судье не положено торопиться с выводами.
     Вот  и  сейчас  он  будто не слышал обращенного к нему вопроса, а молча
смотрел куда-то поверх головы Анны Ивановны, плотно сжав губы.
     О  чем  он  в  эту  минуту  думал?  Что  вспоминал?  Лицо  подсудимого?
Заключительную  фразу  адвоката,  просившего  суд  оправдать подзащитного за
недостатком  улик?  Насколько  Анна Ивановна поняла, речь адвоката произвела
на   Сахнина   большое  впечатление.  И  это  вполне  естественно:  Григорий
Аркадьевич   Завельский   был  великолепным  адвокатом,  умевшим  с  блеском
проанализировать  весь  доказательственный материал и наглядно показать суду
все  слабые  места  обвинения.  Степанова  привыкла  делить адвокатов на две
категории:  "логиков"  и  тех,  кто  воздействует на эмоции слушателей. Но в
Завельском  идеально  сочеталось  и  то  и  другое.  Он  всегда  был грозным
противником  государственного обвинителя и на судебном следствии, и во время
прения  сторон.  Его позиция обычно отличалась не только обоснованностью, но
и  оригинальностью,  а  в деле Шаблина было более чем достаточно материала и
для  обвинения,  и  для  защиты.  Да, контраргументы Завельского заслуживали
самой внимательной и тщательной оценки.
     - Итак, ваше мнение, Борис Прокофьевич?
     - Мое  мнение...  -  сказал  Сахнин,  постепенно  выходя  из  состояния
задумчивости,  -  мое  мнение...  Мне  кажется,  что  Нина  Александровна не
ошибается. Процентов на восемьдесят я тоже уверен, что Шаблин убил жену.
     - На восемьдесят?
     - Ну, может быть, на восемьдесят пять...
     - Так  что  заседатели  за  обвинительный приговор, - с удовлетворением
подвела черту Глоба.
     - Нет,  этого  считать  нельзя,  -  возразила  Анна Ивановна, и Глоба с
удивлением  посмотрела  на  нее.  -  Один из заседателей, Нина Александровна
Глоба,  -  за  обвинение, а другой заседатель, - Степанова кивнула в сторону
Сахнина, - насколько я поняла, за оправдание.
     - Но ведь Борис Прокофьевич тоже считает, что подсудимый виновен.
     - На восемьдесят процентов...
     - А этого разве мало?
     - Конечно,  -  сказала  Степанова.  -  Уж если пользоваться "процентным
языком",   то  судья,  подписывающий  обвинительный  приговор,  должен  быть
убежден  не  на  восемьдесят  и  даже  не  на девяносто девять, а на все сто
процентов.  Вам  обоим  хорошо  известно  старое  правило:  каждое  сомнение
толкуется в пользу обвиняемого.
     Глоба  пожала  плечами, а Сахнин крякнул и потер ладонью подбородок. Он
был одновременно и согласен, и не согласен с тем, что сказала Степанова.
     - Видите  ли,  Анна  Ивановна... Оно, конечно, верно: с чистой совестью
обвинительный  приговор  я  подписать не могу, сомнения что там не говори, а
имеются.  Но  ведь  и  оправдательный,  если по справедливости разобраться и
прикинуть, я тоже с незапятнанной совестью не могу подписывать...
     - Почему?
     - А  если  он  виноватый? Как же оправдать-то? "Оправдательный приговор
тогда  вроде  пропуска  убийце...  Иди,  дескать,  друг  ситцевый,  и дальше
убивай,  только уж на будущее старайся поменьше следов оставлять. Тут что-то
не так, Анна Ивановна!
     - А если он не виноват?
     - Вот  то-то  и  оно.  Куда  не  кинь,  везде клин. И так плохо, и эдак
нехорошо...  -  Он  помолчал. - Видно, не по мне заседательские обязанности.
Плохой я судья.
     - Почему же плохой? - возразила Степанова. - По-моему, хороший.
     - Да уж чего тут хорошего.
     - Судья должен уметь сомневаться, а вы вот умеете.
     Сахнин усмехнулся.
     - Разве что только это.
     - Так вы за оправдание Шаблина? - спросила Глоба у Степановой.
     - Нет.
     - За обвинение?
     - Тоже нет.
     - Я вас не понимаю, Анна Ивановна...
     - Я  -  за  сомнение,  -  сказала  Степанова.  Она слегка улыбнулась. -
Только за сомнение.
     - Но ведь приговор должен исключать все сомнения?
     - Совершенно верно.
     - Что же вы предлагаете?
     - Перед  тем как выносить приговор, еще раз посоветоваться с прокурором
и адвокатом.
     Глоба поняла это слишком буквально и спросила:
     - А тайна совещательной комнаты?
     - Мы  ее  не  нарушим.  Для того, чтобы посоветоваться со сторонами, не
обязательно  приглашать  их  сюда.  Нас интересуют не они сами, а их спор на
суде,  их  аргументация, оценка улик. Разберемся поподробнее в их доводах. В
споре,  как известно, рождается истина... - Степанова посмотрела на Сахнина.
- Истина и "стопроцентная убежденность"... Ну как, попробуем?
     - Давайте попробуем, - сказала Глоба.
     - Я - за, - присоединился к ней Сахнин.
     И  в  совещательной  комнате  незримо  появились  еще  двое: прокурор и
адвокат  - тот, кто поддерживал обвинение, и тот кто осуществлял на процессе
защиту.


x x x

     Речь  прокурора,  а  затем  - речь адвоката. Таков строго установленный
порядок,  которого  судьи  обязаны  придерживаться  в  зале  заседаний. Но в
совещательной   комнате   они   могут  действовать  по  своему  собственному
усмотрению,  здесь  закон  их  не  регламентирует.  И тогда, в совещательной
комнате,  обвинитель и защитник не повторяли своих речей. На каждый аргумент
прокурора  тут  же  следовал  ответ  его  процессуального противника. В этой
полемике  принимали  участие  судьи. Все трое: Анна Ивановна Степанова, Нина
Александровна   Глоба,  Борис  Прокофьевич  Сахнин.  Иногда  они  недоуменно
пожимали плечами, иногда спорили, иногда соглашались.
     Выглядело это, наверное, так.
     Прокурор.  Товарищи  судьи!  Работая много лет в органах прокуратуры, я
выступал  государственным  обвинителем в самых различных судебных процессах.
Но  я  не  могу  припомнить  ни  одного дела, которое было бы хоть отдаленно
похоже   на  это.  Я  имею  в  виду  не  только  изощренность  и  жестокость
совершенного  преступления,  но  и  самого обвиняемого, его моральный облик,
всю  его  жизнь,  извилистую,  полную  лжи  и презрения к тем нормам морали,
которые  естественны  для  каждого  советского  человека,  гражданина нашего
общества.  И  еще  на  скамье  подсудимых  -  врач, человек, избравший своей
профессией  гуманность.  Человек, убивший человека, - опасный преступник, но
врач-убийца - преступник вдвойне.
     Глоба. Безусловно, профессия врача - особая профессия.
     Адвокат.  В  связи с этим заявлением государственного обвинителя мне бы
хотелось  лишний  раз напомнить о презумпции невиновности. Прошу учесть, что
мой  подзащитный  Шаблин  считается невиновным, пока не доказана его вина. А
вину  его может признать лишь суд на основании доказательств. Я подчеркиваю:
доказательств,   а   не   эмоций,   на  которые  с  самого  начала  пытается
воздействовать  прокурор.  Шаблин  сейчас не преступник, а подсудимый. Может
быть,  суд  приговором признает его виновным, а может быть, и оправдает. Мне
кажется,  что прокурор должен в первую очередь основываться не на эмоциях, а
на логике и фактах.
     Степанова. Замечание по существу.
     Глоба. Допустим.
     Адвокат.   Обвинение   Шаблина   построено  на  косвенных  уликах.  Это
возлагает  на  обвинителя  и  на  суд  дополнительную  ответственность. Я не
утверждаю,  что  подобные  доказательства  -  доказательства  второго сорта.
Отнюдь.  Но  они  должны  отвечать  определенным требованиям. Я позволю себе
цитату  из  учебника  уголовного процесса: "Доказывание при помощи косвенных
улик  должно  отвечать  следующим  условиям:  1) косвенной уликой может быть
лишь  с несомненностью установленный факт; 2) факт является косвенной уликой
по  делу,  если  установлена  его связь с расследованными обстоятельствами и
форма  этой  связи;  3)  по делу должны быть собраны все доступные следствию
косвенные  улики,  они  должны  быть  исследованы  полно  и  всесторонне; 4)
значение  каждой косвенной улики должно быть оценено во взаимосвязи со всеми
собранными  по  делу  доказательствами  с  точки  зрения того, насколько они
подтверждают   друг   друга  или,  наоборот,  противоречат  друг  другу;  5)
косвенные  улики  приводят  к  выводу  о  виновности  обвиняемого,  если  из
совокупности  их  следует  единственный  несомненный  вывод  о  доказанности
обвинения".
     Я  считаю, что улики, выдвинутые обвинением против Шаблина, не отвечают
этим условиям...
     Прокурор.   Доказана   ли  вина  подсудимого?  Да,  доказана.  Вспомним
судебное   следствие,   которое   было   проведено   с   должной   полнотой,
тщательностью  и  объективностью,  и  систематизируем  все,  что нам удалось
узнать.
     Начнем с непосредственной причины смерти.
     То,  что  Шаблина  погибла  от  курареподобного  препарата, который был
введен   ей  в  вену,  подтверждается  многочисленными  актами  экспертиз  и
показаниями специалистов. Это факт.
     Адвокат.  Да,  факт.  Но  факт сам по себе нейтральный. Он в одинаковой
степени  может свидетельствовать и об убийстве, и о трагической случайности,
и  о  самоубийстве...  Исходя  из  этого  факта,  вы можете, товарищи судьи,
вынести и оправдательный, и обвинительный приговор.
     Прокурор.   Не   вызывает   также  сомнения,  что  этим  курареподобным
препаратом  был  дитилин,  ампулы  которого  следователь  обнаружил во время
обыска в квартире Шаблиных.
     Адвокат.  Уж  если прокурор говорит об обыске, то ему следует добавить,
что  обыск  был  произведен у подсудимого ровно через месяц после загадочной
смерти  его  жены.  И ампулы нашли не в тайнике, а на самом видном месте - в
домашней аптечке Шаблиных. Не так ли, товарищ прокурор?
     Прокурор.  Да,  так.  Следователь,  который  вначале вел дело, совершил
ошибку.  Обыск произвели лишь через месяц, и ампулы действительно обнаружили
в домашней аптечке подсудимого.
     Сахнин.  Непонятно,  почему  Шаблин  не  уничтожил эту улику? Времени у
него  было  более  чем достаточно... Ведь преступники стараются не оставлять
следов...
     Глоба. Стараться стараются, но тем не менее всегда оставляют.
     Адвокат.  На  указанное  мной  обстоятельство  я  прошу обратить особое
внимание,   потому   что   оно   превращает   доказательство   обвинения   в
доказательство  защиты. Если бы Шаблин чувствовал за собой хоть какую-нибудь
вину,   запоздалый  обыск  не  дал  бы  никаких  результатов.  Разве  сложно
уничтожить  ампулы?  Нет,  разумеется.  Но  Шаблин  оставляет  их на прежнем
месте.  Ему  нечего  таить и скрывать. Он не преступник. Он не имел никакого
отношения  к  случившемуся.  Так  только можно объяснить успешные результаты
обыска.
     Прокурор.  Почему  же? Есть и другое объяснение: убийца настолько верил
в  свою  безнаказанность,  что не потрудился даже избавиться от изобличающих
его  ампул.  Кому, дескать, подобное придет в голову? И частично он оказался
прав:   целый  месяц  никому  подобное  в  голову  не  приходило.  Но  я  не
рассматриваю  этот изолированно взятый факт как доказательство обвинения. Он
лишь   подтверждает,  что  курареподобным  препаратом,  от  которого  умерла
Шаблина,  является  дитилин. О его месте в цепи других фактов я еще скажу. А
пока  разберем  вероятность  и  правдоподобность  тех версий, о которых пока
вскользь  упомянул  адвокат.  "Пока"  потому, что именно на них основывается
защита.   Итак,   первая   версия  -  трагическая  случайность.  Вначале  на
предварительном  следствии  Шаблин  утверждал, что покойная сама делала себе
инъекции  витамина  B1,  глюкозы,  новокаина.  Следователь  опросил знакомых
умершей,  служащих  аптеки,  в  которой она работала. Почти все они говорили
одно  и  то  же:  Шаблина предпочитала не делать сама себе уколов, у нее был
страх перед шприцем...
     Адвокат.  И  тем  не  менее  нам  известен  случай, когда она сама себе
делала внутривенную инъекцию глюкозы...
     Сахнин. Об этом рассказывала заведующая аптекой.
     Глоба. Я помню. Но это - исключение.
     Степанова. Но, может быть, подобных исключений было несколько?
     Глоба. Возможно, но это уже из области предположений.
     Степанова. Никем не опровергнутых...
     Прокурор.  Да, такой случай установлен, и он не вызывает сомнений. Но я
говорю  лишь о том, что было характерно для Шаблиной, что подчеркивали здесь
свидетели. И вот под влиянием показаний этих свидетелей...
     Адвокат.  Прошу  обратить  внимание на то, что прокурор в данном случае
высказывает только свои предположения.
     Прокурор.  И  вот  под влиянием показаний этих свидетелей, с которыми у
обвиняемого   были   на   предварительном  следствии  очные  ставки,  Шаблин
несколько  изменяет  свои  собственные  показания. Теперь он утверждает, что
инъекции  по  просьбе  жены  чаще  всего  делал он собственноручно, но шприц
всегда наполняла она.
     Адвокат.  Формулировка  недостаточно  четкая:  Шаблин  не изменял своих
первоначальных   показаний,   а   уточнял   их.  Подобное  уточнение  вполне
естественно и закономерно.
     Прокурор.   Таким   образом,   последующие  показания  Шаблина  создали
определенную основу для версии "трагическая случайность".
     Адвокат. Случайность - одна из версий, выдвинутых следователем.
     Прокурор.   Среди   других  версий  он  проверял  и  эту,  а  проверив,
отбросил...
     Адвокат. Думается, он несколько поспешил.
     Прокурор.  Об  этом  судить  суду.  Обратимся  лучше  к  фактам.  И  на
предварительном,  и  на  судебном  следствии  Шаблин говорил, что вечером 29
декабря  по  просьбе  покойной  он  ввел  ей  в  мускул  бедра малым шприцем
емкостью  2-5  кубических  сантиметров  витамин  B1  и  новокаин,  а  затем,
приблизительно  через  пять-десять минут, сделал ей большим шприцем инъекцию
глюкозы  в  вену. В обоих случаях шприц наполнялся покойной. Поэтому Шаблин,
понятно,  не  мог  знать,  что  там  в  действительности - лекарство или яд.
Сделав  инъекцию,  Шаблин,  по  его словам, отправился смотреть телевизор, а
жена  осталась  лежать  на  диване. Просмотрев фильм "Мамелюк" (кстати, в то
время,   как  видно  из  справки  студии  телевидения,  демонстрировался  не
художественный фильм, а тележурнал "Искусство")...
     Адвокат.  Подсудимый  допрашивался  по  этому вопросу через десять дней
после  смерти  жены. Я не уверен, что кто-либо из присутствующих помнит, что
он видел на экране позавчера или два дня назад.
     Прокурор.  Я сказал "кстати"... Итак, просмотрев фильм, Шаблин около 23
часов  30  минут  лег,  по его словам, спать в первой комнате (жена спала во
второй  на  диване). Проснулся он около двух часов ночи от того, что его сын
Марик  звал мать и просил ее укрыть себя. Шаблин поднялся и укрыл сына. Жена
лежала  с  небольшим  наклоном  на правый бок. Повинуясь какому-то странному
предчувствию,  Шаблин  взял  ее  за руку и почувствовал, что рука совершенно
холодная...
     Во  всем  этом  нас сейчас интересует одно: в каком из шприцев оказался
яд - в большом или малом?
     Как  вы  помните,  между  инъекциями  прошло,  по  утверждению Шаблина,
приблизительно  пять  -  десять минут. Между тем, как известно из монографии
Григорьева  и  Аничкова  "Кураре  и  курареподобные  препараты  в хирургии",
изданной  Медгизом  в 1957 году (в деле эта брошюра имеется), смерть от ядов
подобного  типа  наступает довольно быстро, действие препарата проявляется в
конце  первой  минуты.  Таким  образом, если бы дитилин был набран умершей в
малый  шприц,  она  бы  скончалась  на  глазах  мужа  между  первой и второй
инъекциями.  Следовательно, если верить рассказу Шаблина, дитилин был набран
умершей  в большой шприц и введен им в вену вместо глюкозы, то есть во время
второй инъекции. Вы согласны со мной, товарищ адвокат?
     Адвокат.  Да.  Судя по обстоятельствам происшедшего, дитилин был набран
погибшей  вместо  глюкозы  в  большой  шприц.  Смерть наступила вскоре после
второй  инъекции  - в то время, когда Шаблин смотрел телевизионную передачу,
а его сын спал.
     Прокурор.  А  теперь я попрошу суд осмотреть эти две ампулы. Вот ампула
с  раствором  глюкозы. В ней двадцать кубических сантиметров раствора. Очень
большая  ампула.  А  вот  эта  - с раствором дитилина - всего два кубических
сантиметра.  Великан  и  карлик. Кто тут ошибется? Можно ли перепутать такие
непохожие  друг  на  друга  ампулы?  Для  каждого очевидно, что ошибка здесь
исключается.   А   ведь   нужно   еще  учитывать  и  профессию  умершей,  ее
специальность.  Как-никак,  Шаблина была фармацевтом с высшим образованием и
долголетним  стажем  работы,  заместителем  управляющего аптекой. Причем, по
отзывам   сослуживцев,   она   отличалась   педантизмом,  скрупулезностью  и
аккуратностью в обращении с медикаментами...
     Нет,  наполняя  шприц,  Шаблина  не  могла спутать глюкозу с дитилином.
Такая из ряда вон выходящая оплошность противоречит всякой логике.
     Адвокат.  Стоит  ли так уж переоценивать логику? Я лично к ней отношусь
с  должным  почтением.  Но  с  еще  большим  уважением я привык относиться к
фактам.  Поэтому  напомню  о справке, которую защита представила суду. В ней
приведены  два  случая.  Они  произошли  в течение месяца, предшествовавшего
судебному  заседанию.  Первый:  пятилетнему  Саше  вместо хлористого кальция
дали  уксусную  эсенцию.  Вот  трехгранная  бутылка уксусной эссенции, а вот
флакон  хлористого  кальция...  Второй:  семилетней  Нине  смазали  царапину
вместо  зеленки  мозольной  жидкостью...  Это  факты.  Причем бабушка Саши -
доктор  медицинских  наук,  известный фармаколог, а мать Нины - врач детской
поликлиники с десятилетним стажем работы по специальности...
     Глоба.   Существуют   объективные  факты  и  тенденциозно  подобранные.
Шаблина  могла  перепутать  ампулы  дитилина  и  новокаина.  Они  похожи. Но
дитилин и глюкозу? Нонсенс.
     Сахнин. А дать ребенку вместо хлористого кальция уксусную эссенцию?
     Глоба. Такое может случиться раз в сто лет.
     Сахнин.  Но  может  все-таки? А где одна промашка, там и другая бывает.
Попробуй угадай. Оплошность на то и оплошность.
     Глоба. Но мы слышали отзывы о покойной ее товарищей.
     Сахнин.  А  кто  плохое о товарище скажет, да еще о покойном? Товарищ и
есть товарищ.
     Глоба.  У  вас,  Борис  Прокофьевич, несколько странное представление о
товариществе.
     Сахнин.  На  чей  вкус. Только я о товарищах дурно не говорю. И они обо
мне не говорят дурно.
     Глоба. Кроме того, в деле имеется характеристика.
     Сахнин. Да, я ее читал.
     Глоба. В характеристике тоже сомневаетесь?
     Сахнин.  Чего мне сомневаться? Я документы уважаю. Одно скажу. Иной раз
прочтешь  на  кого  характеристику  -  слеза  прошибает.  И  инициативный, и
авторитетом  пользуется,  и  к  жизни  общественной так рвется, что стальным
тросом  не  удержишь.  А  на  поверку  - пшик. Авторитета кот наплакал, руки
глиняные, зашибает, а на профсоюзном собрании уже пять лет не бывал...
     Глоба. Ну это из иной области.
     Сахнин. Да я так, к слову...
     Прокурор.   Вторая   версия,  которую  защита  взяла,  если  так  можно
выразиться,  на  свое  вооружение,  - самоубийство. Шаблина решила умереть и
использовала мужа как слепое орудие для осуществления своего замысла.
     По  утверждению  защиты,  это  косвенно подтверждается случаем, который
произошел  приблизительно  за  два месяца до смерти Шаблиной. Об этом случае
мы  знаем  от  подсудимого  и  сослуживцев  покойной, так что сам по себе он
сомнений  не  вы