Адвокат.  Но  неизвестно,  когда  они  там  появились  -  за  месяц  до
скоропостижной  смерти  Ольги  Шаблиной  или, допустим, за шесть лет. Что же
касается  определенного  интереса  Шаблина  к  ядам, то он являлся бы уликой
против  инженера,  филолога,  но  ведь  Шаблин  -  врач,  яды, применяемые в
медицине, имеют прямое отношение к его профессии.
     Прокурор.  Действительно,  когда  именно  ампулы  с  дитилином попали в
домашнюю  аптечку  Шаблина,  установить  не  удалось.  Но  сам факт выглядит
далеко  не  безобидно.  На  первом допросе подсудимый заявил, что эти ампулы
принесла  жена.  Затем  он  изменил  показания.  Под  тяжестью  улик  Шаблин
признал, что ампулы взяты им в институте.
     Адвокат.  Мой подзащитный при этом пояснил, что он хотел создать личный
резерв  на тот случай, если на работе у него возникнет срочная необходимость
в дитилине, а в институте его в этот момент не окажется.
     Прокурор.  Все  допрошенные в суде руководители института показали, что
дитилин  не является дефицитным препаратом. Это подтверждает и приобщенная к
делу  справка.  Кроме  того,  Шаблину  в  его  повседневной  работе ранее не
приходилось пользоваться дитилином.
     Адвокат.  Видимо,  Шаблин  исходил  из  того,  что  препарат, который в
данный  момент  недефицитен,  может таковым стать через месяц или, допустим,
через полгода.
     Сахнин. Неправдоподобно.
     Глоба (обращаясь к Сахнину). Как вы сказали?
     Сахнин. Я сказал, что возражения адвоката меня не убедили.


x x x

     - "Неправдоподобие"  -  так  впервые  Сахнин охарактеризовал объяснение
защитником  обстоятельств  появления  ампул  с  дитилином в домашней аптечке
Шаблина,  -  сказала  Анна  Ивановна.  -  А  затем это слово он повторил еще
несколько   раз.  Действительно,  по  мере  развития  полемики  аргументация
адвоката  представлялась  все  менее  и менее убедительной, а доказательства
вины  Шаблина  -  все  более  весомыми.  Последним  доказательством, которое
окончательно  убедило  Сахнина,  были показания фармаколога Энтиной. Адвокат
не  смог  поставить  под  сомнение это доказательство, которое замыкало цепь
обвинения.
     Энтину  Шаблин знал, еще будучи студентом. И вот, встретившись с ней за
полгода  до  смерти  жены, он завел разговор о ядах. Он говорил Энтиной, что
экспериментирует  на  собаках  и  ему нужно усыплять их ядом, не оставляющим
никаких  следов  в  организме.  Не  подскажет  ли Энтина ему такой препарат?
Энтина  сказала,  что  поинтересуется, а пока посоветовала ему обратиться за
консультацией  в  Бюро  судебно-медицинских  экспертиз. Шаблин встретил этот
совет  без  особого  энтузиазма и попросил Энтину не распространяться об его
интересе  к  ядам,  "чтобы  не  возникло  впечатления,  будто  он собирается
кого-то   отравить".   А   три   месяца   спустя,   когда   Энтина,   наведя
соответствующие  справки,  заговорила  с  Шаблиным  о ядах, тот ответил, что
больше  в яде не нуждается, что теперь он умерщвляет экспериментальных собак
электротоком.   Между   тем,   как   выяснилось,   Шаблин   никакой  научной
деятельностью  не  занимался  и  к  виварию отношения не имел. Сотрудники же
института,  проводившие  опыты  на животных, сами их не усыпляли. Это делали
работники   вивария,  вводя  эфир  в  вену  или  сердце.  Показательно,  что
непосредственно  перед вторым разговором с Энтиной Шаблин впервые участвовал
в операции, при которой применялся дитилин...
     Таким  образом,  по  глубокому  убеждению  обоих  народных заседателей,
обвинение  Шаблина  было  полностью  доказано  и  с  честью выдержало весьма
серьезное   испытание   на   прочность.   Защитник,  несмотря  на  всю  свою
добросовестность и искусство, не смог его поколебать.
     - Анна  Ивановна,  вы  говорили  о  Сахнине  и  Глобе,  но ни словом не
обмолвились о себе самой...
     Степанова улыбнулась и развела руками.
     - Привычка.  Ведь  председательствующий  высказывается  в совещательной
комнате   последним,   чтобы   не   воздействовать   своим   авторитетом  на
заседателей.  Я изложила свое мнение после того, как Глоба и Сахнин пришли к
единому выводу.
     - Каково же было ваше мнение?
     - Оно полностью совпадало с их. Я была убеждена в виновности Шаблина.
     - Несмотря на то, что он до последнего отрицал свою вину?
     - Да.  Ведь признание вины - лишь одно из обычных доказательств. Кстати
говоря,  я  его получила уже после приговора. Шаблин, который был осужден на
15  лет  лишения  свободы, прислал мне из колонии, где он отбывал наказание,
письмо...
     Степанова  достала из ящика письменного стола конверт, в котором лежали
исписанные  листы  бумаги.  Две  строчки  в  начале  письма были подчеркнуты
красным  карандашом:  "Мне  теперь не к чему и незачем отрицать совершенное.
Да,  Ольгу  убил я. Все справедливо: за преступление следует наказание. Но я
до  сих  пор  удивляюсь тому, что меня смогли уличить. Ведь не было ни одной
прямой улики..."
     Анна  Ивановна положила в сейф дело по обвинению Шаблина, посмотрела на
часы.
     - Однако  мы  заговорились,  уже девять часов вечера, а у меня завтра с
утра заседание. Надеюсь, вы удовлетворены беседой?
     - Нашей первой беседой...
     - Ну что ж, поправку принимаю: нашей первой беседой. Пусть будет так.


ВЫЕЗДНАЯ СЕССИЯ

     Виновен  подсудимый  или  нет - это один из главных, но не единственный
вопрос, который решает суд.
     Судьи   обсуждают,   какая   статья  закона  должна  быть  применена  к
подсудимому,  какое  определить  ему  наказание,  подлежит ли удовлетворению
ходатайство  общественной  организации или коллектива трудящихся об условном
осуждении  или  передаче  на  поруки и многое, многое другое. Задача суда не
только   оградить  общество  от  преступника,  покарать  виновного.  Нередко
судебный   процесс   становится   началом   сложного   пути   к  исправлению
осужденного,  возвращения его обществу. Трудно переоценить влияние судебного
разбирательства  не  только  на  подсудимого, но и на людей, сидящих в зале.
Большое воспитательное значение имеют выездные сессии суда.
     Живой  интерес  к  происходящему вокруг, нетерпимость общественности ко
всему,  что  противоречит  нашему  жизненному  укладу, нормам нашей морали и
права,  помогает  поднять  судебный  процесс  до  уровня школы нравственного
воспитания.
     В  этом  мы  не  раз  убеждались,  присутствуя  на  судебных процессах.
Вспоминается, в частности, дело Акимова и Калашникова.
     Всем,   кто  присутствовал  тогда  в  заводском  клубе,  где  проходила
выездная   сессия   суда  под  председательством  Степановой,  этот  процесс
запомнился на всю жизнь...


x x x

     - Встать! Суд идет!
     Из   боковой  комнаты  вышли  трое  судей  и  направились  к  большому,
покрытому  зеленым сукном столу, стоящему в середине сцены заводского клуба.
Впереди  - Степанова, за ней народные заседатели - бригадир каменщиков Тарас
Николаевич  Ярошенко  и  заведующая  районной библиотекой Ольга Владимировна
Лисицкая.
     Анна  Ивановна  объявила  судебное  заседание выездной сессии народного
суда  открытым,  разъяснила  подсудимым  их  права  и, назвав фамилии судей,
секретаря, государственного обвинителя и защитников, спросила:
     - Доверяете данному составу суда?
     Еще  несколько  минут,  и  судья  приступила  к  чтению  обвинительного
заключения.
     "...15  сентября  1968  года,  в  2  часа ночи, гражданин Соколкин Г.М.
услышал  доносившиеся  из  комнаты,  занимаемой  его  соседом Акимовым С.С.,
детский  плач  и  крики взрослых. Догадавшись, что Акимов избивает свою дочь
Валю,  Соколкин  вбежал в комнату Акимовых и, отняв у Акимова окровавленного
ребенка,  унес девочку к себе. Акимов преследовал соседа, пытался проникнуть
в  квартиру  последнего,  а  когда  это  не удалось, стал взламывать дверь в
квартиру Соколкина.
     Рабочие,  возвращавшиеся  после вечерней смены с завода, пытались унять
Акимова,  но  безрезультатно. Тот оскорблял их, а когда к месту происшествия
прибыл  сержант  милиции  Коршунов  И.И., дважды ударил его палкой и пытался
сорвать погоны.
     У  Акимовой  Вали в 2 часа 30 минут ночи началась рвота кровью. Девочка
в  тяжелом  состоянии  была  доставлена  в  больницу,  где  и  находится  на
излечении в настоящее время..."
     Суд. А что было до суда?


x x x

     ...Степан   Акимов   вернулся  домой  расстроенным.  Утром  его  вызвал
начальник цеха и весело сказал:
     - Дети, в школу собирайтесь. Пойдешь, Сергеич, на курсы!
     - Вроде и без курсов двадцать лет по столярной части работаю.
     - Потому   и   посылаем,  -  улыбнулся  начальник.  -  Получишь  вторую
специальность. Будешь мастером по пластмассе.
     Акимов  и  раньше  слышал,  что корпуса новых приемников, которые завод
собирается  освоить  в будущем году, станут делать из пластмассы. Говорили и
о  том, что количество столяров на заводе сократят. Степан к этим разговорам
не  прислушивался:  сократят  так  сократят. Такого мастера, как он, возьмут
везде.
     - Поздно  мне  учиться,  -  упрямо  сказал  Акимов. - Что у вас, никого
помоложе нет, что ли?
     - Тогда переведем в отдел строительства, - предупредил начальник.
     Обижаться,  собственно говоря, было не на что. Степан и сам подумывал о
переходе  к  строителям. Там работа была интереснее, да и прибыльнее. Но тон
начальника  не  понравился столяру. "Ишь ты, грозится перевести, - рассуждал
Степан. - Да плевал я на твой перевод. Захочу и сам перейду..."
     Придя  домой, Степан пообедал и вышел на кухню, где жена мыла посуду, а
тетка  ее,  Федосья,  беседовала  с  откуда-то взявшимся "земляком", крепким
полнотелым  мужчиной,  повадившимся  ходить  к  Акимовым  по  два-три раза в
неделю.
     Степан  недолюбливал  шуструю  старушку с крошечными глазками, похожими
на   булавочные  головки,  однако  сейчас,  после  неприятного  разговора  с
начальником,  ему  хотелось  побеседовать хоть с ней и ее "земляком". Но тот
заговорил первым. Быстрые, светлые глаза скользнули по лицу Степана.
     - Нехорошо у вас на сердце, хозяин, а?
     - Ишь  ты,  -  усмехнулся  Акимов. - Мысли угадываешь. В цирке, что ли,
работал?
     - Цирк тут ни при чем. Способность видеть душу человека дается свыше.
     - От бога, что ли?
     - А вы не смейтесь. Вы-то уверены, что бога нет?
     - Как  вам  сказать,  -  замялся  Степан.  -  Не положено вроде считать
сейчас, что он есть. Говорят, ученые научно доказали.
     - Ученые?  Все  их  умные  книги  бессильны объяснить многие явления. А
старая, каждому понятная библия все растолкует. С библией знакомы?
     Степан  потерял было интерес к Афанасию Федотовичу - так звали земляка,
- но новая реплика Афанасия заставила его насторожиться.
     - Вот,   скажем,  война  египтян  с  израильтянами.  Она  ведь  библией
предсказана.
     - Ну? - иронически удивился Степан.
     - Представьте себе.
     Они  перешли из кухни в комнату. Жена принесла "четвертинку", поставила
на  стол  закуску.  Афанасий  пить отказался. Выяснилось, что он не пьет, не
курит и в пище воздержан.
     Как-то  само  собой  получилось,  что  Степан  рассказал  ему  о  своем
разговоре с начальником цеха.
     - Скажите,  -  Афанасий усмехнулся, - в детстве, в юности слышали ли вы
когда-нибудь о болезни, которая зовется "рак"?
     Степан не мог припомнить.
     - Не  было  ее,  -  наставительно сказал Афанасий, - потому что никаких
пластмасс  не было. И гипертонии не было. Дерево, железо, глину человечество
использует  многие  тысячи  лет. Пока только их употребляли, люди оставались
здоровыми.  А все эти пластмассы, нейлоны приносят новые болезни. Дело ваше,
Степан   Сергеевич,   но,  чувствуя  к  вам  душевное  расположение,  должен
посоветовать: не связывайтесь с химией.
     На  следующий  день,  когда  начальник снова повторил свое предложение,
Степан коротко ответил:
     - Не по мне это.
     Вскоре его перевели в строительный отдел.
     Тетушкин  "земляк"  похвалил  Степана  за  то,  что  не поддался тот на
уговоры  начальства  и  не  пошел  на  курсы.  Рассказал  несколько  случаев
отравления людей, пользовавшихся пластмассовой посудой.
     "Врет",  -  мелькнула  мысль  у  Степана. Но потом подумал, что никакой
надобности врать у Афанасия нет.
     Однажды  ночью  Степан  проснулся  от  непонятных, приглушенных звуков,
доносившихся  из кухни. Вышел. У стола сидели тетка Федосья и жена, на столе
- библия. Обе женщины плакали.
     - Страшно, Степа, - призналась жена.
     - Чего страшиться? - проворчал Степан. - Мало ли что выдумают...
     - Глянь-ка  лучше,  что  тут  предсказывалось, - возразила тетка, - все
сбылось. Стало быть, и впредь сбудется.
     Тетка начала читать.
     И   от   того,  что  она  читала,  действительно  становилось  страшно.
Оказывается,  человечеству  грозит новая война, и война такая, что все ужасы
прошлых  войн  бледнеют  перед  ней.  Тетушка  читала об огне, граде, бурях,
землетрясениях,  о  звездах,  падающих  на  землю, и пылающих горах, о тучах
дыма, застилающих свет Луны и Солнца.
     Степан  припоминал,  что  он  слышал, обычно краем уха - не любил он ни
лекций,  ни бесед, - о том, что грозит человечеству страшное ядерное оружие,
и  чувствовал,  что  впечатление  от  тех  разговоров и от чтения этой книги
как-то совпадает.
     - Что ж, от такого дела никто не спасется, - зло сказал он.
     - Неверно,  милый, - поспешно возразила тетка. - Сказано: будут спасены
сто сорок четыре тысячи уверовавших.
     Отложив  книгу,  она  тут же объяснила, что страшная война будет начата
не  людьми,  а  самим  богом.  Все  дело  в  том,  что  сатана  примет образ
человеческий  и  найти,  истребить его господу богу будет невозможно. Пули и
снаряды,  огонь  и  лава  истребят всех, кто не знает истинной веры. В число
истребленных  неминуемо  попадет  и  сатана.  Спасутся  те,  кто  до  начала
армагеддона  примкнет к рядам истинно верующих - "свидетелей Иеговы", как их
называют.
     Утром на работе Степан то и дело вспоминал о ночном разговоре.
     Вскоре   после   перехода   Акимова   в  строительный  отдел  случилась
неприятность.  Степан  в  рабочее  время  отполировал рейки, из которых дома
собирался   склеивать  рамки  для  фотокарточек.  Этот  выгодный  заказ  "со
стороны" устроил ему Калашников.
     Начальник  отдела  накричал  на  столяра,  забрал рейки и пообещал, что
дело Степана будет передано в товарищеский суд.
     ...Афанасий  внимательно  выслушал  рассказ  Акимова  об  этом случае и
неожиданно сказал:
     - Так-то оно и лучше.
     - Чего же тут хорошего? - изумился Степан.
     - А  то,  что  не  случайно  все  это, - пояснил Калашников, - бог тебя
испытывает,  друг  мой.  Избрал он тебя в число ста сорока четырех тысяч. Но
еще  не  увидел  в  тебе  истинной веры. И хочет он поглядеть, как ты к этим
испытаниям отнесешься. Достойно ли рассудишь и решишь.
     Степан  удивился,  почему  же  это  вдруг  бог  надумал избрать в число
спасаемых    его,   Степана   Акимова,   никакими   особыми   заслугами   не
отличавшегося.  Калашников объяснил, что Степан просто не понимает, какой он
достойный человек.
     И  никуда не денешься: Афанасий был прав. Акимов отроду не взял чужого,
никогда  никому  не  делал  зла,  почти ни с кем не ссорился. Преданно любил
жену и дочь. Готов был помочь ближним своим.
     Потом  Калашников  сказал  Степану,  что  самое  лучшее  для него вовсе
оставить   работу   на   заводе.   Не   случайно  столько  неприятностей  за
какой-нибудь  месяц.  Дело в том, что господь немилостив к тем, кто работает
на  государственных  предприятиях.  Люди  эти  вольно  или  невольно  служат
сатане. Ибо всякое государство есть порождение сатанинское.
     - Почему  же?  -  сопротивлялся  Степан.  - Если государство от сатаны,
зачем же оно, к примеру, школы устраивает, детям образование дает?
     - Запутали  тебя,  брат  мой,  -  посочувствовал Афанасий. - Во-первых,
образование  не  такое  уж большое благо, как кажется. При дедах наших знали
куда  меньше,  а  жили-то  как!  И  старших  уважали  больше,  и страх перед
родителями   был,   а  сейчас?  Во-вторых,  государство-то  школы  для  чего
устраивает?  Чтобы  отвратить  сердца  отроков и отроковиц от истинной веры,
чтобы  воспитать  юношество  в  безбожии...  А  на заводе тебе делать больше
нечего.
     Сам  знаешь,  если раз проштрафился, то пойдет и пойдет. И в стенгазете
пробирать   будут,   и   на  собраниях  чистить.  А  работу  я  тебе  подыщу
поприбыльнее, чем старая.
     Калашников  не  обманул. Работы было хоть отбавляй, и такой столяр, как
Степан,  не  оставался  без  дела. Калашников приносил записочки с адресами:
там нужно переделать тахту, там починить старый буфет, там соорудить стол.
     Степан  горячо  благодарил  Калашникова. Тот смущенно отказывался. Дело
тут  лишь  в  том,  что  он  истолковал  намек  божий,  и хорошо, что Степан
послушался его совета.
     В   молитвенном   собрании,   куда   его   привел  Калашников,  Степану
понравилось. Тут все было тихо, чинно, верующие пели согласно и красиво.
     Вскоре  жена  сообщила  Степану,  что  вступила в секту. Называется эта
секта  "свидетели Иеговы". От членов ее не требуется ничего, кроме праведной
жизни  да изучения библии. Вот только она не знает, как быть со Степаном. По
законам  секты нельзя быть женой иноверца. Стало быть, их совместная жизнь -
прелюбодеяние.
     Жена  плакала  и  умоляла  Степана  попросить Калашникова принять его в
секту. Афанасий подтвердил, что Степан должен стать "братом".
     Вскоре  после  вступления  в секту Акимов собрал столяров и плотников и
отправился с ними по селам "шабашничать".
     Когда  вернулись,  Калашников  разложил  деньги  на две неравные пачки.
Большую взял себе и объяснил:
     - Это деньги боговы.
     Степан  обиделся.  На  его  долю  приходилось меньше, чем он получал на
заводе. Так и сказал.
     - О  чем  думаешь, брат? - закричал Калашников. - Дьявол тебя искушает.
Сомневаешься - уйди.
     - И уйду, - разозлился Степан.
     Калашников вынул деньги.
     - Можешь  взять  все,  -  кротко сказал он. - Я тебя испытывал, и ты не
выдержал испытания. Корыстолюбие дьявольское оказалось сильнее твоей веры.
     Нужно  было искупить грех сомнений и корысти. Мысли Степана были заняты
одним:  что бы еще сделать такое, что доказало бы богу искренность его веры?
Репродуктор  исчез  из  квартиры  Акимовых еще раньше. Теперь Степан оборвал
проводку.  Почтальону,  который носил дочке "Пионерскую правду", он запретил
даже  подходить к дверям квартиры. Соседи не узнавали Степана. Он похудел от
ночных молений, глядел исподлобья, избегал встреч и бесед.


x x x

     - Подсудимый  Акимов,  признаете  ли  вы себя виновным? - спросила Анна
Ивановна и почувствовала, как замер зал.
     Акимов встал, облизнул губы.
     - Перед богом ни в чем не повинен. Земного суда не признаю.
     - Что  вы  можете  сказать  по  поводу  предъявленного вам обвинения? -
ровным голосом спросила Степанова.
     - Не  вам  ценить дела мои. Перед армагеддоном господь сам будет знать,
сотворил  я  добро  или  зло.  Сам  уничтожит  меня  в войне или причислит к
спасенным.
     - Мы   сейчас   не  касаемся  ваших  убеждений,  Акимов.  Речь  идет  о
поступках.  Вас  обвиняют в том, что вы избили ребенка, буйствовали, ударили
милиционера...
     - Сказал  наместник  бога  Иеговы  на земле: будьте кротки, как голуби,
хитры, как змеи, молчаливы, как рыбы.
     - Первую  часть  этой  заповеди  вы,  по  моему мнению, уже нарушили, -
вмешался  прокурор.  -  Избили ребенка до полусмерти. Где же здесь голубиная
кротость?
     Суд перешел к допросу Калашникова.
     - Как   вы   попали  на  оккупированную  территорию?  -  спросила  Анна
Ивановна.
     - По  дороге  на фронт наш полк разбомбили. Я отстал от своих и попал в
окружение.  Встретил брата по вере, сектанта из Белорусс