впустую.
     - Погодите, я, кажется, смогу вам помочь, - сказал профессор.
     - Нет, вы серьезно? - даже приостановился Иркабаев.
     - Ну  конечно!  Представляете,  был  я  перед  отъездом сюда в одной из
областей  Нечерноземья. В командировке. На базе РАПО стоят ящики. Спрашиваю:
что?  Да  вот,  говорят,  прислали  импортное  оборудование для производства
томата-пасты, а на кой ляд оно нам?
     - Это же надо! - возмутился Иркабаев. - А мы задыхаемся!
     - Хотите, я устрою его вам? - предложил профессор.
     - Век  буду  благодарен! - схватил профессора за рукав Мансур Ниязович.
- Что нужно?
     - Официальное письмо. Я скажу, кому и куда.
     - Сделаем, сделаем!
     - Ну,  и вам надо бы не остаться в долгу перед товарищами, кто отправит
оборудование.
     - В каком смысле? - насторожился Иркабаев.
     - Пару вагонов арбузов, дынь, винограда...
     - Ради бога! Скажите только куда!
     Профессор  пообещал  в ближайшую встречу сообщить координаты - записная
книжка была в санатории.
     Иркабаев заботливо поинтересовался, не устал ли его спутник.
     - Неужто  я  похож  на  старую  развалину?  -  деланно обиделся Валерий
Платонович.
     - По  сравнению с Беном Сальмином Мували вы совсем ребенок, - заметил с
улыбкой Мансур Ниязович.
     - С кем? - переспросил профессор.
     - Жителем  султаната  Оман  - Мували, - пояснил Иркабаев. - Как пишут в
газете, ему недавно исполнилось сто пятьдесят лет. Очень бодрый старик.
     - Какая  уж  бодрость  в такие годы, - усмехнулся Скворцов-Шанявский. -
Никаких удовольствий от жизни.
     - Вовсе  нет.  Этот  старец  еще  -  ого-го!  И мясо ест, и мед... Даже
мечтает жениться. В четвертый, между прочим, раз.
     - Вот дает! - покачал головой Валерий Платонович.
     - А  вы  говорите!  Да  на  вас  все  время  дамочки  заглядываются,  -
продолжал подначивать приятеля Мансур Ниязович.
     - А что? Мы еще можем!
     Скворцов-Шанявский   приосанился,   подтянулся.   И  без  того  хорошее
настроение  посветлело  еще  больше,  словно  солнце засверкало ярче, а люди
вокруг стали приветливее и милее. Особенно - прекрасный пол.
     "Господи,  сколько  вокруг  прелестных  женщин!  - подумал профессор. -
Нет, надо встряхнуться, окунуться в розовый туман!.."
     Валерий   Платонович   тихонько   засмеялся.   Увидев  удивленное  лицо
Иркабаева, он спохватился, откашлялся и сказал, поводя вокруг себя рукой:
     - Красотища какая!
     - О,  это  старинный  парк!  -  подхватил Иркабаев. - Деревьям по сто и
более лет!
     Они  шли  под  сенью развесистых крон, уходящих высоко в небо. Гомонили
тысячи птиц, от их возни ветви и листья ходили ходуном.
     Наблюдая  за женщинами, профессор заметил странную вещь - многие из них
были  с  зонтиками.  И  это  в  ясную  погоду,  да  еще в тени! Он поделился
наблюдением  с  Иркабаевым. Тот не успел ответить - мимо них спешила молодая
женщина  в  белом  платье  и  тюбетейке,  из-под которой падали на плечи две
толстые иссиня-черные косы.
     - Ранохон!   -  окликнул  ее  Иркабаев.  -  Земляков  не  узнаешь,  да?
Нехорошо, дочка...
     Та,  извинившись  по-русски,  о  чем-то сердито заговорила по-узбекски,
прижимая правую руку с платочком к плечу.
     Когда она отошла от них, Мансур Ниязович покачал головой:
     - Вот  вам  и  птички!  Платье  бедняжке  испортили. Первый раз надела,
говорит...
     Скворцов-Шанявский   невольно   посмотрел   наверх,   на  шумный  базар
пернатых.
     - Теперь понимаете, зачем зонтики? - спросил Иркабаев.
     - В  таком  случае,  -  прибавил  шагу  профессор,  -  подальше от этой
красоты!
     Он  боялся  за  свой  светло-кремовый костюм, очень молодивший его, как
считал Валерий Платонович.
     Они подошли к его санаторию.
     - Жаль  расставаться, - профессор протянул руку своему новому приятелю.
- Но, увы, режим.
     - Да  и  мне надо спешить, - кивнул Мансур Ниязович, - озокерит ждет...
До завтра, значит?
     - До завтра. У бювета.
     На этом распрощались.


     В  свои  шестьдесят  два  года  Валерий  Платонович  не утратил вкуса к
женскому  полу. Определен был круг женщин, с которыми он заводил романы. Что
касается  образования  -  лучше  не  выше  среднего.  От  интеллектуалок  он
буквально  шарахался.  Волевых  и очень уж целеустремленных вежливо обходил.
Особенно преданных боялся.
     С    мягким    характером,    умеренным   темпераментом,   не   слишком
принципиальные, желательно сентиментальные - вот его идеал.
     По  способу  ухаживания  Валерий  Платонович  относил  себя к категории
вольных  художников.  Ему  нравились  импровизации, порыв. Добавленные к его
респектабельности,    светским   манерам   и   общей   солидности,   включая
материальную,  они  всегда  давали  великолепный эффект. Неудачи сводились к
минимуму.
     Однако  в  Трускавце дело с налаживанием сердечных контактов имело свои
трудности.  Право  же,  мысли  о  том,  что  у намеченной избранницы камни в
печени  или панкреатит, не способствовали любовному настрою. О чем шептаться
в  нежном  экстазе?  О  пользе  "Нафтуси",  об  эффективности  озокерита или
доморощенных способах избавления от камней в желчевыводящих путях?
     Профессор,   болезненно   относящийся  к  своей  хворобе,  инстинктивно
стремился  к  здоровому молодому телу. Поэтому на женщин из своего санатория
он  смотрел  чисто  платонически.  Не  бежал  общения,  но планов никаких не
строил.  Да  и  встречая  других  курортниц,  тоже  не  забывал, зачем они в
Трускавце, заранее ставя на них крест как на объекте ухаживания.
     Конечно,  была  другая  возможность  -  познакомиться  с  кем-нибудь из
местных.  Но  как к ним подступишься? Не подойдешь ведь просто так на улице.
Случайных знакомств Скворцов-Шанявский не признавал.
     Вот  почему  он,  гуляя  по  городу,  внимательно  всматривался  в лица
молоденьких  женщин,  пытаясь узнать ту случайную знакомую, с которой судьба
свела его в новогоднюю ночь в Средневолжске.
     В  который  раз  Валерий Платонович ругал себя за то, что не взял у нее
адрес.  Хотя  бы  узнать фамилию - в паспортном столе разыскать было бы пара
пустяков.
     Правда,   координаты   Орыси  были  известны  Эрику  Бухарцеву,  шоферу
Скворцова-Шанявского,  теперь  уже  бывшему. С ним они расстались месяца два
назад, и Эрнст уехал куда-то из Москвы.
     Признаться  честно, хотя профессор знал, что Орыся разведенка, на нее у
него  видов  не было. Но ведь у нее есть знакомые, приятельницы и подруги. А
в  каждой  клумбе  всегда  отыщется  цветочек,  ароматом  которого захочется
насладиться.
     Однако  сколько  Валерий  Платонович ни фланировал по улицам Трускавца,
казалось,  не было улочки, уголка, куда бы он не заглянул (и не один раз), -
Орысю пока нигде не встретил.
     Неизменным  спутником  профессора  являлся  Иркабаев.  Они  встречались
каждый  день  и сошлись весьма близко. Ко всему прочему, Мансур Ниязович был
хорошим гидом по городу.
     Они  частенько  наведывались на рынок. Иркабаев недоумевал: бушует май,
весна глядит на лето, а цены на зелень почти не снижались.
     - Жена  пишет,  у нас такая же история! - возмущался Мансур Ниязович. -
Что делается с базаром, а? Как бороться с рвачами? Это же форменный грабеж!
     - Цены  зависят  от  предложения  и  спроса.  Пока мы не наводним рынки
овощами,  фруктами,  зеленью  и  другой  продукцией,  диктовать  цены  будет
частник.   Ситуацию   можно   изменить  только  изобилием  в  госторговле  и
кооперации.  Остальное  -  чистый волюнтаризм! Призывы, как и ограничения, -
не выход!
     - У  узбеков  есть  хорошая  пословица: сколько ни говори халва, во рту
слаще  не станет... А мы пока в основном болтаем, - заключил Мансур Ниязович
сердито.
     На  рынок они продолжали ходить, хулили цены и все равно покупали то, в
чем не хотели себе отказывать.
     Однажды Иркабаев предложил:
     - Валерий Платонович, а не побродить ли нам по лесопарку?
     - Охотно, - согласился Скворцов-Шанявский.
     Было воскресенье, свободный от процедур день.
     От  центра  города  пришлось  идти  минут  двадцать.  По  пути купили в
кондитерском  магазине  сладостей.  Конфеты  и  печенье  предназначались для
медведей и диких кабанов. Кстати, кабаны гуляли в лесопарке, где хотели.
     Мансур Ниязович всю дорогу чему-то улыбался, тихонько напевал.
     - Вижу,  вы  сегодня  в настроении, - заметил профессор. - Добрые вести
из дома получили?
     Жена  Иркабаева  чуть  ли  не  каждый день слала ему письма, звонила. И
вообще,  как  понял  Скворцов-Шанявский,  его  узбекский  друг  был завзятым
семьянином,   чьи   мысли  целиком  занимали  дела  детей.  И  хотя  Валерий
Платонович был чужд этого, но сочувственно наблюдал за Мансуром Ниязовичем.
     - Представляете,  сын  прислал деньги! - с удовольствием откликнулся на
любимую  тему  Иркабаев.  - Ахрорджан!.. Пишет: папа, не отказывай себе ни в
чем. Понимаете, самому в Москве нужно на кино, мороженое, а он...
     - Ну,  положим,  вашему  сыну  мороженое  уже  не по возрасту как бы, -
улыбнулся Скворцов-Шанявский. - Девицу следует водить в ресторан.
     - Это я так, - засмеялся Мансур Ниязович. - Он для меня еще пацан.
     - Из каких это заработков он отвалил вам? - поинтересовался профессор.
     Про  своего  первенца  и  гордость Ахрора Иркабаев прожужжал профессору
все уши, и тот знал об аспиранте почти все.
     - Статья  большая  вышла, - ответил Мансур Ниязович. - Научная. Гонорар
получил.
     - Внимательный  у  вас  парень.  Другой  бы  прокутил да еще постарался
содрать с родителей, а он...
     - Ахрорджан   молодец!   -  с  гордостью  произнес  Иркабаев.  -  Очень
самостоятельный.  Вот с таких лет... В детстве мы его не баловали, не на что
было. Я - мэ-эн-эс...
     - Младший  научный  сотрудник,  - кивнул профессор. - Сто пять рублей в
месяц.
     - Семьдесят.
     - Да-да,  -  вспомнил  Скворцов-Шанявский.  -  Тогда  были жутко низкие
ставки.
     - Ну,  а  Зульфия  еще  училась в педтехникуме. Хорошо, нам ее родители
помогали.  Они  в  кишлаке  жили.  Деньжат,  правда, не очень подкидывали, в
основном  -  натурой, что в саду и огороде росло. Не хватало, конечно. Тесть
привезет   осенью   виноград,   дыни,  говорит:  айда,  Ахрорчик,  на  базар
продавать.  Сынишка  любил  торговать.  Да  и  мы  с Зульфией считали, пусть
учится жизни.
     - Не  боялись,  что  разовьются  не  совсем  правильные  наклонности? -
осторожно спросил профессор. - С малолетства привыкать к торгашеству...
     - А  лучше  было  бы,  если  бы  он  крутил  собакам  хвосты  и  рос бы
потребителем?  -  усмехнулся  Иркабаев.  -  Нет,  я  считаю,  дети с раннего
возраста  должны  понимать,  что к чему и почем фунт лиха! Хочешь в кино или
мороженое - заработай!
     - Ну,   работа   работе   рознь.  Я  понимаю  еще  сдавать  макулатуру,
металлолом... - начал было Валерий Платонович.
     - Продавать  на  базаре  честно выращенные дедушкой овощи не зазорно! -
прервал  его  Мансур Ниязович. - Мыть посуду в столовой или подмести улицу -
в  этом тоже ничего постыдного нет. Мы кричим на каждом углу, что детей надо
приучать  к  труду,  что  любой труд - чистый. Понимаете, чистый! Лишь бы ты
своими  руками.  Но растим-то их белоручками: это, мол, непрестижно, позорит
родителей.  А  я,  признаюсь,  когда  Ахрор сказал мне однажды, что иногда в
студенчестве  - он тоже окончил сельскохозяйственную академию - грузил сахар
на  товарной  станции,  мне  было  как  маслом  по  сердцу!  Домой не писал:
пришлите  денег.  У меня были, не волнуйтесь. Нет, ночь не спал, а заработал
на модные туфли. Ведь, в сущности, дело не в каких-то там рублях...
     - Ну, положим, и в них тоже.
     - Да-да,  я  хотел  сказать,  не только в них, - поправился Иркабаев. -
Гордость  у  человека  появляется.  Другие дети как: дай, папа, дай, мама...
Что  выйдет  из  такого? Попрошайка, иждивенец! Самолюбия ни на копейку! И у
самих  родителей  положение  не  очень хорошее - выходит, ты сыну или дочери
подачку  даешь, любовь покупаешь... А знаете, что заявила мне недавно дочка?
Зачем,  говорит,  ты  все  время  твердишь мне: учись, учись, читай побольше
книжек,  а  то  школу  не  закончишь,  в институт не поступишь? Не нужен мне
институт, ты и так сделаешь меня директором кинотеатра.
     - Почему именно кинотеатра?
     - Очень  кино  любит,  -  пояснил  Иркабаев. - Это же страшно! Соплюшка
совсем, а уже знает, что в жизни существует блат.
     - Страшно,   -   согласился   Валерий   Платонович,   -  это  вы  верно
выразились...  Сейчас  твердят: будьте активны, проявляйте принципиальность,
стойте  на  честной  гражданской  позиции... Откуда им взяться? Ведь столько
лет взращивалась, культивировалась беспринципность и приспособленчество!
     Они  не  заметили,  что  уже  не  только  добрались  до лесопарка, но и
углубились  в него. Пронизанный тропинками, он поражал диковинными деревьями
и  кустарником.  Тут  росли  редкие экзотические растения - сосна Веймутова,
самшит, уксусное дерево.
     Забыв  о мирских заботах, проблемах, профессор брел по лесопарку, вертя
головой   направо  и  налево,  очарованный  необыкновенной  растительностью.
Мансур  Ниязович  тоже  весь  отдался созерцанию. Народу было здесь не очень
много,  не  как  в самом Трускавце, но все же нельзя было сказать, что место
уединенное.
     - Где же кабаны? - спросил Скворцов-Шанявский.
     И  не  успел  он  произнести эти слова, как послышались крики, шум и на
тропинку,  по  которой они шли, выбежали мужчина и молодая женщина. Они были
возбуждены, о чем-то громко спорили.
     Приблизившись,  наши спутники увидели следующую картину: мужчина задрал
разорванную  штанину,  а  женщина  перевязывала ногу носовым платком, сквозь
который сочилась кровь.
     - Говорила же тебе, не подходи! - всхлипывала женщина.
     - Да  брось, Таня! - успокаивал ее пострадавший. - Ничего страшного. Он
же ручной.
     - Ничего  себе  ручной!  -  дрожащим  от  пережитого  волнения  голосом
продолжала  женщина.  - Страшилище этакое! Клыки - как у быка рога! Подденет
в живот - все кишки наружу!
     Иркабаев спросил, что случилось, не нужна ли помощь.
     - Спасибо, ничего не надо, - ответил мужчина. - До свадьбы заживет.
     - Ишь,  храбрец  нашелся!  - поднялась с корточек женщина и пояснила: -
Представляете,  идем  по  парку  - кабан выскочил. Морда - во, клыки торчат,
как  кинжалы.  Федя  решил  почесать  его  за  ушком.  Ну, что, доигрался? -
повернулась она к своему спутнику.
     Происшествие это подействовало на профессора не самым лучшим образом.
     - Что,  медведи  тоже  разгуливают  на свободе? - спросил он Иркабаева,
когда они отошли от пострадавшего.
     - Нет-нет, - заверил Мансур Ниязович. - Да вы сами сейчас увидите.
     Валерий  Платонович  бодрился,  не  подавал  вида,  что ему расхотелось
гулять  по  лесопарку,  пытался  даже  насвистывать  веселую мелодию, однако
мысли о возможности встретить полудикого вепря не давали покоя.
     Скоро  они  подошли  к  ограде,  внутри  которой  была  клетка. В ней и
находились медведи - пара довольно крупных животных.
     "Слава   богу,  -  облегченно  вздохнул  Скворцов-Шанявский,  глядя  на
двойное ограждение. - Эти-то не вырвутся".
     Посмотреть  на  косолапых собралось десятка полтора людей. Мишки знали,
что  от  любопытствующих можно получить подачку, и вели себя соответственно.
Как  всякие попрошайки. Сладости, которые кидали им в клетку, подхватывались
чуть ли не на лету и тут же отправлялись в рот.
     - Смотрите-ка, вон тот, гривастый, обиделся, - сказал Иркабаев.
     Действительно,  одному  из  медведей  лакомства досталось меньше, и он,
словно  бы  нахмурившись,  отошел  в  дальний угол. И сколько смотритель (он
находился  между  внешней  оградой и клеткой) ни упрашивал его взять печенье
или конфету, упрямился.
     - Как у людей, - заметил с усмешкой кто-то. - С характером...
     Вдруг  раздался  женский  визг.  У  профессора  похолодело внутри, и он
схватил  за  руку  Иркабаева.  Буквально  в  нескольких  метрах был кабан. С
ощетинившимся  загривком  и грозно торчащими клыками он приближался к людям.
Толпа   бросилась  врассыпную.  Валерий  Платонович,  объятый  ужасом,  тоже
побежал.
     - Не  бойтесь!  Постойте!  -  кричал  сзади  Иркабаев,  пытаясь догнать
профессора. - Да посмотрите же, все в порядке!
     Скворцов-Шанявский наконец остановился, оглянулся.
     Кабан удалялся в чащу... с каким-то смельчаком на спине.
     Профессор с трудом перевел дух.
     - Ну,  знаете,  -  держась  за  левую сторону груди, прохрипел он, - от
таких штучек можно раньше времени на тот свет.
     Иркабаеву  было  неловко,  ведь инициатором прогулки являлся он. Мансур
Ниязович  пытался все превратить в шутку, но Валерий Платонович долго не мог
прийти  в  себя,  твердя,  что  в лесопарк он больше ни ногой. Они уже давно
вернулись  в  город,  а профессор нет-нет да оглядывался по сторонам, словно
ожидая из-за каждого угла нападения хищного зверя.
     Окончательно  он  успокоился лишь тогда, когда они добрались до толпы у
бювета и слились с людской массой.
     Они  решили устроиться где-нибудь на скамейке и отдохнуть. Проходя мимо
очередного фотографа, Иркабаев обратил внимание спутника на реквизит.
     - Может, рискнем? - подмигнул Мансур Ниязович.
     Профессор  не  смог сдержать улыбку. Можно было сняться у декоративного
колодца,  красочного,  со всяческими завитушками и украшениями. Местный, так
сказать,   колорит.   Здесь   же  стоял  автомобиль  -  дедушка  современных
лимузинов.  Надевай цилиндр, краги, садись за руль, и фотограф перенесет вас
в  первое  десятилетие  нашего  века... Запечатлевал он клиентов и просто на
фоне бювета.
     Что   особенно   умилило   Скворцова-Шанявского,   так   это  табличка,
прикрепленная  к  штативу: "Вас обслуживает мастер художественной фотографии
Роман  Евграфович  Сегеди.  Качество  гарантирую! Срок исполнения - двадцать
часов!"
     Сам   мастер   Сегеди   сидел  рядом  на  стульчике,  лениво  потягивая
пепси-колу  прямо  из  бутылочки.  Он  тоже был весьма колоритен, с длинными
прямыми  волосами  а-ля  Гоголь.  Но в отличие от великого писателя имел еще
свисающие ниже подбородка запорожские усы.
     Валерий Платонович спросил у него:
     - Простите, а почему именно двадцать часов, а не сутки?
     Мастер,  почуяв  потенциальных  клиентов, отставил пепси-колу, встал со
стула.  И  вдруг на плечо профессора легла чья-то рука. Он быстро обернулся.
А дальше...
     Валерий  Платонович  даже  не  смог крикнуть. Перехватило горло, сердце
сдавил  железный  обруч. Сзади, оскалив розовую пасть с длинными желтоватыми
клыками  и  протягивая к его лицу кривые, словно покрытые лаком когти, стоял
на задних лапах огромный медведь.
     У профессора все поплыло перед глазами, и он провалился в бездну.


     Сколько  он  был  без  сознания,  определить  не  мог. Возвращалось оно
медленно, отрывочно.
     Запах  нашатыря,  камфоры...  Боль  в  руке  на внутреннем сгибе локтя.
Потом  его  куда-то  везли  на  машине.  Смутные  видения  - то Иркабаев, то
человек  в докторской шапочке, то испуганное прекрасное лицо молодой женщины
с очень знакомыми чертами...
     Окончательно  Скворцов-Шанявский  пришел в себя в больничной палате. Он
лежал  на  койке  без  пиджака и туфель. И уже другой врач, пожилая женщина,
мерила ему давление.
     - Ну,  как  вы?  -  уже  совсем  отчетливо  услышал  ее  голос  Валерий
Платонович.
     Он  вспомнил  розовую  пасть,  жуткие  клыки  и  чуть приподнял голову,
стараясь разглядеть себя - за что же цапнул медведь.
     - Лежите,  -  ласково, но настойчиво попросила доктор. - Гипертонией не
страдаете?
     - Нет,  а  что?  - не понимая, почему же он в больнице, если все цело и
боли в теле не чувствуется, ответил профессор.
     - Давление  немного  подскочило,  - сказала врач. - Как же так, дорогой