лись пешком.
     Осмотрели  все  достопримечательности.  Да в таком темпе, что у Валерия
Платоновича заныли ноги.
     - Теперь куда? - спросил таксист, когда они вернулись к машине.
     - В Сходницу, - сказала Орыся.
     - А   кто   там  проживал  из  ваших  знаменитых  соотечественников?  -
поинтересовался  профессор,  которому  уже  никуда  не хотелось, разве что в
свою палату, на кровать.
     - Вроде никто... Место красивое, - сказала Орыся.
     И  не  обманула.  Поселок  действительно  окружала  дивная  природа. Он
покоился словно в люльке среди изумрудных гор.
     Что  удивило  Скворцова-Шанявского,  так это количество приезжего люда.
Он  располагался  возле  своих  машин  и  мотоциклов,  в палатках, тут и там
вились дымки костров, как в цыганском таборе.
     - Ну и народу! - поразился Валерий Платонович. - Что они делают?
     - Как  что! Лечатся, - пояснила Орыся. - Здесь источники не хуже, чем в
Трускавце. И дебет воды не меньше.
     - Дикари,  что  ли?  -  спросил  профессор.  -  Но  ведь "Нафтусю" надо
подогревать!
     - Конечно, подогревают. Кто на чем...
     - Странно,  почему бы тут не понастроить санаториев и пансионатов? - не
переставал удивляться Скворцов-Шанявский.
     - Думают.  Уже  есть планы, проекты, - сказала Орыся. - Но сами знаете,
как бывает. Пока где-то утрясут, пока утвердят...
     - А  люди  тем временем занимаются самолечением? - ужаснулся профессор.
- Это же опасно!
     - Подумаешь,  кого  это  интересует!  -  пожала  плечами Орыся. - Ну, а
теперь, может, в село Бубнище?
     На   вопрос  Валерия  Платоновича,  чем  оно  знаменито,  его  спутница
ответила,   что   там   когда-то  вел  борьбу  против  феодалов  легендарный
предводитель крестьян Олекса Довбуш.
     Но  профессор  уже был сыт по горло местными достопримечательностями и,
ко  всему  прочему,  чувствовал  непреодолимую  усталость.  Заболел затылок.
Руки,  ноги  да  и  все  тело  были  словно ватные. Он предложил вернуться в
Трускавец, сославшись на то, что ждет звонка из Москвы.
     Валерию Платоновичу показалось, что Орыся вздохнула с облегчением.
     Расставшись  с профессором, она поспешила домой. Нехорошее предчувствие
не  обмануло  ее  -  во  флигеле  сидел  Сергей. Он только что приехал и был
чернее тучи.
     "Господи, - с замирающим сердцем подумала Орыся, - неужели уже знает?"
     Однако  об  этой  ее поездке Сергей даже не заикнулся, будто его вообще
не  интересовало,  где  и  с  кем  Орыся  провела  почти  целый  день. Он не
поздоровался, мрачно опрокинул подряд две рюмки коньяку и коротко приказал:
     - Собирайся, едем в Ужгород.
     - Зачем? - спросила Орыся.
     - Ты  же  знаешь,  терпеть  не могу вопросов, - повысил голос Сергей. -
Едем, и все! Дней на десять.
     - Десять?! Как же так? Я... Я ведь работаю, - возразила она.
     - А это уже моя забота! - отрезал Сергей.
     Орыся  побросала  в  дорожную  сумку  несколько  платьев,  пару  ночных
сорочек, кое-какую мелочь и вышла за Сергеем к машине.
     Она  даже  предположить  не  могла,  что в эту минуту в санатории возле
Скворцова-Шанявского   суетился   чуть  ли  не  весь  медперсонал.  То,  что
профессор принял за усталость, оказалось приступом гипертонии.
     Валерия  Платоновича  напичкали  лекарствами, всадили несколько уколов.
На ночь к нему была приставлена дежурная медсестра.
     Три  дня  Скворцов-Шанявский  не  вставал с постели. Врач, естественно,
отменил  все  процедуры, оставив только "Нафтусю", которую подогревали здесь
же, в санатории. На четвертый день профессор решил подняться.
     Первым  делом  он  позвонил  Иркабаеву,  благо  у  того в палате имелся
телефон.
     - Куда вы запропастились, дорогой? - обрадовался Мансур Ниязович.
     - Немного приболел, - ответил Валерий Платонович.
     - Вай-вай! - всполошился приятель. - Что же вы раньше не позвонили?
     - Могли бы сами заглянуть, - пожурил его профессор.
     - Да  понимаете,  земляк  приехал  лечиться.  Город  я ему показывал, -
оправдывался Иркабаев. - Я сейчас к вам зайду.
     - Не стоит, завтра я сам появлюсь на "водопое". Там и встретимся.
     Валерий  Платонович  посчитал,  что  приходить Иркабаеву в санаторий не
стоит:  наговорят  ему бог знает чего о сердечном приступе, и приятель может
проговориться  Орысе.  А это уж и вовсе ни к чему, подумает: вот еще, старый
доходяга...
     Сошлись  они  с  Иркабаевым  в восемь часов утра. На расспросы приятеля
Скворцов-Шанявский  отмахивался, мол, какая это болезнь, просто недомогание.
Словом, бодрился.
     Профессору  хотелось  поскорее  увидеть  Орысю.  Но Роман открывал свою
точку  в  десять...  Валерий  Платонович  как  бы невзначай поинтересовался,
встречал ли Иркабаев Орысю.
     - Какое   там!  -  темпераментно  взмахнул  рукой  Иркабаев.  -  Земляк
замотал.  То  в  лесопарк,  то  на  озеро в Помярках. Успели даже побывать в
Дрогобыче и Бориславе.
     - Понятно, - не скрывая разочарования, произнес Валерий Платонович.
     - Да!  -  словно  что-то  вспомнив, воскликнул Иркабаев. - Романа вчера
видел,   фотографа.   Вечером.  Он  шел  с  какой-то  симпатичной  женщиной.
Поздоровались,  конечно.  Я  спросил  у него, не заходили ли вы к нему в эти
дни.  Роман  как-то  нехорошо  посмотрел  на  меня  и  говорит: "Мне бы ваши
заботы".
     - Странно, - удивился профессор. - Он всегда был приветлив с вами.
     - Я  сам  удивился. Говорю, чем вы недовольны, Роман? А он, знаете, что
сказал?  "Помощница  куда-то  делась.  Не  выходит  на работу". - "Давно?" -
спрашиваю.  "С  того  самого  дня, - говорит, - как с вашим другом ездила за
город".  Это  он  о  вас, дорогой профессор... У меня, говорит, план летит к
чертям собачьим. И вообще, мол, это добром не кончится.
     - Что именно? - насторожился Скворцов-Шанявский.
     - Не  знаю, - развел руками Мансур Ниязович. - Роман что-то пробормотал
и пошел дальше.
     - На  меня злился? - допытывался Скворцов-Шанявский, которому поведение
Сегеди казалось все более подозрительным.
     - Да  нет, - начал успокаивать его Иркабаев, - ничего страшного. Обида,
может, какая и есть, но...
     - Ладно,  бог с ним, - отмахнулся Валерий Платонович, прикидываясь, что
слова фотографа его не волнуют.
     Однако  сообщение Иркабаева встревожило его не на шутку. Восточные люди
обычно дипломатничают. Наверняка Сегеди высказался более определенно.
     Профессор  сменил  тему разговора. А в голове вертелся вопрос, что же с
Орысей?  Почему  она  прогуливает?  Может быть, тоже заболела? Или намеренно
скрывается от Сегеди, чего-то опасается?
     Разошлись    каждый    в    свой    санаторий    -   завтракать.   Днем
Скворцов-Шанявский  несколько  раз  проходил  возле бювета, но так, чтобы не
попасться на глаза Сегеди.
     Действительно, "медведя" не было.
     Дотянув  до  вечера,  профессор  решил  выяснить  наконец,  что все это
значит. Неведение становилось невыносимым.
     "Пойду  и  прямо спрошу у этого патлатого фотографа, где Орыся, - решил
Валерий Платонович. - Кстати, проясню наши с ним отношения".
     Сразу  после  ужина  профессор покинул санаторий. Заботливая медсестра,
все еще опекавшая его, спросила, когда он вернется.
     - Я всего на пару часов, - ответил он. - Пройдусь по воздуху.
     - Смотрите,  Валерий  Платонович,  -  предупредила медсестра, - чтобы в
десять  были  в  палате как штык. А то врач по головке не погладит. Да и мне
влетит, - и посмотрела на часы.
     Было четверть девятого вечера.


     Но  профессор не пришел к намеченному сроку. Не вернулся он в санаторий
и  в  двенадцать,  и  в  час ночи. Медсестра, перепугавшись, стала звонить в
"Скорую",  но  там  о  Скворцове-Шанявском  ничего не знали. Отчаявшись, она
позвонила  в  милицию,  где  ей  сообщили,  что  Валерий Платонович задержан
сотрудниками  уголовного  розыска и находится в горотделе внутренних дел. На
ее  вопрос,  в  связи  с  чем арестован профессор, вразумительного ответа не
последовало.
     Да  и сам Павел Иванович Костенко, следователь прокуратуры города, пока
не мог понять, что же произошло на самом деле.
     Первой   была   допрошена  свидетельница  Татьяна  Захожая,  продавщица
магазина "Подарки", девушка девятнадцати лет.
     Вот ее показания, зафиксированные протоколом:
     "...Сегодня  вечером  я  возвращалась домой после танцев. Провожал меня
парень,  с  которым я там познакомилась. Зовут его Олег, фамилию не знаю. Он
лишь  сообщил,  что  приехал  в Трускавец из Кишинева и лечится по курсовке.
Когда  мы  подошли к моему дому, Олег не хотел отпускать меня, предлагал еще
погулять.  Но  я  торопилась,  зная,  как  волнуются мои родители, если меня
поздно   нет.   Олег   сказал,   что   еще  "детское  время",  всего  начало
одиннадцатого.  Я  посмотрела на наше окно на восьмом этаже, где горел свет.
Над  нашей  квартирой,  на  последнем этаже, живет Роман Сегеди. У него тоже
был  включен  свет.  Я  знала,  что жена Сегеди Марийка находится в гостях у
родителей  в  деревне.  Но в окне Сегеди я увидела двух людей. Еще подумала,
кто  это  пришел  к  нему в гости? И вдруг из окна Сегеди вылетел человек. Я
онемела  от  ужаса, закричала. Олег, который стоял спиной к дому, испугался,
обернулся  и тоже увидел, как тот человек упал возле фундамента. Мы побежали
к  нему.  Это  был  Роман Сегеди. Он лежал на спине с открытыми глазами, изо
рта  у  него  текла  кровь.  Мне  стало  плохо, началась рвота. Тут выбежали
соседи  из  нижней  квартиры. Кто-то посадил меня на скамейку, дал воды. Кто
вызвал  "скорую помощь", я не знаю. Помню, что Олег побежал в подъезд. Потом
приехала "скорая" и милиция..."
     Затем  был  допрошен второй свидетель, провожатый Татьяны Захожей, Олег
Долматов,  двадцати  семи  лет,  проживающий  в  Кишиневе,  машинист сцены в
театре. Повторив в общем показания девушки, он сообщил следующее:
     "...Когда  Татьяна  пришла  в  себя,  то  несколько  раз повторила, что
Романа  выбросили  из  окна,  что  она это видела. Узнав, что Роман живет на
девятом  этаже в квартире сто один, я тут же побежал в дом, чтобы попытаться
задержать  преступника.  Лифт не работал, и мне пришлось подниматься пешком.
Дверь  в  сто  первую  квартиру  была  закрыта,  но не заперта, потому что я
толкнул,  и  она  открылась.  Я  вошел в коридор и увидел, что навстречу мне
идет  пожилой  мужчина. Солидный, в светлом костюме. Я несколько растерялся,
спросил:  "Вы  здесь  живете?" Он ответил: "Нет". Я спросил, кто он. Мужчина
сказал:  "Скворцов-Шанявский. Пришел навестить Романа, а его нет. Не знаете,
где  хозяин?"  Его спокойный тон еще больше удивил меня. В это время с улицы
послышалась  сирена  "скорой  помощи". Мужчина хотел выйти из квартиры, но я
преградил  путь.  Он  стал  возмущаться. Тут в квартиру вошли два сотрудника
милиции  в  форме.  Я  объяснил им, что произошло и почему я нахожусь в этой
квартире..."
     И  вот  перед  следователем Костенко сидит Скворцов-Шанявский. На вид -
сама  респектабельность.  Отлично  сшитый  дорогой костюм, безупречно чистая
сорочка,  холеные  руки,  спокойные,  хотя  и  усталые,  светло-серые глаза.
Анкетные  данные  под  стать  внешности:  профессор  одного из академических
институтов Москвы...
     Все  вместе  действовало  несколько  обескураживающе  на в общем-то еще
довольно молодого следователя: Павлу Ивановичу едва перевалило за тридцать.
     Но  два  часа  назад  погиб  человек - "скорая" увезла бездыханное тело
Сегеди.   И  в  том,  что  произошла  трагедия,  подозревался  этот  лощеный
гражданин.
     - Расскажите,  Валерий  Платонович, как вы оказались в квартире Сегеди?
- вежливо попросил Костенко. - Пожалуйста, указывайте время.
     - К дому я подошел в начале одиннадцатого, - начал профессор.
     - А поточнее?
     - Минут  десять одиннадцатого, - продолжал Валерий Платонович. - Вечная
история  - лифт стоит. Испорчен. Потихонечку да полегонечку стал подниматься
наверх.  Раза  три  останавливался,  - профессор показал на сердце. - Четыре
дня  провалялся  с  гипертоническим  кризом...  Осилил-таки.  Смотрю,  дверь
прикрыта  неплотно.  Позвонил - не открывают. Думаю, может, Роман Евграфович
заснул  или  хворает,  не  велено  вставать?  Свои  еще свежи впечатления от
болезни.  Вошел, везде свет... Крикнул: кто есть дома? Молчок... Потом слышу
- свистит.
     - Кто? - спросил удивленно следователь.
     - Чайник.  У меня такой же... Когда закипит, из носика пар. А на носике
крышечка со свистком.
     - Понятно, понятно, - закивал Костенко. - Дальше?
     - В  одну  комнату  заглянул,  во вторую. Никого. На кухне - тоже. А на
столике  -  бублик,  намазанный маслом, и надкушенный бутерброд. Впечатление
такое,  как  будто  только  что  сели  ужинать.  Значит,  хозяин  рядом. Еще
мелькнуло  в  голове:  в  туалете,  что  ли?  Тогда  бы откликнулся, когда я
кричал.  Выходит, думаю, выскочил к соседям. Я автоматически выключил плиту,
сел  на табуреточку, стал смотреть раскрытый "Крокодил". Он лежал тут же, на
столике.  Интересная статья о головотяпах в колхозе. Увлекся даже... Слышу -
входная   дверь   открылась.   Слава   богу,   хозяин.  Неловко  стало,  что
расположился,  как  у  себя  дома. Вышел в коридор, смотрю - не Роман это, а
какой-то  молодой  человек.  Растерянный,  но  в то же время смотрит на меня
как-то  подозрительно.  Спросил,  кто  я.  Я  представился. А тут со двора -
сирена.  Я,  естественно,  к  дверям. А парень растопырил руки и не пускает.
Меня  это  удивило:  по  какому  праву?  И  вообще, кто он такой? Спрашиваю,
конечно,  повышенным  тоном.  А  малый  этот  тоже  в голос... Здесь заходят
сотрудники  милиции,  и молодой человек сообщает такую новость, от которой у
меня  волосы  дыбом  встали! Старший лейтенант пригласил меня на кухню: кто,
зачем,  почему?  Я,  естественно, объяснил, хотя, признаюсь, был буквально в
шоке.  Это  же  надо,  за  несколько  секунд  до  моего прихода человек сам,
представляете,  сам  решил  свести счеты с жизнью! Ужас! До сих пор в голове
не укладывается!
     Скворцова-Шанявского  передернул  нервный  озноб. Он замолчал, подперев
лоб растопыренными пальцами.
     Выждав паузу, Костенко спросил:
     - Давно знаете Сегеди?
     - Дней десять.
     - Раньше бывали у него дома?
     - Один раз.
     - По какому поводу?
     - Роман  Евграфович пригласил. Чаек попили. - Заметив недоверие на лице
следователя,   профессор   печально  улыбнулся.  -  Сегеди  вроде  бы  хотел
загладить передо мной вину... И чтобы я не пожаловался начальству.
     Валерий  Платонович  рассказал Костенко историю о том, как его напугала
Орыся, как всполошились фотограф и его помощница.
     - А что привело вас к Сегеди сегодня? - задал вопрос следователь.
     Валерий  Платонович  замялся,  провел  ладонями по коленям и, смущаясь,
ответил:
     - По деликатному, так сказать, делу.
     - Я бы хотел знать, по какому именно?
     - Надеялся разузнать, где обретается некая особа.
     - Кто эта особа?
     - Я     назову,     -    после    некоторого    колебания    согласился
Скворцов-Шанявский. - Это ведь не выйдет за пределы кабинета? Орыся...
     - Орыся Сторожук, значит? - уточнил следователь.
     - Она,  -  кивнул  профессор  и,  словно спохватившись, пояснил: - Ради
бога,  не подумайте, что здесь замешан амур! Уверяю вас, нисколько! Сторожук
- талант! Изумительный голос! Я хочу помочь ей попасть на сцену.
     - Чего же вам таиться в таком случае? - удивился Костенко.
     - У  Сторожук  есть  мужчина.  Наверное,  серьезные намерения. Ревнив -
прямо  Отелло!  Она  мечется:  любовь  или  искусство?  Но,  наверное,  грех
зарывать  в  землю  божий  дар.  Я уже говорил о ней с кем надо в Москве. Ее
ждут.  Ну,  и,  понимаете, надо было срочно сообщить об этом Орысе. А я, как
назло, провалялся в постели.
     - В котором часу вы вышли из санатория? - спросил следователь.
     - Четверть девятого.
     - Та-ак,  -  протянул Костенко. - От вашего санатория до Сегеди полчаса
ходьбы. Причем гуляючи.
     - Вы  хотите  сказать,  непонятно,  что  я  делал целых полтора часа? -
перебил его Скворцов-Шанявский. - Отвечу: искал Сторожук.
     - Где?
     - Гулял,  надеялся  встретить  на улице. Потом прохаживался по тротуару
напротив ее дома.
     - А почему не зашли?
     - Я  ведь  вам объяснил: у нее есть знакомый - ухажер, жених, любовник,
бог  его знает! Мой приход явился бы лишним поводом для его ревности! Уверяю
вас: встреть я Орысю, незачем было бы мне идти к Сегеди!
     - И  уверяете,  что  не  видели  его  в  квартире?  -  решил  перейти в
наступление следователь.
     - Могу  поклясться!  -  горячо  произнес  Скворцов-Шанявский  и  вдруг,
словно  наткнувшись  на  препятствие,  умолк,  вперив  в следователя тяжелый
взгляд.
     Молчал  и  Павел  Иванович.  Так  они  смотрели друг на друга некоторое
время.
     - Здесь  не  клятвы  нужны,  а  факты,  -  произнес  наконец  Костенко,
доставая   из   стола   показания   Захожей  и  Долматова  и  протягивая  их
допрашиваемому. - Ознакомьтесь.
     Профессор  читал  внимательно,  не  отрывая  глаз.  Схваченные скрепкой
страницы задрожали в его руке, и он поспешно положил их на стол.
     - Эрго?
     - Вывод,  по-моему,  один, - сказал Костенко, пряча протоколы в ящик. -
В  квартире  Сегеди  находился  хозяин  и еще кто-то. Сегеди был выброшен из
окна.  Через  несколько  минут  вас  застали  в квартире. И... - следователь
сделал паузу, - других людей там не обнаружили.
     В комнате повисла тяжелая тишина. Нарушил ее профессор.
     - Логично.  Весьма  логично,  -  повторил он уже без иронии, серьезно и
спокойно.  -  Однако жизнь, уважаемый Павел Иванович, задает порой загадки и
похлеще, поверьте моему опыту.
     - У  вас  есть  шанс,  Валерий Платонович, - сказал с нажимом Костенко,
будто не слыша последних слов профессора. - Чистосердечное признание.
     - Не   надо,   прошу   вас,  не  надо!  -  перебил  Скворцов-Шанявский,
поморщившись  как  от  зубной  боли.  -  Не  мальчик, знаю. Суд учтет, и так
далее...  Запишите  в  протокол:  Романа  Сегеди в квартире я не видел. Все,
точка.
     Следователь   пожал  плечами,  вздохнул,  словно  сожалея  о  том,  как
неразумен задержанный.
     Когда был подписан протокол допроса, Валерий Платонович спросил:
     - Я могу идти?
     - Нет, - ответил Костенко. - Вынужден вас задержать.
     - Вы меня обвиняете?
     - Нет, пока только подозреваю.
     Профессор было вспыхнул, но тут же взял себя в руки.
     - Надеюсь,  вы  позволите  воспользоваться  телефоном? - потянулся он к
аппарату. - Мнение этого человека обо мне убедит вас кое в чем...
     И  Валерий  Платонович  назвал  фамилию, одно только упоминание которой
должно было произвести сильнейшее впечатление на следователя.
     Но не произвело.
     - Увы, - остановил он жестом профессора, - нельзя.
     И вызвал конвоира.
     С   раннего  утра  Костенко  был  уже  на  ногах,  понимая,  что  любое
промедление  будет  не  в пользу следствия. На самом деле, когда задержанный
сказал,  с  кем  хочет  связаться  по  телефону,  Павел  Иванович понял, что
Скворцов-Шанявский   не  блефует,  не  берет  просто  на  испуг.  А  значит,
ответственность его, Костенко, возросла. Малейшая оплошность, ошибка, и...
     Павел  Иванович не хотел даже думать об этом. Конечно, времена были уже
не  те,  однако  обольщаться тоже не приходилось. Нельзя изменить психологию
людей  в  один  миг, словно по мановению волшебной палочки. Слишком привыкли
принимать  или  отменять  решения  по звонку "сверху", магия имени, высокого
поста властвовала еще довольно прочно.
     Факты,  только  факты были его оружием. Костенко опять допросил Захожую
и  Долматова,  работников  санатория, где лечился профессор, снова тщательно
осмотрел  место  происшествия.  Работники  уголовного розыска тоже не сидели
сложа руки.
     К   концу  следующего  рабочего  дня  Костенко  был  вызван  прокурором
Мур